Ц Нормальные люди избегают смотреть на уродливых из опасения оскорбит
ь их, а те умирают от одиночества, пав жертвой всеобщей деликатности.
Так, все детство Жюли провела, слушая рассуждения отца-губернатора. Она н
е могла бы придумать себе занятия более увлекательного.
Ц С очень красивыми Ц обратная ситуация, все на них смотрят, но сами они
не осмеливаются поднять глаз из страха, как бы на них не набросились. Они т
оже умирают от одиночества, но из-за всеобщего обожания.
Он сопровождал свои слова подвижной мимикой и патетическими жестами. Он
а смеялась.
Ц Мы, пожалуй, расплющим тебе нос картошкой и поломаем уши, будут висеть,
как капустные листы, дочь моя, посадим тебя на одну грядку со всеми, и напл
одишь ты мне молодцов-огурцов, которых я буду душить... в объятьях.
***
Во Дворце спорта в Берси вокруг Жюли опять образовался вакуум. А между те
м один бог знает, какая там была теснота. Но, как обычно, все расступились в
округ Жюли, которая как будто выросла из-под земли. Они смотрели одним гла
зом на сцену, другим Ц на нее. С одной стороны, их вниманием завладел писа
тель, отвечавший на вопросы, находясь в самом центре этого потрясающего
сейма толмачей, а с другой Ц эта женщина, которая, казалось, сошла со стра
ниц одного из его романов. Живое подтверждение тому, что литература Ц не
всегда только выдумка. Тут же некоторые из них вообразили себе, что уже вс
тречали эту женщину, там, высоко в небе, меж двух континентов, в одном из те
х самолетов, что соединяют меловой полосой человеческие судьбы. Сама реа
льность спешила к читателю, чтобы упрочить его уверенность: красота суще
ствует, и, значит, возможно все.
И вот, охваченные всеобъемлющим энтузиазмом Дворца спорта, ослепленные
прожекторами сцены, плененные, наконец, и самим виновником торжества Ц
уверенность в ответах, невозмутимое спокойствие, Ц присутствовавшие т
ам и сами становились лучше, добрее. Они смелее смотрели теперь на красив
ую женщину. Они больше не считали ее недосягаемой. Или, по крайней мере, не
такой недоступной, как раньше. Тем не менее пространство вокруг нее не су
жалось. Она по-прежнему стояла там, в центре пустоты, одна. Она также смотр
ела на сцену. Они понимающе улыбались ей: каков, а, этот Ж. Л. В.!
Кларе наконец удалось пробраться к Жюли.
Ц Ты здесь!
Эта пустота вокруг Жюли, по крайней мере, помогала друзьям быстрее отыск
ивать ее в толпе.
Ц Я здесь, Клара.
В пожатии рук Клары чувствовалось одновременно и волнение, и печаль. Кла
ра вся была поглощена этим представлением, как, впрочем, и своей беременн
остью, и, до сих пор, кончиной Сент-Ивера. «Семейка чокнутых», Ц подумала Ж
юли, обнимая малышку, и улыбнулась. Там, на сцене, Бенжамен лихорадочно иск
ал ответ на очередной вопрос Ц о воле.
Вопрос . Тема воли постоянно звучит в вашем творчестве Ц не мо
гли бы вы дать свое определение, что такое воля?
Жюли улыбалась: «Чего-чего, а воли тебе не занимать, Бенжамен».
***
Однако надо заметить, ей не слишком хотелось улыбаться. Здесь затевалось
что-то опасное, она это чувствовала. Она знала Лору Кнеппель, журналистку
, чье имя стояло под интервью Ж. Л. В. в «Плейбое». Сейчас она на вольных хлеб
ах светских новостей в мире искусства, но ведь раньше она была военным ко
рреспондентом, строчила из самого гиблого Ливана. «Засады, свисающие с б
алконов обезображенные трупы, убитые дети и дети-убийцы... нет, это слишко
м, Жюли, теперь меня занимают бронзовеющие академики».
Просидев все эти недели взаперти в своем родном Веркоре, Жюли и в руках не
держала тот злополучный номер «Плейбоя». Но потом посредством перепеча
тывания эту заразу разнесло по всей прессе, так что Жюли все равно прочла
пространные выдержки из интервью Ж. Л. В., только в «Дофине либере». И она ка
к будто услышала призыв Бенжамена. Она никак не могла назвать себя мните
льной, но сейчас ей показалось, что, настигнув ее здесь, в ее укрытии, Бенжа
мен подавал ей некий знак. Жюли решила вернуться в Париж. Тем не менее ниче
го особенного она в этом интервью не увидела. В духе жанра, механическая ч
ереда совершенно идиотских вопросов и ответов, которые складывались в н
е менее идиотскую картину.
