Катли
на замолчала, сузив заблестевшие глаза. На локтях Николаса серели коротк
ие и изогнутые костяные клинки, один из клинков был чуть запачкан подсох
шей кровью. Он наклонился, чтобы стащить штаны. Такие же клинки, только нам
ного меньше, тянулись вдоль по его позвоночнику Ц от основания черепа к
пояснице.
Штаны полетели в сторону. Николас минуту стоял перед Катлиной совсем гол
ый Ц и человек, и не человек. Утренний ветерок трепал занавесь на окне, в к
омнате становилось то светлее, то темнее. Костяные клинки на теле Никола
са хищно поблескивали.
Ц О, Ц совсем тихо сказала Катлина, скользнув по нему глазами сверху вн
из, Ц в сказках про Потемье никогда не говорится о том, какие эльвары люб
овники. И совершенно зря…
Николас нырнул в нутро колесницы и задвинул за собою шелковый полог.
Ц Господи, я думала, что уже никогда… Ц прошептала она совсем другим гол
осом. И закрыла глаза.
…Через четверть часа они откупорили бутылку.
Ц Почему тебя так долго не было? Ц неожиданно спросила Катлина, принима
я бокал.
Николас, наливая себе, помедлил с ответом.
Ц Потому ты и злилась? Ц произнес наконец он.
Ц Да… То есть совсем нет. Прошло столько времени, а от тебя никаких извес
тий. Я начала думать, что ты…
Ему пришлось усмехнуться:
Ц Ты боишься за меня? Не стоит. Убивать меня Ц занятие настолько тяжелое
и опасное, что мало кто на это решается. Хотя охотники находятся до сих по
р…
Ц Я знаю, Ц быстро проговорила она и посмотрела на него сквозь наполнен
ный чистым багровым светом бокал. Ц Я не об этом. Нико… Посмотри. Ц Она по
тянула с виска прядь, в которой блеснул белый волосок. Ц Видишь?
Он видел. Еще два седых волоса прятались на макушке, один снизу, под затылк
ом, но об этом вряд ли стоило говорить Катлине.
Ц Я начинаю стареть, а ты еще очень долго останешься таким, как сейчас. Че
рез двадцать лет я превращусь в старуху, через тридцать или сорок Ц умру.

Ц Среди старух встречаются очень милые особы.
Ц Я не хочу так… Ц всхлипнула она. Ц Мы должны как в песнях… Вместе сост
ариться и умереть в один день. Я понимаю, что тебе так… нельзя, но… Прости, я
… Ц Сбившись, она отпила глоток, задержала бокал у губ, вздохнула и опорож
нила его до дна.
Ц Обещаю тебе, Ц сказал Николас. Ц Когда умрешь ты, умру и я.
Слова сорвались с его губ словно сами собой. Но он тотчас почувствовал, чт
о сказал правду. Он действительно хотел этого. И если бы это было возможно
Ц если бы он точно знал, что это возможно, Ц он бы прямо сейчас взял шкату
лку с эльваррумом и утопил ее во рву за городской стеной. Как, черт возьми,
это сложно: понять, что для тебя важнее: Катлина Ц или?.. Эти мысли вдруг сил
ьно взволновали его. Через несколько секунд волнение переросло в страх.
Николас выпил вино, потянулся за бутылкой. Катлина замотала головой:
Ц Я больше не буду… Ц и вдруг заплакала.
Ц Эльвары, Ц говорила она сквозь слезы, Ц из старинных сказок умеют на
кладывать проклятия. Я хочу, чтобы ты был со мной всегда, но не вынесу, если
… если ты из-за меня… Ведь получается, ты сейчас наложил проклятие на само
го себя…
На это Николас не нашел, что ответить. Только через силу усмехнулся, давая
понять, что сказанное им было всего лишь шуткой. Отставив бокал, он отпил п
рямо из бутылки. Очень странный получился разговор. Странный и пугающий.

Пока он пил, она устроилась рядом, положив голову ему на живот. Ее тяжелые
волосы приятно холодили пах. Она еще всхлипывала, слезы проложили две до
рожки вниз по его бедру.
Ц Когда я проснусь… только не уходи сразу, ладно? Ц попросила она еще, об
нимая его руку.

Трактир Жирного Карла был, наверное, единственный такой во всей Империи
Ц открывался рано утром и закрывался с первыми сумерками. В трактире Жи
рного Карла напитки и еда подавались бесплатно, Карл никогда не требовал
с посетителей ни монетки. И посетители никогда ничего не требовали с Кар
ла. Он сам отлично знал, кому поднести медовый пунш в стеклянном бокале, а
кому Ц разбавленное кислое пиво в глиняной кружке с отколотой ручкой.
