.. А из Эфиопии и Англии тоже не приедут.
«Приехать на Родину, а тем более на праздник старшей мамы — моя мечта,— написал Джордж Ваганян из Аддис-Абебы,— но обстоятельства сильнее меня. У меня сейчас трое тяжелобольных.— Джордж — врач, работает в частной клинике.— Один при смерти. Каждую минуту во мне есть необходимость. Вы себе представить не можете, как я соскучился по Еревану, по святому Эчмиадзину, хочу на сей раз с семьей приехать, пусть дети проникнутся Родиной. Даст бог, весной приедем... Поцелуйте за меня святую руку матушки Нунэ».
А от другого брата, из Англии, ни ответа ни привета. Письмо бабушке показывать не стали, чтобы не огорчать заранее. А ведь Тигран и Джордж Ваганяны — единственные отпрыски, оставшиеся от четверых братьев деда Ширака,— их приезд так обрадовал бы старушку. На днях еще раз телеграфировали в Эфиопию. «Попытаемся еще раз,— сказал отец.— Может быть, сдвинутся с места». Телеграмму Арам составлял, попросил, чтобы Джордж дал знать брату — может быть, в адресе ошибка или вообще адрес изменился? «За эти дни настал крупным специалистом по составлению телеграмм»,— усмехнулся про себя Арам.
Зазвонил телефон — звонок междугородный.
Арам схватил трубку:
— Варужан, ты откуда?
— С места ссылки.
Арам удивился.
— Понимаешь, сегодня никак, ну никак приехать не сумею. Наверно, завтра или послезавтра. Сэма и Сюзи ты встреть. Они приезжают?
— Приезжают.
— Займи их как-нибудь один день. Приеду, все расскажу.
— А брат твой из Южной Америки в Нью-Йорк приехал, чтобы тебя встретить.
— Так получилось... Вы с Нуник с ними скорее общий язык найдете... Тут такая неожиданность, приеду, расскажу... Как бабушка?
— Надеется, что хоть на ее День рождения прибудешь. Варужан надолго замолчал.
Раздался стук в дверь.
— Подожди минутку, Варужан.
Вскочил, свернул карту, сунул ее под кровать, расстелил на полу ковер и только потом открыл дверь. Это был отец.
— Я с Варужаном говорю, приедет через два дня. Хочешь с ним поговорить?
— Приедет, поговорим.
Схватил трубку. Ту-ту-ту. Отбой. Разъединили. Ну и к лучшему. Обо все главном уже поговорили.
— Просил встретить его брата и сестру.
— Ну и что такого? Они и тебе брат и сестра.
- На четвертушку.
— Всё-то вы на счетных машинах вычисляете,— засмеялся Тигран Ваганян.
Уже давно Арам не видел отца таким оживленным: глаза блестят,
в руке нет сигареты. Минуты две походил по комнате, потом опустился в кресло. Помолчали.
— Дать тебе сигарету? — предложил Арам.
— А ты что — куришь? Арам засмеялся:
— Берегу на черный день.
— Нет, не хочу,— отказался отец.— Мне есть что рассказать.
Неделю назад в школу явилась авторитетная комиссия. Было решено провести в трех десятых классах проверочные письменные работы по основным предметам.
В этих классах сохранялся порядок, заведенный Тиграном Вага-няном. Новый директор, молодой еще человек, отказался от идеи опять смешивать и делить классы. «Пусть остается все как есть,— сказал он.— Попытка не пытка. Ведь эти ученики и случайно могли оказаться, в одном классе». Учителей новый директор тоже не стал трогать с места. Несколько раз запирался с Тиграном Ваганяном и беседовал с ним часами. Слушал, спорил, возражал, соглашался. «Вы полновластный хозяин в своем классе,— сказал он.— Продолжайте работать, как задумали.— Напомнил Ваганяну его фразу: — Воздух .нашей школы противопоказан талантливым легким... Ваши ведь слова?» — «Мои,— признался Ваганян.— Но меня же обвиняют в подрыве школьных основ...»
До подведения итогов третьей четверти еще целый месяц, а тут вдруг комиссия. Инспектора при больших должностях сами определили темы сочинений, задачи по математике, физике и предложили учителям провести письменные работы в обычном порядке. Все длилось неделю, и неделя эта была сверхнапряженной, сам воздух в школе, казалось, наэлектризовался. Пошли кривотолки, оживились учителя из недовольных, нездоровые настроения передались родителям. Кто-то объявил, что комиссия прибыла по личному распоряжению министра. Новый директор сделался раздражительным. Письменные работы вначале были проверены учителями, выставлены оценки, а потом стопки тетрадей собраны, и члены комиссии заперлись в кабинете директора.
