На самом деле, под влиянием
промышленного развития страны, передовая часть благородного сословия
обуржуазилась, промышленная буржуазия "облагородилась", и обе соединились в
требовании конституции, как гарантии дальнейшего буржуазного развития.
Помещичье землевладение, втянувшееся в оппозицию на почве недовольства
промышленным протекционизмом, и торгово-промышленный капитал, успевший
выкачать из народно-хозяйственного организма по трубам государственного
фиска все, что можно было выкачать, оба, несмотря на капиталистическое
противоречие города и деревни, временно объединились против полицейской
государственности. Либерализм, наконец, нащупал под ногами временную почву,
а интеллигентская демократия, так долго "боровшаяся" (в собственном
воображении) с капитализмом, покорно пошла в роли герольда перед его
политической колесницей. Та самая интеллигенция, которая еще вчера не
признавала никакой политической будущности за классом Разуваевых*81,
сегодня ударила им челом, присягнула на верность и даже не поставила при
этом никаких условий... Для упрощения дела она ставит на голову все
действительные отношения: она уверяет себя, что буржуазия под ее идейным
влиянием поднялась выше своей классовой ограниченности и приблизилась к
ней, к интеллигенции; тогда как на самом деле буржуазия под влиянием
практического опыта только обобщила свои собственные классовые интересы,
т.-е. произвела ту именно работу, которую раньше ее совершила для нее
либеральная интеллигенция.
И вот нам, "доктринерам" марксизма, доказывавшим в течение долгого ряда
лет, что "судьбы русского капитализма" вынудят русскую буржуазию вступить
на путь оппозиции, приходится теперь разъяснять массам, в прямой и
непрестанной борьбе с "демократической" интеллигенцией, узость,
ограниченность и скаредность буржуазного либерализма. Эта бедная
демократия, сама лишь отпрыск буржуазного общества, ни за что не хотела
понять социальную игру классовых интересов, толкающую буржуазию на путь
либерализма, - а теперь, когда этот неожиданный для нее буржуазный
либерализм стоит перед ней, как факт, она не хочет и не может увидеть в нем
его классовой ограниченности и классового эгоизма.
VI. Некоторые выводы
Общая формула политических интересов - перечень свобод, равноправие,
законность, представительство - охватывает требования всех жизнеспособных
классов и групп. Формула приобретает, таким образом, национальный характер.
Либеральная публицистика пользуется этим обстоятельством, чтобы отвергнуть
самую мысль о классовых интересах, по крайней мере у классов
господствующих, и представить либеральную программу, как идеологическое
выражение национальной воли. Ничего не может быть, однако, ошибочнее такого
представления.
Программа либерального гражданского режима, отправной пункт
капиталистической оппозиции, представляет собою перечень тех условий, вне
которых немыслима свобода капиталистической эксплоатации.
Соответственная часть рабочей программы обнимает те требования, которые
должны создать свободу классовой борьбы.
Там, где рабочая программа говорит: свобода стачек, капитал ставит
требование свободы труда. Под свободой стачек пролетариат понимает не
простую голую свободу работать и не работать при соблюдении определенных
формальностей, но создание таких условий, которые действительно
гарантировали бы за ним право на стачку, как на естественное орудие
классовой самообороны, которые давали бы ему возможность охранять это право
не только от полицейских набегов, но и от покушений со стороны
развращенного капиталом меньшинства самих рабочих.
Наоборот, капитал под свободой труда понимает законодательным путем
гарантированную свободу штрейкбрехерства.
Противоречие классовых интересов капитала и труда, маскируемое абстрактной
формулой национальной воли, находит свое яркое выражение, как только мы
коснемся конкретизации любого из публичных прав.
Не менее решительно это коренное противоречие выражается в программе
государственной конституции. Вопросы о цензе, монархии, одной или двух
палатах, продолжительности законодательных периодов, наконец, вопросы об
армии и милиции, о выборности чиновников иначе ставятся и иначе решаются
под углом зрения интересов капитала и интересов труда.
