Вышли. Чаша терпения была полна воды, бассейн был полон воды, а Давид, словно только что заметив подошедших, смотрел теперь на них.
— Здравствуй, Давид.
— Ты знакомого увидала? — оглянулась Сюзи.
— Она с памятником поздоровалась,— объяснил Арам.— Ищет себе такого парня, как Давид.
— Ого! — хитро улыбнулась Сюзи.— Хвалю твой вкус.— А потом пристально, серьезно вгляделась в медные глаза памятника — почудилось, конь вот-вот пролетит-просвистит над ее головой, и всадник словно ожил: заиграли мышцы лица, рук.— Здравствуй, Армения,— прошептала Сюзи.— Надеюсь, у тебя все в порядке?..
— И что — эта чаша наполняет целый бассейн?..
— Да, Сэм, эта чаша терпения. Когда она переполняется, переворачивается. Ты ведь знаешь, мы брались за меч только тогда, когда чаша терпения переполнялась.— И посмотрел на часы: — А теперь переполнилась чаша бабушкиного терпения, поехали.
Опять сели в машину — впереди Сюзи, сзади Сэм и Нуник. Несколько минут ехали молча — следовало осмыслить первые впечатления. Арам размышлял о сюрпризах судьбы — вот они, дети его дяди; двадцать семь лет жил, не зная их, мог бы так жить и дальше, однако встретились, и теперь уж до конца они ему будут братом и сестрой.
— Это Октябрьский проспект,— сказал Арам.— Ведет прямиком к нашей главной площади. С нее мы свернем налево, проедем по мосту Победы, а там уже минут семь до дому.
— Арам, брат, могу я тебя об одном попросить...
— Конечно, Сэм.
— Сначала поедем в Цицернакаберд.
— Бабушка беспокоиться будет, Сэм. Знаешь, как она ждет?..
— Она поймет. Мы обет дали: как только прибудем в Ереван, первым делом отправляемся в Цицернакаберд. Я прошу тебя...
Арам повернулся, посмотрел на незнакомого парня, сидящего возле сестры, который оказался его и ее братом. Перехватил взгляд Нуник, который говорил: не отказывай ему.
— Ну ладно, хотя... Нуник быстро сказала:
— Остановись у ближайшей телефонной будки, я позвоню, скажу, что приехали.
- Хорошо.
Тротуары улицы Баграмяна были покрыты длинной и пестрой ковровой дорожкой из осенних листьев, оголенные ветви деревьев подрагивали от ветра, стоял холодный предзимний вечер, но люди шагали неспешно, и воздух звенел от их голосов.
— Какая красивая осень,— сказала Сюзи.— А это все армяне?.. Арам и Нуник рассмеялись.
— Остановлю машину, спроси. Сюзи обиделась:
— Ты надо мной смеешься?
— Арарат! — вдруг закричал Сэм Ширак.— Сюзи, Арарат!.. Арарат, словно прятавшийся от них раньше, теперь вынырнул
из-за многоэтажных домов, а за ним, казалось, полыхал пожар, и гора бежала от огня к Еревану. Потрясающий закат — синяя гора на оранжевом фоне.
— Здравствуй, Арарат,— прошептала Сюзи.
— Из поезда мы его не видели,— сказал Сэм.— С утра был туман. Когда он успел рассеяться? Мы уже всем в купе надоели: где Арарат? Один пассажир даже уколол нас: Арарат всегда на своем месте, это вы из страны в страну кочуете. Честно говоря, я очень обиделся, но... Сюзи, какое чудо!..
Колоннада высотных домов вновь скрыла гору, Сюзи и Сэм разочарованно переглянулись. Нашли наконец Арарат и тут же его потеряли. Арам засмеялся:
— Арарат всегда на своем месте. Из Цицернакаберда он будет лучше всего виден. Если свернуть направо, там улица Комитаса, квартал Нового Арабкира. Не квартал, а целый город!
Киевская улица была вся запружена машинами и напоминала реку в половодье, несшую машины на своих волнах.
— Поосторожнее веди, Арам...
— Слушаюсь и повинуюсь, сестренка. Скоро в нашем городе машины вытеснят людей.
— Сколько авто! Как в Америке! Да, Сэм? Подъехали к Цицернакаберду. Арам велел:
— Сидите. Я сейчас.
Подошел к дежурному милиционеру, поздоровался и завел с ним разговор. Милиционер отдал честь, стал его внимательно слушать, потом что-то возразил, придирчиво осмотрел машину. Тогда Арам достал из кармана какую-то бумагу, протянул милиционеру.
— Что он говорит полицейскому? — спросил Сэм.
— Не знаю.
— Полицейский тоже армянин? — спросила Сюзи. Нуник опять громко рассмеялась.
