Посланников интересова
ло все, о чем говорят, о чем думают, а также то, о чем опасаются говорить и ст
араются не думать. Сумки с запечатанными бумагами каждый день поступали
в Герлемонский дворец, и снимать печать имел право только сам Император
лично. Что хотел узнать Император о своей Империи? Кажется, он и сам не до к
онца понимал. Или слишком хорошо понимал: так начали говорить после того,
как из Герлемона по крупным городам потекли новые императорские указы. П
о этим указам предписывалось всем сказочникам, бродячим артистам, цирка
чам, ярмарочным потешникам, шутам и менестрелям являться во дворец пред
очи Императора: сначала в пригласительной форме, потом в обязательной, а
чуть позже Ц под конвоем городской стражи. Указ не касался Братства Арт
истов, чьи шатры из разноцветных кусков ткани появлялись в ярмарочные дн
и в каждом из крупных городов, но почему-то члены Братства стали исчезать
бесследно один за другим. Когда Братства не стало, все, кто зарабатывал на
хлеб, потешая простонародье и знать, очередным указом были объявлены вне
закона. Солдаты Императорского Летучего полка вырезали цыганские табо
ры. Ни одна из воскресных проповедей не обходилась без напоминания паств
е о вреде богомерзких суеверий, распространяемых продавшимися Сатане н
ечестивцами. Невинные детские сказки о Потемье стали называться «дьяво
льские молитвы»… Но что удивительно Ц чем больше запрещали сказки и пре
дания, тем больше их появлялось Ц вспоминали старые, давно забытые, прид
умывали новые. В каждом знатном доме считалось изысканным тоном держать
длиннобородого слепца, держащего в седовласой голове сотни старинных л
егенд.
Говорят, такого пригрели даже в Герлемонском дворе фрейлины Императриц
ы. Когда об этом узнал сам государь, старца, связав по рукам и ногам, бросил
и в высохший колодец на заднем, «черном» дворе, и сама Императрица едва из
бежала участи сменить дворцовые покои на сырую холодную келью, а расшиты
е жемчугом и бриллиантами платья Ц на черную монашескую рясу.
А еще говорили, что чудом спасшихся от императорского гнева сказочников
, менестрелей и странствующих артистов привечает в своем дальнем убежищ
е опальный граф Пелип. Правда, туда, за дикие Халийские степи, за колючие о
троги Северных гор добирались немногие. А уж о том, что ждало добравшихся,
и вовсе никто не знал.
Последние дни, покачиваясь в повозке и видя перед собой лишь лоснящийся
черный круп бегущего вперед битюга, Янас Топорик часто думал: что с ним ст
алось бы, если б он удрал от колдуна тогда, в Верпене? Наверное, ничего хоро
шего. Должно быть, сам Господь Вседержитель уберег мальчика от опрометчи
вого поступка. Он все равно бы вернулся в Обжорный тупик, потому что идти е
му больше было некуда. Вернулся бы… и остался там, среди дыма, пламени и об
горевших трупов недавних своих товарищей. Кто заступится за него перед т
олпой? Городская стража? Смешно подумать… Гюйсте Волк наверняка мертв, и
большая часть Братства Висельников Ц тоже. На выживших откроется охота
Ц как же, избавить город от своры воров и нищих, святое дело! Ц а в городе
Топорика хорошо знают… Перебираться в другой город? А что там? Найдется и
там свой Гюйсте, пригреет и накормит, и снова будет Топорик служить ему до
тех пор, пока перестанет быть полезным. Нет уж, хватит!
А колдуна мальчик теперь не боялся. Страх ушел, когда колдун убил своей зв
ездочкой четвертого безликого. Тогда вообще все чувства погасли, остала
сь только мутная рыбья вялость. Если бы рядом не было никого, кто бы мог на
правлять его движение, Топорик просто сидел бы на одном месте, тупо глядя
перед собой и ни о чем не думая…
Этот колдун… Может, и не колдун он вовсе. А кто тогда? Топорик даже имени ег
о не знает. Не простой человек, это точно. Даже, наверное, вовсе не человек. П
ять или шесть дней, пока они едут через всю Империю, он ни разу не покидал п
овозки. Не ел и не пил даже, не то что чего другого… Сидит себе в темноте, обн
яв колени, лишь изредка открывая глаза. Хорошо хоть, сказал, куда править.

В Лакнию.