Результаты многих поразили. Комиссия в ряде случаев повысила оценки, выставленные учителями, а ведь ждали обратного. В классе Тиграна Ваганяна, объединившем самых способных учеников, не было ни одного отличника, то есть ни одного такого, у кого по всем предметам были бы пятерки. Это по оценкам преподавателей. А по результатам комиссии трое учеников были объявлены отличниками.
Тигран Ваганян упорствовал: «Я не верю слову «отличник». Как один ученик может в равной степени любить и знать все предметы?» Председатель комиссии недоумевал: «Я вас не понимаю. В таком случае кому давать золотую медаль?» — «Золотую медаль?.. Да во всей Армении золотую медаль имеют право получить один-два ученика в год. Да, не больше одного-двух! Это — исключительное явление, таких учеников должна знать вся республика! В моем классе подобных учеников, увы, нет». Председатель комиссии перечислил фамилии, привел в доказательство письменные работы. «Не спорю,— сказал
Тигран Ваганян,— это хорошие ученики. Но каждый из них силен в одном-двух предметах, и я не хочу, чтобы они тратили свои силы, добиваясь отличных оценок по другим предметам. Могут, разумеется, если хотят, но зачем им расходовать вхолостую энергию своей мысли?.. Вот Араик Минасян... Я знаю, что он ненавидит химию и через несколько месяцев все из нее забудет. Стоит ли ему надрывать свои мозги ради оценки? Если он и станет отличником, только за счет языка и литературы, где у него исключительные способности. А если он вызубрит на пятерку химию, это не принесет пользы ни ему, ни школе».
Особенно большой спор вызвал взгляд Тиграна Ваганяна на «неуды». Он предложил выдавать аттестат зрелости даже при неудовлетворительных оценках. «Что значит «неудовлетворительно»? По-моему, в толковый словарь смотреть незачем. Это значит, учащийся прошел предмет, знает его, но неудовлетворительно, не в достаточной мере. И почему, собственно говоря, человек не имеет права знать химию не в достаточной мере, если он займется в жизни совершенно иным? Подобный аттестат исключит случайность в выборе вуза: с истфаком не вышло, идут на географический, с тем не вышло, есть ветеринарный про запас. А пятерка — это свидетельство капитальных знаний молодого человека по данному предмету...»
Слушали его поначалу с усмешками, потом заинтересовались, задумались. «Говорите, золотая медаль?,. Ее получил, к примеру, Владимир Ульянов, и вся Россия узнала об этой медали. И сколько столетий мы еще будем возвращаться к этому факту...» — «Среднее образование всему основа. Без этой основы ни из кого ничего не получится».— «Среднее?.. Мне иногда кажется, что для некоторых это — корень-то один — усредненность, посредственность. И наши школы — хорошие теплицы по .выращиванию посредственностей. Для их роста мы создали подходящий микроклимат. Уже не выгодно быть талантливым — нет воздуха, нет солнца, ты мешаешь массе, именуемой посредственностью. А вы подумали о том, что таким образом мы лишаемся будущих талантов? Разве мы не должны подумать о народе через двадцать, тридцать, пятьдесят лет?..»
— Это почти победа, да, пап?
— Министр сказал, что хочет повидать этого странного Ваганяна. А что во мне странного?
— Он имел в виду честность...
Отец пропустил мимо ушей лестную для себя фразу сына.
— ...Твоя бабушка часами не выходит из своего «музея». Сын понял, что отец больше не хочет говорить о своих делах.
— Значит, издалека приезжают только Сэм, Сюзи и Сирарпи... Тех, что из Армении приедут, я не считаю.
— Еще раз в Самарканд телеграфируй. Если Врам не приедет...
— Приедет, пап, приедет. Отец ему — и вообще никому — не рассказывал о телефонном
разговоре со своим двоюродным братом Ар гамом. Тяжелый был разговор. Рана, которая не знаешь когда и зарубцуется. «Тигран? —
Аргам Мугнецян попытался весьма спокойно изобразить удивление.— Да-да, кажется, припоминаю, был у меня такой родственник». Отец проглотил обиду, по возможности спокойно сообщил ему о юбилее бабушки Нунэ, пригласил. «Тебя приглашает твоя тетя»,— уточнил Тигран. «Ах, тетя? — Аграм Магнецян задохнулся.— Значит, ты просто играешь роль телефона?»—«Ради матери я готов играть и более унизительную роль».—«Ладно, товарищ бывший директор, будем считать, что долг по отношению к матери ты выполнил, а дальше уж мое дело. Может, я у себя дома надумаю справлять юбилей своей тети...»
