Ц Вот какие люди содержатся у меня в Шампроне, мадемуазель Коррансон, от
цеубийцы в большинстве случаев, или, по меньшей мере, те, кто убил своего у
чителя или психоаналитика, старшего наставника.
Ц Из желания быть «признанными», Ц подытожила наша журналистка Корра
нсон, почуяв уже сюжет многообещающей статьи.
(Каким одиноким я вдруг почувствовал себя на этом дурацком ужине, грустн
о даже вспоминать!)
Ц Да... Ц в полной задумчивости произнес Сент-Ивер. Ц Странно, что никто
даже не поинтересовался, а в чем, собственно, они хотели быть призна
нными .
Ц Никто до тебя, Ц уточнила Клара и покраснела.
Все, разинув рты, казалось, просили: «еще, еще», а Клара слушала Кларанса ка
к супруга, как женщина, чья страсть воспламеняется от страсти мужчины. Да,
в тот вечер я увидел в больших глазах Клары длинную вереницу образцовых
жен Ц все эти Марты Фрейд, Софьи Андреевны Толстые, которые голову полож
ат, чтобы гениального мужа не забыли благодарные потомки. А наш гений, отб
росив со лба белую прядь, роняет следующее:
Ц Убийцы часто оказываются удивительными людьми.
Ц Как и диктаторы, Ц парировала Жюли.
(Возвышенная светская беседа, надо полагать.)
Ц В самом деле, некоторые из моих подопечных могли бы прекрасно устроит
ься в Латинской Америке.
Ц А вместо этого вы сделали из них художников.
Ц Насколько владеешь миром, настолько он тебе принадлежит.
(Хватит! Остановитесь! Столько глубокомыслия всего в двух словах, это уж с
лишком! Сжальтесь!..)
И тут Сент-Ивер, сама серьезность, вдруг лукаво улыбнулся:
Ц И среди этих творческих личностей у нас есть даже архитекторы, которы
е в настоящий момент разрабатывают план расширения нашей тюрьмы.
В точку!
Ц То есть вы хотите сказать, что ваши заключенные сами строят свои камер
ы? Ц не выдержала Жюли.
Ц Как и все мы, в сущности, не правда ли?
Опять его белая прядь маячит у меня перед глазами...
Ц Только мы-то Ц никудышные строители. Мы опутаны узами брака, нам надо
ело заключение на службе, наши дети ищут спасения от семейных тюрем в нар
котиках, а окошко телевизора, через которое мы якобы взираем на окружающ
ий нас мир, на самом деле глядит только на нас.
Тут вмешался Жереми, наивно заявив, не без гордости, конечно:
Ц А у нас нет телевизора!
Ц Отчасти поэтому Клара такая, какая она есть, Ц ответил Сент-Ивер как н
ельзя более серьезно.
Он начинал меня выводить, этот святоша! Мало того что его белые локоны мел
ькали, точно манжеты на запястьях адвоката, увлеченного своей речью, его
проповедь напоминала мне словопрения той поры моей юности, когда все при
ятели отчалили из родной гавани, тогда как я остался вытирать носы отпры
скам мамули, пытаясь таким образом приучить себя к взрослой жизни. Знако
мая песенка: семья душит, работа заедает, жена кровь сосет, телевизор затя
гивает Ц у меня это меню в печенках сидит. Отсюда вполне естественное же
лание, непреодолимое до зуда, плюнуть на все; провести остаток дней в круг
у семьи, уткнувшись в ящик, давиться просроченными консервами и носу не п
оказывать на улицу, разве что по выходным чинно, взяв детей за руки, прогул
яться на воскресную мессу на латыни. Ну нет, только не мессу, много чести! У
этого Сент-Ивера голос церковного служки, елейный такой, как патока, льет
ся с высоты наблюдательного пункта, теряющегося в облаках над его голово
й. Как он меня раздражает, кто бы знал! Так и хочется крикнуть ему: «Зря стар
аешься, Сент-Ивер, ты опоздал на двадцать лет!» Но тут же осечешься, постав
ленный в тупик вопросом из вопросов: «Опоздал куда?»
И понесло же его показывать мне свою несчастную тюрьму! И ведь я в самом де
ле остался под впечатлением! Уму непостижимо: думаешь, что открываешь дв
ерь в камеру, а попадаешь в студию, оборудованную по последнему слову тех
ники, или в мастерскую живописи, светлую, как под открытым небом, в библиот
еку, где царит монастырская тишина, где человек, склонившись над своим тр
удом Ц рядом корзина, полная исписанных листов, Ц едва поднимет голову,
чтобы поприветствовать вошедших. Да и посетители здесь редки. Почти сраз
у после вступления в братство затворники Сент-Ивера вообще отказываютс
я принимать гостей. Сент-Ивер говорит, что он здесь ни при чем. (Взмах белог
о крыла.) Очень скоро люди, попавшие туда, начинают чувствовать, что они об
рели в этих стенах свободу, которую необходимо всячески оберегать от вне
шнего вмешательства. Если там, на воле, они совершили убийство, то это, по и
х мнению, именно из-за того, что им отказывали в праве на эту свободу.
Ц И их отказ от контактов с внешним миром простирается вплоть до неприя
тия каких бы то ни было средств массовой информации, мадемуазель Корранс
он, Ц уточнил Сент-Ивер, особенно упирая на последнюю фразу. Ц Ни газет,
ни радио, ни какого другого вестника времени. У нас даже свое собственное
телевидение.
И далее, с совершенно ангельской улыбкой:
Ц В общем, единственное проявление внешнего мира, которое допускают мо
и подопечные, это присутствие Клары.
Ну да... это-то как раз меня больше всего и тревожит. Эти вдохновенные узник
и приняли мою Клару с ее непременным фотоаппаратом, который она немедля
поставила на службу их иконографии. Она фотографировала их за работой, ф
отографировала стены, двери, замки, корзину, полную черновиков, два профи
ля Ц над планом будущих камер, их собственную телестудию, рояль, лоснящи
йся как тюлень под солнцем, на центральном дворе, задумчивый лоб, отражаю
щийся на экране компьютера, руку скульптора в момент, когда долото вот-во
т упадет на резец; потом Ц проявка, и эти узники увидели, как они оживают н
а снимках Клары, сохнущих на нитках по всей длине бесконечных коридоров.
Они открыли для себя стремительное движение жизненного потока, в которо
м каждый жест наполнен особым смыслом, схваченный и запечатленный объек
тивом Клары. Они вдруг обрели свою внешнюю сторону. Благодаря Кларе их вз
гляд обращен теперь не только в себя, но и на себя. Они любят Клару!


