Согласье кончилос
ь, послышались шлепки, шипение и охи от щипков. Видно, победили большие и с
ильные. Младших и слабых, что неудивительно, в шею втолкнули обратно во дв
ор. Они прошлепали мимо сарая обратно, горько обсуждая свою несудьбу.
Ц Что это мы шагом марш, чего это мы шагом марш! Ц предерзко замахала пос
ле драки кулачонками Танька. Ц Пусть сама шагом марш! Мы тоже проводить и
меем право!
Ц Что мы, рыжие? Ц пробурчала солидная Анька. Ц Еще щипается… Вот будут
синяки, а мне на тренировку…
Ц И в школу не идти, Ц сварливо пропищала Танька, хоть спорить было уже н
е с кем. Ц Каникулы уже! Вот скажем папе, что она уходит, когда он ночует в б
ольнице… Ехидна!
Раскол в столь дружном стане доставил доктору Петровичу маленькое злор
адное удовольствие. Меньше будут поддакивать своему кумиру Валере Малы
шеву. Но тут он совсем затаился, нечаянно присутствуя при таинстве, котор
ое не дозволено видеть и слышать ни одному смертному, а только ночному бе
здонному небу.
Ц Подумаешь, Ц буркнула более опытная Анька, по-видимому Ц а вернее, по
-слышимому Ц задравши под сараем платьице, приспустивши трусишки и пис
ая под куст цветущей сирени «Фирюза». Ц Как будто мы не знаем, что они там
целуются.
Ц Давай расскажем папе, Ц подзуживала Танька, изливая и свою обиду под
тот же сиреневый куст. Ц На мне, наверное штук десять щипляков. У-у…
Ц А в нашем классе двое целовались, Ц надела Анька трусики, щелкнув рез
инкой по животу. Ц Их на родительском собрании ругали. А мы их спрашиваем
: ну как, приятно целоваться или нет? А она говорит: я вам желаю это испытать
самим. Подумаешь, тайна военная! Это раньше запрещалось целоваться, а теп
ерь целуйся сколько влезет.
Ц Ну давай скажем папе, Ц щелкнула трусиками и Танька, не оставляющая в
редной идеи.
Ц Папе не надо, Ц задумалась предусмотрительная Анька. Ц А то она на на
с закапает. А он в нас кашу пихать станет.
Эта моральная стойкость понравилась доктору Рыжикову.
Ц Интересно, а папа целуется? Ц вдруг проявила Танька нездоровый интер
ес.
Ц Не знаю, Ц честно ответила Анька. Ц Он все время работает. Ему, наверн
ое, некогда.
Ц Там есть красивые врачихи, Ц вздохнула маленькая Танька почти по-рыж
иковски. Ц Наверное, как мама.
Ц Вот еще, Ц возмутило Аньку такое кощунство. Ц Как мама там и близко не
т!
Ц Конечно нет… Ц взгрустнула Танька. Ц А ты маму хорошо помнишь?
Ц Хорошо, Ц отрезала старшая Анька.
Ц Жаль, ее нет, и папе целоваться не с кем. А как ты думаешь, это здорово?
Ц Тебе-то что! Ц почувствовала Анька ответственность старшей за нравс
твенность младшей. Ц Ну-ка домой, расцеловалась! Шагом марш!
Ц Отстань! Ц взвизгнула ущипленная Танька. Ц Сама ты шагом марш, приши
бейка! Ой, дождик, бежим!
По крыше рыжиковского сарая ударили теплые летние водяные дробинки. Две
пары тапочек прошлепали по мокнущему кирпичу к веранде. Худая Танька уве
ртывалась от плотной, скорой на расправу Аньки, почему-то болезненно реа
гировавшей на клички «унтерша» и «пришибейка».
Размельченные капли брызгали в щели сарая. Доктор Рыжиков никак не мог п
ошевелиться, связанный чужими тайнами. В том числе и тайной дочери Валер
ии, не ночующей дома. Валерия, тот выросший сюрприз, который поднесла свои
м родителям юная одноклассница доктора Рыжикова после того дождливого
медового дня. Когда он давно был на фронте, не гадая и не думая, что стал отц
ом, наравне с бородатыми «батями». Отцом, которого ее родители в память о т
ом сюрпризе еще долго называли только «он» и «хулиган». И пускали на свой
порог только для того, чтобы высказать все как губителю ее судьбы и красо
ты, якобы увядшей от раннего материнства! Для них, но не для него!
Так и узнаешь, что творится в твое отсутствие. Оказывается, просто некому
варить утром овсяную кашу, в которую он свято верил. И девки, видимо, переб
иваются хлебом с колбасой. Ночуя дома, доктор Петрович лично к семи тридц
ати утра варил эту бурду на воде Ц в одной руке ложка, в другой книга. Для с
пящих девок это позвякивание ложки и побулькивание массы было ненавист
ным предвестником неотвратимого пробуждения. Они, в отличие от доктора П
етровича, ни в грош не ставили значение для развивающихся девичьих орган
измов овсяной каши «геркулес» (на воде). Они любили колбасу.