— Я ей сказал, что Врам приедет,— якобы по телефону с ним говорил... А сегодня бабушка твоя попросила фотографа привести. Говорит, задумала размножить фотографии «музея». Зачем ей это?
— Я своего приятеля приведу. А потом мы с бабушкой сфотографируемся.
Отец с сыном переглянулись. У обоих в душе одна струна заныла, но оба предпочли мягко улыбнуться. Оба внутренне дрогнули, но подставили друг другу плечо, чтоб не упасть. Переглянулись они, как два друга, спасшиеся после кораблекрушения.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Из окошка «виллиса» Варужан Ширакян в последний раз махнул рукой собравшимся. Сюзи заметила: взмах руки адресовался всем, а взгляд только ей. Грустный, напряженный. Сердце у Сюзи сжалось, волнение комом застряло в горле. «Ты видишь его в последний раз,— сказала она себе,— и уезжает он огорченный, недовольный». Глаза у Варужана какие-то жалкие, смирившиеся — не хотела Сюзи его видеть таким. Когда взгляды их встретились, Варужан не смог ни улыбнуться, ни подольше задержать взгляда. И рука в прощальном жесте была вялая, беспомощная, не поднявшаяся над головой.
Мотор всхрипнул, колеса заскреблись по каменной земле, и, если бы накануне не шел дождь, поднялась бы жуткая пылища. Дорога была крутая, и машина не плавно скатилась, а прямо-таки сорвалась вниз и скрылась. Село находилось на вершине горы, а узкая дорога обвивала горный склон.
И еще раз собственный голос раздался в душе Сюзи: «Варужан Ширакян уезжает, и ты больше никогда его не увидишь». И вдруг что-то ее толкнуло, она сделала несколько инстинктивных шагов вперед, и со стороны могло показаться, что она забыла сказать что-то важное и теперь пытается догнать машину.
— Ты куда, Сюзи?..
Это ее окликнул директор, Ваге Гегамян. И еще она увидела спины: люди расходились по домам.
Она посмотрела на Ваге отсутствующим взглядом, потом отвернулась и быстро пошла по дороге.
— Холодно, простынешь, может, передать тебе через ребят что-нибудь из одежды?
В душе Сюзи царила сумятица, а в голове стоял туман — более густой, чем тот, который вот-вот опустится в ущелье, и от заботливой фразы директора в ее душе не вспорхнул ни один мотылек радости. В селе было по-библейски безмолвно, и у Сюзи вдруг мурашки забегали по спине от присутствия такой тишины. Да, тишина казалась ей одушевленным существом-невидимкой, и она слышала беспокойное биение сердца этого существа. Почудилось, село разом опустело, хотя из него удалился всего один человек, которого вчера еще тут не было и который не имел никакого отношения ни к сельскому шуму, ни к сельской тишине. И все же село внезапно сделалось пустым и бессмысленным. Сюзи свернула с обочины дороги вбок, пошла по камням, среди редких деревьев и кустов. Ноги безошибочно угадывали знаки, подаваемые сердцем, и в конце концов вывели ее к Пику. Пик... Висящий над бездной одинокий утес, с вершины которого как на ладони видна долина. Кое-где меж деревьев, кустов и камней белеет дорога, струящаяся от села книзу, и напоминает она не ленту, а, скорее, странный длинный шрам на каменной спине горы.
Сюзи часто ходила к Пику — когда ей было радостно, когда ей было грустно, но чаще всего когда хотелось уединения, хотелось скрыться от всех. Она здоровалась с Пиком, взбиралась на его вершину, похожую на петушиную голову с каменным клювом, нацеленным в ущелье. Сейчас Сюзи была утомлена, и Пик показался ей недосягаемо высоким. Она села на камень возле условного петушиного хвоста. Сюзи никогда так остро не ощущала физической усталости — села, и мышцы заныли. Она нагнулась, спустила чулки и принялась растирать икры. Тепло рук передавалось ногам, и это было приятно. Есть мгновения, когда физическая усталость — великое благо, ибо заглушает стон души. Интересно, а душа устает?.. Варужан однажды слово «массаж» перевел на армянский как «ласка». «Потрясающий перевод,— сказал он.— Верно?» А в самом деле, какое чисто армянское слово соответствует слову «массаж»?.. Наверно, больше всего душа нуждается в ласке, но чаще ласкают тело... Посмеялась над своими мыслями — молода слишком, чтоб философствовать.
