..
— Это сейчас не бог весть как важно — сегодня не в правлении, завтра может быть. Спюрк нуждается в умных людях, а завтра будет нуждаться в них еще больше.
Доктор Дальян решительным шагом направился к служащему аэропорта, на ходу сказав:
— Парон Рач, иди со мной. И ты, Сирарпи.— Взглянул на Назарета: — И ты, парон Назарет.
Другие руководители в нерешительности сделали было шаг вперед, но остановились.
Служащий-араб очень любезно сообщил, что один из московских летчиков как раз сейчас в соседней комнате пьет кофе, немного погодя он может его позвать.
— Сирарпи, ты сама должна поговорить с русским летчиком.
— Умоляю вас, доктор... я стесняюсь...
— Ты училась в Ереване, можешь объясниться по-русски, и потом, ты была гражданкой Советского Союза целых шесть лет. Это важный факт, он не может, не принять это во внимание.
— Может быть, он знает французский или арабский?..
— В таком случае поговорю я,— решительно сказал доктор Дальян.
Русский летчик подошел,.любезно поздоровался:
— Салам алейкум.
— Знает арабский,— обрадовался парон Назарет.— Говори, доктор. Сначала скажи, что мы армяне.
Однако выяснилось, что летчик знает по-арабски всего несколько слов, а французского не знает вообще. Тут уж все окружили парламентариев. Тикин Анаис позвала всех женщин своего комитета, теперь они с нескрываемым восхищением смотрели на русского летчика и улыбались.
Летчик беспомощно пожал плечами и спросил:
— По-русски никто не говорит?
— Парон Назарет, не можешь перевести?
— Я русского не знаю.
— А еще переводчик.
Парон Назарет подавил вспышку раздражения:
— Будет тебе известно, парон Наапет, что я перевожу с арабского на армянский и с армянского на арабский, могу переводить с французского и немного с английского, я знаю четыре языка.
— Только с женского на мужской не переводит,— засмеялась тикин Анаис,— пятьдесят пять лет, садовая голова, один живет.
— Тикин Анаис,— язвительно прервал ее парон Назарет,— мою женитьбу вы сделали национальной проблемой. Может быть, женский комитет предложит мне невесту?
— С радостью, парон Назарет,— завелась уже тикин Анаис.— Барышню эдак под пятьдесят...
Все весело рассмеялись.
— Постыдились бы русского человека. Что он подумает о нашей нации?
Выхода не было, Сирарпи поняла, что придется говорить ей. Она протянула ему руку, поздоровалась по-русски, представилась. Представился и Виктор Орлов. Сказал, что он штурман, спросил, чем может быть полезен,
— Кто он в самолете? — тихонько спросил доктор.
— Штурман, говорит. По-армянски это, кажется, атакующий. Непонятно.
— Может быть, это военный самолет? — недоумевающе произнес парон Наапет.
Сирарпи в нескольких словах обрисовала свое положение. Сказала, что сегодня, восьмого декабря, она должна быть в Ереване. Из Бейрута самолеты не летают, она доехала на машине сначала до Дамаска, но там сомолет уже улетел, следующий через неделю, -и вот она приехала в Халеб. Сказала, что от всей их родни она летит в Ереван одна.
Доктор Дальян придавил каблуком еще одну сигарету. Толпа провожающих зажала их в кольцо, внизу поблескивали любопытством глазенки ребятни.
— Таково положение нации, шестьсот лет не имеющей своей государственности... Бедная, бедная нация... Что подумает о нас этот почтенный русский человек? — вздохнул парон Наапет.
— Ты прав,— согласился с ним парон Назарет.
Виктор Орлов поначалу слушал Сирарпи с вежливой улыбкой, потом улыбка сделалась душевной. Спросил, сколько лет исполнилось ее тете, пошутил, не забыла лиСирарпи взять подарок. Сирарпи показала на выстроившиеся в ряд около весов чемоданы, тут же оправдавшись: тощий ее, а два пузатых... Неужели это всё ваши родственники? — удивился летчик. Сирарпи сказала, что до вчерашнего дня знала только доктора Дальяна,но, узнав о юбилее бабушки, армяне города... Виктор Орлов поразился: столько незнакомых людей пришло ее провожать, да еще принесли два чемодана подарков для незнакомой ереванской бабушки?
— Переведи, что говорит человек,— рассердился доктор Дальян.— Может он быть тебе полезен?