Без него эта обязанность возлагалась на старшую дочь. И вот тебе на! Жизнь
ю пользуйся, живущий. Может, Валера Малышев ему уже и не будущий родственн
ик, а настоящий? Пока он тут в сарае вор вором. Глаза слипались… Когда-то он
умел не спать по три ночи. Теперь это кончилось. Сам не заметил как. Наверн
ое, как кончается молодость. Тоже незаметно. Недоспав, доктор Рыжиков ход
ил теперь в летаргии, и выручали только заседания. Но завтра заседаний не
было. Только одна операция. И пять часов сна ему были нужны позарез. Пожалу
й, даже шесть. Но, допустим, он заявится. Что тогда? Эта дурочка будет пойман
а. Высокомерная Валерия. Гордая и недоступная. Как ледниковая вершина. Ка
к ледяной склон, к которому каждый раз снова и снова подступает атлет и ки
бернетик Валера Малышев. Чтобы завоевать улыбку или взгляд. И поймана.
Даже зайцу противно быть пойманным. А гордой вершине подавно. Она, вершин
а, на свое имеет право. Если бы даже это была посторонняя вершина, доктор П
етрович вообще философски смотрел бы, какая сейчас над ней крыша. Но верш
ина была своя. И то-то и оно. Тот самый двухлетний сюрприз. Гордая и пойманн
ая своя вершина Ц как это грустно! Если в дом. А если обратно в больницу Ц
промокнешь как суслик. И рыжая Лариска в дежурке бог знает что решит. Куда
же тогда?
Дождь приударил стеной и промыл все насквозь. Капли сочились за шиворот.
Запахло мокрым деревом и молодой сиренью. Никто не прибежал спасаться. В
ремя шло. Дождь только сначала был теплый. С сыростью в сарай проникал хол
од. Он отпугивал от ночевки здесь с Рексом. Доктор Рыжиков сидел и думал, к
ак ему быть. Во-первых, с гордой вершиной, во-вторых Ц с Туркутюковым. Во-в
торых, с Рексом, во-первых с гордой вершиной. Во-первых, с архитектором Бал
ьчурисом, во-вторых Ц с Туркутюковым. Во-первых, с гордой вершиной…
12
Один механик электронного концерна в ФРГ слухом отличает шумы, которые н
е улавливает ни один прибор. Слышали? Он там работает акустическим дегус
татором. Пришлось ему застраховать свои уши в агентстве Ллойда на полмил
лиона долларов…
Обритая голова Туркутюкова представляла собой нечто ни на что не похоже
е. Может быть, на высоту военных лет, изрытую траншеями и воронками. Вечеро
м он уснул, убаюканный бромом, люминалом, хлоралгидратом, демидролом, сед
уксеном или черт-те чем еще, а также спокойным лицом доктора Рыжикова, мон
отонно рассказывающего про наиболее яркие воздушно-десантные операци
и второй мировой войны. Во сне он даже взлетел, только не на своем «дугласе
», а на реактивном «МИГе», думая, что так помогла операция.
Неохотно проснувшись, он опять увидел широкое и доброе лицо доктора Рыжи
кова, беззаботно говорившего о каких-то не имеющих отношения к делу заст
рахованных ушах. Вокруг сновали какие-то люди в зеленых пижамах со шприц
ами и склянками. Пока ему делали укол, Туркутюков успел услышать, что, по п
оследним данным, исходя из анализа множества электроэнцефалограмм, кро
кодилы, когда они спят…
И снова провалился в теплую мягкую вату.
Потом сквозь эту вату к нему снова пробились слова доктора Рыжикова, объ
яснявшего, что если бы у него были три парня, а не три девки, то он всех троих
обязательно бы спровадил в… Рязанское воздушно-десантное училище. Про
них бы сняли фильм «В небе только Рыжиковы». Туркутюков начал сердиться,
что ему не дают спать и будят каждые пять минут, да еще недосказывают что-
то начатое. «А где вы родились?» Ц вдруг спросил доктор Рыжиков. Туркутюк
ов чуть шевельнул губами: «В Ростове». Ц «А на какой улице?» Ц почему-то п
ристал доктор. «На Арнаутской», Ц ответил Туркутюков недовольно. «А где
сейчас живете?» Ц «В Калинине…» Ц «А уехали оттуда давно?» Ц «Зимой…»
Ц «Зачем?» Ц «От фотографов…» Ц «А война когда началась?» Удивившись я
вной глупости этого вопроса, Туркутюков назвал год и добавил: «Сами не зн
аете?»
