Полиция встретила
самый энергичный отпор. Ей заявили, что имеющиеся в наличности номера
(всего 153 из отпечатанных 35 тыс.) добровольно выданы не будут. Во многих
типографиях наборщики, узнав о вторжении полиции в помещение их Союза,
немедленно приостановили только что возобновленные после ноябрьской стачки
работы, выжидая дальнейшего развития событий. Полиция предложила
компромисс: присутствующие отвернутся, полиция выкрадет "Известия", а в
протокол запишет, что конфискация произведена силой. Но компромисс был
решительно отвергнут. Применять силу полиция не решилась - и отступила в
полном боевом порядке, не захватив ни одного экземпляра "Известий".
После захвата типографии "Нового Времени" градоначальник объявил по
полиции, что полицейские чины, в участке которых будет произведен новый
захват подобного рода, подвергнутся самому строгому взысканию.
Исполнительный Комитет ответил, что "Известия", выходящие только во время
общих забастовок, будут в случае надобности и впредь издаваться в прежнем
порядке. И действительно, во время декабрьской стачки второй Совет Рабочих
Депутатов (после ареста первого состава) выпустил еще четыре номера
"Известий".
Подробное сообщение "Нового Времени", о произведенном на его типографию
набеге имело совершенно неожиданный результат. Революционеры провинции
воспользовались готовым образцом, - и с этого времени захват типографий для
печатания революционной литературы широко распространяется по всей
России... Впрочем, о захвате в данном случае можно говорить лишь с большими
оговорками. Мы уже не говорим о типографиях левых газет, где администрация
хотела только одного - избежать ответственности, и потому сама выражала
полную готовность быть арестованной. Но и в наиболее громком эпизоде с
"Новым Временем" захват был бы невозможен без пассивного или активного
сочувствия всего штата служащих. После того как руководивший захватом
провозглашал "осадное положение" и тем снимал ответственность с персонала
типографии, грань между осаждающими и осажденными стиралась, "арестованный"
наборщик брался за революционный оригинал, мастер становился у своей
машины, а управляющий подбадривал и своих и чужих к более быстрой работе.
Не строго рассчитанная техника захватов и уж, разумеется, не физическое
насилие обеспечивали успех, а та революционная атмосфера общего сочувствия,
вне которой немыслима была бы вся деятельность Совета.
На первый взгляд может, однако, показаться непонятным, почему собственно
для печатания своей собственной газеты Совет выбрал рискованный путь ночных
набегов. Социал-демократическая пресса выходила в это время совершенно
открыто. По тону она мало отличалась от "Известий". Постановления Совета,
отчеты об его заседаниях она печатала целиком. Правда, "Известия" выходили
почти исключительно во время общих забастовок, когда вся остальная пресса
молчала. Но ведь от самого Совета зависело сделать изъятие для легальных
социал-демократических газет и тем освободить себя от необходимости набегов
на типографии буржуазной прессы. Он, однако, этого не сделал. Почему?
Если поставить этот вопрос изолированно, на него нельзя ответить. Но все
становится понятным, если взять Совет целиком, - в его возникновении, во
всей его тактике, как организованное воплощение верховного права революции
в момент ее высшего напряжения, когда она не может и не хочет
приспособляться к своему врагу, когда она идет напролом, героически
расширяя свою территорию и снося прочь препятствия. Во время всеобщих
стачек, когда замирала вся жизнь, старая власть считала для себя вопросом
чести непрерывно печатать свой "Правительственный Вестник", и она делала
это под охраной солдат. Совет противопоставлял ей свои рабочие дружины и
выпускал в свет орган революции.
"1905".
НОЯБРЬСКАЯ СТАЧКА
От опасности к опасности, среди тысячи подводных рифов, пробиралось
октябрьское министерство. Куда? Оно этого не знало само.
26 и 27 октября вспыхнуло в Кронштадте, на расстоянии трех пушечных
выстрелов от Петербурга, военное восстание. Политически сознательная часть
солдат удерживала массу от вспышки, но стихийная ярость прорвалась наружу.
