Ц Иногда меня принимают и за плотника, Ц утешил он как бы с некоторой ви
ной. Ц А иногда за маляра…
Ц Ой! Ц сказала жена архитектора Бальчуриса.
Ц Но я могу, если надо, и кран починить, Ц сказал доктор Петрович.
В квартире архитектора он был впервые. Но много слышал, что квартиры архи
текторов всегда являются произведением искусства. У Рыжиковых тоже был
и полки, табуретки и шкафчики, грубо сколоченные еще старым фельдшером. Н
у и немножко самим доктором Рыжиковым в том самом дровяном сарае с верст
аком. Но куда им до этого, до архитекторской мебели то есть. Хотя собственн
о мебели и не было.
Ц Это мебарт, Ц тоном экскурсовода сказала она, поймав его взгляд, поте
рявший привычную опору. Ц Архитектура мебели.
А вообще в разгаре была охота за глупой полированной мебелью. Всеобщее с
хождение с ума. Тогда еще не каждая паршивая мебельная фабрика могла пло
дить шедевры из ДСП, очереди скапливались огромные, и люди даже выбрасыв
али старинную угловатую обстановку, за которой опять же через десяток ле
т начнется судорожная охота как за антиквариатом.
Архитектор Бальчурис, как подобает настоящему художнику, пошел своим пу
тем. Он сделал все в своей квартире сам. В чем, в чем, а в мастерстве доктор Р
ыжиков разбирался. Это была работа умных рук, судя уже по выбору дерева, бе
режности к фактуре, чистоте и прочности стыков. Но главное Ц самостояте
льность. Это была не мебель, а мебельный комбайн. Нечто единое из лавок, ст
оликов, ящиков, полок, полатей, бара, секретеров, лестниц, ведущих на разны
е уровни, ниш для светильников и телемузыкальной установки, интимных зак
утков и т. д. Каким-то образом в центре вместился довольно большой стол и д
аже навесной кульман на рычаге…
Он вспомнил, что городские жены закатывали глаза и истерики городским му
жьям, попрекая их умельцем архитектором, а в особенности Ц требуя проби
ться сюда на четверги, где якобы собирались разные умные гости и шли разн
ообразные беседы за чашкой кофе. Было дело, страдал и он сам. Частично, раз
умеется.
И вот он здесь. Сначала осмотрел дело умных рук архитектора Бальчуриса, п
отом должен был перейти к делу своих умных рук.
Жена архитектора Бальчуриса что-то готовила в спальне к его появлению. Т
ам трепыхались перестилаемые простыни, переставлялись утки, двигалась
тумбочка. Доктор Рыжиков деликатно обратился к корешкам умных архитект
орских книг. Он чувствовал, что с удовольствием поговорил бы с их хозяино
м о волновавшей его проблеме неправильного понимания стиля Корбюзье, не
ограниченных возможностях монолитного железобетона и, наконец, изоляц
ии пешего жителя от транспортного потока с существенным ускорением пос
леднего. Велосипедистам здесь отводился особый почет, но к кому их относ
ить Ц к пешеходам или к автотехнике, Ц это хотелось бы выяснить теорети
чески.
Ц Вы так неожиданно… Ц появилась жена архитектора Бальчуриса и распа
хнула дверь в спальню.
И он увидел дело своих рук.
Оно полулежало на подушках. На сложных рычагах над ним удобно висел куль
ман. Белейший ватман Ц будто только что была сдана одна работа и должна б
ыла начаться следующая. Дело рук доктора Рыжикова смотрело на этот новый
лист прицельным взглядом профессионала. Потом посмотрело на самого док
тора, да так умно, ласково и проницательно, что Рыжиков приостановился: за
чем его сюда заманили?
Ц Здравствуйте… Ц чуть оробел он и вежливо, по рыжиковски, поклонился д
елу своих рук.
Дело понимающе подмигнуло ему и пустило слюнный пузырь. Струйка слюны по
катилась по подбородку на крахмальную простыню… Сзади прижали к глазам
полотенце и всхлипнули.
Ц Так… Ц сошла робость с доктора Рыжикова. Ц Ну как мы себя чувствуем?