Все это доктор Рыжиков угадывал скорей по шевеленью губ, но в общем был до
волен. «Ну, хорошо. А как вы себя чувствуете?» Ц «Хорошо… А что крокодилы?»
Ц «Какие крокодилы?» Ц «Которые спят…» Ц «А-а… Снов не видят. Оказалось
, крокодилы спят без снов. Понимаете?» Ц «Понимаю… А когда операция?»
В общем, ему уже было давно все равно. Никакого страха или нетерпения. Толь
ко ватное равнодушие.
Ц А уже, Ц вдруг сказал доктор Рыжиков. Ц Сделали…
Ц За пять минут? Ц не удивился бедный летчик.
Ц За шесть часов, Ц уточнил доктор Рыжиков со всей присущей ему приветл
ивостью. Ц Ну, теперь спите.
С облегчением радости Ц не операции, а разрешения спать Ц Туркутюков с
нова канул.
13
И очень хорошо, что проспал все на свете. А то бы его очень обидело, что докт
ор Рыжиков начал это священнодействие с настоящего оскорбления, то есть
иголкой и ниткой пришил к его многострадальному бритому темени кусок ст
ерильной бурой простыни. Вряд ли кто перенес бы таковое издевательство с
покойно, тем более больной с ярко выраженным эпилептическим комплексом.
Ц На первый взгляд, это, конечно, варварство, Ц пробормотал доктор Рыжи
ков, выряженный в столь же бурый и мятый халат вместе с такой же жеваной ша
почкой. Он оправдывался перед трагическим взглядом Аве Марии Козловой, п
робившимся между ее зеленой шапочкой и марлевой маской. Ц Так делают то
лько аспиды нейрохирурги. Всю остальную честную братию это почему-то шо
кирует. Не пойму, почему. Лучше раз пренебречь дипломатией, чем сто раз пра
вить поле и дергать себя и сестру… Ну как там, заинтубировали? О! Сейчас то
лько начнут! Вам бы кота за хвост тянуть, братцы кролики…
Аве Мария работала в бригаде реаниматологов-анестезиологов, или, по-рус
ски выражаясь, воскресителей-усыпителей, в подчинении Коли Козлова. Там
она его и полюбила за удаль и талант основателя. «Не забывайте, Маша, Ц по
вторял ей доктор Рыжиков в трудные минуты жизни, Ц он Ц основоположник.
Его имя будет золотыми буквами выбито в истории нашего города вместе с и
менами других первопроходцев. Например, основателями водопровода, трам
вая, главной аллеи, театра…» Как всегда Аве Мария смотрела трагически, не
понимая, шутит он или серьезно. Сейчас над марлевой повязкой ее глаза ста
ли еще трагичней, хотя Коля Козлов был как никогда хорош Ц трезв, деловит
, весел, умен как черт.
Начав отслаивать бритую щетинистую кожу от запущенных рубцов и трещин ч
ерепа, доктор Рыжиков тяжко вздохнул: «Ох, нелегкая это работа… из болота
тянуть бегемота…» Рубцы туркутюковской головы спрессовались в окамене
вшую породу, в которой, кажется, можно было найти отпечатки древнейших ры
б и птиц. Шустреньким остроконечным ножницам этот материал был непосиле
н.
Ц От такого скальпа и апачи отказались бы, Ц снова обидел доктор Рыжико
в Туркутюкова, когда жалкий клочок истерзанно-красной, с прорехами, увеш
анной блестящими зажимами, кожицы отделился от черепных надолб. Ц А это
прийдется выковыривать прямо с костями. Коля! Вы здесь самый высокий, поп
равьте, пожалуйста, лампу. Что-то в глазах зарябило. Сильва Сидоровна, у ва
с есть куперовские ножницы? Самые острые? Уф… Братцы кролики, дайте на чем
сидеть! Я ведь контуженный…
Коля Козлов, мелькая из-под зеленой пижамы тельняшкой, задрал над всеми р
уки и стал наводить лампу точно в цель. Кто-то пододвинул крутящийся музы
кальный стул и стал его крутить, прилаживая под зад доктора Рыжикова. Он г
оворил: «Выше, ниже…» Ц пока наконец не приладился, после чего тяжко вздо
хнул: «Эх, рвануть бы этот железобетон динамитом…»
К счастью, Туркутюков проспал и это рацпредложение.
Гудела и сипела аппаратура, нагнетая в него смесь кислорода и азота, то ес
ть обычный воздух, если так можно выразиться в присутствии медицины. Ког
о-то второстепенного от этого гудения начало клонить в сон. Доктор же Рыж
иков, севши на стул, стал окончательно похож на добродушного сапожника, т
ачающего обувь. Только в руках у него был не башмак, а кровоточащая и истер
занная голова героя. Сердце уже ныло при виде ее, но это было только начало
.