«Виллис» вместе с дорогой то возникал, то исчезал. Сперва напоминал ящерицу с оторванным хвостом, которая осторожно, опасливо скользит по извилистому горному шраму, потом он превратился в темно-зеленую точку с божью коровку величиной и в конце концов исчез — лопнул, как мыльный пузырь, растворился в голубоватой вечерней дымке.:. Стало быть, эта скользящая божья коровка — Варужан, в этом мыльном пузыре — Варужан.
Да, наверно, и впрямь свиделись в последний раз, хотя Варужан и пообещал привезти в село американских брата и сестру И даже условились о конкретном дне. Что может прийтись по вкусу американцам в этом богом забытом селе? Привезет? Да нет, простая учтивость, подслащенная прощальная пилюля, и все-таки ты молодец, В'аружан Ширакян, так до конца и не вышел из рамок благопристойности. Это замечательно. Таким она его и запомнит: слабая улыбка на лице, глаза смотрят в неопределенную точку, и сигареты, сигареты, одна за другой. «Вы можете работать при каком-нибудь памятнике вечным огнем»,— пошутила она. Но шутка не развеяла его грусти, да он ее как
будто и не слышал. Какой дьявол в нее вселился, зачем она обрушила на него мутный словесный поток, да еще после таких чудесных часов в школе, когда влюбленно слушала его, ловила каждое слово? Ведь он мог отозваться ответами-стрелами, тут же отфутболить назад ее пули-слова, даже свинцовые... Минут двадцать — двадцать пять назад они еще были вместе, а сейчас Варужан сделался воспоминанием — недостижимым, прошлым.
«Проходящий день — страна, в которую мы больше никогда не возвратимся». Это строчка Варужана. Она вдруг подумала, что образ очень неожиданный, но все же точный, и родился, видимо, из утрат, сожаления, разочарования. Возненавидела себя — недавний словесный поток показался ей несправедливым и наглым. Сюзи была сейчас пустым — с вырванным языком — колоколом, вобравшим в себя эхо тех несправедливых наглых слов. Зачем и по какому праву вкусила она горькое наслаждение злости? Может быть, это было старанием напомнить Варужану о близости бездны и сама она стояла над пропастью во ржи, чтобы предупредить, спасти Варужана? Или, может, она отыгралась на нем за свою искалеченную жизнь? И что это был за тон инквизиторши и пророчицы! И сделался противен собственный образ, увиденный вдруг яснее ясного, и захотелось заткнуть уши, не впустить в них металлический звон своего голоса. Варужан просто пощадил ее, потому что есть у него огорчения побольше этих. Может, хотелось ему отвести с ней душу, для того и приехал в это забытое богом и людьми человечье гнездо. Но она не угомонилась, нет — палец на курок и давай стрелять, все до последнего патрона. А Варужан уехал с грузом ее слов на сердце. Стало быть, ты, Сюзи-Шушан Манукян, как выясняется, оказалась в силах распахнуть запертые двери истин? Так отвори и для себя дверь, что ж ты колотишься о стены, когда во всех стенах есть двери?.. Ты нашла удобнейшего обвиняемого, чтобы свою изломанную судьбу взвалить на его плечи, свалить все с больной головы на здоровую. «Почему ты не позвонил?» Предположим, позвонил бы — и что бы изменилось? Что мог доказать Варужан Ширакян? Сама-то ты не сумела даже в сопляке разобраться — пошла, отдалась: пожалте, получите в подарок мою невинность. Ты ведь совершенно не любила его — зачем тебе нужно было это? А того, второго, зачем отвергла? Не отвергла бы, и жизнь теперь у тебя была бы совершенно иная. А?.. И вновь та картина возникла перед ее глазами в омерзительных подробностях: широко раскрытые, с похотливым красноватым блеском глаза, запотевшая бутылка шампанского, ожидающая, когда ее откроют, желтоватый'' ядовитый свет бра, мягкая музыка, доносящаяся из соседней комнаты. Скотина, и это предусмотрел, подобным типам надо запретить слушать музыку... Вдруг сделалось жалко себя, захотелось расплакаться^— будто уселась и сидит на собственном надгробье. Между безнадежностью и надеждой лежит страна, именуемая дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
«Приехать на Родину, а тем более на праздник старшей мамы — моя мечта,— написал Джордж Ваганян из Аддис-Абебы,— но обстоятельства сильнее меня. У меня сейчас трое тяжелобольных.— Джордж — врач, работает в частной клинике.— Один при смерти. Каждую минуту во мне есть необходимость. Вы себе представить не можете, как я соскучился по Еревану, по святому Эчмиадзину, хочу на сей раз с семьей приехать, пусть дети проникнутся Родиной. Даст бог, весной приедем... Поцелуйте за меня святую руку матушки Нунэ».