Имущественный ценз, две законодательные камеры, фикции конституционной
монархии взамен фикций монархии самодержавной, все это для капитала -
естественные элементы его политического самоопределения.
Наоборот, полная демократия представляет собой для рабочего класса наиболее
благоприятную обстановку классовой борьбы. Борьба за демократическую
республику так же естественна для пролетариата, как борьба за соединение
монархии с цензовым представительством - для капиталистической буржуазии.
На пути к демократической республике пролетариат может быть остановлен лишь
давлением враждебных ему социальных сил. Наоборот, капиталистическая
буржуазия может санкционировать демократию лишь под внешним давлением
революционно-демократических сил. Для пролетариата демократия при всех
условиях - политическая необходимость; для капиталистической буржуазии она
при некоторых условиях - политическая неизбежность.
Объяснять либеральное перерождение фабрикантов и заводчиков вредным
влиянием адвокатов и "еврействующей" прессы, злым поветрием, политическим
самодурством, причудами московских "сверх-купцов" и другими
беллетристическими причинами, как делает реакционная пресса, можно только с
целью сорвать черносотенное сердце. Справедливость требует, однако,
прибавить, что столь же мало в этом вопросе помогают разобраться такие
стилистические обороты и общие места либеральной прессы, как "воздействие
передовых групп нашего общества" или "всеобщее нравственно-политическое
пробуждение страны". Действительные причины и проще и глубже. Они коренятся
в общем развитии промышленности, в росте ее зависимости от внутреннего
национального рынка и, наконец, в логике классовой борьбы труда и капитала.
Мы видим, как промышленная буржуазия, всецело оставаясь на почве своих
классовых интересов, более того, властно толкаемая ими, вступает на путь
либеральной оппозиции.
Мы видим, что рабочее движение враждебно столкнуло торгово-промышленный
капитал с гражданским и политическим бесправием и тем непосредственно
побудило индустриальную буржуазию к политической активности, точнее
сказать: борьба пролетариата за свои классовые интересы обнаружила
дальнейшую несовместимость интересов капиталистического класса с
полицейским режимом и тем бросила косную до этого времени промышленную
буржуазию в лагерь оппозиции.
Мы видим, далее, что, вступив в этот лагерь, промышленная буржуазия не
только не растворила своих классовых интересов в "общенациональной"
политической идеологии, но, наоборот, показала, что либеральная программа
есть не что иное, как обобщенное выражение ее развитых классовых интересов.
Этими выводами мы пока и ограничимся.
Июль, 1905 г.
Н. Троцкий. "Наша революция"*82.
Изд. Глаголева, СПБ. 1906 г., стр. 74 - 94.
* * *
Статья "Капитал в оппозиции"* останавливается на либеральном перерождении
торгово-промышленной буржуазии под непосредственным влиянием январских
стачек пролетариата. Оппозиционный период политической эволюции крупной
буржуазии длился, однако, крайне недолго: в сущности с января по октябрь
1905 года. Октябрьская стачка стоит между двух эпох в политическом
самоопределении капитала. После издания "конституционного" манифеста
совещательная контора железозаводчиков, которую нам часто приходилось
цитировать в названной статье, обратилась к графу Витте с докладной
запиской, представляющей собой своего рода лебединую песнь
капиталистического либерализма.
/* Настоящий отрывок как бы резюмирует статью. Он взят нами из предисловия
тов. Троцкого к его книге "Наша революция", вышедшей в 1906 г. (Ред.)/
"Обозревая минувший революционный период, - говорит записка, -
совещательная контора железозаводчиков с особенным удовольствием должна
констатировать факт, что со стороны борцов за свободу и счастье русского
народа проявление насилий было крайне ограниченно, и что масса народа
действовала с соблюдением неслыханной дисциплины"...
"Совещательная контора железозаводчиков, - читаем мы далее, - далеко не
поклонница всеобщего избирательного права в теории... Однако, рабочее
движение показало совещательной конторе железозаводчиков, что рабочий
класс, проявивший с такой силой свое политическое сознание и свою партийную
дисциплину, должен принять участие в народном самоуправлении"...