Не остановив движения, лучшие элементы армии стали впереди его. Им, однако,
не удалось предупредить провоцированных властями хулиганских погромов, в
которых главную роль играли банды известного чудотворца Иоанна
Кронштадтского*53, увлекшие за собой наиболее темную часть матросов. 28-го
Кронштадт был объявлен на военном положении, и несчастное восстание было
подавлено. Лучшим солдатам и матросам грозила казнь.
В день взятия Кронштадтской крепости правительство сделало решительное
предостережение стране, объявив всю Польшу на военном положении: это была
первая крупная кость, которую министерство манифеста выбросило петергофской
камарилье на одиннадцатый день своего существования. Граф Витте взял на
себя целиком ответственность за этот шаг: в правительственном сообщении он
лгал о дерзновенной попытке (!) поляков к отложению и предостерегал их от
вступления на опасный путь, "не в первый раз ими испытываемый". На второй
день уже ему, чтоб не оказаться в плену у Трепова, пришлось ударить отбой:
он признал, что правительство считалось не столько с действительными
событиями, сколько с возможными последствиями их развития - ввиду
"чрезмерной впечатлительности поляков". Таким образом военное положение
было своего рода конституционной данью политическому темпераменту польского
народа.
29 октября был объявлен на военном положении целый ряд уездов Черниговской,
Саратовской и Тамбовской губерний, охваченных аграрными волнениями.
"Чрезмерная впечатлительность" оказывалась и у тамбовских мужиков.
Либеральное общество защелкало зубами от страха. Оно могло сколько угодно
строить презрительные рожи в ответ на заигрывания Витте, - в душе оно
крепко надеялось на него. Теперь же из-за спины Витте уверенно выступил
Дурново, у которого оказалось достаточно ума, чтоб из афоризма Кавура*54:
"осадное положение есть способ управления дураков" сделать обратную теорию
для собственного руководства.
Революционный инстинкт подсказал рабочим, что оставить безнаказанной
открытую атаку контр-революции - значит поощрять ее наглость. 29-го, 30
октября и 1 ноября происходят на большинстве петербургских заводов массовые
митинги, которые требуют от Совета решительных мер протеста.
1 ноября после горячих дебатов Совет на многочисленном и бурном заседании
принял подавляющим большинством следующее решение:
"Правительство продолжает шагать по трупам. Оно предает полевому суду
смелых кронштадтских солдат армии и флота, восставших на защиту своих прав
и народной свободы. Оно закинуло на шею угнетенной Польши петлю военного
положения.
"Совет Рабочих Депутатов призывает революционный пролетариат Петербурга
посредством общей политической забастовки, уже доказавшей свою грозную
силу, и посредством общих митингов протеста проявить свою братскую
солидарность с революционными солдатами Кронштадта и революционными
пролетариями Польши.
"Завтра, 2 ноября, в 12 часов дня рабочие Петербурга прекращают работы с
лозунгами: Долой полевые суды! Долой смертную казнь! Долой военное
положение в Польше и во всей России!".
Успех призыва превзошел все ожидания. Несмотря на то, что после прекращения
октябрьской стачки, поглотившей столько сил, не прошло и двух недель,
петербургские рабочие с поразительным единодушием бросали работу. До 12
час. 2 ноября бастовали уже все крупные фабрики и заводы, имевшие своих
представителей в Совете. Многие средние и мелкие промышленные заведения,
еще не принимавшие участия в политической борьбе, примыкали теперь к
стачке, выбирали депутатов и посылали их в Совет. Областной комитет
петербургского железнодорожного узла присоединился к решению Совета, и все
железные дороги, кроме Финляндской, прекратили свою деятельность. По общему
числу участников рабочих ноябрьская стачка превзошла не только январскую,
но и октябрьскую. Не бастовали почта и телеграф, извозчики, конный трамвай
и большинство приказчиков. Из газет выходили только: "Правительственный
Вестник", "Ведомости Петербургского Градоначальства" и "Известия Совета
Рабочих Депутатов" - первые две под охраной солдат, третья под охраной
боевых рабочих дружин.
