Очень медленно. Страх и боль постеп
енно проходят. Наступает тоска. Такая долгая и горькая тоска. Но уже не так
ая острая. Уже можно что-то делать. Например, навестить кладбище, заказать
памятник. Может, на городском кладбище их могилки оказались бы рядом. Он б
ы подкрашивал свою, она Ц свою. Сначала она бы его ненавидела как виноват
ого, потом чуть привыкла. Он бы помог ей поправить штакетник, поднес бы пар
у ведер воды. Потом проводил бы по длинной заросшей боковой кладбищенско
й дорожке, где давно никого не носят, а только ходят озабоченные родствен
ники с граблями и ведерками. Он вел бы рядом с ней велосипед. Она бы постеп
енно привыкала. К нему, к стихающей тоске. К портрету на стене с аккуратным
черным уголком. К неприкасаемой рейсшине на рабочем столе. К тишине стро
гого чистого дома, хранящего светлую память. К тому же можно одиноко и дол
го бродить по улицам и скверам, никуда не спеша. Кто скажет, что на что меня
ть? Тот приступ счастья на эту грустную задумчивость? Или это отчаяние на
ту иглу в сердце? Бог, черт или компьютер Валеры Малышева Ц кто лучше знае
т?
Вслух доктор Рыжиков сказал совсем другое:
Ц С кем он сейчас?
Ц С соседкой… телевизор смотрит. Ц В ее голосе новая нотка. Ожесточенно
е упорство прачки, стирающей гору белья. Ц Мне только раз бы выплакаться
. И дальше повезу. Думаете, не повезу?
Ц Повезете… Ц сочувственно вздохнул доктор Рыжиков. Ц А родители у не
го есть?
Ц Родителей немцы убили. Они коммунистами были, их кто-то выдал. Он один р
ос, учился. Вы хоть не говорите никому, что я вам тут наговорила…
Это была самая легкая просьба за весь этот вечер.
Мысленно доктор Рыжиков ответил, что сделал замечательное научное откр
ытие. Почему-то захотелось поделиться. Что он открыл, где у человека душа.
Что ее столько тысячелетий не там искали и не туда гоняли. А она в лобных д
олях. Там, где он выбирает, как поступить. Где все наши старинные рефлексы
сдерживаются предвидением результата. Что кому-то будет грустно или бол
ьно, поэтому, поэтому… Мысленно он долго и проникновенно говорил. А вслух
сказал коротко:
Ц Если бы их куда спрятать…
Это звучало как жалоба.
Ц Кого? Ц испугалась она.
Ц Лобные доли, Ц как о детях опечалился он.
Ц Зачем? Ц не связала она.
Ц Все бьются лбом, Ц обосновал он. Ц Самое бьющееся место. Мотоциклист
ы Ц лбом, ныряльщики Ц лбом, драки Ц лбом… Спрятала бы их природа не в ло
б, а… Ц Тут он запнулся, так как не смог с первого раза решить эту конструк
торскую задачу, на которую природа потратила миллионы лет. Ц Как же вы но
чью пойдете? Я вам найду попутную санмашину…
По дороге к попутной санмашине он еще отметил, что и человек с прекрасно с
охранившимися лобными долями может быть сущим животным. Так что не надо
отчаиваться.
Еще он должен был сказать: как известно, дело не в том, что лоб у нас очень хр
упкий Ц он как раз сделан с запасом, щелчком не прошибешь, Ц а в том, видит
е ли, что собственные запасы кислорода в мозге ничтожны. Серое вещество п
отребляет его в четыре раза больше, чем белое, и в пятьдесят раз больше пер
иферических нервов. Кровоснабжение же лобных долей весьма ранимо, поско
льку его обеспечивают длинные, тонкие и очень уязвимые передние артерии
… Так что чуть что…
Если так можно выразиться о душе.

6

Мало кто, излившись доктору Петровичу, как и любому врачу, ждал ответную и
споведь. Будь иначе, ему бы пришлось выворачивать себя наружу раз по пятн
адцать в день. А этим желанием он не горел. Но в этот раз дрогнул. Чуть-чуть.
Когда жена архитектора Бальчуриса коснулась его собственной жены. Не то
что дрогнул, а мелькнуло, что и он рассказал бы… Но она ушла в ночь, и слушат
ь его стало некому. А следовательно, и рассказывать некому, что сам он, нап
ример, женился по чистой случайности. То есть потому, что уцелел после пер
вого боя. И что нюх у немцев на наши десанты был какой-то собачий. И что их у
целело четыре из роты. И что правду говорят (если ей говорил кто-нибудь): пе
рвый бой Ц это что-то неописуемое. В памяти никакого порядка. Только неис
товые скачки, заячьи петли и немыслимое везенье. Прорваться сквозь гавка
нье собак и пулеметов, сквозь колючую проволоку, рвущую ватник, сквозь пр
ожектора и ракеты Ц куда? Где он, этот железнодорожный узел, где его север
о-западная окраина с ориентиром Ц элеватором?