Сирарпи сказала, что Виктор Орлов удивлен. Собравшиеся заулыбались почти счастливыми улыбками. Доктор Дальян сделал торжественный шаг к центру круга, легким движением поправил галстук:
— Скажи ему, что мы армяне. Сказала? Молодец. Для армянина значения не имеет, родственник или нет. Сказала? Все мы родня друг для друга. Скажи, родина-мать свята для нас, а наша родина, скажи, частица могучего Советского Союза. Переведи это слово в слово. Молодец. Скажи: матушка Нунэ — это для нас бабушка всей Армении, бабушка каждого из нас, и, если бы было возможно, каждый из нас поехал бы на ее святой праздник.
Сирарпи перевела, Виктор Орлов широко улыбнулся, сказал, что его растрогала эта история, сказал, что армяне удивительный народ, что у него в Ереване много друзей. И вдруг зааплодировал: да здравствуют армяне!
Все собравшиеся тоже радостно зааплодировали.
— Что он сказал, Сирарпи?
— Сказал: да здравствует армянский народ.
— Да здравствует русский народ! — выкрикнул Наапет, который подошел и встал рядом с летчиком.
Все опять энергично зааплодировали.
— Переведи, Сирарпи, то, что сказал Наапет; это важно. Сирарпи перевела. Виктор Орлов улыбнулся, поблагодарил, сказал,
что он понял и без перевода.
В конце концов Сирарпи изложила свою просьбу — хочет из Шереметьева ехать прямо в Домодедово, хотя билета на Ереван у нее нет, да еще эти три чемодана...
— Понял, хорошо,— коротко сказал Виктор Орлов и быстро подошел к дежурному представителю Аэрофлота.
— Что он сказал Сирарпи?
— Не слышал? Он сказал «хорошо» — значит, вопрос решится.
— У русских каждое второе слово «хорошо». Дал он тебе обещание? Другие слова сказал?
— Сказал: «понял, хорошо».
— Ну это уже все меняет.
В этот момент вернулся Виктор Орлов, сказал, что все улажено, а чемоданы сейчас увезут. Потом широко улыбнулся всем собравшимся и помахал рукой:
— Салам алейкум!
Все радостно засмеялись, несколько человек опять зааплодировали. А Виктор Орлов быстрым шагом удалился — видимо, на летное поле.
Все с облегчением перевели дух.
— Ну, все получилось замечательно, Сирарпи,— доктор Дальян зажег сигарету в уверенности, что уж эту-то докурит до конца.— Этот русский парень мне понравился, что-то уверенное в нем есть, и... он к нам хорошо относится. Что он сказал — да здравствует Армения?
— Надо бы ему на память что-то подарить,— посмотрела на доктора Дальяна тикин Анаис.— Приятный парень.
— Ты права.— Доктор Дальян про себя, видимо, огорчился, почему эта простая мысль не пришла ему в голову.— Я думаю, сейчас купим красивый подарок, а Сирарпи в самолете ему преподнесет... Назарет, тебе не трудно?..
— Почту за честь.— Назарет быстро удалился. Тут Рач заметил:
— Сирарпи, твои чемоданы отдельно повезли, не с другими.
— Тут особое отношение,— со значением произнес доктор Дальян.— Значит, все будет в Москве хорошо. Остается Ереван.
— В Ереване проще. Возьмет такси и поедет.
Сирарпи опять оказалась в центре круга. Один сует письмо, другой номер телефона, третий говорит: «Поклон Армении», четвертый просит зажечь за него свечу в Эчмиадзине, и все вместе передают поцелуй бабушке от армян Халеба... Горячий и сладостный ком застрял в горле у Сирарпи. Теперь, когда исчезла тревога и она избавилась от чемоданов, горячая волна свободно прокатилась по всему ее существу, и боялась она только одного: вот-вот публично расплачется.
К провожающим быстро подошли двое запыхавшихся, мужчин. Доктор Дальян сразу на них набросился:
— Седрак, Андраник! Вы не должны были к десяти часам быть в отеле «Барон»?
— Едва успели, доктор. Мы приготовили бабушке маленький подарок.
Сирарпи посмотрела на них с ужасом:
— Я вас умоляю, не надо. Чемоданы уже уехали...
— Вот, - Андраник вынул из кармана маленькую коробочку и торжественно ее открыл — кольцо.— Это мы сделали с Седраком, всю ночь не спали. Снаружи инициалы бабушки, видите — Н. -В. А это наши святые Арараты1.
Кольцо пошло по рукам.
— Вы сделали великолепное кольцо. И буквы замечательные. Молодцы.
— А разве Арарат зеленый?
— Для каждого армянина Арарат всегда зеленый. Именно для армянина. А какого же цвета бывает надежда? — произнес парон Назарет, уже возвратившийся в пакетом.
Все на мгновение замолкли. Сирарпи увлажнившимся взглядом смотрела на Седрака и Андраника, грубоватых молодых мужчин, почти юношей,— еще накануне она не знала их, не знала, что'они живут на свете.