Дисциплина рабочих масс и их энергия в борьбе "за свободу и счастье
русского народа" чрезвычайно возросли в течение октября и ноября; вместе с
тем возросло давление пролетариата на капитал. Создание рабочих советов, их
властное вмешательство в столкновения рабочих с предпринимателями,
ноябрьская стачка, борьба за восьмичасовой рабочий день - все это выбило у
организованного капитала либеральную "дурь" из головы и заставило его
искать союза со старой властью во что бы то ни стало. Из оппозиции капитал
перешел в контр-революцию.
ИНТЕЛЛИГЕНТСКАЯ "ДЕМОКРАТИЯ"
I. Интеллигенция на распутьи.
Земское совещание 7-9 ноября 1904 г. открыло шлюзы оппозиционному
настроению "либерального общества". Съезд, как известно, не состоял из
официальных представителей всех земств, но в него все же входили
председатели управ и много "авторитетных" деятелей, умеренность которых
должна была как бы придавать им вес и значение; правда, съезд не был
узаконен бюрократией, но он происходил с ее ведома, таким образом, ничего
нет удивительного, если интеллигенция, доведенная заушениями до крайней
робости, сочла, что ее сокровенные конституционные желания, тайные помыслы
ее бессонных ночей получили, благодаря резолюциям этого полуофициального
съезда, полузаконную санкцию. А ничто не могло придать такой бодрости
ущемленному либеральному обществу, как сознание, хотя бы и призрачное, что
в своих ходатайствах оно стоит на почве права, что его оппозиционные
чувства выливаются в узаконенное русло.
Началась полоса банкетов, резолюций, заявлений, протестов, записок и
петиций. Всевозможные коллективы исходили из профессиональных нужд, местных
событий, юбилейных торжеств и приходили к той формулировке конституционных
требований, какая дана была в знаменитых отныне "11 пунктах" земской
резолюции. "Демократия" торопилась образовать вокруг земских героев хор,
чтобы подчеркнуть важность земских постановлений и усугубить воздействие их
на бюрократию! Вся политическая задача момента сводилась для либерального
общества к давлению на бюрократию из-за спины земского совещания - и ни к
чему больше. Интеллигенция так долго ждала вещего земского слова, часть ее
так усердно, в поте лица своего, охаживала земцев, уговаривала их,
склоняла, умоляла, усовещевала, что, в конце концов, интеллигенции и впрямь
стало казаться: стоит только этим умеренным и косным земцам сказать,
наконец, вещее слово, стоит тысячеустной прессе это слово гулко повторить,
- и Иерихон падет. Задача казалась страшно простой, а цель - близкой, как
собственный локоть. И вот, наконец, в ноябре долгожданное слово было
сказано. Либеральное общество дружно, как верное эхо, подхватывает его на
лету и повторяет его на всевозможных тонах.
Интеллигенция мобилизовала общественное мнение своего узкого круга с
удивительной быстротой. Она воспользовалась юбилейными собраниями по поводу
сорокалетия судебных уставов, чтобы формулировать свою мысль.
Конституционные резолюции были приняты в двадцатых числах ноября на
собраниях адвокатов в Москве (300 чел.) и в Петербурге (400 ч.), затем на
торжественных банкетах в Петербурге (650 ч.), в Москве (столько же), Киеве
(850 ч.), Одессе (500 ч.), Саратове (до 1.500 ч.), Курске, Владимире,
Воронеже, Ярославле, Тамбове, Смоленске, Нижнем-Новгороде и т. д.*. Состав
собраний был почти исключительно интеллигентский: журналисты, профессора,
педагоги, врачи, адвокаты...