Элеватор он увидел только после боя, когда разбитый узел уже был в нашем т
ылу. И был уверен, что их, уцелевших, построили с целью сурово и справедлив
о наказать за срыв боевого задания. Он еще не мог знать и не смел думать, чт
о закон первого боя известен всем командирам. В том числе и командиру див
изии, генерал-майору с рукой на широкой черной перевязи.
Ц Эти? Ц спросил комдив, разглядывая жидкую шеренгу уцелевших, которые
не понимали, что они совершили: боевой подвиг или воинское преступление.
Ц Сколько лет?
Ц Восемнадцать… Ц сглотнул слюну будущий доктор Рыжиков, надеясь отд
елаться хотя бы штрафбатом.
Ц Восемнадцать… Ц повторил генерал. Ц Дом под немцем?
Ц Под нашими… Ц ляпнул от растерянности юный Рыжиков.
Ц Так… Ц прищурился генерал-майор. Ц Есть кто-нибудь?
Ц Мать… Отец пропал без вести…
Ц Так… Ц повернулся к нижестоящим командирам генерал-майор. Ц В отпу
ск их. До переформировки. Кому есть куда. Вопросы?
Ц Товарищ генерал, Ц пискнул кто-то. Это был юный Рыжиков. Ц У меня есть
вопрос. У меня еще друг есть. Земляк школьный.
Ц Отлично. Ц невесело порадовался генерал. Ц Увидишь друга. Расскажеш
ь о подвигах.
Ц Он из нашего же батальона, Ц начал объяснять спешащему генералу юный
Рыжиков. Ц Только раньше в госпиталь попал, в Самарканд. Можно его тоже в
отпуск?
Он думал, что генерал-майор всемогущ и его власть простирается от боевых
порядков дивизии до самаркандских госпиталей и мечетей. Просто он еще не
знал, сколько на этом пространстве функционирует генералов.
Ц У друга твоего теперь свое начальство. Пусть обращается по команде. Ц
И повернулся, и так уж задержавшись непомерно возле худого, как жердь, дес
антника. Но потом повернулся еще раз. Ц Ты хоть там подкормись. Хотя в тыл
у там какая кормежка… Ц махнул рукой. Ц Или женись. Послушай старика, же
нись. Найди себе девушку и женись. По-настоящему. Понял?
Юный Рыжиков понял. Притом как приказ. А приказы в военное время выполняю
тся свято. Плюс шикарные кирзовые сапоги. На фоне всеобщих обмоток он выг
лядел почти офицером. Плюс один школьный друг, который своим умом догада
лся прибыть из Самарканда на долечивание.
В обмотках и без школьного друга это могло и не произойти, несмотря и на пр
иказ генерала. Но все-таки произошло.
А была она их одноклассницей, работавшей в грозное военное время в тылов
ом госпитале на оформлении раненых и больных. Работа чистая и аккуратная
, с бумагой, а не с грязными бинтами, склеенными кровью и гноем. Поэтому на н
ее и смотреть было приятно. Очень она была красивая и гордая, с нежным куко
льным личиком, в белом халате и эффектной шапочке с крахмальным куполом.

Школьный друг как узнал про приказ генерала, так сразу и ткнул в этот купо
л: «Подходит?» Ц «Ну да…» Ц недоверчиво хмыкнул жених. Слишком уж увивал
ись вокруг шапочки выздоравливающие офицеры. Но школьный друг взял дело
в свои руки.
Не верилось, что где-то на Курской дуге стоит адский грохот. Здесь было ти
хо и пыльно, и как-то особенно мирно тарахтели полуторки. Вечером все, кто
мог и имел право, гуляли по городской аллее. Они втроем тоже. Юный Рыжиков
с удовольствием отдавал честь выздоравливающим офицерам, с не меньшим у
довольствием ловя на своей однокласснице завистливые взгляды. На сапог
ах же Ц похожие взгляды солдат, даже усатых с медалями.
Лично он в обмотках никогда не пошел бы гулять по аллее с такой привлекат
ельной девушкой. Не осмелился бы. Даже если бы она его уговаривала. Но тут
его удивляло другое. То, что одноклассница ходит по аллее не с офицерами, а
с ними, с рядовыми. А это была хитрость школьного друга, заимствованная у
Шехерезады. «И тут вдруг пулеметная очередь пробивает мой парашют…» Ц з
аканчивал он очередной рассказ и обещал продолжение завтра.