Граф Витте был застигнут совершенно врасплох. Две недели тому назад он
думал, что, раз власть в его руках, ему остается лишь поощрять, вести,
останавливать, угрожать, руководить... Ноябрьская стачка, этот возмущенный
протест пролетариата против правительственного лицемерия, совершенно сбила
великого государственного человека с позиции. Ничто так не характеризует
его непонимания смысла революционных событий, его ребяческой растерянности
пред ними и, вместе с тем, его надутого самомнения, как та телеграмма,
которою он думал утихомирить пролетариат. Вот ее текст во всей
неприкосновенности:
"Братцы-рабочие, станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и
детей. Не слушайте дурных советов. Государь приказал нам обратить особое
внимание на рабочий вопрос. Для этого Его Императорское Величество
образовал министерство торговли и промышленности, которое должно установить
справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время, -
все возможное будет для вас сделано. Послушайте совета человека, к вам
расположенного и желающего вам добра. Граф Витте".
Эта бесстыдная телеграмма, в которой трусливая злоба с ножом за пазухой
корчит гримасы высокомерного дружелюбия, была получена и оглашена в
заседании Совета 3 ноября и вызвала вихрь негодования. Тут же был с бурным
единодушием принят предложенный нами ответ, опубликованный через день в
"Известиях".
"Совет Рабочих Депутатов, выслушав телеграмму графа Витте к
"братцам-рабочим", выражает прежде всего свое крайнее изумление по поводу
бесцеремонности царского временщика, позволяющего себе называть
петербургских рабочих "братцами". Пролетарии ни в каком родстве с графом
Витте не состоят.
По существу Совет заявляет:
"1. Граф Витте призывает нас пожалеть наших жен и детей. Совет Рабочих
Депутатов призывает в ответ всех рабочих подсчитать, сколько вдов и сирот
прибавилось в рабочих рядах с того дня, как Витте взял в свои руки
государственную власть.
"2. Граф Витте указывает на милостивое внимание государя к рабочему народу.
Совет Рабочих Депутатов напоминает петербургскому пролетариату о Кровавом
Воскресеньи 9 января.
"3. Граф Витте просит дать ему "время" и обещает сделать для рабочих "все
возможное". Совет Рабочих Депутатов знает, что Витте уже нашел время, для
того чтобы отдать Польшу в руки военных палачей, и Совет Рабочих Депутатов
не сомневается, что гр. Витте сделает все возможное, чтобы задушить
революционный пролетариат.
"4. Граф Витте называет себя человеком, расположенным к нам и желающим нам
добра. Совет Рабочих Депутатов заявляет, что он не нуждается в расположении
царских временщиков. Он требует народного правительства на основе
всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права".
Осведомленные люди передавали, что с графом приключился припадок удушья,
когда он получил ответ от бастующих "братцев".
5 ноября Петербургское телеграфное агентство сообщало:
"Ввиду распространившихся в провинции (!) слухов о применении
военно-полевого суда и смертной казни к нижним чинам, участвовавшим в
беспорядках в Кронштадте, мы уполномочены заявить, что все подобные слухи
преждевременны (?) и лишены основания... Полевым судом участники
кронштадтских событий судимы не были и не будут".
Это категорическое заявление означало не что иное как капитуляцию
правительства перед забастовкой, и этого факта не могла, конечно, скрыть
ребяческая ссылка на "слухи в провинции", в то время как протестующий
пролетариат Петербурга приостановил торгово-промышленную жизнь столицы. По
вопросу о Польше правительство пошло на уступки еще раньше, объявив о своем
намерении снять военное положение в губерниях Царства Польского, как только
там "уляжется возбуждение"*.
/* Военное положение было снято указом 12 ноября./
Вечером 5 ноября Исполнительный Комитет, считая, что высший психологический
момент достигнут, внес на заседание Совета резолюцию о прекращении стачки.