Вопрос, конечно, был нахальный. Ибо все было видно с первого быстрого взгл
яда. Но он все же подсел к делу своих рук. И попытался заговорить с ним, прив
ычно взяв за пульс. Но не о стиле Корбюзье, конечно. «Как вас зовут?» Хотя пр
екрасно знал, как зовут дело его рук. «Где вы сейчас находитесь Ц дома или
на улице?» Хотя прекрасно знал… «А что вы сейчас делаете?», «День сейчас и
ли ночь?», «Сколько вам лет?..» Потом попросил повторить: «Ба-о-баб… зо-ло-то
… по-ле…» Потом попросил трижды стукнуть пальцем по кульману. Вот так: тук
-тук-тук. Нет, не кулаком, а только пальцем, и не раз, а три. И не стучать все вр
емя, не надо… Потом нарисовать кружок. Нет, не зигзаг куда попало, а кружок.
Нет, не на простыне…
Здесь самому жестокосердному пора было сжалиться над женой архитектор
а Бальчуриса, хоть она и ушла от этого несчастья в другую комнату. Доктор Р
ыжиков допивал сию чашу один, глядя, как дело его рук с умной проницательн
ой улыбкой ковыряет в носу и чистит палец о белоснежный ватман кульмана.

Он не мог встать и выйти. С делом своих рук так просто не прощаются, тем бол
ее с предметом профессиональной гордости, вызвавшим в то время у жены сл
езы радости, а у городского руководства приветственный адрес коллектив
у горбольницы. «Товарищи архитектора Бальчуриса по работе выражают гор
ячую признательность вам, представителям трудной и благородной профес
сии врачей, за сердечную отзывчивость и высочайшее медицинское искусст
во, благодаря которым возвращен к жизни наш уважаемый друг и товарищ по с
овместной работе после происшедшего с ним несчастного случая».
Это была истинная правда, и этих теплых слов заслуживали те, кто отвечал з
а внутренние органы и за сращение костей, за сердечно-сосудистую систем
у и многое другое. Внутренние органы могли проработать еще лет семьдесят
. Архитектор Бальчурис выглядел здоровяком, и пульс у него был похвальны
й. Ну, паралич нижней части тела и конечностей не в счет Ц среди таких изв
естны и поэты, и ученые, и даже президент Рузвельт. Судьбу еще можно переиг
рать. А вот лобные доли…
Ответственного за них должны были выгнать отсюда с позором. Но почему-то
поставили в большой комнате чай.
Ц Я это скрываю от всех… Отвечаю за него на все поздравления, сама поздра
вляю, плачу взносы в союз…
Серебряные ложечки, изящные розетки… Тигриная шкура на лавке грустно св
есила лапы… Дверь приоткрыта, чтобы видеть архитектора. И он посылает сю
да свою добрую, всепонимающую улыбку.
Ц Убираться, наверное, трудно, Ц звякнул ложечкой доктор Петрович. Ц С
только полок…
Ц Что вы… Ц звякнула ложечкой она. Ц Это сейчас просто. Пылесосом за по
лчаса…
Нет, это, конечно, непростительная его слабость. Мужская белая рубашка с з
акатанными рукавами, сильные круглые локти… Гладкая прическа, домашний
милый узел на затылке. Серые встревоженные глаза на широком лице.
Он-то думал про другую уборку Ц в спальне архитектора Бальчуриса. Но ска
зал о другом:
Ц Но все же книги должны быть поближе. Где-нубудь на расстоянии руки. А то
пока лестницу, пока влезешь на потолок, то и читать раздумаешь…
Он говорил осторожно, так же, как и помешивал ложечкой в чашке, чтобы не вы
звать звяк и не коснуться главного.
Ц А так экономится место, Ц сказала она, повторяя, как видно, один из пост
улатов архитектора Бальчуриса. Ц Сколько его под потолком пропадает… М
ы просто привыкли размещать все в одном уровне. А есть варианты…
Она тоже говорила осторожно и тоже боялась звякнуть ложечкой.
Ц Может быть… Ц Он хотел сказать что-то вроде, что в этом может быть, сер
мяжная мужицкая правда. Но передумал. Ц В сущности, мы сами тоже вариант…