Липово-жасминное удушье кружило головы. Вокруг было столько скороспелы
х военных романов и свадеб! Женились на медсестрах лейтенанты, чтоб чере
з день сгинуть бесследно в глотке войны. Играли свадьбы молодые офицеры
запасного полка выздоравливающих со своими новыми подружками с городс
кой танцплощадки, где через вечер духовой оркестр на треть состава пьяни
л довоенными «Брызгами…». Всем так хотелось кого-то ждать и провожать.
Под эти «Брызги» школьный друг и прошептал: «А Юрка на тебе жениться хоче
т». Игра ей нравилась. Она сказала: «Правда?» Школьный друг прошептал: «Зуб
даю».
Может, она подумала, что юный Рыжиков пусть и не офицер, но носит сапоги, а н
е обмотки. И что десантник Ц это так красиво… И что у них настоящий роман.
Еще одна их одноклассница работала в городском загсе. Она же и второй сви
детель. После формальностей осталось пожить семьей ровно два дня и одну
ночь. Только вопрос Ц где? Почему не у родителей? Во-первых, у всех жили по
три семьи эвакуированных. Во-вторых, они, кажется, так и узнать ничего не у
спели. На два же дня и тревожить не стоило. Кажется, так.
Опять подружка. Вернее, ее комната. Вернее, комнатушка. Молодая жена из дом
а вышла на работу. А на работе взяла двухдневный отпуск. Им даже начальник
отделения пожаловал четвертиночку спирта, правда так и не поняв до конца
, кто на ком женится. Весь первый день они и просидели за ней и молодой карт
ошкой с селедкой, все четверо. Только отрываясь, чтоб покрутить патефон. А
х эти черные глаза… Глаза у молодой жены были темно-карие. Иногда школьны
й друг и подружка переглядывались, и кто-нибудь стыдливо говорил: «Горьк
о…» Юный Рыжиков с одноклассницей сближали лица и легонько сталкивалис
ь сперва носами, а потом вытянутыми губами. Друг с подружкой аплодировал
и, патефон спрашивал, помнит ли Саша наши встречи и вечер голубой… Школьн
ый друг поднимал тост и желал этому дому много веселых детей. «Этому дому
» понималось фигурально, так как на самом деле дом был чужой. Но суть все с
хватывали и, в общем, радостно краснели.
Потом они долго гуляли по вечерней аллее, пили у мальчика самодельный ки
слый квас, смотрели кино «Большой вальс» (век бы смотрели), затем танцы для
выздоравливающих. Доктор Рыжиков и его школьный друг переминались в угл
у, а молодая жена и подружка были нарасхват у лейтенантов. Лейтенанты пре
восходили друг друга в галантности, только шеи были тонковаты для стоячи
х воротников гимнастерок.
Танцы кончились, и все разошлись по домам. Ночевать молодой жене пришлос
ь дома под страхом родительской кары, поэтому и доктор Рыжиков поплелся
к матери.
Оставался день последний. Вечером поезд доктора Рыжикова уходил в сторо
ну фронта. Школьный друг обегал последние комиссии. Подружка трудилась в
горзагсе. С утра зарядил дождь, по улицам растеклись грязи, спасительног
о гулянья не предвиделось. Пришлось начинать семейную жизнь. Была голуба
я кровать с никелированными шариками, которая мучительно скрипела, чуть
на ней шевельнешься. Были пугливые холодные руки и синие пупырышки на ко
же. И желание снова вернуться за ту черту, где все так понятно и просто: алл
ея, танцплощадка, шепот на скамье.
Остаток времени доктор Рыжиков, как более хозяйственный, стирал подружк
ино постельное белье, а жена-одноклассница с обиженным лицом читала на д
иване «Анну Каренину». Доктор Рыжиков исподтишка посматривал на нее с со
страданием и испугом, мучаясь, все ли сделал как полагается или что-то нап
утал.
После отпуска и переформировки генерал-майор снова осматривал свое вои
нство, и когда проходил рядом, доктор Рыжиков почему-то решил доложить:
Ц Товарищ генерал, ваше приказание выполнено!
Генерал от такой неожиданности даже запнулся в своем ходе вдоль строя. С
лыхано ли Ц приказание выполнено! Он поискал глазами подателя этого дер
зкого писка и, конечно, его не узнал. То ли податель в отпуске действительн
о разъелся, то ли генерал в последнее время слишком много приказывал. Поэ
тому доктор Рыжиков взялся напомнить:
Ц Насчет жениться, товарищ генерал!