— Может быть, он совершил нарушение? — не мог успокоиться Сэм.— Я выйду, объясню, что мы гости из Америки, он уважит...
— Он сам все объяснит, Сэм.
Арам в конце концов вернулся, сел за руль.
— Поехали.
— За сколько рублей ты от него избавился? — поинтересовался Сэм.
Арам сначала удивился, потом до него дошло, о чем речь, и он засмеялся:
—Я просто попросил, чтобы он позволил подъехать к памятнику на машине. Пешком далеко, полчаса уйдет, бабушку жалко. А здесь положено пешком подниматься — видите, люди идут?.. Мы подъедем с другой стороны.
— И полицейский разрешил подъехать на авто?
— Я сказал, что в машине мои брат и сестра из спюрка.
— Видишь, Сэм,— повернулась к брату Сюзи,— в Армении даже полицейские уважают спюрк, а господин Тучян говорит...
— Оставь в покое господина Тучяна... Говорят, одного ереванца спросили, может ли он показать на карте спюрк, он ответил: это рядом с Египтом.
— Что ж, есть тут и такие. А в спюрке... Варужан в одном училище просил назвать армянские столицы от древности до наших дней, так там даже Еревана не вспомнили...
— Ты полицейскому должен был сказать, что мы из Америки.
— Я сказал, что бабушка с нетерпением ждет своих пропавших внуков.
Сэм минутку помолчал, потом спросил с ухмылкой подозрения:
— Что ты ему дал? Деньги? И за сколько ты получил право... Арам ответил снисходительно:
— Я дал ему пригласительный билет на юбилей бабушки, — Значит, он твой знакомый?
— Да нет, какой знакомый... Я рассказал, откуда вы приехали, сколько километров одолели, он был растроган, я его и пригласил.
— Придет?
— Может, возьмет и придет. Тогда сам и спросишь, сколько рублей я ему дал.
— Какие вы тут чувствительные, сразу обиделся.
— А сколько ты нас, тутошних, видел?
— Брата своего...
— И в поезде много здешних армян было,— вставила Сюзи.— За два дня не позволили нам ни копейки потратить.
— Да, видно, очень обидчивые армяне вам попались.
Справа от дороги, внизу, были виноградники, а вдали виднелись жилые массивы.
— Это Новая Себастия,— сказал Арам.— Домой мы будем ходить по себастийской улице. Там школа имени Варужана, памятник.
— Даниэла Варужана?
— Конечно, Даниэла,— засмеялся Арам.— Школы имени Варужана Ширакяна нет. Пока нет.
— Но будет! — сказала Нуник.
Брат с сестрой переглянулись, польщенно улыбнувшись.
— Брат, говорят, известный писатель,— заметил Сэм.— Но я, честно говоря, половины в его книгах не понимаю.— Потом вернулся к сестре: — Здешние писатели зарабатывают большие деньги.
— Не то что в спюрке,— скривилась Сюзи.— Здешние писатели и учителя не зависят от торговцев.
— А ты книги брата читала, Сюзи? Сюзи виновато взглянула на Арама:
:— Я... я по-армянски мало говорю, больше понимаю, чем говорю, я читать-писать не знаю. По буквам читаю. Я в американский колледж ходила и в Нью-Йорке, и в Байресе.
— Ничего, на английский или на испанский переведут его, прочтешь... Ну, вот мы и приехали.
Памятник вырисовывался на темно-синем фоне Арарата, и гора походила теперь на грозного стража, охраняющего памятник.
У огня, под наклоненными вовнутрь каменными плитами, брат и сестра встали на колени.
— Молятся,— зашептала Нуник на ухо Араму.— Как интересно...
— Тсс! — цыкнул на нее Арам.
Между наклоненными плитами виднелось объятое полыхающим закатом небо, музыка «Свят-свят», вырывавшаяся, казалось, с языками пламени из-под самой земли, так разволновала Арама, словно он пришел сюда впервые. Нуник — ну и молодчина — где и когда успела раздобыть она гвоздики? — аккуратно раскладывала их на холодном граните, вокруг яростно рвущегося пламени.
— Это незабываемый для меня день,— сказал Сэм Ширак.— Спасибо, что не отказал...
Сюзи достала из сумочки несколько свечей.
— Могу я здесь зажечь? Мама просила. Думаю, ничего плохого нет...
Арам только грустно улыбнулся. Как объяснить ей, что памятник этот сам — вечная свеча, неопалимая купина, горящая для двух миллионов душ? Юная армянка, преклонившая колени, не знающая толком своего алфавита, едва отпившая пару капель из могучего источника истории своего народа, хочет свет своей свечки присовокупить к вечному костру памятника.
— Спроси у Арарата, Сюзи.
— Спросила, он разрешил...