Сегодня утром, должно быть, первый раз в жизни его рука дрогнула, наливая п
иво. Он еще раз глянул на мальчика и вдруг смахнул со стойки глиняную дрян
ную кружку, поставил стеклянный бокал и плеснул в него красного молодого
вина Ц до половины.
Ц Гюйсте… Ц жадно выпив, выдохнул Топорик.
Лоснящимся подбородком Карл указал куда-то за спину Топорику. Тот оберн
улся. Только сейчас он заметил, что трактир-то полон на треть. Рыжий Титус
и Дирик Бомбардир, оставив игральные кости, пристально смотрят на него, Т
опорика. Выглядывает из-за своей кружки Коротышка Эм, Косой Фин пощелкив
ает по стальному клинку, лежащему перед ним на столе и вроде бы глядит куд
а-то в угол, но один его глаз, широко раскрытый, с прыгающим, как зеленая гор
ошина, зрачком, уставлен прямо в лицо мальчика. Стукнула дверь, вошли еще д
вое; с порога заметив Топорика, один как-то непонятно присвистнул. Обитат
ели Обжорного тупика возвращались с ночной работы. Через каких-нибудь д
ва часа трактир Жирного Карла будет переполнен, а ближе к вечеру опять оп
устеет…
Из-за стола в переднем углу поднялся Гюйсте. Хорошее место у него Ц прямо
за дверью. Вошедший не видит Волка, а у Волка весь трактир как на ладони.
Гюйсте пошел к стойке меж столов, большой и сгорбленный, как обезьяна, по п
ривычке безногого катиться на тележке длинными руками загребая по стол
ешницам. Дошел, положил лапищу на плечо мальчику, сокрушенно покачал пле
шивой головой. Тут уж Топорик не выдержал. Захлебываясь и хлюпая носом, он
начал рассказывать: и как вошли, и про капкан, обо всем торопился рассказа
ть. Не хватало еще разреветься тут Ц перед всеми, благо Волк, кажется, пон
ял и, не снимая руки с плеча, повлек Топорика за свой стол. По дороге зыркну
л по сторонам: Рыжий и Бомбардир снова занялись игрой, Коротышка уставил
ся в кружку, Косой задрал лохматую башку вверх, это значило Ц смотрел пер
ед собой, на стойку. И другие больше не глядели на Топорика.
У двери Волка ждал какой-то низенький человек, завернутый в серую монаше
скую рясу, с капюшоном, надвинутым на лицо даже здесь, в темном и продымлен
ном зале. С этим низеньким Волк и разговаривал о чем-то, пока Карл не заста
вил Топорика обернуться.
Ц Так я рассчитываю на тебя, Гюйсте, Ц сказал «монах», подвигаясь к двер
и.
Волк хлопнул его по плечу, и Топорик услышал, как он негромко проговорил:

Ц Будет тебе твой Ключник, не беспокойся. Слово Висельника Ц стальное с
лово.
Мальчик не понял, про какого Ключника шел разговор, вроде бы среди Братье
в никого с таким прозвищем не было… Да он и не старался понять, не до того е
му было. Там, за столом, Гюйсте, дав хлебнуть мальчику из своего бокала, под
пер подбородок руками Ц приготовился слушать. Топорик начал заново. Ког
да дошел опять до капкана, сбился. Шваркнул грязным рукавом по лицу. Ему вд
руг пришло в голову, что Гюйсте может подумать Ц бросил он Головастика о
дного, а сам… Но Волк, глядя строго и понимающе, покивал: верю, мол, тебе. Ком
у другому поостерегусь верить, а тебе, Янас… Я ж тебя сам привел! А Головас
тик… С кем не бывает. Такая уж наша судьба. Потому и называемся Братством В
исельников, что жизнь кончаем кто Ц в петле, а кому повезет Ц от холодной
стали. Да, дьяволово семя, так оно и есть! А Головастик долго не мучился, по
всему видно. Нашли его на рассвете недалеко от дома ювелира, в канаве. На т
еле всего две раны были: нога раздроблена и в спине, под левой лопаткой, ак
куратная дырка. Зато сам спасся, Янас, ведь верно? От неминуемой, дьяволово
семя, смерти ушел. Поэтому не хныкать нужно, а Бога благодарить. Или лукав
ого. Или обоих сразу Ц на всякий случай.