Ц Вот вам классическая линия Маннергейма. И мы тоже берем ее буквально г
олыми руками.
Летчик и эту обиду проспал.
Ц И классический образец запущенности. За такую запущенность надо и бо
льного, и врачей… Штрафбат по ним скучает. «Вы лучше лес рубите на гробы, в
прорыв идут штрафные батальоны…»
Нарастающая словоохотливость доктора Рыжикова во время операции сбива
ла с толку многих. Им казалось, что все ему раз плюнуть. Что с ним запросто м
ожно беседовать на самую любую тему, а операция идет сама собой. Но свои зн
али, как это обманчиво. И что у доктора Петровича просто такой способ соср
едоточиваться. Поэтому даже рыжая кошка Лариска, никогда не лазившая за
словом в карман халатика, сейчас молча давала ему побалаганить. Доктор ж
е Рыжиков уже переходил на складный лад, в котором мешались рифмованный
и белый стих, походно-строевой эпос, фольклор города и деревни. Например:
«А ну-ка, Маша, Маша с Уралмаша, налей-ка мне зеленочки, налей!»
Ц Но эта запущенность уважительная, Ц все-таки сменил он гнев на милос
ть. Ц И в трибунале я занял бы место защитника. Вы знаете, кто лежит перед в
ами, товарищи судьи? Героический транспортный летчик, который спас полны
й транспортный самолет таких гавриков, как я… Они шли на высадку. Их, конеч
но, подбили. Самолет загорелся и стал беспорядочно падать прямо на голов
у торжествующему врагу. Но летчик свято помнил, что у него полная кабина ж
ивых людей, у которых парашюты уже не успеют раскрыться. Так бы никто и не
пикнул, если бы он не сумел посадить самолет на поле. Правда, сам изувечилс
я, но десант в основном спас. Они несли его на руках, без сознания, трое суто
к по немецким тылам. Потом оставили в деревне у крестьян. Ну, а крестьяне к
ак лечат? Перебинтуют, дадут самогону Ц и лежи…
Туркутюков лежал с откинутым на лицо розово-жутковатым скальпом, пугая
присутствующих. Но это здесь никого не смущало. Тогда, для большего устра
шения, ему на голом черепе зеленкой вокруг огромной вмятины, захватившей
темя и лоб, был начерчен пятиугольник с пятью жирными точками на углах. Та
туировка на кости. Но все равно пугаться было некому. Не дай, конечно, бог е
му увидеть себя в зеркало. Но пронесло.
Ц Так… Тут нужно вдохновение… Ц всмотрелся в этот рабочий чертеж докт
ор Рыжиков из своей амбразуры между низко надвинутой шапкой и марлевой м
аской. Ц Кто-нибудь из вас знает данные физиологов, что за время операци
и Ц большой, конечно, Ц хирург должен быть в среднем два раза в предынфа
рктном состоянии? Никто не знает… Я сегодня держался за сердце? Никто не п
омнит… Значит, буду держаться. Ну, так… Коловорот мне. И пот со лба стирайт
е, чтоб не накапать.
От вращения коловорота (чисто слесарного) очищенная сперва от волос, а по
том и от кожи голова бедного Туркутюкова тряслась и прыгала. Не отрываяс
ь просверлив первую дырку, доктор Петрович взбодрил окружающих:
Ц Эй, братцы кролики, следите-ка за интубационной трубкой! А то она от мое
го усердия выскочит изо рта. Уф! «Солнце скрылось за горою, затуманились р
ечные перекаты, а дорогою степною шли домой с войны советские солдаты…»
Твердая же у него кость… Гвардейская!
Все гвардейское доктор Рыжиков уважал. Сам гвардеец. Это Туркутюков мог
бы и слышать.
Ц Маша! Не ваша Маша, а наша Маша! Вы фрезу точили? Что-то совсем не берет… П
ерекись мне! И воску!
Кругленькая, с копейку, дырочка в черепной кости быстро наполнилась розо
вой влагой. Оказывается, кость тоже кровоточит, не хуже мяса.
На третьей и четвертой дырке доктор Рыжиков говорил уже меньше, дышал тя
желее.
Ц Вот так и зарабатываешь дочкам на телевизор… Мне бы парня в напарники,
а у нас тут гарем…
Вынул коловорот из дырки и отдохнул немного, пока рыжая ассистентка выма
кивала оттуда кровь. Руки уставали главным образом потому, что крутить н
еобходимо на весу. Чуть поднавалишься телом, поднажмешь Ц можешь пролом
иться сверлом в святая святых. В то самое серое и студенистое, совсем уже н
ичем не защищенное.
Четвертая и пятая дырка в основном прошли в молчании, которое не нарушал
ось даже при смене копьевидной фрезы на конусообразную.