— Возьми, моя девочка,— доктор Дальян тоже был взволнован.— Можешь надеть себе на палец.— И, повернувшись к парням, сказал: — Молодец, Седрак. Молодец, Андраник.
— Мы свои инициалы тоже написали. С внутренней стороны. Будьте снисходительны,— Андраник виновато улыбнулся.
...Обернувшись в последний раз, Сирарпи увидела сквозь стеклянные двери таможни огромный групповой портрет незнакомых людей. Каждый махал ей рукой, что-то кричал, женщины посылали воздушные поцелуи, дети смотрели наивными ясными глазенками, примолкшие и разом повзрослевшие.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Сюзи ходила взад-вперед по тротуару перед гостиницей. Холодно, подумал Варужан, она замерзла, а они здорово задержались. Сэм и Сюзи то и дело просили остановиться, потому и задержались. Девушка сразу заметила машину, двинулась навстречу. Вышли из машины, Арам улыбнулся девушке:
— Вы наверняка Сюзи.
— Другому быть некому,— Сюзи сняла правую перчатку, но руки не протянула.
— Арам,— представил его Варужан.— А это мои американские брат и сестра.
Первыми подали друг другу руки девушки:
— Сюзи.
— Сюзи. Мужчины рассмеялись.
— Еще раз познакомьтесь,— предложил Варужан,— назовите теперь ваши настоящие имена.
Девушки вполне серьезно еще раз пожали друг другу руки:
— Шушан.
— Сусамбар.
На сей раз и сами они весело рассмеялись.
— Сенекерим Ваганян. Арам дополнил:
— Вернее, Сэм Ширак... Среди нас пятерых я единственный, кто не изменил своему имени.
— Как так? — удивился Варужан.
— А ты разве не Вачаган Ваганян?
— Действительно...— Варужан вдруг посуровел.— Пятеро армян, и четверо из нас перекроили свои имена-фамилии.
Сэм смотрел на окружавшие город, сомкнувшиеся, будто в «коча-ри», горы, покрытые чистейшим снегом. Зимнее небо было голубым-голубым, ни облачка, хотя и солнца не видно. Небо показалось Вару-жану скучным.
— Зайдем в гостиницу,— сказал он.— Умоемся, немножко отдохнем. До села Шушан путь неблизкий.
— На отдых даю вам не более получаса,— предупредила Сюзи,— если вы, конечно, хотите увидеть детей.
— Конечно, хотим, барышня,— сказал Сэм.— Варужан всю дорогу произносил похвалы вашей школе.
— Вы отдыхайте, а я чуть-чуть поброжу, давно тут не был,— сказал Арам.
— Сколько лет?
— Двадцать пять лет шесть месяцев четыре дня. Сюзи Ваганян сначала удивилась, потом рассмеялась.
— Пошли,— сказал Варужан.— Потом побродишь. Дежурная при виде их вскочила, радостно приветствуя Варужана,остальным тоже широко улыбнулась и передала Варужану вместе с ключом толстый пакет. Варужан сразу узнал почерк Егинэ. От глаз Арама не ускользнула внезапная дрожь рук двоюродного брата, и Арам неожиданно пригласил девочек и Сэма в кафе.
— Умираю,— сказал он,— кофе хочу, четыре часа не пил. Ты поднимись наверх, Варужан, приведи все в порядок, а мы минут через пять вернемся.
Варужан с благодарностью посмотрел на Арама и, не сказав ни слова, быстро поднялся по лестнице. Почему Егинэ написала это письмо? Расставаясь в поезде, он ей сказал, когда приедет. Опоздал всего на день. Лестница показалась Варужану нескончаемой, ключ не хотел поворачиваться в замочной скважине — тьфу ты, ведь он всунул в скважину свой ереванский ключ, а хочет, чтобы тот согласился повернуться. Гостиничный ключ в кармане пальто. Нащупал, открыл.
Не взглянул даже на комнаты, старательно прибранные, не взглянул на обеденный стол, где стояла ваза с фруктами и непочатая бутылка «Ахтамара». Нервно ринулся к письменному столу и, не снимая пальто, рухнул в кресло. Вскрыл пакет: лист, сложенный вчетверо, и общая тетрадь.
«Тебе»,— прочел он на чистой стороне листа. Развернул, и взгляд его побежал по первым строкам:
«Наверно, прощай, любимый...»
Прощай? Нашарил под бумагами пачку сигарет, зажег сигарету, дым пополз в глаза, потек горлом в нутро. Следующие строки он читал лихорадочно, спешил — вот-вот придут.