А от другого брата, из Англии, ни ответа ни привета. Письмо бабушке показывать не стали, чтобы не огорчать заранее. А ведь Тигран и Джордж Ваганяны — единственные отпрыски, оставшиеся от четверых братьев деда Ширака,— их приезд так обрадовал бы старушку. На днях еще раз телеграфировали в Эфиопию. «Попытаемся еще раз,— сказал отец.— Может быть, сдвинутся с места». Телеграмму Арам составлял, попросил, чтобы Джордж дал знать брату — может быть, в адресе ошибка или вообще адрес изменился? «За эти дни настал крупным специалистом по составлению телеграмм»,— усмехнулся про себя Арам.
Зазвонил телефон — звонок междугородный.
Арам схватил трубку:
— Варужан, ты откуда?
— С места ссылки.
Арам удивился.
— Понимаешь, сегодня никак, ну никак приехать не сумею. Наверно, завтра или послезавтра. Сэма и Сюзи ты встреть. Они приезжают?
— Приезжают.
— Займи их как-нибудь один день. Приеду, все расскажу.
— А брат твой из Южной Америки в Нью-Йорк приехал, чтобы тебя встретить.
— Так получилось... Вы с Нуник с ними скорее общий язык найдете... Тут такая неожиданность, приеду, расскажу... Как бабушка?
— Надеется, что хоть на ее День рождения прибудешь. Варужан надолго замолчал.
Раздался стук в дверь.
— Подожди минутку, Варужан.
Вскочил, свернул карту, сунул ее под кровать, расстелил на полу ковер и только потом открыл дверь. Это был отец.
— Я с Варужаном говорю, приедет через два дня. Хочешь с ним поговорить?
— Приедет, поговорим.
Схватил трубку. Ту-ту-ту. Отбой. Разъединили. Ну и к лучшему. Обо все главном уже поговорили.
— Просил встретить его брата и сестру.
— Ну и что такого? Они и тебе брат и сестра.
- На четвертушку.
— Всё-то вы на счетных машинах вычисляете,— засмеялся Тигран Ваганян.
Уже давно Арам не видел отца таким оживленным: глаза блестят,
в руке нет сигареты. Минуты две походил по комнате, потом опустился в кресло. Помолчали.
— Дать тебе сигарету? — предложил Арам.
— А ты что — куришь? Арам засмеялся:
— Берегу на черный день.
— Нет, не хочу,— отказался отец.— Мне есть что рассказать.
Неделю назад в школу явилась авторитетная комиссия. Было решено провести в трех десятых классах проверочные письменные работы по основным предметам.
В этих классах сохранялся порядок, заведенный Тиграном Вага-няном. Новый директор, молодой еще человек, отказался от идеи опять смешивать и делить классы. «Пусть остается все как есть,— сказал он.— Попытка не пытка. Ведь эти ученики и случайно могли оказаться, в одном классе». Учителей новый директор тоже не стал трогать с места. Несколько раз запирался с Тиграном Ваганяном и беседовал с ним часами. Слушал, спорил, возражал, соглашался. «Вы полновластный хозяин в своем классе,— сказал он.— Продолжайте работать, как задумали.— Напомнил Ваганяну его фразу: — Воздух .нашей школы противопоказан талантливым легким... Ваши ведь слова?» — «Мои,— признался Ваганян.— Но меня же обвиняют в подрыве школьных основ...»
До подведения итогов третьей четверти еще целый месяц, а тут вдруг комиссия. Инспектора при больших должностях сами определили темы сочинений, задачи по математике, физике и предложили учителям провести письменные работы в обычном порядке. Все длилось неделю, и неделя эта была сверхнапряженной, сам воздух в школе, казалось, наэлектризовался. Пошли кривотолки, оживились учителя из недовольных, нездоровые настроения передались родителям. Кто-то объявил, что комиссия прибыла по личному распоряжению министра. Новый директор сделался раздражительным. Письменные работы вначале были проверены учителями, выставлены оценки, а потом стопки тетрадей собраны, и члены комиссии заперлись в кабинете директора.