Для характеристики политического положения в тот момент мы приведем речь
докладчика Исполнительного Комитета:
"Только что была оглашена правительственная телеграмма, в которой
говорится, что кронштадтские матросы предаются не военно-полевому суду, а
военно-окружному суду.
"Опубликованная телеграмма представляет не что иное как демонстрацию
слабости царского правительства, не что иное как демонстрацию нашей силы.
Мы снова можем поздравить пролетариат Петербурга с огромной моральной
победой. Но скажем прямо: если бы это правительственное заявление и не
появлялось, мы все равно должны были бы призвать петербургских рабочих к
прекращению стачки. По сегодняшним телеграммам видно, что везде в России
политическая манифестация идет на убыль. Наша настоящая забастовка имеет
характер демонстративный. Только под этим углом зрения мы можем оценивать
ее успех или неуспех. Нашей прямой и непосредственной целью было показать
пробуждающейся армии, что рабочий класс - за нее, что молчаливо он не даст
ее в обиду. Разве мы не достигли этой цели? Разве мы не привлекли к себе
сердце каждого честного солдата? Кто станет это отрицать? А если так, можно
ли утверждать, что мы ничего не добились, можно ли смотреть на окончание
забастовки, как на наше поражение? Разве мы не показали всей России, что
через несколько дней после окончания великой октябрьской борьбы, когда
рабочие еще не успели омыть кровь и залечить раны, дисциплинированность
масс оказалась настолько высокой, что по одному слову Совета все снова
забастовали, как один человек. Смотрите! - к забастовке примкнули на этот
раз самые отсталые заводы, никогда раньше не бастовавшие, и здесь, в
Совете, заседают теперь вместе с нами их депутаты. Передовые элементы армии
устроили митинги протеста и таким образом приняли участие в нашей
манифестации. Это ли не победа? Это ли не блестящий результат? Товарищи, мы
сделали то, что должны были сделать. Европейская биржа снова салютовала
нашей силе. Одно сообщение о постановлении Совета Рабочих Депутатов
отразилось крупным падением нашего курса за границей. Таким образом каждое
наше постановление - было ли оно ответом гр. Витте или правительству в
целом - наносило абсолютизму решительный удар.
"Некоторые товарищи требуют, чтобы забастовка продолжалась до передачи
кронштадтских матросов суду присяжных и до отмены военного положения в
Польше. Другими словами - до падения существующего правительства, ибо
против нашей забастовки - в этом нужно отдать себе ясный отчет, товарищи, -
царизм выдвинет все свои силы. Если смотреть на дело так, что целью нашего
выступления должно быть свержение самодержавия, то, разумеется, мы не
достигли цели. С этой точки зрения нам нужно было затаить негодование в
груди и отказаться от демонстрации протеста. Но наша тактика, товарищи,
вовсе не построена по этому образцу. Наши выступления - это ряд
последовательных битв. Цель их - дезорганизация врага и завоевание симпатии
новых друзей. А чья симпатия для нас важнее сочувствия армии? Поймите:
обсуждая вопрос - продолжать забастовку или нет, мы, в сущности, обсуждаем
вопрос: оставить ли за забастовкой демонстративный характер или обратить ее
в решительный бой, т.-е. довести до полной победы или поражения. Мы не
боимся ни сражений, ни поражений. Наши поражения - это только ступени нашей
победы. Мы это уже не раз доказывали нашим врагам. Но для каждого боя мы
ищем наиболее благоприятных условий. События работают на нас, и нам не к
чему форсировать их ход. Я спрашиваю вас, для кого выгодно оттянуть
решительное столкновение - для нас или для правительства? Для нас,
товарищи! Ибо завтра мы будем сильнее, чем сегодня, а послезавтра -
сильнее, чем завтра. Не забывайте, товарищи, что только недавно для нас
создались те условия, при которых мы можем устраивать тысячные митинги,
организовывать широкие массы пролетариата и с революционным печатным словом
обращаться ко всему населению страны. Необходимо возможно более
использовать эти условия для самой широкой агитации и организации в рядах
пролетариата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
самый энергичный отпор. Ей заявили, что имеющиеся в наличности номера
(всего 153 из отпечатанных 35 тыс.) добровольно выданы не будут. Во многих
типографиях наборщики, узнав о вторжении полиции в помещение их Союза,
немедленно приостановили только что возобновленные после ноябрьской стачки
работы, выжидая дальнейшего развития событий. Полиция предложила
компромисс: присутствующие отвернутся, полиция выкрадет "Известия", а в
протокол запишет, что конфискация произведена силой. Но компромисс был
решительно отвергнут. Применять силу полиция не решилась - и отступила в
полном боевом порядке, не захватив ни одного экземпляра "Известий".