/* "Право", 1904 г., N 48./
Резолюции, принятые на этих собраниях, сводятся, по формулировке "Права", к
следующему: "...при бюрократическом режиме, какой господствует в стране,
самые элементарные условия правильного гражданского общежития не могут быть
осуществлены, и всякие частные поправки в нынешнем строе государственных
учреждений не достигают цели; для нормального развития народной жизни в
настоящий момент безусловно необходимо, чтобы всем гражданам были
обеспечены в качестве неотъемлемых прав: личная неприкосновенность, свобода
совести, слова, печати, собраний и союзов; необходима отмена сословных,
национальных и вероисповедных ограничений и действительное равенство всех
перед законом; привлечение к выработке законов и установлению налогов
свободно выбранных от всего народа представителей; гарантия ответственности
министров перед народными представителями и подзаконность всех действий и
распоряжений административной власти, что может быть достигнуто
реорганизацией государственного строя на конституционных началах; необходим
немедленный созыв Учредительного Собрания свободно выбранных
представителей, а также полная и безусловная амнистия по всем политическим
и религиозным преступлениям"*.
/* Там же./
Здесь, в этой сборной резолюции, которая произносит уже имя конституции, не
вошедшее в постановления земского съезда, но рабски держится последних в
определениях нового строя; которая упоминает уже об Учредительном Собрании,
отождествляя его, однако, с "свободно выбранными представителями" земской
программы, и, подобно этой последней, не касается вопроса об избирательном
праве, - в этой компромиссной резолюции, характеризующей первый момент
пробуждения интеллигенции, мы видим общее всей "демократии" стремление
наскоро связать более определенные и радикальные лозунги, врезавшиеся в
интеллигенцию снизу, с осторожными конституционными обиняками, почтительно
перенятыми ею сверху, и показать власти, что все общество, как один
человек, хочет одного и того же. В соответствии с поставленной себе
задачей: выполнить роль народа при земском выступлении, демократия проявила
высший "такт" или способность к предательству - это зависит от точки зрения
- и в целом ряде статей и резолюций не поднимала обойденного земцами
колючего вопроса о прекращении войны.
Однако, эта предопределенная гармония интеллигенции с земцами не могла без
конца сохраняться. На банкетах все чаще и чаще выступают беспокойные,
угловатые, нетерпимые и подчас "нестерпимые" радикальные фигуры то
революционного интеллигента, то рабочего, резко обличают земцев и требуют
от интеллигенции ясности в лозунгах и определенности в тактике. На них
машут руками, их умиротворяют, их бранят, им затыкают рот, их ублажают и
охаживают, наконец - их выгоняют, но радикалы делают свое дело. Они требуют
и грозят именем пролетариата. Это имя пока еще представляется интеллигенции
стилистическим оборотом, тем более, что сам пролетариат приобщился к
ноябрьско-декабрьской кампании лишь в лице самого тонкого слоя, и
"настоящие рабочие", появление которых на банкетах рождало смешанные
чувства враждебного опасения и любопытства, исчислялись в этот период
единицами или десятками. Однако, и этого было уже достаточно, чтобы
заставить кое-где интеллигенцию позаботиться больше об определенности своих
заявлений, чем об их созвучности с земскими "пунктами".
Если петербургское врачебное общество пользуется еще случаем с доктором
Забусовым*83, чтобы заявить 8 января о своей полной солидарности с
"большинством съезда земских деятелей 6-9 ноября", то смоленское
медицинское общество присоединяется к заключениям земского совещания уже с
добавлением, что коренным условием всех и всяких реформ является
"осуществление принципа управления страной (а не участия в управлении. Л.
Т.) свободно избранными представителями всего населения", а курское
врачебное общество уже оговаривает, что избрание народных представителей
должно быть произведено "на основе всеобщего, прямого и равного для всех
избирательного права".
Если декабрьский съезд российских хирургов в Москве говорит еще крайне
глухо о "твердом правопорядке, обеспечивающем неприкосновенность личности,
свободу слова и печати"; если записка сценических деятелей о "нуждах
русского театра" обще высказывается, что "театр может получить столь чаемую
им свободу лишь при условии общего закономерного строя", и ищет при этом
опоры в том обстоятельстве, что "государственное значение театра было
признано и в суждении высочайше утвержденной комиссии по пересмотру
театрального законодательства";
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
промышленного развития страны, передовая часть благородного сословия
обуржуазилась, промышленная буржуазия "облагородилась", и обе соединились в
требовании конституции, как гарантии дальнейшего буржуазного развития.