Но все пять дырок оказались только началом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
ь, послышались шлепки, шипение и охи от щипков. Видно, победили большие и с
ильные. Младших и слабых, что неудивительно, в шею втолкнули обратно во дв
ор. Они прошлепали мимо сарая обратно, горько обсуждая свою несудьбу.
Ц Что это мы шагом марш, чего это мы шагом марш! Ц предерзко замахала пос
ле драки кулачонками Танька. Ц Пусть сама шагом марш! Мы тоже проводить и
меем право!
Ц Что мы, рыжие? Ц пробурчала солидная Анька. Ц Еще щипается… Вот будут
синяки, а мне на тренировку…
Ц И в школу не идти, Ц сварливо пропищала Танька, хоть спорить было уже н
е с кем. Ц Каникулы уже! Вот скажем папе, что она уходит, когда он ночует в б
ольнице… Ехидна!
Раскол в столь дружном стане доставил доктору Петровичу маленькое злор
адное удовольствие. Меньше будут поддакивать своему кумиру Валере Малы
шеву. Но тут он совсем затаился, нечаянно присутствуя при таинстве, котор
ое не дозволено видеть и слышать ни одному смертному, а только ночному бе
здонному небу.
Ц Подумаешь, Ц буркнула более опытная Анька, по-видимому Ц а вернее, по
-слышимому Ц задравши под сараем платьице, приспустивши трусишки и пис
ая под куст цветущей сирени «Фирюза». Ц Как будто мы не знаем, что они там
целуются.
Ц Давай расскажем папе, Ц подзуживала Танька, изливая и свою обиду под
тот же сиреневый куст. Ц На мне, наверное штук десять щипляков. У-у…
Ц А в нашем классе двое целовались, Ц надела Анька трусики, щелкнув рез
инкой по животу. Ц Их на родительском собрании ругали. А мы их спрашиваем
: ну как, приятно целоваться или нет? А она говорит: я вам желаю это испытать
самим. Подумаешь, тайна военная! Это раньше запрещалось целоваться, а теп
ерь целуйся сколько влезет.
Ц Ну давай скажем папе, Ц щелкнула трусиками и Танька, не оставляющая в
редной идеи.
Ц Папе не надо, Ц задумалась предусмотрительная Анька. Ц А то она на на
с закапает. А он в нас кашу пихать станет.
Эта моральная стойкость понравилась доктору Рыжикову.
Ц Интересно, а папа целуется? Ц вдруг проявила Танька нездоровый интер
ес.
Ц Не знаю, Ц честно ответила Анька. Ц Он все время работает. Ему, наверн
ое, некогда.
Ц Там есть красивые врачихи, Ц вздохнула маленькая Танька почти по-рыж
иковски. Ц Наверное, как мама.
Ц Вот еще, Ц возмутило Аньку такое кощунство. Ц Как мама там и близко не
т!
Ц Конечно нет… Ц взгрустнула Танька. Ц А ты маму хорошо помнишь?
Ц Хорошо, Ц отрезала старшая Анька.
Ц Жаль, ее нет, и папе целоваться не с кем. А как ты думаешь, это здорово?
Ц Тебе-то что! Ц почувствовала Анька ответственность старшей за нравс
твенность младшей. Ц Ну-ка домой, расцеловалась! Шагом марш!
Ц Отстань! Ц взвизгнула ущипленная Танька. Ц Сама ты шагом марш, приши
бейка! Ой, дождик, бежим!
По крыше рыжиковского сарая ударили теплые летние водяные дробинки. Две
пары тапочек прошлепали по мокнущему кирпичу к веранде. Худая Танька уве
ртывалась от плотной, скорой на расправу Аньки, почему-то болезненно реа
гировавшей на клички «унтерша» и «пришибейка».
Размельченные капли брызгали в щели сарая. Доктор Рыжиков никак не мог п
ошевелиться, связанный чужими тайнами. В том числе и тайной дочери Валер
ии, не ночующей дома. Валерия, тот выросший сюрприз, который поднесла свои
м родителям юная одноклассница доктора Рыжикова после того дождливого
медового дня. Когда он давно был на фронте, не гадая и не думая, что стал отц
ом, наравне с бородатыми «батями». Отцом, которого ее родители в память о т
ом сюрпризе еще долго называли только «он» и «хулиган». И пускали на свой
порог только для того, чтобы высказать все как губителю ее судьбы и красо
ты, якобы увядшей от раннего материнства! Для них, но не для него!
Так и узнаешь, что творится в твое отсутствие. Оказывается, просто некому
варить утром овсяную кашу, в которую он свято верил. И девки, видимо, переб
иваются хлебом с колбасой. Ночуя дома, доктор Петрович лично к семи тридц
ати утра варил эту бурду на воде Ц в одной руке ложка, в другой книга. Для с
пящих девок это позвякивание ложки и побулькивание массы было ненавист
ным предвестником неотвратимого пробуждения. Они, в отличие от доктора П
етровича, ни в грош не ставили значение для развивающихся девичьих орган
измов овсяной каши «геркулес» (на воде). Они любили колбасу.