После захвата типографии "Нового Времени" градоначальник объявил по
полиции, что полицейские чины, в участке которых будет произведен новый
захват подобного рода, подвергнутся самому строгому взысканию.
Исполнительный Комитет ответил, что "Известия", выходящие только во время
общих забастовок, будут в случае надобности и впредь издаваться в прежнем
порядке. И действительно, во время декабрьской стачки второй Совет Рабочих
Депутатов (после ареста первого состава) выпустил еще четыре номера
"Известий".
Подробное сообщение "Нового Времени", о произведенном на его типографию
набеге имело совершенно неожиданный результат. Революционеры провинции
воспользовались готовым образцом, - и с этого времени захват типографий для
печатания революционной литературы широко распространяется по всей
России... Впрочем, о захвате в данном случае можно говорить лишь с большими
оговорками. Мы уже не говорим о типографиях левых газет, где администрация
хотела только одного - избежать ответственности, и потому сама выражала
полную готовность быть арестованной. Но и в наиболее громком эпизоде с
"Новым Временем" захват был бы невозможен без пассивного или активного
сочувствия всего штата служащих. После того как руководивший захватом
провозглашал "осадное положение" и тем снимал ответственность с персонала
типографии, грань между осаждающими и осажденными стиралась, "арестованный"
наборщик брался за революционный оригинал, мастер становился у своей
машины, а управляющий подбадривал и своих и чужих к более быстрой работе.
Не строго рассчитанная техника захватов и уж, разумеется, не физическое
насилие обеспечивали успех, а та революционная атмосфера общего сочувствия,
вне которой немыслима была бы вся деятельность Совета.
На первый взгляд может, однако, показаться непонятным, почему собственно
для печатания своей собственной газеты Совет выбрал рискованный путь ночных
набегов. Социал-демократическая пресса выходила в это время совершенно
открыто. По тону она мало отличалась от "Известий". Постановления Совета,
отчеты об его заседаниях она печатала целиком. Правда, "Известия" выходили
почти исключительно во время общих забастовок, когда вся остальная пресса
молчала. Но ведь от самого Совета зависело сделать изъятие для легальных
социал-демократических газет и тем освободить себя от необходимости набегов
на типографии буржуазной прессы. Он, однако, этого не сделал. Почему?
Если поставить этот вопрос изолированно, на него нельзя ответить. Но все
становится понятным, если взять Совет целиком, - в его возникновении, во
всей его тактике, как организованное воплощение верховного права революции
в момент ее высшего напряжения, когда она не может и не хочет
приспособляться к своему врагу, когда она идет напролом, героически
расширяя свою территорию и снося прочь препятствия. Во время всеобщих
стачек, когда замирала вся жизнь, старая власть считала для себя вопросом
чести непрерывно печатать свой "Правительственный Вестник", и она делала
это под охраной солдат. Совет противопоставлял ей свои рабочие дружины и
выпускал в свет орган революции.
"1905".
НОЯБРЬСКАЯ СТАЧКА
От опасности к опасности, среди тысячи подводных рифов, пробиралось
октябрьское министерство. Куда? Оно этого не знало само.
26 и 27 октября вспыхнуло в Кронштадте, на расстоянии трех пушечных
выстрелов от Петербурга, военное восстание. Политически сознательная часть
солдат удерживала массу от вспышки, но стихийная ярость прорвалась наружу.