Тоненькие желтые свечки выглядели трогательно в соседстве с язы- ками пламени Вечного огня, и Арам подумал, что этот огонь — сумма миллионов горящих свечей. И вдруг мысленно увидел возле себя Энис-бея. Что тот почувствовал здесь, возле Вечного огня, какие мысли одолевали его, что сказал он сам себе?..
Когда отошли от памятника, Сэм Ширак оглянулся, смерил взглядом базальтовые плиты, будто совершая в уме какие-то подсчеты, и вдруг спросил:
— Сколько денег потратили вы на это?
Арам недоуменно посмотрел на него и ничего не ответил. Сэма привел в некоторое замешательство его пристальный взгляд, и он не стал повторять своего вопроса.
Молча сели в машину, и каждый предался своим мыслям.
— Когда-нибудь еще раз приедем в Цицернакаберд,— сказала Сюзи.
Возле школы имени Даниэла Варужана Арам слегка притормозил, брат с сестрой посмотрели на поэта в бронзе, и Сюзи сказала:
— Большой колледж.
— Это все Новая Себастия,— повел Арам рукой.— А наш дом — начало Новой Киликии.
И тут Сэм Ширак взорвался — будто вылетела из горла пробка,
и полилась шипучая пена.
— Новый, новый!.. Тебе не кажется, что вы спасаете только карту Западной Армении! Новый Арабкир, Новый Харберд2, Новая Себастия3, Новая Киликия4!.. А старые, наши?.. Вашей маленькой карты хватит на все?..
— Ты недоволен?
— Недоволен. Эти «новый, новый, новый» заставляют нас забыть наши требования. Вы в какой-то мере удовлетворены: все наше — и Арабкир, и Аманос, и Киликия...
Арам постарался выглядеть спокойным:
— Новый Арабкир... Это означает, что был и старый.
— Ты, конечно, можешь думать как хочешь, но... это похоже на капитуляцию.
Арам покосился на него:
— Храбрец ты, видать, брат моего брата. Могу я тебе по-братски высказать одну идею?
— Пожалуйста.
— Убеди своих и сам первый подай пример: снимитесь с места и переезжайте в Западную Армению — в настоящий Арабкир, настоящий Харберд, настоящий Сасун. Думаю, турецкое правительство, если его хорошенько попросить или подкупить, вам это позволит. Живите там, размножайтесь, боритесь. Кстати, и Энис-бей предлагает то же
самое.
— Кто такой Энис-бей?..
— Молодой турецкий врач, неделю назад он гостил у меня в Ереване.
— У тебя?..
— Если в Байресе или Нью-Йорке в твой магазин зайдет покупатель-турок, ты что, не продашь ему ковер?
Тут вмешалась Сюзи:
— Еще как продаст! И кофе угостит, и виски, напомнит, что они земляки, про детей расспросит...
— Это торговля,— резко оборвал ее Сэм.
— Так вот этот турецкий врач и в Цицернакаберде побывал и в нашем доме, и бабушке руку поцеловал... Если хочешь, я дам тебе почитать дедушкину тетрадь. Ведь это и твой дед. А сейчас давайте говорить о другом. Доехали, надеюсь, хорошо?
— Очень устали, но, в общем, хорошо.
— И в Афинах по пути побывали?
— Да, решили чуть-чуть задержаться, раз уже представился случай. Честно говоря, у меня там кое-какие дела были. Я заходил в ковровые магазины, а сестренка любовалась мраморными мужчинами.
— Сестренке твоей замуж пора, хотя живые мужчины опаснее мраморных.
Сюзи робко улыбнулась.
— Да,— сказал Сэм.— Скоро она выйдет замуж, хотя...— и замолчал.
— А за кого?
— За учителя,— в голосе Сэма прозвучала откровенная усмешка.— Бейрутский беженец. Голый-босый.
Тут Сюзи набросилась на него:
— Не смеешь об этом говорить! Это я решаю!
— Да, конечно, сестренка, мы ведь живем в свободной стране. Арам не в силах был оторвать взгляда от Арарата — двигались к горе, а гора, казалось, незаметно отступала, и расстояние до нее не уменьшалось. Вся она являла собой величие и безмятежность. А Сэм Ширак уже начинал раздражать Арама.
— Ты ведь хотел бы жить в Западной Армении, если... если позволит турецкое правительство?
— Как то есть?..
— То есть как бросить ковровый магазин в Байресе или Нью-Йорке, виллу на берегу океана, возможность летать туда-сюда на «боинге» и попасть в забытое богом захолустье, скажем, на Ван?..
— Не надо, брат... Так мы далеко зайдем.