Ц Какой? Ц устало удивилась она.
Ц Может, и тупиковый… Это зависит от нас. Можем мы дальше развиваться или
останемся… в нашем дремучем древнем виде…
Ц Почему дремучем? Ц спросила она.
Ц Ну… Может, медведей озарит сознание, и они опередят нас в развитии. Или
лошадей. Природа ведь перебирала тысячи вариантов и видов, пока дошла до
сознания. Может, еще не выбрала окончательно…
Ц Вы думаете? Ц заопасалась она.
Давно он не сидел в таком уютном зеленоватом свете, давно не пробовал янт
арное варенье такой фигурной ложечкой. Давно его не слушали с таким наив
ным интересом. Дочки доктора Рыжикова тоже неплохо заваривали чай (не по
ра ли заменить граненые стаканы на что-нибудь приличное, подумал он сего
дня), но как только он начинал говорить, их нахальные губы складывались в к
ривую ухмылку высокомерия и недоверчивости, особенно при Валере Малыше
ве. Даже у Аньки с Танькой. Вернее, особенно у них. Им казалось, что все, что о
н ни говорит, и все, что ни скажет в дальнейшем, Ц только о пользе овсяной к
аши на воде. А они уже выше этого.
А может, он сидел не потому, а потому, что ждал главного вопроса. А главный в
се не задавался. Все шло окольное.
Ц А почему? Ц поискал он, на чем бы нарисовать свою мысль. Ц Если мы выро
димся или там эпидемия идиотизма… А это уже охватывало целые народы… При
дется или кончать эксперимент, или искать замену…
Ц Эксперимент? Ц Она и удивлялась плавно, как бы замедленно.
Ц Ну а что же такое прийти от камня к мысли? Высечь из камня мысль? Наприме
р, ум хорошо Ц два лучше. Какой-то камень бросили в пробирку, начали раска
лять, охлаждать, растирать в пыль, снова сплавлять… Пробирка огромная Ц
миллионы галактик… Но я, наверное, вам надоел… Ц Он заметил, что разговор
ился как на операции.
Ц Нет… Ц сказала она и подлила чаю. Ц Но кто же элкспериментатор?
Ц Природа… Ц пожал он плечами. Ц Больше вроде некому…
…И умный, понимающе-значительный взгляд архитектора Бальчуриса.
Она тоже почувствовала его. И потеряла интерес к природе. И ко всему на све
те. И только безнадежно спросила: «Ну как?..»
Картина, характерная для медио-базального поражения передних отделов м
озга с явным вовлечением глубинных и боковых структур, должен был сказат
ь доктор Рыжиков.
Поэтому вслух он сказал:
Ц Да как сказать…
Ц Скажите прямо, да и все, Ц с неожиданной твердостью предложила она. Ц
Я, в общем, фабричная, выдержу…
Доктор Рыжиков только вздохнул, и в этом было все объяснение.
Она спокойным жестом убрала с чистого лба прядь теплых пепельных волос и
посмотрела вдаль, в свое будущее, обозримое до тех пор, пока будет исправн
о работать сердечно-сосудистая система архитектора Бальчуриса, его печ
ень и почки, селезенка и прочее.
«Но часто просим мы…» Ц вспомнил доктор Петрович назидательно подняты
й палец старого фельдшера Рыжикова. Только что просим, сразу не вспомнил.
Что просим-то?
Китайские фарфоровые чашечки и блюдца такие тонкие и издают такой интел
лигентный звон…
Ц Мы сделали все, что смогли, Ц не нашел он ничего лучшего, чтобы сказать
дальше. Кто-то здорово это придумал. Спасибо ему.
Ц Да… Ц сказала она, после чего оставалось только встать и откланяться
. Доктору Рыжикову стало почему-то тоскливо. Ц А я послала заявку на конк
урс…
Он понял, что не все потеряно. Еще минута-две у него есть.
Ц А какой конкурс? Ц осторожно спросил он.
Ц Международный… Ц сказала она. Ц Пришло приглашение. Очень красивый
бланк. Закрытый конкурс. Я у него в конспектах разные черновики нашла… И з
аявку оформила. Чтобы не подумали, что он… Лучше б ее и не приняли. Теперь п
ришел ответ, что принята. Что теперь делать?
Конкурс оказался серьезный Ц на лучшую жилую и культурно-оздоровитель
ную пригородную зону.
Доктор Рыжиков повертел заявку и так, и сяк. И приглашение тоже. Завистлив
о вздохнул. Повеяло дальними странами и городами.
Ц Вы уж простите контуженого, Ц попросил, поразмыслив. Ц Если с точки з
рения изоляции пешехода от усиленного транспортного потока… Короче го
воря, я ведь учился а архитектурном… Правда, полтора семестра…
Ц Правда? Ц не поверила она. Ц А почему…
Ц Перекинулся? Ц подсказал он. Ц Очень просто. За доппаек. В медицинско
м дополнительный паек давали к стипендии. Вот и продался…
Это замечательное простодушие обезоружило жену архитектора Бальчурис
а.
Ц Ну вот… Ц воспользовался этим он. Ц Давайте сами нарисуем, вырежем м
акет из пенопласта… Эскизы и имя Ц его, оформление Ц наше… И посылаем… П
о-моему, справимся.
Как справятся, он пока знать не знал. Это была высадка в неизвестное, прыжо
к на плацдарм. Чтобы не уходить безвозвратно. Других дел здесь уже не оста
лось. С делом своих рук…
Ц Что вы! Ц Она даже отшатнулась от таковой чисто десантной наглости.
Ц А если архитекторы возьмутся за ваши операции? Первый курс Ц это еще…

