Теперь,
проработав, - как он пишет одному из товарищей, - "заново" этот вопрос,
Радек пришел к выводу, что старая перманентная теория угрожает "новой"
части партии не больше и не меньше, как опасностью отрыва от крестьянства.
Как же, однако, Радек "проработал" вопрос? Некоторые сведения на этот счет
он сообщает сам:
"Мы не имеем под рукой формулировок, данных Троцким в 1905 г., во
вступлении к марксовой "Гражданской войне во Франции", и в 1905 году, в
"Нашей революции".
Годы здесь указаны не совсем точно, но на этом останавливаться не стоит.
Суть дела в том, что единственная работа, где я в более или менее
систематическом виде изложил свои взгляды на развитие революции, это
обширная статья "Итоги и перспективы" (стр. 224-286 в книге "Наша
революция", Петербург, 1906). Статья моя в польском органе Розы Люксембург
и Тышко (1909 г.), - на которую Радек только и ссылается, но которую он,
увы, излагает по Каменеву, - ни в каком случае не претендовала на
законченность и полноту. Теоретически она опиралась на названную выше книгу
"Наша революция". Никто не обязан читать сейчас эту книгу. После того
произошли такие события и в этих событиях мы на деле так многому научились,
что мне, признаться, просто претит нынешняя эпигонская манера рассматривать
новые исторические проблемы не в свете живого опыта уже совершенных нами
революций, а преимущественно в свете цитат, относившихся только к
предвиденью нами будущих революций. Этим я, конечно, не хочу отрицать право
Радека подойти к вопросу и с историко-литературной стороны. Но тогда уж
нужно делать это как следует. Радек покушается на попытку осветить судьбу
теории перманентной революции на протяжении чуть не четверти столетия, и
при этом вскользь замечает, что у него "нет под рукой" тех именно работ, в
которых эта теория мною изложена.
Отмечу тут же, что Ленин, как для меня стало особенно ясно сейчас, при
чтении его старых статей, никогда не читал названной выше основной работы.
Объясняется это, повидимому, не только тем, что "Наша революция", вышедшая
в 1906 году, вскоре была конфискована, а мы все вскоре оказались в
эмиграции, но может быть и тем, что две трети названной книги состояли из
перепечатки старых статей, и от многих товарищей мне впоследствии
приходилось слышать, что они не читали книги, считая ее целиком собранием
старых работ. Во всяком случае, разрозненные, очень немногочисленные,
полемические замечания Ленина против перманентной революции основаны почти
исключительно на предисловии Парвуса к моей брошюре "До 9-го января", на
его же неизвестной мне совершенно прокламации "Без царя" и на внутренних
спорах Ленина с Бухариным и другими. Никогда и нигде Ленин не разбирает и
не цитирует, хотя бы вскользь, "Итогов и перспектив", а некоторые явно ко
мне не относящиеся возражения Ленина против перманентной революции прямо
свидетельствует, что он не читал этой работы*1.
/*1 Правда, в 1909 году Ленин цитирует мои "Итоги и перспективы", в статье,
посвященной полемике против Мартова. Однако, не трудно было бы показать,
что Ленин берет эти цитаты из вторых рук, т. е. у того же Мартова. Только
так и можно объяснить некоторые из его возражений мне, покоющихся на явных
недоразумениях./
/В 1919 году советское издательство выпустило мои "Итоги и перспективы"
отдельной брошюрой. К этому, приблизительно, времени, относится то
примечание к сочинениям Ленина, которое гласит, что теория перманентной
революции стала особенно знаменательна "теперь", после октябрьского
переворота. Читал ли или, хотя бы, только просматривал Ленин мои "Итоги и
перспективы" в 1919 году? Ничего не могу на это сказать. Я лично все время
находился в разъездах, посещал Москву урывками и во время свиданий с
Лениным - тогда, в разгар гражданской войны, - нам обоим было не до
фракционных теоретических воспоминаний. Но А. А. Иоффе в тот именно период
имел с Лениным беседу о теории перманентной революции. Об этой беседе Иоффе
рассказал в своем предсмертном письме ко мне (см. "Моя жизнь", изд.