Как Волк упомянул нечистого, Топорик повел рассказ про странного незнак
омца из подземелья отца Лансама. Что за незнакомец? Как он попал в застенк
и святого отца? Похоже, что не случайно, а знал, куда шел. На что шел. В дом-баш
ню, дом-крепость через дверь не войдешь…
Про незнакомца Гюйсте слушал, уже не перебивая. Почесывал острый подборо
док, сосредоточенно моргал белесыми ресницами, посмеивался изредка… Эт
о-то было совсем непонятно. Что тут смешного? Хоть, получается, незнакомец
и спас Топорика, но страх он внушал не меньший, чем угроза общения с отцом
Лансамом…
Когда Топорик закончил, Волк снова хлопнул его по плечу Ц иди, отдыхай. Жи
рный Карл тебя проводит наверх. А про случившееся думай так: фарт тебе в ро
жу прет. Вот как. Иначе остался бы навек в том подземелье или нашли бы в кан
аве поутру, как того Головастика. Подрастешь, заматереешь Ц тогда пойме
шь, о чем я… И так у Волка складно все выходило, что Топорик вроде бы уже сей
час все понял. И успокоился.
Дошагал Топорик к стойке, Жирный Карл отвел его наверх и вернулся. И, налив
ая у стойки Гюйсте в стаканчик яблочной водки (таков обычай, глава Братст
ва непременно помянет погибшего собрата Ц погибший вроде как сыном ему
приходился), вздохнул, будто слышал, о чем говорили за столом мальчик и Вол
к:
Ц И правда… Фарт прет малому-то. Будто бережет его кто-то… Ц и ткнул толс
тым пальцем в прокопченный потолок.
А Волк опрокинул стаканчик, прокашлялся и оскалился впрямь по-волчьи:
Ц Фарт! Плесни и себе крепкого, мозги промой, Карл! Думай, что говоришь. Ты
его не видел, что ли? Трясется, как овечий хвост… Выгорел парнишка. Спекся.
Непруха ему идет. Уж я-то в этих делах понимаю. А я ведь на него большие виды
имел. Не сегодня-завтра или повяжут его, или… Ц Волк выразительно полосн
ул себя большим пальцем по горлу.
Ц Жалко, Ц сказал еще Жирный Карл, непонятно что имея в виду.
Ц Жалко, Ц хмыкнул Гюйсте Волк.

Потом, когда вино было допито, шелковый полог откинут и старый Питер стуч
ался в дверь спросить, не желают ли господа перекусить, как обычно, стало т
яжело. Николас старался не смотреть на молчаливого урода.
Впрочем, сейчас Питер только заглянул в спальню, поставил на столик еще б
утылку и тотчас скрылся.
Катлина спала.
Николас посидел немного рядом, поглаживая взглядом безупречное белое т
ело. «Все должно быть очень просто, Ц подумал он. Ц Почему она со мной? По
тому что я прекрасный экземпляр для ее кунсткамеры. Такой же, как и Питер,
правда, намного более ценный. Почему я с ней? Потому что другие женщины беж
али бы от меня в ужасе…»
Он сжал зубы, в который раз отчетливо понимая, что был бы просто счастлив,
если б его отношения с человеческой женщиной не выходили из этих рамок. С
любой из человеческих женщин… Но Катлина…
Не удержавшись, Николас опустил лицо меж ее сонных грудей и глубоко вдох
нул. Потом рывком поднялся.
Жизнь в мире людей научила его звериной осторожности. Николас знал: имею
щий сердечную привязанность имеет уязвимое место. А он должен быть абсол
ютно неуязвим, чтобы выжить здесь. Убить можно всякого. Древних драконов
из Потемья, превращавших в дымящиеся развалины целые города, убивали жал
кие подмастерья ударом бронзового кинжала в незащищенное брюхо. Самым р
азумным было бы Ц раз и навсегда прекратить все это, уйти и никогда не воз
вращаться. Но это было выше его сил. Более того, когда Катлина впервые расп
лакалась о том, что эльвары и люди не могут иметь потомства, Николас неожи
данно для себя глубоко взволновался. Мысль о том, чтобы в этом мире у него
был кто-то такой же, как он, плоть от плоти, кровь от крови Ц его и Катлины, н
икогда раньше не приходила ему в голову. Теперь, думая о Катлине, он вспоми
нал и маленького Нико, он точно знал, каким мальчик будет, часто представл
ял его Ц свою копию, только волосы у Нико-младшего и глаза должны быть та
кими же, как у Катлины. Он бы учил его всему, что знает и умеет сам…
Николас поморщился и усилием воли прервал опасные мысли.
Он оторвал взгляд от спящей женщины и со стаканом вина в руке прошел к кам
ину. Огонь уже догорел, но угли Ц только тронь Ц обжигали багровым жаром
. Николас снял со стены шпагу с рукоятью, выточенной из человеческой берц
овой кости, тонким клинком выкатил на пол обугленный нож. Кожаная обмотк
а сгорела дотла, лезвие треснуло вдоль; он легко обломил его и вытащил из к
реплений рукояти.