Помещичье землевладение, втянувшееся в оппозицию на почве недовольства
промышленным протекционизмом, и торгово-промышленный капитал, успевший
выкачать из народно-хозяйственного организма по трубам государственного
фиска все, что можно было выкачать, оба, несмотря на капиталистическое
противоречие города и деревни, временно объединились против полицейской
государственности. Либерализм, наконец, нащупал под ногами временную почву,
а интеллигентская демократия, так долго "боровшаяся" (в собственном
воображении) с капитализмом, покорно пошла в роли герольда перед его
политической колесницей. Та самая интеллигенция, которая еще вчера не
признавала никакой политической будущности за классом Разуваевых*81,
сегодня ударила им челом, присягнула на верность и даже не поставила при
этом никаких условий... Для упрощения дела она ставит на голову все
действительные отношения: она уверяет себя, что буржуазия под ее идейным
влиянием поднялась выше своей классовой ограниченности и приблизилась к
ней, к интеллигенции; тогда как на самом деле буржуазия под влиянием
практического опыта только обобщила свои собственные классовые интересы,
т.-е. произвела ту именно работу, которую раньше ее совершила для нее
либеральная интеллигенция.
И вот нам, "доктринерам" марксизма, доказывавшим в течение долгого ряда
лет, что "судьбы русского капитализма" вынудят русскую буржуазию вступить
на путь оппозиции, приходится теперь разъяснять массам, в прямой и
непрестанной борьбе с "демократической" интеллигенцией, узость,
ограниченность и скаредность буржуазного либерализма. Эта бедная
демократия, сама лишь отпрыск буржуазного общества, ни за что не хотела
понять социальную игру классовых интересов, толкающую буржуазию на путь
либерализма, - а теперь, когда этот неожиданный для нее буржуазный
либерализм стоит перед ней, как факт, она не хочет и не может увидеть в нем
его классовой ограниченности и классового эгоизма.
VI. Некоторые выводы
Общая формула политических интересов - перечень свобод, равноправие,
законность, представительство - охватывает требования всех жизнеспособных
классов и групп. Формула приобретает, таким образом, национальный характер.
Либеральная публицистика пользуется этим обстоятельством, чтобы отвергнуть
самую мысль о классовых интересах, по крайней мере у классов
господствующих, и представить либеральную программу, как идеологическое
выражение национальной воли. Ничего не может быть, однако, ошибочнее такого
представления.
Программа либерального гражданского режима, отправной пункт
капиталистической оппозиции, представляет собою перечень тех условий, вне
которых немыслима свобода капиталистической эксплоатации.
Соответственная часть рабочей программы обнимает те требования, которые
должны создать свободу классовой борьбы.
Там, где рабочая программа говорит: свобода стачек, капитал ставит
требование свободы труда. Под свободой стачек пролетариат понимает не
простую голую свободу работать и не работать при соблюдении определенных
формальностей, но создание таких условий, которые действительно
гарантировали бы за ним право на стачку, как на естественное орудие
классовой самообороны, которые давали бы ему возможность охранять это право
не только от полицейских набегов, но и от покушений со стороны
развращенного капиталом меньшинства самих рабочих.
Наоборот, капитал под свободой труда понимает законодательным путем
гарантированную свободу штрейкбрехерства.
Противоречие классовых интересов капитала и труда, маскируемое абстрактной
формулой национальной воли, находит свое яркое выражение, как только мы
коснемся конкретизации любого из публичных прав.
Не менее решительно это коренное противоречие выражается в программе
государственной конституции. Вопросы о цензе, монархии, одной или двух
палатах, продолжительности законодательных периодов, наконец, вопросы об
армии и милиции, о выборности чиновников иначе ставятся и иначе решаются
под углом зрения интересов капитала и интересов труда.