"Гранит", т. II, стр. 284). Можно ли показание А. А. Иоффе истолковать
таким образом, что Ленин в 1919 году впервые ознакомился с "Итогами и
перспективами" и признал правильность заключавшегося в них исторического
прогноза? На этот счет я ничего не могу предложить, кроме психологических
догадок. Убедительность этих последних зависит от оценки спорного вопроса
по существу. Слова А. А. Иоффе о том, что Ленин признал мой прогноз
правильным покажутся непонятными человеку, воспитанному на теоретическом
маргарине послеленинской эпохи. Наоборот, кто продумает действительное
развитие мысли Ленина в связи с развитием самой революции, тот поймет, что
Ленин в 1919 году должен был дать, не мог не дать новую оценку теории
перманентной революции, отрывочно, мимоходом, иногда явно противоречиво, на
основании отдельных цитат, ни разу не подвергая рассмотрению мою позицию в
целом./
/Для того, чтобы признать в 1919 г. мой прогноз правильным, Ленину не было
никакой надобности противопоставлять мою позицию своей собственной. Ему
достаточно было взять обе позиции в их историческом развитии. Незачем здесь
снова повторять, что то конкретное содержание, которое Ленин давал каждый
раз своей формуле "демократической диктатуры" и которое вытекало не столько
из этой гипотетической формулы, сколько из анализа реальных изменений в
соотношении классов, - что это тактическое и организационное содержание
навсегда вошло в инвентарь истории, как классический образец революционного
реализма. Почти во всех тех случаях, по крайней мере, во всех важнейших,
где я тактически или организационно противопоставлял себя Ленину, правота
была на его стороне. Именно поэтому я не видел никакого интереса вступаться
за свой старый исторический прогноз, пока могло казаться, что дело касается
только исторических воспоминаний. Вернуться к вопросу я увидел себя
вынужденным только в тот момент, когда эпигонская критика теории
перманентной революции стала не только питать теоретическую реакцию во всем
Интернационале, но и превратилась в орудие прямого саботажа китайской
революции./
Было бы, однако, опрометчиво думать, что "ленинизм" Ленина в этом именно и
состоит. А таков, повидимому, взгляд Радека. Во всяком случае разбираемая
мною статья его свидетельствует не только о том, что основных моих работ у
него нет "под рукой", но и о том, что он как будто никогда не читал их, а
если и читал, то давно, до октябрьского переворота, и во всяком случае,
очень немногое удержал в памяти.
Этим дело, однако, не ограничивается. Если в 1905 или в 1909 г. допустимо и
даже неизбежно было полемизировать друг с другом по поводу отдельных
злободневных тогда статей и даже отдельных фраз в отдельных статьях,
особенно в условиях раскола, - то теперь, при ретроспективном обзоре
гигантского исторического периода, нельзя же революционеру-марксисту не
поставить перед собой вопрос: как обсуждаемые формулы применялись на
практике, как они преломлялись и истолковывались в действии? Какова была
тактика? Если-б Радек дал себе труд перелистать хотя бы две книги "Нашей
первой революции" (т. II-й моих "Сочинений"), он не отважился бы написать
свою нынешнюю работу, во всяком случае выкинул бы из нее целый ряд своих
размашистых утверждений. По крайней мере, я хочу надеяться на это.
Так, Радек прежде всего узнал бы из этих двух книг, что перманентная
революция отнюдь не означала для меня в политической деятельности
перепрыгивание через демократический этап революции, как и через более
частные ее ступени. Он убедился бы, что, несмотря на то, что весь 1905 год
я нелегально провел в России, без связи с эмиграцией, я задачи очередных
этапов революции формулировал совершенно однородно с Лениным; он узнал бы,
что основные воззвания к крестьянам, выпущенные центральной большевистской
типографией в 1905 году, были написаны мной; что редактировавшаяся Лениным
"Новая Жизнь" в редакционной заметке решительно взяла под защиту мою статью
о перманентной революции в "Начале"; что ленинская "Новая Жизнь", а иногда
и Ленин лично неизменно поддерживали и защищали те политические
постановления Совета Депутатов, автором которых я был и по которым я в
девяти случаях из десяти выступал докладчиком; что после декабрьского
разгрома я написал из тюрьмы тактическую брошюру, в которой центральную
стратегическую проблему усматривал в сочетании пролетарского наступления с
аграрной революцией крестьянства; что Ленин напечатал эту брошюру в
большевистском издательстве "Новая волна", передав мне через Кнунианца
очень энергичное одобрение; что на лондонском съезде 1907 года Ленин
говорил о "солидарности" моей с большевизмом во взглядах на крестьянство и
либеральную буржуазию. Все это для Радека не существует: очевидно, и этого
не было "под рукой".