На эльварруме не было даже следов копоти. На ощупь металл оказался холод
ным, будто все это время провел во льду, а не в пламени камина. Николас выпр
ямился и снова открыл шкатулку.
Раскинувшая крылья бабочка, полый сферический цилиндр, узкое кольцо, под
свечник на лапках.
Теперь к четырем предметам добавился пятый. Недлинная, идеально ровная п
алочка, немного раздвоенная с торца Ц там, куда был вставлен клинок ножа.
Этакая вилка.
Итак: бабочка, цилиндр, кольцо, подсвечник и вилка.
И что все это могло означать?
Николас не имел об этом ни малейшего понятия.
И никто из людей, которых он знал; никто, даже Катлина, никогда не спрашива
ли его, зачем он колесит по всей Империи, выискивая и собирая вещи из эльва
ррума. Таинственный металл, не поддающийся никаким внешним воздействия
м Ц ни кислотным, ни температурным, ни физическим, Ц эльваррум, в сущнос
ти, был бесполезен. Предметы из эльваррума неизменно оставались в той фо
рме, которую некогда придал им неведомый мастер. Они были кусками иного, с
овершенно не похожего на человеческий мира.
Как и сам Николас.
Подобное всегда тянется к подобному. Вот, наверное, потому-то никому и не
казалась странной его страсть к магическому металлу, который люди издав
на привыкли называть эльваррумом. Металлом эльваров. Самых древних жите
лей Потемья, по могуществу и многочисленности сравнимых только с крылат
ым народом Ц лаблаками.
Потемье… Первый из существующих четырех миров: Поднебесья, Преисподней
и мира людей. Мир, который был всегда, Ц и поэтому не подвластный ни Подне
бесью, ни Преисподней. Мир, населенный существами, внушающими людям ужас.
Мир, извечно сотрясаемый враждой двух господствующих рас Ц эльваров и л
аблаков.
На земле людей от Потемья остались лишь сказки Ц да еще эльваррум. Да еще
Николас. Больше ничего.
Потемье… Мир, где он был рожден. Мир, о котором он не помнит почти ничего. Ми
р, Врата в который закрыты давно и навсегда.
«Почему я здесь? Зачем? Как я попал в мир людей и как мне вернуться?» Ц эти в
опросы он задавал себе тысячи и тысячи раз. И никогда не находил ответа.
Первое, что помнил о себе Николас, Ц это как он, крохотное существо, ощети
ненное костяными клинками, мчится на пылающей повозке. Повозка летит по
дороге, подпрыгивая и гремя, но лошадей, влекущих ее, нет. Потом Ц все разм
ыто… Какие-то плачущие женщины… крестьяне… тычки деревянных вил в бока
и в спину. Гримасы отвращения и страха… Деревенский священник с оловянны
м крестом в дрожащих пальцах. Хорошо помнит, как едва не захлебнулся в чан
е с освященной водой… Еще лучше Ц раздирающую боль от прикосновений язы
ков пламени, веревки, впивавшиеся в тело и вопли: «Пусть Сатана спасает св
ое отродье!» Кажется, он плакал тогда, на костре… Или нет, просто сейчас та
к вспоминается. Во всяком случае, если и плакал, то первый и, наверное, посл
едний раз в своей жизни.
Еще помнит Николас, как с оглушительным треском лопались веревки и крест
ьяне, визжа, бежали в разные стороны, и он, спотыкаясь, шел куда-то между дер
евьев, а у него все еще горела кожа на спине и плечах.
Цыгане нашли его на лесной тропинке. Шрамы от ожогов сошли через неделю. А
через месяц, освоившись и окрепнув, он давал представления на ярмарках. С
начала Ц в компании с бородатой женщиной, четой престарелых карликов и
чревовещателем, выдававшим себя за глухонемого, а немного позже сам по с
ебе, один. Цыган Гама-циркач взялся учить его, и Николас спустя всего пару
месяцев превзошел своего учителя. Искусством акробатики и прицельного
метания ножей он поразил табор настолько, что почтенный седовласый баро
н чуть не на коленях умолял остаться в таборе, обещая лет через пять, когда
маленький эльвар подрастет, отдать ему в жены собственную дочь. Николас
не возражал. Возражала красавица Рада, младшенькая барона. Через год, ког
да разговоры о свадьбе стали возобновляться все чаще, она перерезала себ
е горло папенькиным кривым ножом…
Когда и кто его впервые назвал эльваром? Должно быть, цыгане. Цыгане знают
больше остальных людей, много больше Ц только не все говорят. Да, цыгане…
Для прочих он всегда был уродом, страшилищем и отродьем Сатаны, которому
нет и никогда не будет места среди людей.
Ну не будет Ц и не надо. У него есть своя родина. После того как он ушел от ц
ыган, он странствовал по миру далеко за пределами Империи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34