Жюли заперла старую ферму Роша.
Двор утопал в штокрозах, которые Жюли так и не срезала.
Она ехала всю ночь. И всю ночь она твердила себе: «Нет, с Бенжаменом не могл
о пройти все так гладко. А почему бы нет? Чувства юмора ему не занимать, даж
е если он его вовсе не показывает, кстати, это как раз и бывает смешнее все
го».
Едва взглянув на стены Парижа, Жюли сразу оценила размах кампании Ж. Л. В. Б
енжамен Ц везде. Единственная знакомая черта, которую она признала в эт
ом отстраненном лице, было именно своеобразие снимков: любящий взгляд Кл
ары.
Жюли с трудом открыла дверь в свою квартиру. С той стороны подпирала любо
вь. Четыре десятка писем от Бенжамена за два месяца ее отсутствия. Бенжам
ен писал ей то, что обычно говорил словами, может быть, еще кое-какие мелоч
и, забавные картинки, несколько штрихов, чтобы завуалировать многослови
е сердца. Вот хитрец, второго такого еще поискать! Он рассказывал ей все о
Ж. Л. В. Про сеансы примерки у Шаботта, про ежедневный прием кускуса, про Жер
еми, про молчаливое порицание Терезы, все! Но ни слова об интервью. Она пон
яла, что он что-то скрывает. Инстинкт подсказал ей не ходить к Бенжамену. О
ни окажутся в постели, и он заморочит ей голову. Она решила обработать Лор
у Кнепнель. Она нашла ее на улице Вернёй, в Доме писателей, когда та подбир
ала последние слова сожаления вдогонку только что опочившему поэту, кот
орого министр культуры решил вдруг наградить посмертно Пальмовой ветв
ью Академии. «Хороши ласты для последних гребков в море Изящной Словесно
сти, Ц съязвила Лора, когда они устроились за столиком в ближайшем кафе.
Ц Однако чему обязана такой честью, дорогуша?»
Жюли объяснила. Лора позеленела.
Ц Не совалась бы ты в это дело с Ж. Л. В., Жюли, здесь порохом пахнет. Уж наско
лько я разбираюсь в людях искусства, и то...
И тут же выложила ей, как в самом разгаре этой чисто сработанной партии в п
инг-понг (список вопросов и ответов ей заранее вручил некий Готье, секрет
арь Ж. Л. В.), этот самый Ж. Л. В. встает на дыбы и пышет на нее жаром во славу счас
тливого детства, третьего мира и старшего поколения. Лора попыталась вер
нуть его на путь истинный, но не тут-то было!
Ц Он не выдержал, Жюли. Угрызения совести, как свихнувшийся солдат, поним
аешь?
Еще как.
Выходя из «Крийона», Лора успокаивала себя тем, что, в конце концов, так да
же лучше. Откровенный разговор... Такое не часто встречается в их професси
и. И раз уж месье так этого хочет, что ж, она опубликует его правду. Только во
т...
Ц Только вот Ц что?
...Лору обступили три подозрительных типа, которые потребовали прослушат
ь пленку и просмотреть ее записи.
Ц Как они выглядели?
Ц Один Ц здоровенный, с русским акцентом, еще один Ц худой и высокий, а т
ретий Ц маленький нервный араб.
Лора сначала послала их подальше, но здоровяк умел уговаривать.
Ц Они знали обо мне все, Жюли, даже адрес моей матери, объем груди, номер ли
чного счета в банке, все...
Тощий легонько поддал ей дубинкой ниже спины. По самому кобчику. Ее как бу
дто током ударило. Она напечатала интервью в том виде, в каком оно и задумы
валось.
Ц Ж. Л. В. будет вам за это признателен, мадемуазель.
И в самом деле, по выходе интервью Лора получила внушительных размеров б
укет.
Ц Такой огромный! Я даже не смогла засунуть его в мусоропровод.
***
Итак, Жюли улыбалась. Хотя особых поводов к тому не было. Обняв Клару, Жюли
улыбалась. «Семейка чокнутых...»
Бенжамен увидел ее.
И просиял. Так откровенно, как если бы она направила на него луч прожектор
а.
Она увидела, как Бенжамен весь светится. Она увидела, как он раскрыл объят
ья. И находясь на гребне счастья, она еще успела сказать себе: «О нет! Тольк
о бы он не пустился объясняться мне в любви при всех!»
Потом она увидела, как разрывается голова Бенжамена, как тело его отбрас
ывает в глубь сцены, на ближайших к нему переводчиков, которых сметает вм
есте с ним.