Имущественный ценз, две законодательные камеры, фикции конституционной
монархии взамен фикций монархии самодержавной, все это для капитала -
естественные элементы его политического самоопределения.
Наоборот, полная демократия представляет собой для рабочего класса наиболее
благоприятную обстановку классовой борьбы. Борьба за демократическую
республику так же естественна для пролетариата, как борьба за соединение
монархии с цензовым представительством - для капиталистической буржуазии.
На пути к демократической республике пролетариат может быть остановлен лишь
давлением враждебных ему социальных сил. Наоборот, капиталистическая
буржуазия может санкционировать демократию лишь под внешним давлением
революционно-демократических сил. Для пролетариата демократия при всех
условиях - политическая необходимость; для капиталистической буржуазии она
при некоторых условиях - политическая неизбежность.
Объяснять либеральное перерождение фабрикантов и заводчиков вредным
влиянием адвокатов и "еврействующей" прессы, злым поветрием, политическим
самодурством, причудами московских "сверх-купцов" и другими
беллетристическими причинами, как делает реакционная пресса, можно только с
целью сорвать черносотенное сердце. Справедливость требует, однако,
прибавить, что столь же мало в этом вопросе помогают разобраться такие
стилистические обороты и общие места либеральной прессы, как "воздействие
передовых групп нашего общества" или "всеобщее нравственно-политическое
пробуждение страны". Действительные причины и проще и глубже. Они коренятся
в общем развитии промышленности, в росте ее зависимости от внутреннего
национального рынка и, наконец, в логике классовой борьбы труда и капитала.
Мы видим, как промышленная буржуазия, всецело оставаясь на почве своих
классовых интересов, более того, властно толкаемая ими, вступает на путь
либеральной оппозиции.
Мы видим, что рабочее движение враждебно столкнуло торгово-промышленный
капитал с гражданским и политическим бесправием и тем непосредственно
побудило индустриальную буржуазию к политической активности, точнее
сказать: борьба пролетариата за свои классовые интересы обнаружила
дальнейшую несовместимость интересов капиталистического класса с
полицейским режимом и тем бросила косную до этого времени промышленную
буржуазию в лагерь оппозиции.
Мы видим, далее, что, вступив в этот лагерь, промышленная буржуазия не
только не растворила своих классовых интересов в "общенациональной"
политической идеологии, но, наоборот, показала, что либеральная программа
есть не что иное, как обобщенное выражение ее развитых классовых интересов.
Этими выводами мы пока и ограничимся.
Июль, 1905 г.
Н. Троцкий. "Наша революция"*82.
Изд. Глаголева, СПБ. 1906 г., стр. 74 - 94.
* * *
Статья "Капитал в оппозиции"* останавливается на либеральном перерождении
торгово-промышленной буржуазии под непосредственным влиянием январских
стачек пролетариата. Оппозиционный период политической эволюции крупной
буржуазии длился, однако, крайне недолго: в сущности с января по октябрь
1905 года. Октябрьская стачка стоит между двух эпох в политическом
самоопределении капитала. После издания "конституционного" манифеста
совещательная контора железозаводчиков, которую нам часто приходилось
цитировать в названной статье, обратилась к графу Витте с докладной
запиской, представляющей собой своего рода лебединую песнь
капиталистического либерализма.
/* Настоящий отрывок как бы резюмирует статью. Он взят нами из предисловия
тов. Троцкого к его книге "Наша революция", вышедшей в 1906 г. (Ред.)/
"Обозревая минувший революционный период, - говорит записка, -
совещательная контора железозаводчиков с особенным удовольствием должна
констатировать факт, что со стороны борцов за свободу и счастье русского
народа проявление насилий было крайне ограниченно, и что масса народа
действовала с соблюдением неслыханной дисциплины"...
"Совещательная контора железозаводчиков, - читаем мы далее, - далеко не
поклонница всеобщего избирательного права в теории... Однако, рабочее
движение показало совещательной конторе железозаводчиков, что рабочий
класс, проявивший с такой силой свое политическое сознание и свою партийную
дисциплину, должен принять участие в народном самоуправлении"...