Без него эта обязанность возлагалась на старшую дочь. И вот тебе на! Жизнь
ю пользуйся, живущий. Может, Валера Малышев ему уже и не будущий родственн
ик, а настоящий? Пока он тут в сарае вор вором. Глаза слипались… Когда-то он
умел не спать по три ночи. Теперь это кончилось. Сам не заметил как. Наверн
ое, как кончается молодость. Тоже незаметно. Недоспав, доктор Рыжиков ход
ил теперь в летаргии, и выручали только заседания. Но завтра заседаний не
было. Только одна операция. И пять часов сна ему были нужны позарез. Пожалу
й, даже шесть. Но, допустим, он заявится. Что тогда? Эта дурочка будет пойман
а. Высокомерная Валерия. Гордая и недоступная. Как ледниковая вершина. Ка
к ледяной склон, к которому каждый раз снова и снова подступает атлет и ки
бернетик Валера Малышев. Чтобы завоевать улыбку или взгляд. И поймана.
Даже зайцу противно быть пойманным. А гордой вершине подавно. Она, вершин
а, на свое имеет право. Если бы даже это была посторонняя вершина, доктор П
етрович вообще философски смотрел бы, какая сейчас над ней крыша. Но верш
ина была своя. И то-то и оно. Тот самый двухлетний сюрприз. Гордая и пойманн
ая своя вершина Ц как это грустно! Если в дом. А если обратно в больницу Ц
промокнешь как суслик. И рыжая Лариска в дежурке бог знает что решит. Куда
же тогда?
Дождь приударил стеной и промыл все насквозь. Капли сочились за шиворот.
Запахло мокрым деревом и молодой сиренью. Никто не прибежал спасаться. В
ремя шло. Дождь только сначала был теплый. С сыростью в сарай проникал хол
од. Он отпугивал от ночевки здесь с Рексом. Доктор Рыжиков сидел и думал, к
ак ему быть. Во-первых, с гордой вершиной, во-вторых Ц с Туркутюковым. Во-в
торых, с Рексом, во-первых с гордой вершиной. Во-первых, с архитектором Бал
ьчурисом, во-вторых Ц с Туркутюковым. Во-первых, с гордой вершиной…
12
Один механик электронного концерна в ФРГ слухом отличает шумы, которые н
е улавливает ни один прибор. Слышали? Он там работает акустическим дегус
татором. Пришлось ему застраховать свои уши в агентстве Ллойда на полмил
лиона долларов…
Обритая голова Туркутюкова представляла собой нечто ни на что не похоже
е. Может быть, на высоту военных лет, изрытую траншеями и воронками. Вечеро
м он уснул, убаюканный бромом, люминалом, хлоралгидратом, демидролом, сед
уксеном или черт-те чем еще, а также спокойным лицом доктора Рыжикова, мон
отонно рассказывающего про наиболее яркие воздушно-десантные операци
и второй мировой войны. Во сне он даже взлетел, только не на своем «дугласе
», а на реактивном «МИГе», думая, что так помогла операция.
Неохотно проснувшись, он опять увидел широкое и доброе лицо доктора Рыжи
кова, беззаботно говорившего о каких-то не имеющих отношения к делу заст
рахованных ушах. Вокруг сновали какие-то люди в зеленых пижамах со шприц
ами и склянками. Пока ему делали укол, Туркутюков успел услышать, что, по п
оследним данным, исходя из анализа множества электроэнцефалограмм, кро
кодилы, когда они спят…
И снова провалился в теплую мягкую вату.
Потом сквозь эту вату к нему снова пробились слова доктора Рыжикова, объ
яснявшего, что если бы у него были три парня, а не три девки, то он всех троих
обязательно бы спровадил в… Рязанское воздушно-десантное училище. Про
них бы сняли фильм «В небе только Рыжиковы». Туркутюков начал сердиться,
что ему не дают спать и будят каждые пять минут, да еще недосказывают что-
то начатое. «А где вы родились?» Ц вдруг спросил доктор Рыжиков. Туркутюк
ов чуть шевельнул губами: «В Ростове». Ц «А на какой улице?» Ц почему-то п
ристал доктор. «На Арнаутской», Ц ответил Туркутюков недовольно. «А где
сейчас живете?» Ц «В Калинине…» Ц «А уехали оттуда давно?» Ц «Зимой…»
Ц «Зачем?» Ц «От фотографов…» Ц «А война когда началась?» Удивившись я
вной глупости этого вопроса, Туркутюков назвал год и добавил: «Сами не зн
аете?»