Как же, однако, обстоит дело у Радека с работами самого Ленина? Не лучше
или немногим лучше. Радек ограничивается только теми цитатами, которые
Ленин направлял против меня, сплошь да рядом имея в виду не меня, а других
(напр., Бухарина и Радека: откровенное указание на этот счет имеется у
самого же Радека). Ни одной новой цитаты против меня Радеку привести не
удалось: он просто использовал готовый цитатный материал, который ныне
почти у каждого гражданина СССР имеется "под рукой". Радек прибавил к этому
лишь несколько цитат, где Ленин втолковывает анархистам и
социалистам-революционерам прописные истины о различии между буржуазной
республикой и социализмом, причем у Радека выходит так, будто и эти цитаты
направлены против меня. Невероятно, но тем не менее это так!
Радек совершенно обходит те старые заявления Ленина, в которых он очень
сдержанно, очень скупо, но с тем большим весом, констатирует солидарность
мою с большевизмом в основных революционных вопросах. Надо ни на минуту не
забывать, что эти заявления делались Лениным в условиях, когда я не
принадлежал к большевистской фракции, и когда Ленин беспощадно (и
совершенно справедливо) нападал на меня за примиренчество, - не за
перманентную революцию, где он ограничивался эпизодическими возражениями, а
за примиренчество, за готовность надеяться на эволюцию меньшевиков влево.
Ленин заботился о борьбе с примиренчеством гораздо больше, чем о
"справедливости" отдельных полемических ударов по "примиренцу" Троцкому.
Защищая от меня в 1924 г. поведение Зиновьева в Октябре, Сталин писал:
"Тов. Троцкий не понимал писем Ленина (по поводу Зиновьева. Л. Т.), их
значения, их назначения. Ленин в своих письмах иногда нарочно забегает
вперед, выдвигая на первый план те возможные ошибки, которые могут быть
допущены, и критикуя их авансом с целью предупредить партию и застраховать
ее от ошибок, или же иногда раздувает "мелочь" и делает "из мухи слона" с
той же педагогической целью... Но делать из таких писем Ленина (а таких
писем у него немало) вывод о "трагических" разногласиях и трубить по этому
поводу, - значит не понимать писем Ленина, не знать Ленина". (И. Сталин,
"Троцкизм или ленинизм?" 1924 г.).
Формулировка мысли здесь грубиянская: "стиль - это человек", но существо
мысли правильное, хоть и меньше всего подходит как раз к октябрьским
разногласиям, которые не похожи на "муху". Но если Ленин прибегал к
"педагогическим" преувеличениям и к превентивной полемике по отношению к
ближайшим сочленам собственной фракции, то тем более - по отношению к
человеку, стоявшему тогда вне большевистской фракции и проповедывавшему
примиренчество. Радек даже и не подумал внести в старые цитаты этот
необходимейший поправочный коэффициент.
В предисловии 1922 года к своей книге "1905", я писал, что предвиденье
возможности и вероятности диктатуры пролетариата в России раньше, чем в
передовых странах, оправдалось на деле через 12 лет. Радек, следуя не очень
привлекательным образцам, изображает дело так, как если-бы я этот прогноз
противопоставлял стратегической линии Ленина. Между тем из "Предисловия"
совершенно ясно, что я беру прогноз перманентной революции в тех его
основных чертах, в которых он совпадает со стратегической линией
большевизма. Если я в одном из примечаний говорю о "перевооружении" партии
в начале 1917 года, то не в том смысле, что Ленин признал предшествующий
путь партии "ошибочным", а в том, что Ленин, к счастью для революции,
прибыл, хоть и с запозданием, но все же достаточно своевременно в Россию,
чтобы научить партию отказаться от изжившего себя лозунга "демократической
диктатуры", за который продолжали цепляться Сталины, Каменевы, Рыковы,
Молотовы и пр. и пр. Если Каменевы возмущались упоминанием о
"перевооружении", то это понятно, ибо оно производилось против них. А
Радек? Он стал возмущаться только в 1928 году, т. е. после того, как сам
стал сопротивляться необходимому "перевооружению" китайской компартии.