Результаты многих поразили. Комиссия в ряде случаев повысила оценки, выставленные учителями, а ведь ждали обратного. В классе Тиграна Ваганяна, объединившем самых способных учеников, не было ни одного отличника, то есть ни одного такого, у кого по всем предметам были бы пятерки. Это по оценкам преподавателей. А по результатам комиссии трое учеников были объявлены отличниками.
Тигран Ваганян упорствовал: «Я не верю слову «отличник». Как один ученик может в равной степени любить и знать все предметы?» Председатель комиссии недоумевал: «Я вас не понимаю. В таком случае кому давать золотую медаль?» — «Золотую медаль?.. Да во всей Армении золотую медаль имеют право получить один-два ученика в год. Да, не больше одного-двух! Это — исключительное явление, таких учеников должна знать вся республика! В моем классе подобных учеников, увы, нет». Председатель комиссии перечислил фамилии, привел в доказательство письменные работы. «Не спорю,— сказал
Тигран Ваганян,— это хорошие ученики. Но каждый из них силен в одном-двух предметах, и я не хочу, чтобы они тратили свои силы, добиваясь отличных оценок по другим предметам. Могут, разумеется, если хотят, но зачем им расходовать вхолостую энергию своей мысли?.. Вот Араик Минасян... Я знаю, что он ненавидит химию и через несколько месяцев все из нее забудет. Стоит ли ему надрывать свои мозги ради оценки? Если он и станет отличником, только за счет языка и литературы, где у него исключительные способности. А если он вызубрит на пятерку химию, это не принесет пользы ни ему, ни школе».
Особенно большой спор вызвал взгляд Тиграна Ваганяна на «неуды». Он предложил выдавать аттестат зрелости даже при неудовлетворительных оценках. «Что значит «неудовлетворительно»? По-моему, в толковый словарь смотреть незачем. Это значит, учащийся прошел предмет, знает его, но неудовлетворительно, не в достаточной мере. И почему, собственно говоря, человек не имеет права знать химию не в достаточной мере, если он займется в жизни совершенно иным? Подобный аттестат исключит случайность в выборе вуза: с истфаком не вышло, идут на географический, с тем не вышло, есть ветеринарный про запас. А пятерка — это свидетельство капитальных знаний молодого человека по данному предмету...»
Слушали его поначалу с усмешками, потом заинтересовались, задумались. «Говорите, золотая медаль?,. Ее получил, к примеру, Владимир Ульянов, и вся Россия узнала об этой медали. И сколько столетий мы еще будем возвращаться к этому факту...» — «Среднее образование всему основа. Без этой основы ни из кого ничего не получится».— «Среднее?.. Мне иногда кажется, что для некоторых это — корень-то один — усредненность, посредственность. И наши школы — хорошие теплицы по .выращиванию посредственностей. Для их роста мы создали подходящий микроклимат. Уже не выгодно быть талантливым — нет воздуха, нет солнца, ты мешаешь массе, именуемой посредственностью. А вы подумали о том, что таким образом мы лишаемся будущих талантов? Разве мы не должны подумать о народе через двадцать, тридцать, пятьдесят лет?..»
— Это почти победа, да, пап?
— Министр сказал, что хочет повидать этого странного Ваганяна. А что во мне странного?
— Он имел в виду честность...
Отец пропустил мимо ушей лестную для себя фразу сына.
— ...Твоя бабушка часами не выходит из своего «музея». Сын понял, что отец больше не хочет говорить о своих делах.
— Значит, издалека приезжают только Сэм, Сюзи и Сирарпи... Тех, что из Армении приедут, я не считаю.
— Еще раз в Самарканд телеграфируй. Если Врам не приедет...
— Приедет, пап, приедет. Отец ему — и вообще никому — не рассказывал о телефонном
разговоре со своим двоюродным братом Ар гамом. Тяжелый был разговор. Рана, которая не знаешь когда и зарубцуется. «Тигран? —
Аргам Мугнецян попытался весьма спокойно изобразить удивление.— Да-да, кажется, припоминаю, был у меня такой родственник». Отец проглотил обиду, по возможности спокойно сообщил ему о юбилее бабушки Нунэ, пригласил. «Тебя приглашает твоя тетя»,— уточнил Тигран. «Ах, тетя? — Аграм Магнецян задохнулся.— Значит, ты просто играешь роль телефона?»—«Ради матери я готов играть и более унизительную роль».—«Ладно, товарищ бывший директор, будем считать, что долг по отношению к матери ты выполнил, а дальше уж мое дело. Может, я у себя дома надумаю справлять юбилей своей тети...»