«Я поняла, что должна отсюда уехать, если хочу сохранить свою любовь. Если я ее потеряю, больше мне нечего будет терять, а жить так хочется. Наша ночь в поезде... Я явилась, чтобы родить от тебя ребенка, а теперь не знаю, сохраню ли его. Прости меня, и пусть простит меня этот нерожденный ребенок...»
Ребенок? Варужан протер глаза и, несмотря на то что спешил, во второй и в третий раз перечитал эти строки. Свинцовый кулак правды врезался ему в висок, удар был неожиданным, душа шарахнулась.
«Если я здесь останусь, меня сведет с ума память о наших с тобой ночах. И потом, здесь мою любовь растопчут люди, это произойдет непременно. Потому прощай. Может быть, после всего случившегося я и выйду замуж, хотя бы за того врача, о котором рассказывала тебе. Жизнь есть жизнь. Своего предполагаемого мужа я, ясное дело, любить не буду, но и обманывать не смогу.
Ты тоже научись любить, любимый. Меня ты искать не будешь, я поняла это и спокойна. Если буду необходима тебе, я почувствую и появлюсь — тебя найти не сложно. А ты не ищи меня, не зови. Да нет, ты и не будешь искать, потому что... потому что тебе никто не нужен, любимый...»
Не смог продолжать, смял и пригасил в пепельнице сигарету, вышел на балкон. Когда он успел снять пальто? Заметил это лишь на балконе, но холодный, настоянный на снегу воздух показался Варужану приятным. А зимнее ущелье, утратившее обилие красок, выглядело жалким и ограбленным. Река тоже была какая-то приумолкшая, оскудевшая — воды убыло, и песнь реки пригасилась. Воздух не звенел голосами птиц и самых разноименных насекомых. В расщелинах скал лежал снег, и эта морщинистая белизна очень старила ущелье...
Отчего Варужана так потрясло письмо Егинэ? И здесь, и в Ереване он тысячу раз думал о том, что их отношения не будут иметь продолжения, поддерживать эту связь невозможно — вернется в Ереван к своим делам-заботам, к повседневности, и Егинэ останется в нем как чистейшая книга, прочитанная в юности, как светлая история любви, услышанная из чужих уст, как готовый сюжет, который под пером Чехова или Бунина превратился бы, наверно, в восхитительную новеллу, драму, а может быть, и роман. Еще глядя из окна вагона на исчезнувшую среди пустого перрона женскую фигуру, Варужан мысленно попрощался с ней навсегда. Стало быть, он первый сказал: прощай. Отчего же тогда так потрясло его письмо Егинэ, отчего удар показался таким ошеломляющим и неожиданным?..
Ущелье, лишенное красок, уже и не ущелье вовсе, а длинный кривой гроб, где лежит в предсмертии, на последнем издыхании река... По дороге Варужан думал, что, как только приедет, тут же позвонит Егинэ и, если представится возможность повидаться, не поедет в село к Сюзи. «Прощай, любимый...» Это все та же Егинэ, даже в горчайших словах прощания. Он поймал себя вот на чем: думал, уедет, связь между ними прервется, но при этом Егинэ останется на месте, будет ждать его и, стоит ему приехать, подать голос, кликнуть ее, она тут же появится. Значит...
Раздались шаги.
— Где хозяин дома? — послышался голос Арама.
Молодежь вошла в номер, Сэм Ширак стал разглядывать апартаменты, девочки отправились в ванную.
— Я тут.
— Что-нибудь случилось? — спросил вполголоса Арам. Сэм Ширак заметил бумаги на письменном столе:
— Ты получил неприятное известие?
— Да нет, о чем ты, обычное письмо, прислал один из читателей.
— Такое длинное? Арам пошутил:
— У наших читателей много свободного времени, Варужан еще длиннее письма получает. И потом, твой брат знаменитость, его очень любят, особенно девушки.
— Браво,— сказал Сэм, потом кивнул на комнату:—Шикарный номер. Сколько стоит?
— Семь рублей,— механически, как робот, ответил Варужан.
— Не дорого, даже дешево, очень дешево. То есть шесть — шесть с половиной долларов?
— В Цицернакаберде твой брат, Варужан, знаешь что спросил? Спросил, сколько денег потратили на памятник. Ты знаешь, сколько?
— Не задумывался.
Сэм Ширак попытался оправдаться:
— Это мое восхищение. Мать-Родина столько всего жертвует. Ты должен был понять меня, брат.
— Свози их сам,— шепнул Варужан брату.— Я с вами не поеду.
Кроме письма в пакете лежала толстая общая тетрадь. Полистал — все написано рукой Егинэ. На обложке надпись: «Неотправленные письма». Вспомнил, что Егинэ несколько раз говорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Это сейчас не бог весть как важно — сегодня не в правлении, завтра может быть. Спюрк нуждается в умных людях, а завтра будет нуждаться в них еще больше.