Ц Сначала перережут человек по сто, Ц хладнокровно подбодрил он зодчи
х. Ц Потом из десятка один как-нибудь получится. Потом начнет получаться
. Мы тоже так учились, не думайте. Каждый на своих трупах… Ц И язык прикуси
л. Чертова все же контузия! Ц То есть, я хотел сказать Ц даже медведи… Мед
ведя…
Ц Не надо… Ц сказала она. Ц Я понимаю.
Провалиться, и только. И чашечки эти такие тонкие и хрупкие, так и норовят
раздавиться в слишком бережных пальцах.
Ц В конце концов, это и профилактика… Чем потом черепки склеивать, лучше
развести пешехода с дорогой. Разве это не мой долг? Вот…
Он поискал в кармане огрызок, верно уведенный какой-нибудь медсестричко
й, огляделся в поиске бумажного листа.
Она молчала так, будто сейчас его выгонит. Потому что каждому надо хорошо
делать свое дело, а не чужое. Потом вдруг сказала:
Ц Хотите, покажу его эскизы?
Эскизы были там, у архитектора. И в приоткрытой двери Ц проницательно-ла
сковый взгляд: мол, я все понимаю и одобряю, действуй, хирург, будь десантн
иком!
Чему же верить? И что просить?
«Но часто просим мы…» Что мы там просим? О чем подымал назидательный пале
ц старый задыхающийся фельдшер над томом Шекспира? «Смотри, Лиза! «Но час
то просим мы себе во вред! И боги мудро отвергают просьбы, спасая нас…»
Кто же возьмет на себя смелость точно решить, когда просить, а когда Ц нет
? Когда бороться, не щадя себя, до конца, до последнего вздоха, который сам т
ебя освободит и остановит, а когда даже не начинать борьбу? Кто? Валера Мал
ышев со своим электронным шефом? Доктор Рыжиков слегка поежился. Он всег
да знал только один путь Ц бороться, ни у кого не спрашивая разрешения. Ка
ждый раз снова, чем бы ни кончилось дело вчера. Но бороться выходило легче
всего. Труднее Ц жить потом рядом с плодами своей борьбы. И смотреть им в
глаза.
А может, он хоть в чем-то живет прежней жизнью, бросил доктор Рыжиков капл
ю надежды и ей, и себе. Может, во сне. Во сне проектирует, строит, участвует в
конкурсах, получает награды. Едет с женой из своей уникальной квартиры н
а свою уникальную дачу. И если это так, если в какой-то личной, спрятанной ф
орме жизнь все-таки продолжается и приносит ему… Стоило за нее цеплятьс
я и бороться?
Не в силах ответить один, он хотел спросить у нее, когда она внесла альбомы
. Альбомы были уже пыльные, тяжелые и толстые. Доктор Рыжиков подхватил их
, опасаясь коснуться ее рук, открытых по локоть. Но что может ответить она?
Конечно, одно: стоило. Стоило, стоило, стоило. Для него Ц стоило. Даже без вс
яких снов. А сон Ц это уже награда.
Чтобы хоть как-то ее наградить, он сказал ей про сон.
Ц Правда? Ц со слабой надеждой спросила она. Ц А это можно знать точно?

Не успел он собраться ответить, так ли надо нам знать это точно или хватит
надежды, как она отказалась сама.
Ц Хотя зачем? Лучше так верить… Даже если вы только так, утешаете…

15

Но ведь и утешать Ц его работа. Когда не остается другого. И когда боль не
проходит.
Та боль, которая свела его с ума в архитектурном и от которой он бежал куда
-нибудь. Никаких там пайков в медицинском Ц он про них знать не знал. Пайк
и Ц это потом, за санитара и медбрата. Да и какие там пайки в сорок восьмом
… Подкормка крохами, чтобы студенты не свалились.
Но что ей толковать про свою боль, когда там и своей хватает.
И про несправедливость боли.
Как она искажает и как уродует мир, когда разламывает череп. И вместе со вс
ем миром перестаешь быть собой. Ты Ц это уже не ты, это твоя дикая боль, кот
орая помыкает тобой по-своему. А не по-твоему. Как верить человеку, которы
й искажен болью? И как судить его? Доктор Рыжиков, тогда еще не доктор, поду
мал, что его города будут нести гримасу его боли. Да просто ни на что и не хв
атало, кроме как тупо смотреть на бумагу и мычать, сжав руками виски. «Отру
би мне топором затылок!» Ц требовал он у своего школьного друга. Школьны
й друг, мокрый и потный после своей боксерской драки, с широкой и мохнатой
грудью, с синяками на морде, говорил в утешение: «А вот меня по ней бьют, как
кувалдами, и хоть бы раз заболела!» Каждый утешает как может.
Он понял всех, кто убивал себя от боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45