— Я ей сказал, что Врам приедет,— якобы по телефону с ним говорил... А сегодня бабушка твоя попросила фотографа привести. Говорит, задумала размножить фотографии «музея». Зачем ей это?
— Я своего приятеля приведу. А потом мы с бабушкой сфотографируемся.
Отец с сыном переглянулись. У обоих в душе одна струна заныла, но оба предпочли мягко улыбнуться. Оба внутренне дрогнули, но подставили друг другу плечо, чтоб не упасть. Переглянулись они, как два друга, спасшиеся после кораблекрушения.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Из окошка «виллиса» Варужан Ширакян в последний раз махнул рукой собравшимся. Сюзи заметила: взмах руки адресовался всем, а взгляд только ей. Грустный, напряженный. Сердце у Сюзи сжалось, волнение комом застряло в горле. «Ты видишь его в последний раз,— сказала она себе,— и уезжает он огорченный, недовольный». Глаза у Варужана какие-то жалкие, смирившиеся — не хотела Сюзи его видеть таким. Когда взгляды их встретились, Варужан не смог ни улыбнуться, ни подольше задержать взгляда. И рука в прощальном жесте была вялая, беспомощная, не поднявшаяся над головой.
Мотор всхрипнул, колеса заскреблись по каменной земле, и, если бы накануне не шел дождь, поднялась бы жуткая пылища. Дорога была крутая, и машина не плавно скатилась, а прямо-таки сорвалась вниз и скрылась. Село находилось на вершине горы, а узкая дорога обвивала горный склон.
И еще раз собственный голос раздался в душе Сюзи: «Варужан Ширакян уезжает, и ты больше никогда его не увидишь». И вдруг что-то ее толкнуло, она сделала несколько инстинктивных шагов вперед, и со стороны могло показаться, что она забыла сказать что-то важное и теперь пытается догнать машину.
— Ты куда, Сюзи?..
Это ее окликнул директор, Ваге Гегамян. И еще она увидела спины: люди расходились по домам.
Она посмотрела на Ваге отсутствующим взглядом, потом отвернулась и быстро пошла по дороге.
— Холодно, простынешь, может, передать тебе через ребят что-нибудь из одежды?
В душе Сюзи царила сумятица, а в голове стоял туман — более густой, чем тот, который вот-вот опустится в ущелье, и от заботливой фразы директора в ее душе не вспорхнул ни один мотылек радости. В селе было по-библейски безмолвно, и у Сюзи вдруг мурашки забегали по спине от присутствия такой тишины. Да, тишина казалась ей одушевленным существом-невидимкой, и она слышала беспокойное биение сердца этого существа. Почудилось, село разом опустело, хотя из него удалился всего один человек, которого вчера еще тут не было и который не имел никакого отношения ни к сельскому шуму, ни к сельской тишине. И все же село внезапно сделалось пустым и бессмысленным. Сюзи свернула с обочины дороги вбок, пошла по камням, среди редких деревьев и кустов. Ноги безошибочно угадывали знаки, подаваемые сердцем, и в конце концов вывели ее к Пику. Пик... Висящий над бездной одинокий утес, с вершины которого как на ладони видна долина. Кое-где меж деревьев, кустов и камней белеет дорога, струящаяся от села книзу, и напоминает она не ленту, а, скорее, странный длинный шрам на каменной спине горы.
Сюзи часто ходила к Пику — когда ей было радостно, когда ей было грустно, но чаще всего когда хотелось уединения, хотелось скрыться от всех. Она здоровалась с Пиком, взбиралась на его вершину, похожую на петушиную голову с каменным клювом, нацеленным в ущелье. Сейчас Сюзи была утомлена, и Пик показался ей недосягаемо высоким. Она села на камень возле условного петушиного хвоста. Сюзи никогда так остро не ощущала физической усталости — села, и мышцы заныли. Она нагнулась, спустила чулки и принялась растирать икры. Тепло рук передавалось ногам, и это было приятно. Есть мгновения, когда физическая усталость — великое благо, ибо заглушает стон души. Интересно, а душа устает?.. Варужан однажды слово «массаж» перевел на армянский как «ласка». «Потрясающий перевод,— сказал он.— Верно?» А в самом деле, какое чисто армянское слово соответствует слову «массаж»?.. Наверно, больше всего душа нуждается в ласке, но чаще ласкают тело... Посмеялась над своими мыслями — молода слишком, чтоб философствовать.