Нечистый? Бес? Пусть так Ц давно решил Топорик. Но рядом с ним бояться мал
ьчику нечего. Вон вчера: на заставе остановили их имперские аркебузиры, т
олько сунулись в повозку Ц и сейчас же вылетели наружу, будто там дракон
а какого, огнем пыхающего, увидели. Пропустили…
…Все едем и едем, останавливаясь лишь на ночь, дать отдых коню и самим посп
ать… Впрочем, колдун, кажется, и не спит… Та женщина, дом которой они посет
или в Верпене, значила для него очень много: чтобы понять это, большого ума
не надо. Кроме нее, значит, у колдуна никого не осталось. И у Янаса тоже. Что
их ждет в Лакнии?
Смертельный бой.
Эти безликие нелюди убили любимую Николаса. Кому еще, как не нечестивцу г
рафу, продавшему душу Сатане, подчиняются нелюди? Колдун идет в Лакнию, чт
обы отомстить.
Но эта битва будет не его, не Топорика. Топорику некому мстить. Разве что Г
юйсте Волку, пославшему его на верную смерть, но того теперь не достанешь
… Ну ладно. Главное, пока он с колдуном, он в безопасности. А до дальней пров
инции путь оставался неблизкий. Может быть, как-нибудь само собой все обр
азуется. Господь наш, спаситель Иисус Христос, если уж в катакомбах верпе
нской канализации сберег, то и после не оставит.
Только вот голодно приходится. Колдун в пище не нуждается, но Янас-то Ц о
бычный человек. Пригодились ему те полгода, проведенные с Лесными Братья
ми. Не один заяц нашел безвременную свою смерть в веревочных петельках-л
овушках, не один дрозд пал жертвой глупого любопытства, подлетев на умел
ый свист слишком близко к мальчику. А на третий день путешествия Топорик
из срезанной ивовой ветви стянул себе маленький, но очень удобный лук и, п
ока ехали через Острихтский лес, сумел подстрелить жирного рябчика. Цели
ком одолеть не сумел и остатки приготовленного на костре жаркого остави
л про запас. И, как выяснилось, не зря.
На закате шестого дня въехали в Халийские пустоши.
Вот уж истинно Ц пустошь. Как знал Топорик, принадлежала Халия Императо
ру и входила в состав Лакнийской провинции Ц но только в бумагах имперс
ких картографов. На деле же эта бесплодная земля никому не была нужна, гор
одов и дорог тут сроду не водилось. Ни властей, ни стражников, ни монастыре
й, ни даже церквей Ц ничего не было. Желтотравные степи, каменные валуны,
огромные, торчащие тут и там, словно обломки древнего гигантского замка,
редкие, гнущиеся к земле деревца, болотистые низины и лысые серые холмы
Ц вот и вся Халия. Ветер свистит, не смолкая никогда. Из животных Ц лишь т
ощие и осторожные степные волки и крохотные, как мыши, тушканчики. Птиц же
не видно. Никаких, даже вездесущего, разжиревшего за годы смут и чумы воро
нья.
И жителей пустошей, таких же неприветливых и хмурых, как их земли, непрост
о встретить. Да если и встретишь, рад не будешь. Слезай с повозки, вытряхив
ай карманы, снимай одежу и проваливай, покуда цел, Ц так издавна привечал
и гостей халийцы. А взъерепенишься Ц получай нож под ребро или дубиной п
о черепу. Вот потому Топорик, четыре дня правя в степи по солнцу или звезда
м, старался объезжать длинным кругом любой показавшийся вдали дымок. На
всякий случай. Колдун-то хоть и умелый боец, но что-то уж больно неживой ка
кой-то. Может, ранили его серьезно в верпенских подземельях, может, заболе
л какой-нибудь своей загадочной колдовской болезнью… Одно то, что не ест
ничего…
Есть такая старинная легенда, где царь, призвав к себе трех старцев-мудре
цов, спрашивал: что быстрее всего на свете? Первый мудрец ответил: птица по
днебесная, второй Ц твой, государь, любимый скакун. Отчего-то царю эти от
веты не понравились, и мудрецов, как водится, казнили. А третий, ответивший
«мысль», был щедро награжден.
Надо было и этому старцу срубить глубокомудрую башку. Даже, вернее, так Ц
ему в первую очередь.
Нет на свете ничего медленнее и вязче мысли. Николас вдруг понял это, когд
а Верпен, над городской стеной которого еще алели отблески пожарища, скр
ылся позади. Осознание, что Катлина теперь мертва и на всей огромной земл
е не осталось ни одного человека, рядом с которым он мог бы просто лечь и з
акрыть глаза, не думая ни о чем и совершенно ничего не опасаясь, лишь чувст
вуя этого, второго, всем телом, как самого себя, Ц осознание этого вгрыза
лось в мозг, как жук-короед в древесное тело, проникало все глубже и глубж
е, ранило, причиняя боль, которая все длилась, длилась и никак не могла кон
читься.