20
И красивую женщину стало выворачивать наизнанку. Из всего, что поклонник
ам Ж. Л. В. довелось увидеть в тот вечер, Ц убийство его самого, мгновенное
оцепенение и последовавшая затем паника; какая-то беременная, совсем мо
лоденькая, почти девочка, вырвавшись из рук этой красивой женщины, с воем
бросается к сцене; забрызганные кровью переводчики, повскакавшие со сво
их мест; тело, которое в спешке выносят за кулисы; маленький мальчик в крас
ных очках, вцепившийся в это тело, и еще один (сколько ему? тринадцать? четы
рнадцать?) душераздирающе кричащий в зал: «Кто это сделал?» Ц словом, из в
сего, что они увидели, одна картина должна была особенно четко врезаться
им в память как раз в тот момент, когда все кинулись к выходу (мало ли что ещ
е может случиться: выстрелы, взрывы Ц короче, теракт). Убегающий по мере и
х удаления кадр Ц красивая женщина стоит одна, застыв без движения сред
и всеобщей суматохи, озабоченная лишь тем, чтобы очиститься от всего, что
накопилось у нее внутри, и изрыгает на бегущую толпу фонтаны, которые вып
лескиваются бурлящими каскадами; бурые струйки стекают по ее точеным но
гам. Картина, которую все они тщетно будут стараться изгладить из своей п
амяти и, уж конечно, не станут ни с кем об этом говорить. А вот само происшес
твие Ц они смутно это предчувствовали, усиленно работая локтями и колен
ями, пробираясь к выходу, Ц само происшествие, пожалуй, еще долго будет г
лавной темой в разговорах простых обывателей: Ж. Л. В., писателя, убили прям
о у них на глазах... «Я там был, старик! Ну, я тебе скажу! Его как подбросит! Ник
огда бы не подумал, что какая-то пуля может так подбросить человека... он пр
ямо повис в воздухе!»
***
Есть женщины, которые бросаются к телу, другие падают в обморок, третьи пр
ячутся или стараются поскорее выбраться из этой свалки, чтобы не задавил
и... «А я, Ц думала Жюли, Ц я из тех, кто остается на месте, пока не опорожнит
все до капли». Это была какая-то дикая мысль, не ко времени веселая, убийст
венная. Тем, кто, убегая, в спешке, нечаянно столкнулся с Жюли, пришлось, кон
ечно, об этом пожалеть. Ее рвало прямо на них. Она не сдерживалась. Она знал
а, что больше ни в чем не будет себя сдерживать. Извержение вулкана. Изрыга
ния дракона. Она была в трауре; она вступила в войну.
Она не поднялась на сцену. Она не побежала за кулисы за телом Бенжамена. Он
а вышла вместе со всеми. Но спокойно. Одна из последних. Она не села в свою м
ашину. Она спустилась в метро. Тут же вокруг нее образовалась пустота. Как
всегда. Но по несколько иной причине, чем обычно. Она лишь злорадно усмехн
улась в ответ.
***
Вернувшись к себе, она не стала зажигать свет, отключила телефон, уселась
по-турецки в самом центре комнаты, упершись ладонями в пол, и так застыла.
Она не стала переодеваться, мыться, оставила все это сохнуть на себе, чтоб
ы затвердело Ц для этого понадобится некоторое время Ц и потом осыпало
сь прахом. Как раз это время было необходимо ей, чтобы понять. Кто? За что? Он
а размышляла. Это было нелегко. Нужно сдерживать подступающую комом печа
ль, набеги памяти, постоянно возникающие в мозгу картины. Как после несча
стья с Сент-Ивером Бенжамен просыпается в ее объятьях, посреди ночи, вопя
, что это «предательство», ее удивило само слово, какая-то глупая реплика
из комиксов: «предательство»! «Какое предательство, Бенжамен?» Он стал п
ространно объяснять, что в этом преступлении было особенно ужасным: «Это
особое предательство. Самое гадкое, должно быть, Ц одиночество жертвы в
тот момент... Не столько умереть, Жюли, сколько пасть от руки такого же смер
тного, как и ты... понимаешь?» А Клара в это время проявляет снимок растерза
нного Кларанса... Клара в красном свете своей лаборатории, вместе со своим
страдальцем, «семейка чокнутых»...