Доктор Дальян решительным шагом направился к служащему аэропорта, на ходу сказав:
— Парон Рач, иди со мной. И ты, Сирарпи.— Взглянул на Назарета: — И ты, парон Назарет.
Другие руководители в нерешительности сделали было шаг вперед, но остановились.
Служащий-араб очень любезно сообщил, что один из московских летчиков как раз сейчас в соседней комнате пьет кофе, немного погодя он может его позвать.
— Сирарпи, ты сама должна поговорить с русским летчиком.
— Умоляю вас, доктор... я стесняюсь...
— Ты училась в Ереване, можешь объясниться по-русски, и потом, ты была гражданкой Советского Союза целых шесть лет. Это важный факт, он не может, не принять это во внимание.
— Может быть, он знает французский или арабский?..
— В таком случае поговорю я,— решительно сказал доктор Дальян.
Русский летчик подошел,.любезно поздоровался:
— Салам алейкум.
— Знает арабский,— обрадовался парон Назарет.— Говори, доктор. Сначала скажи, что мы армяне.
Однако выяснилось, что летчик знает по-арабски всего несколько слов, а французского не знает вообще. Тут уж все окружили парламентариев. Тикин Анаис позвала всех женщин своего комитета, теперь они с нескрываемым восхищением смотрели на русского летчика и улыбались.
Летчик беспомощно пожал плечами и спросил:
— По-русски никто не говорит?
— Парон Назарет, не можешь перевести?
— Я русского не знаю.
— А еще переводчик.
Парон Назарет подавил вспышку раздражения:
— Будет тебе известно, парон Наапет, что я перевожу с арабского на армянский и с армянского на арабский, могу переводить с французского и немного с английского, я знаю четыре языка.
— Только с женского на мужской не переводит,— засмеялась тикин Анаис,— пятьдесят пять лет, садовая голова, один живет.
— Тикин Анаис,— язвительно прервал ее парон Назарет,— мою женитьбу вы сделали национальной проблемой. Может быть, женский комитет предложит мне невесту?
— С радостью, парон Назарет,— завелась уже тикин Анаис.— Барышню эдак под пятьдесят...
Все весело рассмеялись.
— Постыдились бы русского человека. Что он подумает о нашей нации?
Выхода не было, Сирарпи поняла, что придется говорить ей. Она протянула ему руку, поздоровалась по-русски, представилась. Представился и Виктор Орлов. Сказал, что он штурман, спросил, чем может быть полезен,
— Кто он в самолете? — тихонько спросил доктор.
— Штурман, говорит. По-армянски это, кажется, атакующий. Непонятно.
— Может быть, это военный самолет? — недоумевающе произнес парон Наапет.
Сирарпи в нескольких словах обрисовала свое положение. Сказала, что сегодня, восьмого декабря, она должна быть в Ереване. Из Бейрута самолеты не летают, она доехала на машине сначала до Дамаска, но там сомолет уже улетел, следующий через неделю, -и вот она приехала в Халеб. Сказала, что от всей их родни она летит в Ереван одна.
Доктор Дальян придавил каблуком еще одну сигарету. Толпа провожающих зажала их в кольцо, внизу поблескивали любопытством глазенки ребятни.
— Таково положение нации, шестьсот лет не имеющей своей государственности... Бедная, бедная нация... Что подумает о нас этот почтенный русский человек? — вздохнул парон Наапет.
— Ты прав,— согласился с ним парон Назарет.
Виктор Орлов поначалу слушал Сирарпи с вежливой улыбкой, потом улыбка сделалась душевной. Спросил, сколько лет исполнилось ее тете, пошутил, не забыла лиСирарпи взять подарок. Сирарпи показала на выстроившиеся в ряд около весов чемоданы, тут же оправдавшись: тощий ее, а два пузатых... Неужели это всё ваши родственники? — удивился летчик. Сирарпи сказала, что до вчерашнего дня знала только доктора Дальяна,но, узнав о юбилее бабушки, армяне города... Виктор Орлов поразился: столько незнакомых людей пришло ее провожать, да еще принесли два чемодана подарков для незнакомой ереванской бабушки?
— Переведи, что говорит человек,— рассердился доктор Дальян.— Может он быть тебе полезен?
