Пальцы патриарха с хрустом сжали
гнусную бумажку. Но это пока был не взрыв. Это тикал взрывной механизм.
5
Ц А вы ее любите? Ц спросил он в ответ.
Можно ли любить коротконогую грузную бабу в фиолетовом парике, с табачно
-алкогольным перегаром изо рта, которая врезала тебе электрическим утюг
ом в лоб?
Но Чикин понял доктора и подумал не об этой, а о другой. О ясных голубых гла
зах и черных кудрях. О стройных ножках и ангельской шее, сразивших в завод
ской столовой не одного инженера и техника. Только куда все это делось вм
есте с застенчивой нежной улыбкой? Кто подменил все это?
Больной Чикин все отказывался понять, куда делась одна женщина и откуда
взялась другая. Он все еще верил, что первая где-то есть.
Ц Наверное, люблю…
Ц Тогда сложнее, Ц чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков.
Не в первый раз говорили они о любви, с тех пор как чикинский рубец стал за
растать. После каждого вопроса, подавать ли на жену в суд, почему-то любов
ь начинала витать вокруг них. Старинная любовь по строгим правилам, с вер
ой и преданностью, со «жди меня, и я вернусь», с «я помню чудное мгновенье»,
с «жизнь прожить Ц не поле перейти». Наконец, с «сам погибай, а товарища в
ыручай».
Ц Знаете, какую книжку про любовь я больше всех люблю? Ц спрашивал докт
ор Петрович.
Ц Какую? Ц интересовался больной Чикин.
Ц «Старосветские помещики», Ц открывал ему лечащий врач. Ц Вы читали?
Ц Нет… Ц качал головой Чикин, предпочитавший технологические справоч
ники. Ц Я думал, это про крепостное право. Если бы я знал, что про любовь…
Ц Когда легкомыслен и молод я был, Ц говорил доктор Рыжиков, заполняя о
перационный журнал, Ц то думал, что любить Ц это обязательно выносить и
з огня и обстрела прекрасную девушку-партизанку…
Ц … Она сначала думала, что я талантливый, Ц полностью соглашался с ним
Чикин, Ц и далеко пойду. Защищу кандидатскую. Может, я сам виноват? Ученым
не стал, остался простым инженером, а она выросла до завпроизводством…
Ц … Мысленно я дрался на ее глазах один с целым взводом немцев, Ц ловил е
го мысль на лету доктор Рыжиков. Ц И даже с целой ротой…
Ц Но ведь я делаю все, что могу. На дом беру чертежи, сижу до четырех утра…
И все равно больше ста восьмидесяти со всеми премиями не выходит. А она с о
дного банкета приносит двести, говорит: сэкономила. Я говорю: Люсенька, ра
зве так можно? Ведь если обнаружат… А она смеется: что ты как половая тряпк
а? Ведь ни одной жалобы, одни благодарности. И даже друзьям говорит: сегодн
я моя половая тряпка зарплату среднего инженера принесла…
Ц А потом только с одним подраться надо было, Ц тонко понимал доктор ду
шу больного. Ц А я даже не сообразил, что пора…
…Все мы немножко лошади…
Что-то витало в ночной дежурке, как будто что-то должно было случиться. И э
то «что-то» не задержалось. Сильва Сидоровна сунула в дверь свое преданн
ое костлявое лицо и даже онемела от их душевной гармонии. «Вас там спраши
вают», Ц проскрипела она, искренне считая это шепотом. Как видно по лицу,
кто-то не очень приятный. «И чего в полночь-заполночь… Дамочка вроде из б
огатых…» Сильва Сидоровна четко делила на «из богатых» и «из простых», к
ак бы подсказывая, кому и вправду срочно, а кто подождет до утра.
Доктор Рыжиков тяжко вздохнул, ожидая, что снова добралась жена товарища
Еремина.
Ц Если Еремина… Ц начал он осторожно.
Ц Еремина… Ц скривилась Сильва Сидоровна. Ц Еремину здесь каждая соб
ака знает. Эта красивая… плачет…
Это была уступка, сопровождаемая, правда, неуступчивым ворчанием, что «н
еотложка» принимает сутками, а у нас хоть ночью отдохнуть бы дали… Ворча
ние сначала удалилось, потом снова приблизилось вместе с шарканьем тапо
к. Чикин незаметно исчез. Доктор Рыжиков оглядел дежурку Ц достойна ли о
на взгляда красивой женщины. Но застарелых немытых кефирных бутылок и за
твердевших кусков бутербродов не было видно. К паштету он еще не приступ
ал. Можно было встать и корректным поклоном встретить красивую женщину.
Она была действительно красива (хотя вкусы Сильвы Сидоровны во многом сп
орны при бесспорной антипатии к красивым женщинам). И несчастна.
Ц Доктор… Вы меня, наверное, не помните… Я просто не знаю, что делать…
А вот запоминать таких женщин мужчина обязан. На то у него и клетки мужско
й памяти. Не то чтобы очень красивая и вопреки Сильвиной ревности, скорее
скромная. Гладкие волосы забраны в узел Ц именно так, как всегда нравило
сь доктору Рыжикову. Особенно в таких спокойных, крепких, развитых женщи
нах. Чуть скуластое широкое лицо, мягкие губы. Все очень ясно и чисто. Особ
енно серые глаза, чуть покрасневшие, правда, от слез.