Напомню Радеку, что мои книги "1905" (вместе с криминальным "Предисловием")
и "Октябрьская революция" играли при Ленине роль основных исторических
учебников по обеим революциям. Они выдержали тогда несчетное число изданий
на русском и на иностранных языках. Никто никогда не говорил мне, что в
моих книгах есть противопоставление двух линий, ибо тогда, до
ревизионистской смены вех эпигонами, каждый здравомыслящий партиец не
октябрьский опыт подчинял старым цитатам, а старые цитаты рассматривал в
свете октябрьской революции.
С этим связан еще один момент, которым Радек совершенно непозволительно
злоупотребляет: Троцкий ведь признал - повторяет он, - что Ленин был прав
против него. Конечно, признал. И в этом признании не было ни иоты
дипломатии. Я имел в виду весь исторический путь Ленина, всю его
теоретическую установку, его стратегию, его строительство партии. Но это,
конечно, не относилось к каждой отдельной полемической цитате, да еще
истолкованной сегодня для целей, враждебных ленинизму. Радек предупреждал
меня тогда же, в 1926 г., в период блока с Зиновьевым, что мое заявление о
правоте Ленина нужно Зиновьеву для того, чтобы хоть немножко прикрыть свою
неправоту против меня. Я, разумеется, это прекрасно понимал. Вот почему я
сказал на VII пленуме ИККИ, что я имею в виду историческую правоту Ленина и
его партии, а вовсе не правоту моих нынешних критиков, которые пытаются
прикрыть себя надерганными у Ленина цитатами. Сегодня я должен
распространить эти слова, к сожалению, и на Радека.
В отношении перманентной революции я говорил только о пробелах теории,
неизбежных, к тому же, поскольку дело шло о прогнозе. Бухарин тогда же, на
VII пленуме ИККИ, подчеркнул, и вполне правильно, что Троцкий не
отказывается от концепции в целом. О "пробелах" я поговорю в другой работе,
более обширной, в которой попытаюсь связно представить опыт трех революций
применительно к дальнейшим путям Коминтерна, особенно на Востоке. Здесь же,
чтобы не оставлять места никаким недоговоренностям, скажу кратко: при всех
своих пробелах теория перманентной революции, как она изложена даже в самых
ранних моих работах, прежде всего в "Итогах и перспективах" (1906),
неизмеримо больше проникнута духом марксизма, и следовательно неизмеримо
ближе к исторической линии Ленина и большевистской партии, чем не только
нынешние сталинские и бухаринские мудрствования задним числом, но и
последняя работа Радека.
Этим я совершенно не хочу сказать, что концепция революции представляет во
всех моих писаниях одну и ту же ненарушимую линию. Я занимался не
сортировкой старых цитат, - к этому ныне вынуждает лишь период партийной
реакции и эпигонства, - а пытался, худо ли, хорошо ли, оценивать реальные
процессы жизни. На протяжении 12 лет (1905-1917) революционной журналистики
были у меня и такие статьи, в которых конъюнктурная обстановка, и даже
неизбежные в борьбе конъюнктурно-полемические преувеличения выпирали на
передний план, нарушая стратегическую линию. Можно найти, напр., статьи, в
которых я выражал сомнения по поводу будущей революционной роли всего
крестьянства, как сословия, и в связи с этим отказывался, особенно во время
империалистической войны, именовать будущую русскую революцию
"национальной", считая это наименование двусмысленным. Нужно только не
забывать, что интересующие нас исторические процессы, в том числе и
процессы в крестьянстве, стали куда яснее теперь, когда они давно
завершились, чем в то время, когда они только развертывались. Отмечу еще,
что Ленин, который ни на минуту не упускал из виду мужицкую проблему во
всем ее гигантском историческом объеме, и у которого мы все этому учились,
уже после февральской революции считал неясным, удастся ли оторвать
крестьянство от буржуазии и повести его за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
проработав, - как он пишет одному из товарищей, - "заново" этот вопрос,
Радек пришел к выводу, что старая перманентная теория угрожает "новой"
части партии не больше и не меньше, как опасностью отрыва от крестьянства.