Дисциплина рабочих масс и их энергия в борьбе "за свободу и счастье
русского народа" чрезвычайно возросли в течение октября и ноября; вместе с
тем возросло давление пролетариата на капитал. Создание рабочих советов, их
властное вмешательство в столкновения рабочих с предпринимателями,
ноябрьская стачка, борьба за восьмичасовой рабочий день - все это выбило у
организованного капитала либеральную "дурь" из головы и заставило его
искать союза со старой властью во что бы то ни стало. Из оппозиции капитал
перешел в контр-революцию.
ИНТЕЛЛИГЕНТСКАЯ "ДЕМОКРАТИЯ"
I. Интеллигенция на распутьи.
Земское совещание 7-9 ноября 1904 г. открыло шлюзы оппозиционному
настроению "либерального общества". Съезд, как известно, не состоял из
официальных представителей всех земств, но в него все же входили
председатели управ и много "авторитетных" деятелей, умеренность которых
должна была как бы придавать им вес и значение; правда, съезд не был
узаконен бюрократией, но он происходил с ее ведома, таким образом, ничего
нет удивительного, если интеллигенция, доведенная заушениями до крайней
робости, сочла, что ее сокровенные конституционные желания, тайные помыслы
ее бессонных ночей получили, благодаря резолюциям этого полуофициального
съезда, полузаконную санкцию. А ничто не могло придать такой бодрости
ущемленному либеральному обществу, как сознание, хотя бы и призрачное, что
в своих ходатайствах оно стоит на почве права, что его оппозиционные
чувства выливаются в узаконенное русло.
Началась полоса банкетов, резолюций, заявлений, протестов, записок и
петиций. Всевозможные коллективы исходили из профессиональных нужд, местных
событий, юбилейных торжеств и приходили к той формулировке конституционных
требований, какая дана была в знаменитых отныне "11 пунктах" земской
резолюции. "Демократия" торопилась образовать вокруг земских героев хор,
чтобы подчеркнуть важность земских постановлений и усугубить воздействие их
на бюрократию! Вся политическая задача момента сводилась для либерального
общества к давлению на бюрократию из-за спины земского совещания - и ни к
чему больше. Интеллигенция так долго ждала вещего земского слова, часть ее
так усердно, в поте лица своего, охаживала земцев, уговаривала их,
склоняла, умоляла, усовещевала, что, в конце концов, интеллигенции и впрямь
стало казаться: стоит только этим умеренным и косным земцам сказать,
наконец, вещее слово, стоит тысячеустной прессе это слово гулко повторить,
- и Иерихон падет. Задача казалась страшно простой, а цель - близкой, как
собственный локоть. И вот, наконец, в ноябре долгожданное слово было
сказано. Либеральное общество дружно, как верное эхо, подхватывает его на
лету и повторяет его на всевозможных тонах.
Интеллигенция мобилизовала общественное мнение своего узкого круга с
удивительной быстротой. Она воспользовалась юбилейными собраниями по поводу
сорокалетия судебных уставов, чтобы формулировать свою мысль.
Конституционные резолюции были приняты в двадцатых числах ноября на
собраниях адвокатов в Москве (300 чел.) и в Петербурге (400 ч.), затем на
торжественных банкетах в Петербурге (650 ч.), в Москве (столько же), Киеве
(850 ч.), Одессе (500 ч.), Саратове (до 1.500 ч.), Курске, Владимире,
Воронеже, Ярославле, Тамбове, Смоленске, Нижнем-Новгороде и т. д.*. Состав
собраний был почти исключительно интеллигентский: журналисты, профессора,
педагоги, врачи, адвокаты...