Сирарпи сказала, что Виктор Орлов удивлен. Собравшиеся заулыбались почти счастливыми улыбками. Доктор Дальян сделал торжественный шаг к центру круга, легким движением поправил галстук:
— Скажи ему, что мы армяне. Сказала? Молодец. Для армянина значения не имеет, родственник или нет. Сказала? Все мы родня друг для друга. Скажи, родина-мать свята для нас, а наша родина, скажи, частица могучего Советского Союза. Переведи это слово в слово. Молодец. Скажи: матушка Нунэ — это для нас бабушка всей Армении, бабушка каждого из нас, и, если бы было возможно, каждый из нас поехал бы на ее святой праздник.
Сирарпи перевела, Виктор Орлов широко улыбнулся, сказал, что его растрогала эта история, сказал, что армяне удивительный народ, что у него в Ереване много друзей. И вдруг зааплодировал: да здравствуют армяне!
Все собравшиеся тоже радостно зааплодировали.
— Что он сказал, Сирарпи?
— Сказал: да здравствует армянский народ.
— Да здравствует русский народ! — выкрикнул Наапет, который подошел и встал рядом с летчиком.
Все опять энергично зааплодировали.
— Переведи, Сирарпи, то, что сказал Наапет; это важно. Сирарпи перевела. Виктор Орлов улыбнулся, поблагодарил, сказал,
что он понял и без перевода.
В конце концов Сирарпи изложила свою просьбу — хочет из Шереметьева ехать прямо в Домодедово, хотя билета на Ереван у нее нет, да еще эти три чемодана...
— Понял, хорошо,— коротко сказал Виктор Орлов и быстро подошел к дежурному представителю Аэрофлота.
— Что он сказал Сирарпи?
— Не слышал? Он сказал «хорошо» — значит, вопрос решится.
— У русских каждое второе слово «хорошо». Дал он тебе обещание? Другие слова сказал?
— Сказал: «понял, хорошо».
— Ну это уже все меняет.
В этот момент вернулся Виктор Орлов, сказал, что все улажено, а чемоданы сейчас увезут. Потом широко улыбнулся всем собравшимся и помахал рукой:
— Салам алейкум!
Все радостно засмеялись, несколько человек опять зааплодировали. А Виктор Орлов быстрым шагом удалился — видимо, на летное поле.
Все с облегчением перевели дух.
— Ну, все получилось замечательно, Сирарпи,— доктор Дальян зажег сигарету в уверенности, что уж эту-то докурит до конца.— Этот русский парень мне понравился, что-то уверенное в нем есть, и... он к нам хорошо относится. Что он сказал — да здравствует Армения?
— Надо бы ему на память что-то подарить,— посмотрела на доктора Дальяна тикин Анаис.— Приятный парень.
— Ты права.— Доктор Дальян про себя, видимо, огорчился, почему эта простая мысль не пришла ему в голову.— Я думаю, сейчас купим красивый подарок, а Сирарпи в самолете ему преподнесет... Назарет, тебе не трудно?..
— Почту за честь.— Назарет быстро удалился. Тут Рач заметил:
— Сирарпи, твои чемоданы отдельно повезли, не с другими.
— Тут особое отношение,— со значением произнес доктор Дальян.— Значит, все будет в Москве хорошо. Остается Ереван.
— В Ереване проще. Возьмет такси и поедет.
Сирарпи опять оказалась в центре круга. Один сует письмо, другой номер телефона, третий говорит: «Поклон Армении», четвертый просит зажечь за него свечу в Эчмиадзине, и все вместе передают поцелуй бабушке от армян Халеба... Горячий и сладостный ком застрял в горле у Сирарпи. Теперь, когда исчезла тревога и она избавилась от чемоданов, горячая волна свободно прокатилась по всему ее существу, и боялась она только одного: вот-вот публично расплачется.
К провожающим быстро подошли двое запыхавшихся, мужчин. Доктор Дальян сразу на них набросился:
— Седрак, Андраник! Вы не должны были к десяти часам быть в отеле «Барон»?
— Едва успели, доктор. Мы приготовили бабушке маленький подарок.
Сирарпи посмотрела на них с ужасом:
— Я вас умоляю, не надо. Чемоданы уже уехали...
— Вот, - Андраник вынул из кармана маленькую коробочку и торжественно ее открыл — кольцо.— Это мы сделали с Седраком, всю ночь не спали. Снаружи инициалы бабушки, видите — Н. -В. А это наши святые Арараты1.
Кольцо пошло по рукам.
— Вы сделали великолепное кольцо. И буквы замечательные. Молодцы.
— А разве Арарат зеленый?
— Для каждого армянина Арарат всегда зеленый. Именно для армянина. А какого же цвета бывает надежда? — произнес парон Назарет, уже возвратившийся в пакетом.
Все на мгновение замолкли. Сирарпи увлажнившимся взглядом смотрела на Седрака и Андраника, грубоватых молодых мужчин, почти юношей,— еще накануне она не знала их, не знала, что'они живут на свете.