Комдив уставился в испуганно-счастливое лицо.
Ц Так… Ну и что?
Взгляд генерала сурово и неподкупно еще что-то требовал.
Ц Вы приказали, товарищ генерал, я женился…
Ц Я?! Ну, тогда молодец. Я понял. Молодец. Теперь и умирать не страшно, верно,
боец?
Ц Так точно, никак нет, не страшно! Ц с энтузиазмом согласился боец, не оч
ень понимая в свою очередь, почему это раньше было страшно, а теперь должн
о быть не страшно. И почему, собственно, все вокруг хихикают в кулак, комба
т исподтишка кажет кулак и лишь один генерал хмуро смотрит сквозь всех к
ак бы в какую-то даль. Как будто и не рад, что его приказы выполняются с полу
слова.
Не все из подробностей у него повернулся б язык рассказать жене архитект
ора Бальчуриса. Но, может, ей интересно было бы знать, что комдив вообще лю
бил поговорить с солдатами. Особенно перед высадкой. Наденет солдатские
ватник и шапку, подсядет, заведет компанию… Раз даже старшина попался. По
дходит к роте, а там какой-то охламон консервами НЗ обедает. Взрезал банку
и как ни в чем не бывало даже других угощает. Старшина по спине его хвать: «
Под трибунал захотел?» Он только что на построении запретил прикасаться
к сухому пайку. А то сожрут, черти, все до вражеского тыла. «Я вас, таких-сяк
их, зря двойной порцией каши кормлю?!» А солдат повернулся Ц старшина чут
ь не умер. Солдат оказался комдивом.
Теперь-то доктор Рыжиков знал, куда, в какую даль смотрел сквозь него и ск
возь строй десантный генерал-майор и почему хмурился, когда все хихикал
и. Смотрел он сквозь время, а видел впереди еще полвойны. И ничего особо ра
достного в этой половине для рахитичного молодожена и его юной жены он н
е видел. Просто ничего.
Почему доктор Рыжиков сейчас захотел рассказать то, о чем никогда не рас
сказывал? Кто знает… Скорее всего он не решился бы на это, останься здесь е
ще жена архитектора Бальчуриса. Но когда ушла Ц тянуло рассказать. Ночь
и усталость, внезапное дежурство, похищение больного, вина за давнюю уда
чу Ц много чего есть на свете, чтобы поколебать самого стойкого.
С печальным, почти детским вздохом самый стойкий уже был готов принять к
ак неизбежность свой заветный единственный сон про войну. Но святое отно
шение к дежурству, еще со времен караулов, взяло вверх. Он прошел по постам
. Неслышно останавливался возле палат, вслушивался, не тяжко ли кому. Заше
л к своим. Привычно открыл форточку, чтобы закрыть на обратном пути, вынул
мячик из руки спящего лейтенанта и переложил под подушку, подоткнул одея
ло футбольному тренеру, легким движением ладони снял храп бедолаге кран
овщику.
Обследовав свой коридор и осторожно заглянув в листок с процедурами пер
ед спящей за своим столом дежурной сестрой, он обошел ее и снова двинулся
на четвертый этаж, в заповедник. Там, как в другом царстве, прокрался по мя
гкому импортному ковру между пальмами и пейзажами маслом. Среди многих о
динаковых дверей с рельефным матово-зеленым стеклом (а не убого покраше
нным масляной краской, как в родной хирургии) он снова нашел ту, возле кото
рой, стоял вечером. Снова прислушался Ц и снова ничего тревожного. Во сне
припадки случаются реже, но он все-таки боялся отойти.
С той ночи, как больного без документов, имени и адреса, но с жуткими эпиле
птическими судорогами, сняли с проходящего поезда, доктор Рыжиков стара
лся лично его и укладывать спать, и поднимать по утрам, чтобы быть более ил
и менее спокойным за начало и конец дня. Пришлось еще много писать по разн
ым городам, чтобы найти концы и родственников, вытребовать историю, опов
естить о нахождении сбежавшего, как оказалось, от своей мнительности бед
няги… Единственное, на что доктор Рыжиков не решился, Ц отправить его об
ратно на прежнее место. Хотя за одноместную палату для иногороднего боль
ного его довольно-таки грызло экономное начальство. С припадками возилс
я он один, при поддержке и помощи суровой и прямой медицинской монахини С
ильвы. Она являлась тут же Ц с полотенцем, шприцами, резиновыми бубликам
и. Дверь запиралась изнутри, и пугливые больные менялись в лицах, проходя
мимо. На больных плохо действуют даже чужие стуки и стоны.
Откуда взялось, что он еще и Герой Советского Союза, доктор Рыжиков знать
не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45