Все это доктор Рыжиков угадывал скорей по шевеленью губ, но в общем был до
волен. «Ну, хорошо. А как вы себя чувствуете?» Ц «Хорошо… А что крокодилы?»
Ц «Какие крокодилы?» Ц «Которые спят…» Ц «А-а… Снов не видят. Оказалось
, крокодилы спят без снов. Понимаете?» Ц «Понимаю… А когда операция?»
В общем, ему уже было давно все равно. Никакого страха или нетерпения. Толь
ко ватное равнодушие.
Ц А уже, Ц вдруг сказал доктор Рыжиков. Ц Сделали…
Ц За пять минут? Ц не удивился бедный летчик.
Ц За шесть часов, Ц уточнил доктор Рыжиков со всей присущей ему приветл
ивостью. Ц Ну, теперь спите.
С облегчением радости Ц не операции, а разрешения спать Ц Туркутюков с
нова канул.
13
И очень хорошо, что проспал все на свете. А то бы его очень обидело, что докт
ор Рыжиков начал это священнодействие с настоящего оскорбления, то есть
иголкой и ниткой пришил к его многострадальному бритому темени кусок ст
ерильной бурой простыни. Вряд ли кто перенес бы таковое издевательство с
покойно, тем более больной с ярко выраженным эпилептическим комплексом.
Ц На первый взгляд, это, конечно, варварство, Ц пробормотал доктор Рыжи
ков, выряженный в столь же бурый и мятый халат вместе с такой же жеваной ша
почкой. Он оправдывался перед трагическим взглядом Аве Марии Козловой, п
робившимся между ее зеленой шапочкой и марлевой маской. Ц Так делают то
лько аспиды нейрохирурги. Всю остальную честную братию это почему-то шо
кирует. Не пойму, почему. Лучше раз пренебречь дипломатией, чем сто раз пра
вить поле и дергать себя и сестру… Ну как там, заинтубировали? О! Сейчас то
лько начнут! Вам бы кота за хвост тянуть, братцы кролики…
Аве Мария работала в бригаде реаниматологов-анестезиологов, или, по-рус
ски выражаясь, воскресителей-усыпителей, в подчинении Коли Козлова. Там
она его и полюбила за удаль и талант основателя. «Не забывайте, Маша, Ц по
вторял ей доктор Рыжиков в трудные минуты жизни, Ц он Ц основоположник.
Его имя будет золотыми буквами выбито в истории нашего города вместе с и
менами других первопроходцев. Например, основателями водопровода, трам
вая, главной аллеи, театра…» Как всегда Аве Мария смотрела трагически, не
понимая, шутит он или серьезно. Сейчас над марлевой повязкой ее глаза ста
ли еще трагичней, хотя Коля Козлов был как никогда хорош Ц трезв, деловит
, весел, умен как черт.
Начав отслаивать бритую щетинистую кожу от запущенных рубцов и трещин ч
ерепа, доктор Рыжиков тяжко вздохнул: «Ох, нелегкая это работа… из болота
тянуть бегемота…» Рубцы туркутюковской головы спрессовались в окамене
вшую породу, в которой, кажется, можно было найти отпечатки древнейших ры
б и птиц. Шустреньким остроконечным ножницам этот материал был непосиле
н.
Ц От такого скальпа и апачи отказались бы, Ц снова обидел доктор Рыжико
в Туркутюкова, когда жалкий клочок истерзанно-красной, с прорехами, увеш
анной блестящими зажимами, кожицы отделился от черепных надолб. Ц А это
прийдется выковыривать прямо с костями. Коля! Вы здесь самый высокий, поп
равьте, пожалуйста, лампу. Что-то в глазах зарябило. Сильва Сидоровна, у ва
с есть куперовские ножницы? Самые острые? Уф… Братцы кролики, дайте на чем
сидеть! Я ведь контуженный…
Коля Козлов, мелькая из-под зеленой пижамы тельняшкой, задрал над всеми р
уки и стал наводить лампу точно в цель. Кто-то пододвинул крутящийся музы
кальный стул и стал его крутить, прилаживая под зад доктора Рыжикова. Он г
оворил: «Выше, ниже…» Ц пока наконец не приладился, после чего тяжко вздо
хнул: «Эх, рвануть бы этот железобетон динамитом…»
К счастью, Туркутюков проспал и это рацпредложение.
Гудела и сипела аппаратура, нагнетая в него смесь кислорода и азота, то ес
ть обычный воздух, если так можно выразиться в присутствии медицины. Ког
о-то второстепенного от этого гудения начало клонить в сон. Доктор же Рыж
иков, севши на стул, стал окончательно похож на добродушного сапожника, т
ачающего обувь. Только в руках у него был не башмак, а кровоточащая и истер
занная голова героя. Сердце уже ныло при виде ее, но это было только начало
.