Не остановив движения, лучшие элементы армии стали впереди его. Им, однако,
не удалось предупредить провоцированных властями хулиганских погромов, в
которых главную роль играли банды известного чудотворца Иоанна
Кронштадтского*53, увлекшие за собой наиболее темную часть матросов. 28-го
Кронштадт был объявлен на военном положении, и несчастное восстание было
подавлено. Лучшим солдатам и матросам грозила казнь.
В день взятия Кронштадтской крепости правительство сделало решительное
предостережение стране, объявив всю Польшу на военном положении: это была
первая крупная кость, которую министерство манифеста выбросило петергофской
камарилье на одиннадцатый день своего существования. Граф Витте взял на
себя целиком ответственность за этот шаг: в правительственном сообщении он
лгал о дерзновенной попытке (!) поляков к отложению и предостерегал их от
вступления на опасный путь, "не в первый раз ими испытываемый". На второй
день уже ему, чтоб не оказаться в плену у Трепова, пришлось ударить отбой:
он признал, что правительство считалось не столько с действительными
событиями, сколько с возможными последствиями их развития - ввиду
"чрезмерной впечатлительности поляков". Таким образом военное положение
было своего рода конституционной данью политическому темпераменту польского
народа.
29 октября был объявлен на военном положении целый ряд уездов Черниговской,
Саратовской и Тамбовской губерний, охваченных аграрными волнениями.
"Чрезмерная впечатлительность" оказывалась и у тамбовских мужиков.
Либеральное общество защелкало зубами от страха. Оно могло сколько угодно
строить презрительные рожи в ответ на заигрывания Витте, - в душе оно
крепко надеялось на него. Теперь же из-за спины Витте уверенно выступил
Дурново, у которого оказалось достаточно ума, чтоб из афоризма Кавура*54:
"осадное положение есть способ управления дураков" сделать обратную теорию
для собственного руководства.
Революционный инстинкт подсказал рабочим, что оставить безнаказанной
открытую атаку контр-революции - значит поощрять ее наглость. 29-го, 30
октября и 1 ноября происходят на большинстве петербургских заводов массовые
митинги, которые требуют от Совета решительных мер протеста.
1 ноября после горячих дебатов Совет на многочисленном и бурном заседании
принял подавляющим большинством следующее решение:
"Правительство продолжает шагать по трупам. Оно предает полевому суду
смелых кронштадтских солдат армии и флота, восставших на защиту своих прав
и народной свободы. Оно закинуло на шею угнетенной Польши петлю военного
положения.
"Совет Рабочих Депутатов призывает революционный пролетариат Петербурга
посредством общей политической забастовки, уже доказавшей свою грозную
силу, и посредством общих митингов протеста проявить свою братскую
солидарность с революционными солдатами Кронштадта и революционными
пролетариями Польши.
"Завтра, 2 ноября, в 12 часов дня рабочие Петербурга прекращают работы с
лозунгами: Долой полевые суды! Долой смертную казнь! Долой военное
положение в Польше и во всей России!".
Успех призыва превзошел все ожидания. Несмотря на то, что после прекращения
октябрьской стачки, поглотившей столько сил, не прошло и двух недель,
петербургские рабочие с поразительным единодушием бросали работу. До 12
час. 2 ноября бастовали уже все крупные фабрики и заводы, имевшие своих
представителей в Совете. Многие средние и мелкие промышленные заведения,
еще не принимавшие участия в политической борьбе, примыкали теперь к
стачке, выбирали депутатов и посылали их в Совет. Областной комитет
петербургского железнодорожного узла присоединился к решению Совета, и все
железные дороги, кроме Финляндской, прекратили свою деятельность. По общему
числу участников рабочих ноябрьская стачка превзошла не только январскую,
но и октябрьскую. Не бастовали почта и телеграф, извозчики, конный трамвай
и большинство приказчиков. Из газет выходили только: "Правительственный
Вестник", "Ведомости Петербургского Градоначальства" и "Известия Совета
Рабочих Депутатов" - первые две под охраной солдат, третья под охраной
боевых рабочих дружин.