Как же, однако, Радек "проработал" вопрос? Некоторые сведения на этот счет
он сообщает сам:
"Мы не имеем под рукой формулировок, данных Троцким в 1905 г., во
вступлении к марксовой "Гражданской войне во Франции", и в 1905 году, в
"Нашей революции".
Годы здесь указаны не совсем точно, но на этом останавливаться не стоит.
Суть дела в том, что единственная работа, где я в более или менее
систематическом виде изложил свои взгляды на развитие революции, это
обширная статья "Итоги и перспективы" (стр. 224-286 в книге "Наша
революция", Петербург, 1906). Статья моя в польском органе Розы Люксембург
и Тышко (1909 г.), - на которую Радек только и ссылается, но которую он,
увы, излагает по Каменеву, - ни в каком случае не претендовала на
законченность и полноту. Теоретически она опиралась на названную выше книгу
"Наша революция". Никто не обязан читать сейчас эту книгу. После того
произошли такие события и в этих событиях мы на деле так многому научились,
что мне, признаться, просто претит нынешняя эпигонская манера рассматривать
новые исторические проблемы не в свете живого опыта уже совершенных нами
революций, а преимущественно в свете цитат, относившихся только к
предвиденью нами будущих революций. Этим я, конечно, не хочу отрицать право
Радека подойти к вопросу и с историко-литературной стороны. Но тогда уж
нужно делать это как следует. Радек покушается на попытку осветить судьбу
теории перманентной революции на протяжении чуть не четверти столетия, и
при этом вскользь замечает, что у него "нет под рукой" тех именно работ, в
которых эта теория мною изложена.
Отмечу тут же, что Ленин, как для меня стало особенно ясно сейчас, при
чтении его старых статей, никогда не читал названной выше основной работы.
Объясняется это, повидимому, не только тем, что "Наша революция", вышедшая
в 1906 году, вскоре была конфискована, а мы все вскоре оказались в
эмиграции, но может быть и тем, что две трети названной книги состояли из
перепечатки старых статей, и от многих товарищей мне впоследствии
приходилось слышать, что они не читали книги, считая ее целиком собранием
старых работ. Во всяком случае, разрозненные, очень немногочисленные,
полемические замечания Ленина против перманентной революции основаны почти
исключительно на предисловии Парвуса к моей брошюре "До 9-го января", на
его же неизвестной мне совершенно прокламации "Без царя" и на внутренних
спорах Ленина с Бухариным и другими. Никогда и нигде Ленин не разбирает и
не цитирует, хотя бы вскользь, "Итогов и перспектив", а некоторые явно ко
мне не относящиеся возражения Ленина против перманентной революции прямо
свидетельствует, что он не читал этой работы*1.
/*1 Правда, в 1909 году Ленин цитирует мои "Итоги и перспективы", в статье,
посвященной полемике против Мартова. Однако, не трудно было бы показать,
что Ленин берет эти цитаты из вторых рук, т. е. у того же Мартова. Только
так и можно объяснить некоторые из его возражений мне, покоющихся на явных
недоразумениях./
/В 1919 году советское издательство выпустило мои "Итоги и перспективы"
отдельной брошюрой. К этому, приблизительно, времени, относится то
примечание к сочинениям Ленина, которое гласит, что теория перманентной
революции стала особенно знаменательна "теперь", после октябрьского
переворота. Читал ли или, хотя бы, только просматривал Ленин мои "Итоги и
перспективы" в 1919 году? Ничего не могу на это сказать. Я лично все время
находился в разъездах, посещал Москву урывками и во время свиданий с
Лениным - тогда, в разгар гражданской войны, - нам обоим было не до
фракционных теоретических воспоминаний. Но А. А. Иоффе в тот именно период
имел с Лениным беседу о теории перманентной революции. Об этой беседе Иоффе
рассказал в своем предсмертном письме ко мне (см. "Моя жизнь", изд.