Ц Вот вам классическая линия Маннергейма. И мы тоже берем ее буквально г
олыми руками.
Летчик и эту обиду проспал.
Ц И классический образец запущенности. За такую запущенность надо и бо
льного, и врачей… Штрафбат по ним скучает. «Вы лучше лес рубите на гробы, в
прорыв идут штрафные батальоны…»
Нарастающая словоохотливость доктора Рыжикова во время операции сбива
ла с толку многих. Им казалось, что все ему раз плюнуть. Что с ним запросто м
ожно беседовать на самую любую тему, а операция идет сама собой. Но свои зн
али, как это обманчиво. И что у доктора Петровича просто такой способ соср
едоточиваться. Поэтому даже рыжая кошка Лариска, никогда не лазившая за
словом в карман халатика, сейчас молча давала ему побалаганить. Доктор ж
е Рыжиков уже переходил на складный лад, в котором мешались рифмованный
и белый стих, походно-строевой эпос, фольклор города и деревни. Например:
«А ну-ка, Маша, Маша с Уралмаша, налей-ка мне зеленочки, налей!»
Ц Но эта запущенность уважительная, Ц все-таки сменил он гнев на милос
ть. Ц И в трибунале я занял бы место защитника. Вы знаете, кто лежит перед в
ами, товарищи судьи? Героический транспортный летчик, который спас полны
й транспортный самолет таких гавриков, как я… Они шли на высадку. Их, конеч
но, подбили. Самолет загорелся и стал беспорядочно падать прямо на голов
у торжествующему врагу. Но летчик свято помнил, что у него полная кабина ж
ивых людей, у которых парашюты уже не успеют раскрыться. Так бы никто и не
пикнул, если бы он не сумел посадить самолет на поле. Правда, сам изувечилс
я, но десант в основном спас. Они несли его на руках, без сознания, трое суто
к по немецким тылам. Потом оставили в деревне у крестьян. Ну, а крестьяне к
ак лечат? Перебинтуют, дадут самогону Ц и лежи…
Туркутюков лежал с откинутым на лицо розово-жутковатым скальпом, пугая
присутствующих. Но это здесь никого не смущало. Тогда, для большего устра
шения, ему на голом черепе зеленкой вокруг огромной вмятины, захватившей
темя и лоб, был начерчен пятиугольник с пятью жирными точками на углах. Та
туировка на кости. Но все равно пугаться было некому. Не дай, конечно, бог е
му увидеть себя в зеркало. Но пронесло.
Ц Так… Тут нужно вдохновение… Ц всмотрелся в этот рабочий чертеж докт
ор Рыжиков из своей амбразуры между низко надвинутой шапкой и марлевой м
аской. Ц Кто-нибудь из вас знает данные физиологов, что за время операци
и Ц большой, конечно, Ц хирург должен быть в среднем два раза в предынфа
рктном состоянии? Никто не знает… Я сегодня держался за сердце? Никто не п
омнит… Значит, буду держаться. Ну, так… Коловорот мне. И пот со лба стирайт
е, чтоб не накапать.
От вращения коловорота (чисто слесарного) очищенная сперва от волос, а по
том и от кожи голова бедного Туркутюкова тряслась и прыгала. Не отрываяс
ь просверлив первую дырку, доктор Петрович взбодрил окружающих:
Ц Эй, братцы кролики, следите-ка за интубационной трубкой! А то она от мое
го усердия выскочит изо рта. Уф! «Солнце скрылось за горою, затуманились р
ечные перекаты, а дорогою степною шли домой с войны советские солдаты…»
Твердая же у него кость… Гвардейская!
Все гвардейское доктор Рыжиков уважал. Сам гвардеец. Это Туркутюков мог
бы и слышать.
Ц Маша! Не ваша Маша, а наша Маша! Вы фрезу точили? Что-то совсем не берет… П
ерекись мне! И воску!
Кругленькая, с копейку, дырочка в черепной кости быстро наполнилась розо
вой влагой. Оказывается, кость тоже кровоточит, не хуже мяса.
На третьей и четвертой дырке доктор Рыжиков говорил уже меньше, дышал тя
желее.
Ц Вот так и зарабатываешь дочкам на телевизор… Мне бы парня в напарники,
а у нас тут гарем…
Вынул коловорот из дырки и отдохнул немного, пока рыжая ассистентка выма
кивала оттуда кровь. Руки уставали главным образом потому, что крутить н
еобходимо на весу. Чуть поднавалишься телом, поднажмешь Ц можешь пролом
иться сверлом в святая святых. В то самое серое и студенистое, совсем уже н
ичем не защищенное.
Четвертая и пятая дырка в основном прошли в молчании, которое не нарушал
ось даже при смене копьевидной фрезы на конусообразную.
Но все пять дырок оказались только началом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45