— Возьми, моя девочка,— доктор Дальян тоже был взволнован.— Можешь надеть себе на палец.— И, повернувшись к парням, сказал: — Молодец, Седрак. Молодец, Андраник.
— Мы свои инициалы тоже написали. С внутренней стороны. Будьте снисходительны,— Андраник виновато улыбнулся.
...Обернувшись в последний раз, Сирарпи увидела сквозь стеклянные двери таможни огромный групповой портрет незнакомых людей. Каждый махал ей рукой, что-то кричал, женщины посылали воздушные поцелуи, дети смотрели наивными ясными глазенками, примолкшие и разом повзрослевшие.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Сюзи ходила взад-вперед по тротуару перед гостиницей. Холодно, подумал Варужан, она замерзла, а они здорово задержались. Сэм и Сюзи то и дело просили остановиться, потому и задержались. Девушка сразу заметила машину, двинулась навстречу. Вышли из машины, Арам улыбнулся девушке:
— Вы наверняка Сюзи.
— Другому быть некому,— Сюзи сняла правую перчатку, но руки не протянула.
— Арам,— представил его Варужан.— А это мои американские брат и сестра.
Первыми подали друг другу руки девушки:
— Сюзи.
— Сюзи. Мужчины рассмеялись.
— Еще раз познакомьтесь,— предложил Варужан,— назовите теперь ваши настоящие имена.
Девушки вполне серьезно еще раз пожали друг другу руки:
— Шушан.
— Сусамбар.
На сей раз и сами они весело рассмеялись.
— Сенекерим Ваганян. Арам дополнил:
— Вернее, Сэм Ширак... Среди нас пятерых я единственный, кто не изменил своему имени.
— Как так? — удивился Варужан.
— А ты разве не Вачаган Ваганян?
— Действительно...— Варужан вдруг посуровел.— Пятеро армян, и четверо из нас перекроили свои имена-фамилии.
Сэм смотрел на окружавшие город, сомкнувшиеся, будто в «коча-ри», горы, покрытые чистейшим снегом. Зимнее небо было голубым-голубым, ни облачка, хотя и солнца не видно. Небо показалось Вару-жану скучным.
— Зайдем в гостиницу,— сказал он.— Умоемся, немножко отдохнем. До села Шушан путь неблизкий.
— На отдых даю вам не более получаса,— предупредила Сюзи,— если вы, конечно, хотите увидеть детей.
— Конечно, хотим, барышня,— сказал Сэм.— Варужан всю дорогу произносил похвалы вашей школе.
— Вы отдыхайте, а я чуть-чуть поброжу, давно тут не был,— сказал Арам.
— Сколько лет?
— Двадцать пять лет шесть месяцев четыре дня. Сюзи Ваганян сначала удивилась, потом рассмеялась.
— Пошли,— сказал Варужан.— Потом побродишь. Дежурная при виде их вскочила, радостно приветствуя Варужана,остальным тоже широко улыбнулась и передала Варужану вместе с ключом толстый пакет. Варужан сразу узнал почерк Егинэ. От глаз Арама не ускользнула внезапная дрожь рук двоюродного брата, и Арам неожиданно пригласил девочек и Сэма в кафе.
— Умираю,— сказал он,— кофе хочу, четыре часа не пил. Ты поднимись наверх, Варужан, приведи все в порядок, а мы минут через пять вернемся.
Варужан с благодарностью посмотрел на Арама и, не сказав ни слова, быстро поднялся по лестнице. Почему Егинэ написала это письмо? Расставаясь в поезде, он ей сказал, когда приедет. Опоздал всего на день. Лестница показалась Варужану нескончаемой, ключ не хотел поворачиваться в замочной скважине — тьфу ты, ведь он всунул в скважину свой ереванский ключ, а хочет, чтобы тот согласился повернуться. Гостиничный ключ в кармане пальто. Нащупал, открыл.
Не взглянул даже на комнаты, старательно прибранные, не взглянул на обеденный стол, где стояла ваза с фруктами и непочатая бутылка «Ахтамара». Нервно ринулся к письменному столу и, не снимая пальто, рухнул в кресло. Вскрыл пакет: лист, сложенный вчетверо, и общая тетрадь.
«Тебе»,— прочел он на чистой стороне листа. Развернул, и взгляд его побежал по первым строкам:
«Наверно, прощай, любимый...»
Прощай? Нашарил под бумагами пачку сигарет, зажег сигарету, дым пополз в глаза, потек горлом в нутро. Следующие строки он читал лихорадочно, спешил — вот-вот придут.