«Виллис» вместе с дорогой то возникал, то исчезал. Сперва напоминал ящерицу с оторванным хвостом, которая осторожно, опасливо скользит по извилистому горному шраму, потом он превратился в темно-зеленую точку с божью коровку величиной и в конце концов исчез — лопнул, как мыльный пузырь, растворился в голубоватой вечерней дымке.:. Стало быть, эта скользящая божья коровка — Варужан, в этом мыльном пузыре — Варужан.
Да, наверно, и впрямь свиделись в последний раз, хотя Варужан и пообещал привезти в село американских брата и сестру И даже условились о конкретном дне. Что может прийтись по вкусу американцам в этом богом забытом селе? Привезет? Да нет, простая учтивость, подслащенная прощальная пилюля, и все-таки ты молодец, В'аружан Ширакян, так до конца и не вышел из рамок благопристойности. Это замечательно. Таким она его и запомнит: слабая улыбка на лице, глаза смотрят в неопределенную точку, и сигареты, сигареты, одна за другой. «Вы можете работать при каком-нибудь памятнике вечным огнем»,— пошутила она. Но шутка не развеяла его грусти, да он ее как
будто и не слышал. Какой дьявол в нее вселился, зачем она обрушила на него мутный словесный поток, да еще после таких чудесных часов в школе, когда влюбленно слушала его, ловила каждое слово? Ведь он мог отозваться ответами-стрелами, тут же отфутболить назад ее пули-слова, даже свинцовые... Минут двадцать — двадцать пять назад они еще были вместе, а сейчас Варужан сделался воспоминанием — недостижимым, прошлым.
«Проходящий день — страна, в которую мы больше никогда не возвратимся». Это строчка Варужана. Она вдруг подумала, что образ очень неожиданный, но все же точный, и родился, видимо, из утрат, сожаления, разочарования. Возненавидела себя — недавний словесный поток показался ей несправедливым и наглым. Сюзи была сейчас пустым — с вырванным языком — колоколом, вобравшим в себя эхо тех несправедливых наглых слов. Зачем и по какому праву вкусила она горькое наслаждение злости? Может быть, это было старанием напомнить Варужану о близости бездны и сама она стояла над пропастью во ржи, чтобы предупредить, спасти Варужана? Или, может, она отыгралась на нем за свою искалеченную жизнь? И что это был за тон инквизиторши и пророчицы! И сделался противен собственный образ, увиденный вдруг яснее ясного, и захотелось заткнуть уши, не впустить в них металлический звон своего голоса. Варужан просто пощадил ее, потому что есть у него огорчения побольше этих. Может, хотелось ему отвести с ней душу, для того и приехал в это забытое богом и людьми человечье гнездо. Но она не угомонилась, нет — палец на курок и давай стрелять, все до последнего патрона. А Варужан уехал с грузом ее слов на сердце. Стало быть, ты, Сюзи-Шушан Манукян, как выясняется, оказалась в силах распахнуть запертые двери истин? Так отвори и для себя дверь, что ж ты колотишься о стены, когда во всех стенах есть двери?.. Ты нашла удобнейшего обвиняемого, чтобы свою изломанную судьбу взвалить на его плечи, свалить все с больной головы на здоровую. «Почему ты не позвонил?» Предположим, позвонил бы — и что бы изменилось? Что мог доказать Варужан Ширакян? Сама-то ты не сумела даже в сопляке разобраться — пошла, отдалась: пожалте, получите в подарок мою невинность. Ты ведь совершенно не любила его — зачем тебе нужно было это? А того, второго, зачем отвергла? Не отвергла бы, и жизнь теперь у тебя была бы совершенно иная. А?.. И вновь та картина возникла перед ее глазами в омерзительных подробностях: широко раскрытые, с похотливым красноватым блеском глаза, запотевшая бутылка шампанского, ожидающая, когда ее откроют, желтоватый'' ядовитый свет бра, мягкая музыка, доносящаяся из соседней комнаты. Скотина, и это предусмотрел, подобным типам надо запретить слушать музыку... Вдруг сделалось жалко себя, захотелось расплакаться^— будто уселась и сидит на собственном надгробье. Между безнадежностью и надеждой лежит страна, именуемая дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60