***

Итак, я, Бенжамен Малоссен, старший брат, тщетно ищущий сна, сидя на стуле с
реди моих головой-за-них-отвечаешь, я торжественно задаю вопрос: разве э
то жизнь для Клары? Разве девочка, отдавшая свое детство на воспитание от
прысков матери, не заслуживает лучшего в будущем, чем отправиться нянчит
ь обреченные души к архангелу с небесно-голубыми глазами?

5

Ц Пора, Бенжамен.
Подвенечное платье уже на Кларе. Ангелы Ц белые, теперь я это точно знаю,
непорочно-чистые в крепкой пене взбитых сливок. Каскады белоснежной фат
ы стремительно сбегают вниз, обволакивая их с макушки до пят воздушным о
блаком. Ангелы Ц это существа из воздуха и пены, у них нет рук, нет ног, одна
неясная улыбка, утопающая в белом. И все разбегаются, чтобы не наступить н
а это облако, а то ангелы останутся голыми.
Ц Бенжамен, пора...
Семейство в сборе, все бесшумно обступили меня. Клара протягивает мне ча
шку кофе. Допустим. Верхом на своем стуле, как те предатели прошлых времен
, которых расстреливали лицом к стене, я пью свой кофе. Общее молчание. Пре
рванное появлением Хадуша. Разодет, как уличный принц, костюм отлично си
дит, будто на него шили, вытянутая физиономия, как у гостя на поминках: он у
же оставил свой траурный венок в прихожей. Все это меня немного раззадор
ило.
Ц А, Хадуш, братишка, ну, как, получше?
Он смотрит на меня, качая головой, в приветственном оскале Ц обещание от
ыграться.
Ц Что это ты не идешь одеваться, Бен, или ты хочешь, чтобы счастье опоздал
о?
Следом за ним Ц Мо и Симон, в качестве парадного эскорта. Высокую фигуру М
осси выгодно подчеркивает каштанового цвета костюм. Под небрежно расст
егнутым пиджаком Ц золотистый жилет прекрасно гармонирует с комплект
ом брелоков, что-то не припомню, чтобы он их когда-нибудь надевал до сего д
ня. Гвоздика в петличке и двухцветные штиблеты: он неотразим. Не хватает р
азве что борсалино и пары светлых подтяжек. Аромат корицы. Что до Симона, о
н благоухает свежей мятой, под свои огненно-рыжие космы подобрал зелены
й фосфоресцирующий костюм, подогнанный по фигуре, и, естественно, платфо
рмы. Несмотря на эти дополнительные сантиметры, он так, пожалуй, и остался
, что в высоту, что в ширину, примерно одинаковых размеров. Что-то вроде гиг
антского клопа с горящей головой.
Ц Мо! Симон! Потрясающе!
Ангелы летают, это я тоже могу подтвердить, и когда они порхают от какого-
нибудь Араба к какому-нибудь Мосси, ангелы розовеют от удовольствия. Апл
одисменты Жюли, Тяня, ребятни. Все же при появлении Араба и Мосси инспекто
р Ван Тянь слегка смутился. В то время, когда он расследовал это дело об уб
ийствах бельвильских старушек, сам, переодевшись, как умел, вдовой, облач
ив свое высохшее тело в тайское платье с фальшивыми буферами, Мо и Симон п
ервыми его раскусили, признав в нем переодетого легавого. Тяня с тех пор м
учила эта незаживающая рана, нанесенная его самолюбию. Что до этих двух л
юбителей пострелять, им тоже не доставляло особого удовольствия появит
ься вот так, при параде, перед полицейским, который знал их как облупленны
х. Но благодаря проказам амура, который, как всегда, спутал все карты, дом М
алоссенов превратился в своеобразную ООН, примирившую улицу с полицией.
И потом, всеобщее внимание привлекает то, что Тянь держит у себя на груди,
в кожаном конверте. Маленькое, бледное от бешенства существо, в платьице
таком же белом и почти таком же пышном, как у Клары. Верден Ц шесть месяце
в в жизни и столько же в гневе, Верден Ц маленькие сжатые кулачки, грозящи
е всему миру. Таким образом, Тянь, когда у него на руках Верден, постоянно п
редставляет непосредственную угрозу для всего, что его окружает. Мы все
давно уже в курсе: с подобным оружием Тянь может беспрепятственно взять
любой банк.
Кто-то все же произносит:
Ц Какая лапочка!
Меня другое заботит:
Ц Зачем это платье? Верден тоже выходит замуж? Не за тебя ли, Симон?
А неплохая идея, если разобраться, сбыть с рук моих сестричек, всех трех ра
зом: Клару Ц кюре, Верден Ц аятолле, а Терезу Ц Тяню, если он намерен верн
уться в родное лоно буддизма. Политеистический Вселенский собор, в любом
случае, место в раю мне обеспечено, какой бы масти ни оказался Кукольник н
а небесах.
Ц Да нет, Бенжамен, ты что, забыл, сегодня же ее крестины.
Ах да! Ну, извините, запамятовал. Чтобы венчаться в церкви, Клара должна бы
ла сначала креститься, вот она и решила заодно включить и Верден в эту пог
оню за нимбами. При этом известии глазенки Малыша выпучились от зависти,
вылезая из-под розовых стекол очков; и он туда же:
Ц Я тоже хочу, чтобы меня погрузили...
Но здесь я уже был непоколебим:
Ц Погрузишься, когда будешь таким же умным, как Верден!
Потому что, я в этом глубоко убежден, Верден в своей изначальной злобе уже
родилась мудрой, как столетняя старуха. И если я пошел на это, так только п
отому, что мне кажется маловероятным, чтобы кто-либо вообще был в состоян
ии крестить Верден без ее собственного на то согласия. Она вся кипит от зл
обы, наша Верден, так, пожалуй, и святая вода в кропильнице испарится! Един
ственное событие этого дня, которое я жду даже с некоторым нетерпением: к
апля святой водицы взорвет Верден и всю римско-католическую церковь в п
ридачу.
За спиной у Тяня Ц Жереми и Малыш, тоже при параде. Блейзеры цвета морской
волны и штаны Ц мышино-серого, оба прилизаны на прямой пробор, безупречн
ый, как помыслы на причастии. Спасибо Терезе, она их приодела. И себе подоб
рала то же самое, только вместо брюк нацепила юбку-плиссе, что, впрочем, ни
как ее не изменило. Тереза всегда остается Терезой. Надень на нее какое-ни
будь мини в блестках, в духе диско-латино, она все равно осталась бы такой
же непробиваемо чопорной, Ц свойство, сообщаемое ей близостью к звезда
м. Вчера вечером, за ужином, я нагнулся и спросил ее на ухо: «„Смерть Ц проц
есс прямолинейный”, Тереза, что ты думаешь об этой фразе?» Она даже не взгл
янула на меня. Сразу ответила: «Это верно, Бен, и продолжительность жизни з
ависит от скорости пули». И прибавила со знанием дела: «Но тебя это не каса
ется, ты умрешь в своей постели в день своего девяностотрехлетия». (Она ду
мала, что успокоила меня, а я так не думал, подводя итог: это сколько же мне е
ще отмеривать до моей девяносто третьей зарубки! Я несколько раз успею у
мереть, прежде чем доживу дотуда.)
Жереми направился через всю комнату, нещадно скрипя начищенными до блес
ка башмаками.
Ц Мо, Симон, у меня для вас подарок!
Не успел он протрубить об этом, как Мо и Симон уже сдирают оберточную бума
гу под любопытные взгляды всей компании. Не успели оглянуться, как у кажд
ого из них оказалось по пилке в руках, маленькая такая, острая пилка, сталь
высшей пробы.
Ц Так как Клара выходит замуж в тюрьме, Ц не спеша объясняет Жереми, Ц я
подумал, что это могло бы вам пригодиться, если вдруг вас решат там остави
ть.
Двойная оплеуха, румянец от которой останется на щеках на целый день... Пос
ле чего Мо и Симон могут улыбнуться, в усы.
Ц Бенжамен, ты собираешься одеваться или нет?
Жюли рядом со мной. На ней это платье, с запа?хом, которое мне нравится боль
ше остальных, потому что оно открывает свободный доступ к ее груди, как то
лько мне того захочется; Жюли с улыбкой смотрит на мою полосатую пижаму. З
ачем мне переодеваться? Я уже одет, по форме, так сказать... Внезапно навали
вшаяся усталость безжалостно сталкивает меня в бездну полного мрака и о
тчаяния, так что ноги мои подкашиваются, и я безотчетно ищу плечо Жюли, что
бы опереться. И я говорю, но странным, изменившимся голосом, какой был у ме
ня в детстве, как, например, сейчас у Малыша:
Ц Я хочу, чтобы Ясмина искупала меня.
Потом:
Ц Я хочу, чтобы Ясмина меня одела.