"Гранит", т. II, стр. 284). Можно ли показание А. А. Иоффе истолковать
таким образом, что Ленин в 1919 году впервые ознакомился с "Итогами и
перспективами" и признал правильность заключавшегося в них исторического
прогноза? На этот счет я ничего не могу предложить, кроме психологических
догадок. Убедительность этих последних зависит от оценки спорного вопроса
по существу. Слова А. А. Иоффе о том, что Ленин признал мой прогноз
правильным покажутся непонятными человеку, воспитанному на теоретическом
маргарине послеленинской эпохи. Наоборот, кто продумает действительное
развитие мысли Ленина в связи с развитием самой революции, тот поймет, что
Ленин в 1919 году должен был дать, не мог не дать новую оценку теории
перманентной революции, отрывочно, мимоходом, иногда явно противоречиво, на
основании отдельных цитат, ни разу не подвергая рассмотрению мою позицию в
целом./
/Для того, чтобы признать в 1919 г. мой прогноз правильным, Ленину не было
никакой надобности противопоставлять мою позицию своей собственной. Ему
достаточно было взять обе позиции в их историческом развитии. Незачем здесь
снова повторять, что то конкретное содержание, которое Ленин давал каждый
раз своей формуле "демократической диктатуры" и которое вытекало не столько
из этой гипотетической формулы, сколько из анализа реальных изменений в
соотношении классов, - что это тактическое и организационное содержание
навсегда вошло в инвентарь истории, как классический образец революционного
реализма. Почти во всех тех случаях, по крайней мере, во всех важнейших,
где я тактически или организационно противопоставлял себя Ленину, правота
была на его стороне. Именно поэтому я не видел никакого интереса вступаться
за свой старый исторический прогноз, пока могло казаться, что дело касается
только исторических воспоминаний. Вернуться к вопросу я увидел себя
вынужденным только в тот момент, когда эпигонская критика теории
перманентной революции стала не только питать теоретическую реакцию во всем
Интернационале, но и превратилась в орудие прямого саботажа китайской
революции./
Было бы, однако, опрометчиво думать, что "ленинизм" Ленина в этом именно и
состоит. А таков, повидимому, взгляд Радека. Во всяком случае разбираемая
мною статья его свидетельствует не только о том, что основных моих работ у
него нет "под рукой", но и о том, что он как будто никогда не читал их, а
если и читал, то давно, до октябрьского переворота, и во всяком случае,
очень немногое удержал в памяти.
Этим дело, однако, не ограничивается. Если в 1905 или в 1909 г. допустимо и
даже неизбежно было полемизировать друг с другом по поводу отдельных
злободневных тогда статей и даже отдельных фраз в отдельных статьях,
особенно в условиях раскола, - то теперь, при ретроспективном обзоре
гигантского исторического периода, нельзя же революционеру-марксисту не
поставить перед собой вопрос: как обсуждаемые формулы применялись на
практике, как они преломлялись и истолковывались в действии? Какова была
тактика? Если-б Радек дал себе труд перелистать хотя бы две книги "Нашей
первой революции" (т. II-й моих "Сочинений"), он не отважился бы написать
свою нынешнюю работу, во всяком случае выкинул бы из нее целый ряд своих
размашистых утверждений. По крайней мере, я хочу надеяться на это.
Так, Радек прежде всего узнал бы из этих двух книг, что перманентная
революция отнюдь не означала для меня в политической деятельности
перепрыгивание через демократический этап революции, как и через более
частные ее ступени. Он убедился бы, что, несмотря на то, что весь 1905 год
я нелегально провел в России, без связи с эмиграцией, я задачи очередных
этапов революции формулировал совершенно однородно с Лениным; он узнал бы,
что основные воззвания к крестьянам, выпущенные центральной большевистской
типографией в 1905 году, были написаны мной; что редактировавшаяся Лениным
"Новая Жизнь" в редакционной заметке решительно взяла под защиту мою статью
о перманентной революции в "Начале"; что ленинская "Новая Жизнь", а иногда
и Ленин лично неизменно поддерживали и защищали те политические
постановления Совета Депутатов, автором которых я был и по которым я в
девяти случаях из десяти выступал докладчиком; что после декабрьского
разгрома я написал из тюрьмы тактическую брошюру, в которой центральную
стратегическую проблему усматривал в сочетании пролетарского наступления с
аграрной революцией крестьянства; что Ленин напечатал эту брошюру в
большевистском издательстве "Новая волна", передав мне через Кнунианца
очень энергичное одобрение; что на лондонском съезде 1907 года Ленин
говорил о "солидарности" моей с большевизмом во взглядах на крестьянство и
либеральную буржуазию. Все это для Радека не существует: очевидно, и этого
не было "под рукой".