/* "Право", 1904 г., N 48./
Резолюции, принятые на этих собраниях, сводятся, по формулировке "Права", к
следующему: "...при бюрократическом режиме, какой господствует в стране,
самые элементарные условия правильного гражданского общежития не могут быть
осуществлены, и всякие частные поправки в нынешнем строе государственных
учреждений не достигают цели; для нормального развития народной жизни в
настоящий момент безусловно необходимо, чтобы всем гражданам были
обеспечены в качестве неотъемлемых прав: личная неприкосновенность, свобода
совести, слова, печати, собраний и союзов; необходима отмена сословных,
национальных и вероисповедных ограничений и действительное равенство всех
перед законом; привлечение к выработке законов и установлению налогов
свободно выбранных от всего народа представителей; гарантия ответственности
министров перед народными представителями и подзаконность всех действий и
распоряжений административной власти, что может быть достигнуто
реорганизацией государственного строя на конституционных началах; необходим
немедленный созыв Учредительного Собрания свободно выбранных
представителей, а также полная и безусловная амнистия по всем политическим
и религиозным преступлениям"*.
/* Там же./
Здесь, в этой сборной резолюции, которая произносит уже имя конституции, не
вошедшее в постановления земского съезда, но рабски держится последних в
определениях нового строя; которая упоминает уже об Учредительном Собрании,
отождествляя его, однако, с "свободно выбранными представителями" земской
программы, и, подобно этой последней, не касается вопроса об избирательном
праве, - в этой компромиссной резолюции, характеризующей первый момент
пробуждения интеллигенции, мы видим общее всей "демократии" стремление
наскоро связать более определенные и радикальные лозунги, врезавшиеся в
интеллигенцию снизу, с осторожными конституционными обиняками, почтительно
перенятыми ею сверху, и показать власти, что все общество, как один
человек, хочет одного и того же. В соответствии с поставленной себе
задачей: выполнить роль народа при земском выступлении, демократия проявила
высший "такт" или способность к предательству - это зависит от точки зрения
- и в целом ряде статей и резолюций не поднимала обойденного земцами
колючего вопроса о прекращении войны.
Однако, эта предопределенная гармония интеллигенции с земцами не могла без
конца сохраняться. На банкетах все чаще и чаще выступают беспокойные,
угловатые, нетерпимые и подчас "нестерпимые" радикальные фигуры то
революционного интеллигента, то рабочего, резко обличают земцев и требуют
от интеллигенции ясности в лозунгах и определенности в тактике. На них
машут руками, их умиротворяют, их бранят, им затыкают рот, их ублажают и
охаживают, наконец - их выгоняют, но радикалы делают свое дело. Они требуют
и грозят именем пролетариата. Это имя пока еще представляется интеллигенции
стилистическим оборотом, тем более, что сам пролетариат приобщился к
ноябрьско-декабрьской кампании лишь в лице самого тонкого слоя, и
"настоящие рабочие", появление которых на банкетах рождало смешанные
чувства враждебного опасения и любопытства, исчислялись в этот период
единицами или десятками. Однако, и этого было уже достаточно, чтобы
заставить кое-где интеллигенцию позаботиться больше об определенности своих
заявлений, чем об их созвучности с земскими "пунктами".
Если петербургское врачебное общество пользуется еще случаем с доктором
Забусовым*83, чтобы заявить 8 января о своей полной солидарности с
"большинством съезда земских деятелей 6-9 ноября", то смоленское
медицинское общество присоединяется к заключениям земского совещания уже с
добавлением, что коренным условием всех и всяких реформ является
"осуществление принципа управления страной (а не участия в управлении. Л.
Т.) свободно избранными представителями всего населения", а курское
врачебное общество уже оговаривает, что избрание народных представителей
должно быть произведено "на основе всеобщего, прямого и равного для всех
избирательного права".
Если декабрьский съезд российских хирургов в Москве говорит еще крайне
глухо о "твердом правопорядке, обеспечивающем неприкосновенность личности,
свободу слова и печати"; если записка сценических деятелей о "нуждах
русского театра" обще высказывается, что "театр может получить столь чаемую
им свободу лишь при условии общего закономерного строя", и ищет при этом
опоры в том обстоятельстве, что "государственное значение театра было
признано и в суждении высочайше утвержденной комиссии по пересмотру
театрального законодательства";
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166