***

Ясмина искупала меня, как и каждого из детей вчера вечером, в том числе и Т
ерезу, как она это делала, когда я был еще маленьким, каждый раз, когда наша
мать уходила за своей любовью, оставляя нас одних, Лауну и меня.
Я не хочу, чтобы Клара выходила замуж. Я не хочу, чтобы Клара хоть на неделю
стала музой для сентиверовской своры. Я не хочу, чтобы им достался хоть ку
сочек моей Клары. Я не хочу отдавать ее человеку, который загнется на трид
цать лет раньше нее. Я не желаю ей пародии на счастье. Я не хочу, чтобы ее зап
ерли в этой тюрьме. Ясмина моет меня, пожелтевшими от хны руками намылива
я там, где следует.
Ц Ты подрос, Бенжамен, сынок.
Я не хочу, чтобы этот просветленный с локонами архангела и лапами салама
ндры лапал мою Кларинетту. И я не хочу больше быть козлом отпущения в изда
тельстве «Тальон». Мне надоело, мне все так надоело...
Ц Ты устал, Бенжамен, сынок, нельзя спать на стульях.
В тот день, когда Клара собралась появиться на свет, восемнадцать лет наз
ад, мы с Хадушем в панике помчались отвозить маму в ближайший родильный д
ом. А она вся сияла изнутри тем странным светом, который для нее всегда озн
ачает неизбежность. Хадуш угнал первую машину, которая ему подвернулась
. «Спокойнее, ребятки, она еще только пробирается к выходу». У акушерки был
и рыбьи глаза и такой же мутный голос. Нас отправили дожидаться где-нибуд
ь поблизости, но, не вытерпев, мы вернулись раньше времени. Развалившись н
а своих пипетках, акушерка сопела как паровоз. Она нанюхалась эфира, и мое
й Кларе пришлось появляться на свет без посторонней помощи. Высунув голо
ву, она уже смотрела на этот мир своим странным взглядом задумчивой увер
енности, который Жюли, спустя годы, назвала взглядом фотографа. «Она смот
рит на окружающее и принимает его». Я принял Клару, пока Хадуш носился по к
оридорам в поисках врача.
Ц Иди-ка, я тебя вытру.
Я не хочу, чтобы Клара выходила замуж, и все же Ясмина меня одевает. Я хочу, ч
тобы к Кларе вернулся ее глаз фотографа, я не выношу этот взгляд пришибле
нной влюбленности. Я хочу, чтобы Клара видела то, что бросается в глаза. И т
ем не менее я уже одет.

6

Хуже нет, чем ждать худшего. Худшее на свадьбах Ц это парадный кортеж, гуд
ящий и сигналящий на все лады, сообщая всему свету о предстоящей инаугур
ации брачующейся. Я бы предпочел, чтобы обошлось хотя бы без этого, но тогд
а ребятню лишили бы огромного удовольствия. А так как шампронская тюрьма
находится в шестидесяти километрах от города, пришлось всю дорогу терпе
ть этот балаган. Какого-нибудь встречного водителя, обрати он на нас вним
ание, вероятно, позабавило бы, что такая шумная свадебная процессия разу
крашенных лентами машин мчала целую компанию сорвиголов. Исключая, коне
чно, замыкающую, куда посадили мелочь пузатую (Жереми, Малыша и Лейлу с Нур
дином, которые должны были нести кольца);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32