Напротив, становилась сильнее.
Если бы до Лакнии было всего несколько часов пути!.. Николасу почему-то ка
залось, что, когда он найдет того, кто должен ответить за смерть Катлины, э
та ядовитая оторопь покинет его тело, и он вновь станет прежним… Проклят
ая гадина Пелип!..
Но повозка все скрипела, монотонно бухали каменья под колесами, позвякив
ала на битюге сбруя, тянулись невыносимо длинные дни, сменяясь приторно-
черными тоскливыми ночами. Долгая дорога погружала Николаса в бесцветн
ое небытие.

Такого с ним никогда не было. Ни разу за всю жизнь не испытавший человечес
кого недомогания, Николас теперь чувствовал себя будто пораженным всем
и недугами сразу. Воющая пустота в голове дополнялась вполне физической
немотой во всех мышцах. Свет больно резал глаза, от каждого движения стан
овилось только хуже, но естественного страха умереть не было. Откуда ему
взяться, страху?
«Когда умрешь ты, умру и я», Ц говорил он.
Катлина мертва, почему же он до сих пор жив? Жив ли? Или все-таки умер? Совер
шенно невозможно сказать определенно, где он сейчас Ц среди людей или в
мире теней…
Тело отказывалось подчиняться Николасу. Время от времени он вообще теря
лся в надвигавшейся отовсюду темноте, словно превращаясь в податливый м
ягкий комок пульсирующей плоти. Возвращаясь в себя, с невероятными усили
ями вспоминал Ц кто он и зачем здесь, на дощатом дне движущейся повозки. А
что за человек правит битюгом? Ах, да, тот мальчик-проводник. От него пахне
т горьким дымом, лесной густой свежестью и молоком. Запах неопасный, успо
каивающий, даже приятный… Куда они едут? В Лакнию… Что ему искать там? Того
-кто-ответит-за-смерть…
Память услужливо зажгла горбатый силуэт огнебородого графа. Зачем тебе,
Пелип, понадобился эльваррум? Зачем ты убил Катлину?
Катлина! И, потревоженные вспышкой, ржавые зубчатые колеса начинали в ег
о голове очередной виток.

Ночь застала их в голой степи. В багровом свете заката Топорик долго выгл
ядывал неглубокую ложбинку, удобную для ночлега, или хотя бы каменный ва
лун, достаточно большой, чтобы спрятать за ним костер.
Ничего. Только ветер взвевает маленькие смерчи серой пыли и крутит их ме
жду редкими колючими кустарниками. Со вздохом мальчик опустил поводья. З
начит, придется обойтись без огня. Измотанный битюг тотчас остановился и
, опустив морду, фыркая, принялся шлепать сухими губами в тщетном поиске т
равы. Сломав для него несколько колючих веток, Топорик отправился назад
Ц по следам от колес в пыли. Пару минут назад, перед тем, как встать на стоя
нку, он приметил торчащие посреди степи колосья камыша. Это могла быть гр
язная лужа, подернутая вонючей ряской, а мог быть и чистый родник. Перед те
м как уйти, он осторожно заглянул в повозку, приподняв полог из грубой рог
ожи. Колдун сидел в своей обычной позе. Пока мальчик набирался смелости, ч
тобы позвать его, глаза колдуна засветились желтоватым кошачьим светом.
Топорик поспешно опустил полог, отшатнулся и быстро пошел к камышу. Почт
и побежал.
Камыш оказался дальше, чем он предполагал. Когда он добрался до него, пово
зка полностью скрылась в сумерках. Топорик опустился на колени. Действит
ельно лужа… И довольно большая. Поколебавшись, он ладонью отогнал ряску
и, склонившись, хлебнул теплую солоноватую воду. Потом, перебарывая отвр
ащение, зачерпнул полные горсти и сделал еще несколько глотков. В животе
почти мгновенно забурлило. Чертыхнувшись, Топорик выпрямился. Только во
т несварения желудка ему недоставало. Морщась и переминаясь с ноги на но
гу, он постоял с минуту, прислушиваясь к ощущениям внутри. Вроде отпустил
о… Хоть жажда не унималась, но пить из грязной лужи он больше не рискнул. А
вот битюга распрячь и привести сюда стоит…
На небе засияли звезды. Те, которые были пониже, с западной стороны, показа
лись Янасу необычно крупными. Он моргнул, приглядываясь. Пресвятая Богор
одица, какие же это звезды! Огоньки от факелов! Один, другой, третий… Почти
два десятка огоньков, сиявших плотно, почти сливавшихся в одно большое к
расно-оранжевое пятно, насчитал Янас. Расстояние до них было шагов двест
и, и расстояние это заметно сокращалось.