На следующее утро Жюли встала очень рано, пошла посмотреть, что пишут газ
еты: ДИРЕКТОР ОБРАЗЦОВО-ПОКАЗАТЕЛЬНОЙ ТЮРЬМЫ РАСТЕРЗАН СВОИМИ ЗАКЛЮЧЕ
ННЫМИ... ЖЕРТВА СОБСТВЕННОГО ПРИМИРЕНЧЕСТВА? СЧАСТЛИВЫЙ УГОЛОК ОКАЗАЛСЯ
ПРИСТАНИЩЕМ ЗЛОБЫ... И она вдруг решила, что не будет в этом участвовать, ос
тавит этот труп своим коллегам, к тому же Сент-Ивер сам не хотел, чтобы она
писала о заключенных Шампрона, Ц и потом, она все еще чувствовала себя сл
ишком усталой, чтобы пуститься по следу, нога разболелась, и дышать было т
рудно, она никак не могла вдохнуть полной грудью, набрать полный бак, как г
оворил Бенжамен. Если вдуматься, она впервые отказывалась писать статью
. Этим объясняется и ее вспышка в тот вечер, когда Бенжамен высказал ей все
, что думал об изысканной журналистике и «тщательно выбираемых сюжетах».
За все шестьсот километров дороги до своего родного Веркора она так и не
остыла. И только увидев штокрозы повсюду вокруг фермы Роша, она поняла, чт
о погорячилась: она ведь вовсе не собиралась бросать этого парня! Продир
аясь сквозь заросли, она должна была наконец признать, как бы упрямо ни пы
талась отогнать эту мысль, что только что разыграла сцену разрыва, как са
моуверенная девчонка, чуть было не швырнув любовь своей жизни на свалку.
И тут она сказала себе со всей откровенностью: «Ну что ж, так даже лучше!» Н
ет, она вовсе не хотела бросать Бенжамена, но с недавнего времени в ней зре
ло желание пришвартоваться здесь, в Роша, подышать свежим воздухом, напи
ться парного молока, полакомиться утиными яйцами, свежими, с большими же
лтками... вот она и улизнула, замаскировав эту возможность поправить здор
овье под трагедию века... «Что ж, так даже лучше!»
Это открытие и спасло штокрозы от вырубки под корень. Хотя ее отец-губерн
атор любил повторять: «Из всех битв, что у меня были, самой безуспешной был
а борьба со штокрозами». Как-то летним вечером ему особенно захотелось, ч
тобы Жюли сфотографировала его среди диких зарослей этих растений, кото
рые он называл еще «растительным воплощением мифа о Сизифе». Губернатор
, дай ему волю, мог часами разглагольствовать о штокрозах. Жюли сделала эт
от снимок за несколько дней до его смерти; он казался таким худым в своей б
елой форме, что если бы выкрасить ему руки в зеленый, а волосы в красный, он
сам бы стал точь-в-точь штокроза, «только не такой живучий, моя девочка»...
***
Была ночь. Жюли вслед за своей мыслью переходила от одного человека к дру
гому, от места к месту, от эпохи к эпохе, от события к событию. Она не могла с
осредоточиться. Кто? За что? За что убили ее Бенжамена? Поиски ответа на эт
от вопрос неизбежно заканчивались массой других, совершенно бесполезн
ых, которые она не переставала задавать себе все те два месяца, что пробыл
а в Веркоре: «Что я к нему так привязалась? Или, если не перевирать слова, по
чему я его так люблю? » Малоссен ведь ничем особо не отличался, ч
тобы ей понравиться, ему на все было наплевать, он не слушал музыку, не тер
пел телевидения, ворчал, как старый брюзга, по поводу всего, что печаталос
ь в прессе, клял на чем свет стоит психоанализ, и если у него и были какие-ни
будь политические убеждения, они, должно быть, вилами по воде писаны и не ч
итабельны ни для кого, кроме самого Малоссена. Как ни крути, Бенжамен с люб
ой точки зрения был полной противоположностью колониального экс-губер
натора Коррансона, отца Жюли, который посвятил свою жизнь борьбе за пред
оставление колониям независимости, который жил Историей, дышал Географ
ией и который умер бы, лиши его возможности узнавать каждый день что-то но
вое о мире. Малоссен был настолько же домашним, тяжелым на подъем, насколь
ко его антипод был в душе кочевником без особых привязанностей (губернат
ор, например, сбыл свою дочку в пансион, и мысли о ней посещали его лишь в св
язи с воспоминаниями о неудержимо быстро пролетавших каникулах), и, чтоб
ы довершить картину сравнения, добавим, что губернатор, начав с травки, ко
нчил на игле, как безмозглый сопляк, тогда как Малоссена один вид шприца в
вергал в гнев, подобный разве что негодованию испанского инквизитора.
Подумать только, и этот Малоссен кончил свои дни с пулей в голове.
***
Занимался день, и Жюли знала теперь то, что, впрочем, она знала всегда: един
ственная причина, по которой она любила этих мужчин, только этих двоих, в т
ом, что они были комментарием к этому миру . Нелепое определени
е, но Жюли не знала, как иначе выразить свою мысль: Шарль-Эмиль Коррансон, э
кс-губернатор колонии, ее отец, и Бенжамен Малоссен, «козел отпущения», ее
возлюбленный, сходились в одном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32