— Вот мы и доехали до Новой Киликии. А это наш дом. Бабушка Нунэ, Тигран Ваганян, Ерануи, соседи с ребятишками —
все давно уже дожидались их у ворот и теперь со всех сторон обступили машину.
— Старшая мама! — закричала Сюзи.— Старшая мама!
— Приехали мои детки, приехали...
Арам еще не успел открыть дверь машины, а бабушка уже целовала Сюзи через стекло. У Арама к глазам подступили слезы.
— Подожди, старшая мама,— плакала Сюзи.— Подожди, я открою дверь.
Сэм, который умудрился уже выйти из машины, обнял бабушку сзади, а самого его обнял дядя, Тигран Ваганян.
— Это мой папа,— сказал Сэму Арам,— твой дядя, знакомься... За домами Новой Киликии виднелся снежный колокол Большого
Арарата. А Малый не был виден.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
— А вот и наш дорогой гость.
Андраник Симонян легонько подтолкнул вперед Варужана Ширакя-на. Стены просторной гостиной были оклеены обоями. «Красивые
обои,— подумал Варужан, но, взглянув на потолок и обнаружив там гипсовую лепнину, которая, казалось, вот-вот шлепнется на пол, заключил: — Провинция остается провинцией...» Посреди гостиной стоял овальный стол, уже нагруженный бессчетным количеством тарелок и бутылок. Варужану почудилось, что он слышит стон утомленных ног обеденного стола. Не успели они войти, как со скрипом задвигались стулья, гости Андраника встали, лица их просияли улыбками, и руки машинально потянулись вперед.
— Я очень рад,— сказал Варужан, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Это наш второй секретарь,— представил Андраник одного из гостей.
— Врам Симонян,— мужчина с черными густыми волосами снял очки, положил их на нарды и подошел к Варужану, почти готовый
его обнять.— Добро пожаловать.
— Симонян? — Варужан попытался пошутить: — Не много ли двух руководящих Симонянов на такой городишко?
Врам Симонян кисло улыбнулся, Андраник что-то пробурчал себе под нос, прочие недоуменно переглянулись.
— А это наш прокурор Зарзанд Майсурян,— произнес Андраник,отчего-то помрачнев,
Плешь прокурора взмокла, и у Варужана возникла ассоциация сзапотевшей бутылкой пива. «Интересно, где у него пена?» — улыбнулся про себя Варужан.
— Я часто встречал ваше имя в газетах. Последнее, что вы написали...
Прокурор наморщил лоб, но так и не сумел вспомнить, что же такое недавно опубликовал Варужан, и от умственного напряжения взмок еще больше. «Вынуть бы у него из черепа пробку, если таковая имеется,— стал фантазировать Варужан,— и потекла бы пена. А что под пеной? Есть там, интересно знать, пиво?»
— А у вас подходящее для прокурора имя Зарзанд1...
— Наш прокурор своему имени не соответствует, у него сердце как у голубя,— вмешался третий, кого Андраник еще не представил.
— Как ему с его голубиным сердцем закон соблюдать? — Врам Симонян опять надел очки и сел за нарды.— Плохи твои дела...
Варужан не сообразил, кому адресовались последние слова.
— Добрыми бывают только сильные люди,— сказал Варужан.-Зло от слабости. А закон соблюдать могут только сильные, стало быть, добрые. Все деспоты были слабовольными людьми.
— В качестве писательской мысли это, не спорю, любопытно...— Врам Симонян подкинул зары.— Опять не везет...
— А это Саргис Саргсян, наш главный врач.
— Саргсян,— зачем-то повторил свою фамилию главный врач и тут же сел за нарды. А, так, значит, с ним играет второй секретарь горкома.— У нас с вами старые счеты,— обратился он к Варужану.— За что вы так не любите врачей?
— Я и писателей не люблю,— улыбнулся Варужан,— потому что... потому что я их хорошо знаю. А врачей не люблю, потому что почти не знаю их. В вашей больнице есть один хороший врач, Сурен Арменян.
— Вы знакомы с Арменяном? — пытливо посмотрел на него главный врач.— Как с врачом или как...
— И так, и так,— ответил Варужан.
Затем Варужана знакомили с судьей (его лицо он сразу вспомнил), с заведующим отделом культуры горсовета — единственным человеком, явившимся в гости с женой («Я давняя ваша поклонница,— женщина грациозно протянула руку,— Саакануш»), с директором какого-то завода — аббревиатура названия завода была сложной и загадочной.
В дверь позвонили.
— Это, должно быть, Маргарита Левоновна,— Андраник быстро направился в коридор.
— Секретарь по идеологии,— то ли с радостью, то ли с тайной завистью поспешила сообщить тикин Саакануш.— Очень умная женщина.
Андраник Симонян появился в гостиной с женщиной, одетой сдержанно, но со вкусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60