Как же, однако, обстоит дело у Радека с работами самого Ленина? Не лучше
или немногим лучше. Радек ограничивается только теми цитатами, которые
Ленин направлял против меня, сплошь да рядом имея в виду не меня, а других
(напр., Бухарина и Радека: откровенное указание на этот счет имеется у
самого же Радека). Ни одной новой цитаты против меня Радеку привести не
удалось: он просто использовал готовый цитатный материал, который ныне
почти у каждого гражданина СССР имеется "под рукой". Радек прибавил к этому
лишь несколько цитат, где Ленин втолковывает анархистам и
социалистам-революционерам прописные истины о различии между буржуазной
республикой и социализмом, причем у Радека выходит так, будто и эти цитаты
направлены против меня. Невероятно, но тем не менее это так!
Радек совершенно обходит те старые заявления Ленина, в которых он очень
сдержанно, очень скупо, но с тем большим весом, констатирует солидарность
мою с большевизмом в основных революционных вопросах. Надо ни на минуту не
забывать, что эти заявления делались Лениным в условиях, когда я не
принадлежал к большевистской фракции, и когда Ленин беспощадно (и
совершенно справедливо) нападал на меня за примиренчество, - не за
перманентную революцию, где он ограничивался эпизодическими возражениями, а
за примиренчество, за готовность надеяться на эволюцию меньшевиков влево.
Ленин заботился о борьбе с примиренчеством гораздо больше, чем о
"справедливости" отдельных полемических ударов по "примиренцу" Троцкому.
Защищая от меня в 1924 г. поведение Зиновьева в Октябре, Сталин писал:
"Тов. Троцкий не понимал писем Ленина (по поводу Зиновьева. Л. Т.), их
значения, их назначения. Ленин в своих письмах иногда нарочно забегает
вперед, выдвигая на первый план те возможные ошибки, которые могут быть
допущены, и критикуя их авансом с целью предупредить партию и застраховать
ее от ошибок, или же иногда раздувает "мелочь" и делает "из мухи слона" с
той же педагогической целью... Но делать из таких писем Ленина (а таких
писем у него немало) вывод о "трагических" разногласиях и трубить по этому
поводу, - значит не понимать писем Ленина, не знать Ленина". (И. Сталин,
"Троцкизм или ленинизм?" 1924 г.).
Формулировка мысли здесь грубиянская: "стиль - это человек", но существо
мысли правильное, хоть и меньше всего подходит как раз к октябрьским
разногласиям, которые не похожи на "муху". Но если Ленин прибегал к
"педагогическим" преувеличениям и к превентивной полемике по отношению к
ближайшим сочленам собственной фракции, то тем более - по отношению к
человеку, стоявшему тогда вне большевистской фракции и проповедывавшему
примиренчество. Радек даже и не подумал внести в старые цитаты этот
необходимейший поправочный коэффициент.
В предисловии 1922 года к своей книге "1905", я писал, что предвиденье
возможности и вероятности диктатуры пролетариата в России раньше, чем в
передовых странах, оправдалось на деле через 12 лет. Радек, следуя не очень
привлекательным образцам, изображает дело так, как если-бы я этот прогноз
противопоставлял стратегической линии Ленина. Между тем из "Предисловия"
совершенно ясно, что я беру прогноз перманентной революции в тех его
основных чертах, в которых он совпадает со стратегической линией
большевизма. Если я в одном из примечаний говорю о "перевооружении" партии
в начале 1917 года, то не в том смысле, что Ленин признал предшествующий
путь партии "ошибочным", а в том, что Ленин, к счастью для революции,
прибыл, хоть и с запозданием, но все же достаточно своевременно в Россию,
чтобы научить партию отказаться от изжившего себя лозунга "демократической
диктатуры", за который продолжали цепляться Сталины, Каменевы, Рыковы,
Молотовы и пр. и пр. Если Каменевы возмущались упоминанием о
"перевооружении", то это понятно, ибо оно производилось против них. А
Радек? Он стал возмущаться только в 1928 году, т. е. после того, как сам
стал сопротивляться необходимому "перевооружению" китайской компартии.