Граф Витте был застигнут совершенно врасплох. Две недели тому назад он
думал, что, раз власть в его руках, ему остается лишь поощрять, вести,
останавливать, угрожать, руководить... Ноябрьская стачка, этот возмущенный
протест пролетариата против правительственного лицемерия, совершенно сбила
великого государственного человека с позиции. Ничто так не характеризует
его непонимания смысла революционных событий, его ребяческой растерянности
пред ними и, вместе с тем, его надутого самомнения, как та телеграмма,
которою он думал утихомирить пролетариат. Вот ее текст во всей
неприкосновенности:
"Братцы-рабочие, станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и
детей. Не слушайте дурных советов. Государь приказал нам обратить особое
внимание на рабочий вопрос. Для этого Его Императорское Величество
образовал министерство торговли и промышленности, которое должно установить
справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время, -
все возможное будет для вас сделано. Послушайте совета человека, к вам
расположенного и желающего вам добра. Граф Витте".
Эта бесстыдная телеграмма, в которой трусливая злоба с ножом за пазухой
корчит гримасы высокомерного дружелюбия, была получена и оглашена в
заседании Совета 3 ноября и вызвала вихрь негодования. Тут же был с бурным
единодушием принят предложенный нами ответ, опубликованный через день в
"Известиях".
"Совет Рабочих Депутатов, выслушав телеграмму графа Витте к
"братцам-рабочим", выражает прежде всего свое крайнее изумление по поводу
бесцеремонности царского временщика, позволяющего себе называть
петербургских рабочих "братцами". Пролетарии ни в каком родстве с графом
Витте не состоят.
По существу Совет заявляет:
"1. Граф Витте призывает нас пожалеть наших жен и детей. Совет Рабочих
Депутатов призывает в ответ всех рабочих подсчитать, сколько вдов и сирот
прибавилось в рабочих рядах с того дня, как Витте взял в свои руки
государственную власть.
"2. Граф Витте указывает на милостивое внимание государя к рабочему народу.
Совет Рабочих Депутатов напоминает петербургскому пролетариату о Кровавом
Воскресеньи 9 января.
"3. Граф Витте просит дать ему "время" и обещает сделать для рабочих "все
возможное". Совет Рабочих Депутатов знает, что Витте уже нашел время, для
того чтобы отдать Польшу в руки военных палачей, и Совет Рабочих Депутатов
не сомневается, что гр. Витте сделает все возможное, чтобы задушить
революционный пролетариат.
"4. Граф Витте называет себя человеком, расположенным к нам и желающим нам
добра. Совет Рабочих Депутатов заявляет, что он не нуждается в расположении
царских временщиков. Он требует народного правительства на основе
всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права".
Осведомленные люди передавали, что с графом приключился припадок удушья,
когда он получил ответ от бастующих "братцев".
5 ноября Петербургское телеграфное агентство сообщало:
"Ввиду распространившихся в провинции (!) слухов о применении
военно-полевого суда и смертной казни к нижним чинам, участвовавшим в
беспорядках в Кронштадте, мы уполномочены заявить, что все подобные слухи
преждевременны (?) и лишены основания... Полевым судом участники
кронштадтских событий судимы не были и не будут".
Это категорическое заявление означало не что иное как капитуляцию
правительства перед забастовкой, и этого факта не могла, конечно, скрыть
ребяческая ссылка на "слухи в провинции", в то время как протестующий
пролетариат Петербурга приостановил торгово-промышленную жизнь столицы. По
вопросу о Польше правительство пошло на уступки еще раньше, объявив о своем
намерении снять военное положение в губерниях Царства Польского, как только
там "уляжется возбуждение"*.
/* Военное положение было снято указом 12 ноября./
Вечером 5 ноября Исполнительный Комитет, считая, что высший психологический
момент достигнут, внес на заседание Совета резолюцию о прекращении стачки.