«Я поняла, что должна отсюда уехать, если хочу сохранить свою любовь. Если я ее потеряю, больше мне нечего будет терять, а жить так хочется. Наша ночь в поезде... Я явилась, чтобы родить от тебя ребенка, а теперь не знаю, сохраню ли его. Прости меня, и пусть простит меня этот нерожденный ребенок...»
Ребенок? Варужан протер глаза и, несмотря на то что спешил, во второй и в третий раз перечитал эти строки. Свинцовый кулак правды врезался ему в висок, удар был неожиданным, душа шарахнулась.
«Если я здесь останусь, меня сведет с ума память о наших с тобой ночах. И потом, здесь мою любовь растопчут люди, это произойдет непременно. Потому прощай. Может быть, после всего случившегося я и выйду замуж, хотя бы за того врача, о котором рассказывала тебе. Жизнь есть жизнь. Своего предполагаемого мужа я, ясное дело, любить не буду, но и обманывать не смогу.
Ты тоже научись любить, любимый. Меня ты искать не будешь, я поняла это и спокойна. Если буду необходима тебе, я почувствую и появлюсь — тебя найти не сложно. А ты не ищи меня, не зови. Да нет, ты и не будешь искать, потому что... потому что тебе никто не нужен, любимый...»
Не смог продолжать, смял и пригасил в пепельнице сигарету, вышел на балкон. Когда он успел снять пальто? Заметил это лишь на балконе, но холодный, настоянный на снегу воздух показался Варужану приятным. А зимнее ущелье, утратившее обилие красок, выглядело жалким и ограбленным. Река тоже была какая-то приумолкшая, оскудевшая — воды убыло, и песнь реки пригасилась. Воздух не звенел голосами птиц и самых разноименных насекомых. В расщелинах скал лежал снег, и эта морщинистая белизна очень старила ущелье...
Отчего Варужана так потрясло письмо Егинэ? И здесь, и в Ереване он тысячу раз думал о том, что их отношения не будут иметь продолжения, поддерживать эту связь невозможно — вернется в Ереван к своим делам-заботам, к повседневности, и Егинэ останется в нем как чистейшая книга, прочитанная в юности, как светлая история любви, услышанная из чужих уст, как готовый сюжет, который под пером Чехова или Бунина превратился бы, наверно, в восхитительную новеллу, драму, а может быть, и роман. Еще глядя из окна вагона на исчезнувшую среди пустого перрона женскую фигуру, Варужан мысленно попрощался с ней навсегда. Стало быть, он первый сказал: прощай. Отчего же тогда так потрясло его письмо Егинэ, отчего удар показался таким ошеломляющим и неожиданным?..
Ущелье, лишенное красок, уже и не ущелье вовсе, а длинный кривой гроб, где лежит в предсмертии, на последнем издыхании река... По дороге Варужан думал, что, как только приедет, тут же позвонит Егинэ и, если представится возможность повидаться, не поедет в село к Сюзи. «Прощай, любимый...» Это все та же Егинэ, даже в горчайших словах прощания. Он поймал себя вот на чем: думал, уедет, связь между ними прервется, но при этом Егинэ останется на месте, будет ждать его и, стоит ему приехать, подать голос, кликнуть ее, она тут же появится. Значит...
Раздались шаги.
— Где хозяин дома? — послышался голос Арама.
Молодежь вошла в номер, Сэм Ширак стал разглядывать апартаменты, девочки отправились в ванную.
— Я тут.
— Что-нибудь случилось? — спросил вполголоса Арам. Сэм Ширак заметил бумаги на письменном столе:
— Ты получил неприятное известие?
— Да нет, о чем ты, обычное письмо, прислал один из читателей.
— Такое длинное? Арам пошутил:
— У наших читателей много свободного времени, Варужан еще длиннее письма получает. И потом, твой брат знаменитость, его очень любят, особенно девушки.
— Браво,— сказал Сэм, потом кивнул на комнату:—Шикарный номер. Сколько стоит?
— Семь рублей,— механически, как робот, ответил Варужан.
— Не дорого, даже дешево, очень дешево. То есть шесть — шесть с половиной долларов?
— В Цицернакаберде твой брат, Варужан, знаешь что спросил? Спросил, сколько денег потратили на памятник. Ты знаешь, сколько?
— Не задумывался.
Сэм Ширак попытался оправдаться:
— Это мое восхищение. Мать-Родина столько всего жертвует. Ты должен был понять меня, брат.
— Свози их сам,— шепнул Варужан брату.— Я с вами не поеду.
Кроме письма в пакете лежала толстая общая тетрадь. Полистал — все написано рукой Егинэ. На обложке надпись: «Неотправленные письма». Вспомнил, что Егинэ несколько раз говорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60