Напомню Радеку, что мои книги "1905" (вместе с криминальным "Предисловием")
и "Октябрьская революция" играли при Ленине роль основных исторических
учебников по обеим революциям. Они выдержали тогда несчетное число изданий
на русском и на иностранных языках. Никто никогда не говорил мне, что в
моих книгах есть противопоставление двух линий, ибо тогда, до
ревизионистской смены вех эпигонами, каждый здравомыслящий партиец не
октябрьский опыт подчинял старым цитатам, а старые цитаты рассматривал в
свете октябрьской революции.
С этим связан еще один момент, которым Радек совершенно непозволительно
злоупотребляет: Троцкий ведь признал - повторяет он, - что Ленин был прав
против него. Конечно, признал. И в этом признании не было ни иоты
дипломатии. Я имел в виду весь исторический путь Ленина, всю его
теоретическую установку, его стратегию, его строительство партии. Но это,
конечно, не относилось к каждой отдельной полемической цитате, да еще
истолкованной сегодня для целей, враждебных ленинизму. Радек предупреждал
меня тогда же, в 1926 г., в период блока с Зиновьевым, что мое заявление о
правоте Ленина нужно Зиновьеву для того, чтобы хоть немножко прикрыть свою
неправоту против меня. Я, разумеется, это прекрасно понимал. Вот почему я
сказал на VII пленуме ИККИ, что я имею в виду историческую правоту Ленина и
его партии, а вовсе не правоту моих нынешних критиков, которые пытаются
прикрыть себя надерганными у Ленина цитатами. Сегодня я должен
распространить эти слова, к сожалению, и на Радека.
В отношении перманентной революции я говорил только о пробелах теории,
неизбежных, к тому же, поскольку дело шло о прогнозе. Бухарин тогда же, на
VII пленуме ИККИ, подчеркнул, и вполне правильно, что Троцкий не
отказывается от концепции в целом. О "пробелах" я поговорю в другой работе,
более обширной, в которой попытаюсь связно представить опыт трех революций
применительно к дальнейшим путям Коминтерна, особенно на Востоке. Здесь же,
чтобы не оставлять места никаким недоговоренностям, скажу кратко: при всех
своих пробелах теория перманентной революции, как она изложена даже в самых
ранних моих работах, прежде всего в "Итогах и перспективах" (1906),
неизмеримо больше проникнута духом марксизма, и следовательно неизмеримо
ближе к исторической линии Ленина и большевистской партии, чем не только
нынешние сталинские и бухаринские мудрствования задним числом, но и
последняя работа Радека.
Этим я совершенно не хочу сказать, что концепция революции представляет во
всех моих писаниях одну и ту же ненарушимую линию. Я занимался не
сортировкой старых цитат, - к этому ныне вынуждает лишь период партийной
реакции и эпигонства, - а пытался, худо ли, хорошо ли, оценивать реальные
процессы жизни. На протяжении 12 лет (1905-1917) революционной журналистики
были у меня и такие статьи, в которых конъюнктурная обстановка, и даже
неизбежные в борьбе конъюнктурно-полемические преувеличения выпирали на
передний план, нарушая стратегическую линию. Можно найти, напр., статьи, в
которых я выражал сомнения по поводу будущей революционной роли всего
крестьянства, как сословия, и в связи с этим отказывался, особенно во время
империалистической войны, именовать будущую русскую революцию
"национальной", считая это наименование двусмысленным. Нужно только не
забывать, что интересующие нас исторические процессы, в том числе и
процессы в крестьянстве, стали куда яснее теперь, когда они давно
завершились, чем в то время, когда они только развертывались. Отмечу еще,
что Ленин, который ни на минуту не упускал из виду мужицкую проблему во
всем ее гигантском историческом объеме, и у которого мы все этому учились,
уже после февральской революции считал неясным, удастся ли оторвать
крестьянство от буржуазии и повести его за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166