Топорик побежал к повозке. Непонятное зрелище сильно напугало его. Как о
н раньше не заметил факелы! Наверное, там, подальше на запад, низина… И что
это вообще может быть? Разбойники из местных, выследившие повозку? К чему
им идти открыто, освещая себе дорогу? Войска? Имперские солдаты или Братс
тво Красной Свободы? Чепуха. Военные ни за что не будут передвигаться по н
очам без крайней необходимости, да и двадцать человек Ц как-то слабоват
о для войска. Стража? Рейтары с заставы? Откуда здесь рейтары…
Добежав, мальчик прыгнул в повозку, схватился за вожжи. Хорошо, не успел ра
спрячь… Битюг в ответ на удар по спине замотал гривой и недовольно заржа
л.
Ц Да тихо ты! Ц зашипел на него Топорик и снова хлестнул вожжами.
Животное прянуло в сторону, жалобно захрипев. Долгие переходы и постоянн
ая нехватка воды и пищи вконец истощили битюга. Мальчик понял Ц до утра е
му вряд ли удастся сдвинуть его с места.
Он свалился на землю, отбежал чуть назад… Факелы колыхались много ближе.
Теперь можно было разобрать, что это не совсем и факелы. Длинные, в человеч
еский рост, жерди с пылающими тряпками, пропитанными смолой, на верхушка
х. Силуэты под огненными отблесками двигались нестройно, вразнобой. Нет,
это точно не солдаты… Некоторые из идущих спотыкались и падали. Поднимал
ись и шли дальше. И было слышно, как они выкрикивают что-то хриплыми, надор
ванными от долгого крика голосами.
Мальчик снова метнулся к повозке. Спасительная мысль о том, что, наверное,
все не так страшно, как ему показалось вначале, что это шествие может быть
каким-нибудь празднованием по здешнему обычаю, помешала Топорику посил
ьнее толкнуть колдуна. Он лишь тронул его за плечо.
Колдун не пошевелился. Даже не открыл глаз. Янас схватил битюга под уздцы,
потащил его прочь с пути идущих, но тот и не думал повиноваться. Громко и п
ротестующее заржал.
С запада тотчас откликнулись пронзительно и многоголосо. Услышали…
Оставив битюга в покое, мальчик опять повернулся назад. Факелы прыгали и
раскачивались так, будто идущие перешли на бег. И в их воплях теперь ясно ч
италась угроза. Проклиная дурацкую свою нерешительность, Топорик удари
л ногой по повозке и рванул полог.
Ц Просыпайся! Ц заорал он.
Колдун открыл глаза, и мальчик отпрыгнул. Оглянувшись, он увидел нечто та
кое, что заставило его закричать от ужаса. Лица под факелами были вовсе не
человеческими лицами, а страшными звериными мордами. Собачьи, волчьи, св
иные, козлиные морды с неподвижно разверстыми пастями, откуда рвались яр
остные вопли. И масляно блестели под огненным светом слюдяные глаза.
Топорик опомнился, отбежав на добрую полсотню шагов. За это время шестви
е приблизилось к повозке вплотную. Звери-люди были вооружены. На поясе у м
ногих висели длинные широкие ножи, удобные для рубки, некоторые, держа в о
дной руке факел, другой сжимали трехконечные вилы. У четверых вовсе не бы
ло никакого оружия, они тащили волоком огромный мешок. Почти у каждого за
спиной болтались мешки поменьше.
Толпа окружила повозку. Всхлипывая, мальчик подобрался ближе, и с двадца
ти шагов почувствовал сильный винный запах, окутавший толпу облаком. Да,
все они были пьяны. Иначе чем еще можно было объяснить свирепое возбужде
ние этих странных существ?
Битюг, испуганный шумом и ярким светом, заметался из стороны в сторону. Ег
о стали бить факелами и ножами, часто попадая плашмя. Он отчаянно ржал, пок
а кто-то не подобрался к нему и не перерезал горло. Рухнувшую тушу били и п
инали ногами, точно добивая. Повозку подожгли с нескольких сторон. Груба
я рогожа горела неохотно, чадила неприятным черным дымом.
Ц Просыпайся же, просыпайся, Ц шептал мальчик. Ц Вставай!
Но колдун его, конечно, не слышал. Колдуна выволокли из повозки, ударили ра
з-другой факелами, пихнули в живот тупым концом ножа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34