Для характеристики политического положения в тот момент мы приведем речь
докладчика Исполнительного Комитета:
"Только что была оглашена правительственная телеграмма, в которой
говорится, что кронштадтские матросы предаются не военно-полевому суду, а
военно-окружному суду.
"Опубликованная телеграмма представляет не что иное как демонстрацию
слабости царского правительства, не что иное как демонстрацию нашей силы.
Мы снова можем поздравить пролетариат Петербурга с огромной моральной
победой. Но скажем прямо: если бы это правительственное заявление и не
появлялось, мы все равно должны были бы призвать петербургских рабочих к
прекращению стачки. По сегодняшним телеграммам видно, что везде в России
политическая манифестация идет на убыль. Наша настоящая забастовка имеет
характер демонстративный. Только под этим углом зрения мы можем оценивать
ее успех или неуспех. Нашей прямой и непосредственной целью было показать
пробуждающейся армии, что рабочий класс - за нее, что молчаливо он не даст
ее в обиду. Разве мы не достигли этой цели? Разве мы не привлекли к себе
сердце каждого честного солдата? Кто станет это отрицать? А если так, можно
ли утверждать, что мы ничего не добились, можно ли смотреть на окончание
забастовки, как на наше поражение? Разве мы не показали всей России, что
через несколько дней после окончания великой октябрьской борьбы, когда
рабочие еще не успели омыть кровь и залечить раны, дисциплинированность
масс оказалась настолько высокой, что по одному слову Совета все снова
забастовали, как один человек. Смотрите! - к забастовке примкнули на этот
раз самые отсталые заводы, никогда раньше не бастовавшие, и здесь, в
Совете, заседают теперь вместе с нами их депутаты. Передовые элементы армии
устроили митинги протеста и таким образом приняли участие в нашей
манифестации. Это ли не победа? Это ли не блестящий результат? Товарищи, мы
сделали то, что должны были сделать. Европейская биржа снова салютовала
нашей силе. Одно сообщение о постановлении Совета Рабочих Депутатов
отразилось крупным падением нашего курса за границей. Таким образом каждое
наше постановление - было ли оно ответом гр. Витте или правительству в
целом - наносило абсолютизму решительный удар.
"Некоторые товарищи требуют, чтобы забастовка продолжалась до передачи
кронштадтских матросов суду присяжных и до отмены военного положения в
Польше. Другими словами - до падения существующего правительства, ибо
против нашей забастовки - в этом нужно отдать себе ясный отчет, товарищи, -
царизм выдвинет все свои силы. Если смотреть на дело так, что целью нашего
выступления должно быть свержение самодержавия, то, разумеется, мы не
достигли цели. С этой точки зрения нам нужно было затаить негодование в
груди и отказаться от демонстрации протеста. Но наша тактика, товарищи,
вовсе не построена по этому образцу. Наши выступления - это ряд
последовательных битв. Цель их - дезорганизация врага и завоевание симпатии
новых друзей. А чья симпатия для нас важнее сочувствия армии? Поймите:
обсуждая вопрос - продолжать забастовку или нет, мы, в сущности, обсуждаем
вопрос: оставить ли за забастовкой демонстративный характер или обратить ее
в решительный бой, т.-е. довести до полной победы или поражения. Мы не
боимся ни сражений, ни поражений. Наши поражения - это только ступени нашей
победы. Мы это уже не раз доказывали нашим врагам. Но для каждого боя мы
ищем наиболее благоприятных условий. События работают на нас, и нам не к
чему форсировать их ход. Я спрашиваю вас, для кого выгодно оттянуть
решительное столкновение - для нас или для правительства? Для нас,
товарищи! Ибо завтра мы будем сильнее, чем сегодня, а послезавтра -
сильнее, чем завтра. Не забывайте, товарищи, что только недавно для нас
создались те условия, при которых мы можем устраивать тысячные митинги,
организовывать широкие массы пролетариата и с революционным печатным словом
обращаться ко всему населению страны. Необходимо возможно более
использовать эти условия для самой широкой агитации и организации в рядах
пролетариата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166