Ц Я жена архитектора Бальчуриса…
Тогда все ясно. Архитектора Бальчуриса доктор Рыжиков вспомнил гораздо
быстрее. Просто мгновенно. Ибо ничто так не хранят клетки докторского ар
хива, как истории болезней. И вообще истории…
Как забыть эту замечательную победу городской медицины! Наша газета с чу
вством писала об этом подвиге врачей. Как они спасли жизнь человеку, разм
олотому на куски. И персонально доктору Рыжикову досталась голова.
Кто говорил, что архитектор выпил немного сухого вина по случаю очередно
го проекта. Кто, наоборот, что он в рот не брал, а не сработал шлагбаум на пер
еезде. Факт тот, что у тепловоза царапина, а «Волгу» архитектора даже не по
казывали ремонтникам. Прямо с места повезли во Вторчермет.
Еще спасибо, что с ним с дачи не ехала жена. Вот эта самая, с заплаканными се
рыми глазами, со скромной прической, к которой доктор Рыжиков неравнодуш
ен.
Правильно, во время операции она сидела в коридоре. Все родственники жду
т внизу, в вестибюле, а ее провели в коридор. Потому что они были особенные.
«Как в лучших домах Филадельфии», Ц говорила Ада Викторовна, побывав у а
рхитектора и архитекторши на даче. Лично архитектором отделанная дача, п
од маленький замок, с камином, зимним садом и живым деревом, росшим сквозь
крышу. Слово «интерьер» тогда вторгалось в нашу жизнь как «кибернетика»
. По схемам, срисованным у архитектора, местные молодые скудно оплачивае
мые интеллигенты уродовали свои скромные жэковские однокомнатные жили
ща. Этой парой любовался весь город. Он и она на банкете в ресторане «Якорь
» по случаю открытия зимнего пионерлагеря по его проекту. Он и она на прие
ме в горсовете в честь делегации японских архитекторов, интересующихся
проблемами развития советских городов средней величины (откуда-то сбок
у, из-за чужих локтей выглядывают ус и трубка Мишки Франка). Его интервью в
городской газете о генеральном будущем нашего города. Ее выставка эскиз
ов декоративных тканей в фойе кинотеатра «Комсомолец». Наконец, знамени
тые званые вечера у них на даче, на которые из всех знакомых и незнакомых д
октору Рыжикову раз попала одна Ада Викторовна. «Как муха в сливки», Ц до
бродушно добавлял доктор Петрович, оказываясь среди слушателей ее впеч
атлений. Она смеялась и грозила ему пальчиком.
Как, в сущности, все хрупко. Один невозвратимый миг. Один бы шаг назад. Неуж
ели нельзя? Этот миг не отыгрывается. Скрежет, звон, хруст черепа в своих у
шах. И местный обыватель с некоторым облегчением подводит итог завидно н
едоступной светскости: нечего было выдрючиваться.
Ц Доктор, я не знаю, что делать…
Сколько прошло лет? Тогда он вернулся из Бурденко со специализации и тол
ько что выцыганил маленький изолятор для особо бессознательных. Там у не
го стояла и кушетка. Там архитектора Бальчуриса и подключили к аппаратно
му дыханию. Доктор Рыжиков не потому ночевал, что в хирургию каждый день х
одили чины из горсовета. И не потому, что плакала жена, как все жены, про кот
орых в таких слезах не замечаешь, красивые они или нет. И не потому, что не д
оверял дежурной бригаде или еще что-нибудь. Просто потому, что тут сегодн
я был его личный окоп.
Ц Доктор, мне стыдно ужасно… Не знаю, как сказать…
Терпение доктора Ц половина успеха. За стенами палаты стонали, всхлипыв
али и метались пробитые головы и вывихнутые суставы, воспаленные почки и
прободные язвы, закупоренные вены и вздутые желчные пузыри. Разбитые се
рдца… Все требуют от доктора терпения. А доктор требует терпения от всех.
Терпение Ц лекарство. Слезы женщины, хоть и красивой, все же не перелом св
ода черепа. Тяжко, но терпеть можно.
Ц Доктор, я мерзкая тварь… Ц В стакан воды, уже вторично поданный докто
ром Рыжиковым для утешения, капнула растворенная точка туши. Слезы, как и
звестно, сопровождают жизнь врача от и до. Кто привыкает, кто как. Ц Докто
р, я не должна была к вам приходить… А домой не могу… Я ведь была так счастл
ива…
Доктор Петрович кивнул. Выйти живым и после гриппа приятно. И для самого, и
для родных. Тем более для доктора. Вот о каком счастье в его жизни мы чуть н
е забыли.
Ц Я думала, выдержу все. Думала, ночей не буду спать, жить для него. Быть ег
о руками, ногами, глазами… Я никакой уборки не боялась… Можно, я закурю?
Ц Конечно, Ц привстал доктор Рыжиков и огляделся. Ц Только у меня нет п
апирос.
Ц Я принесла, Ц судорожно достала она из сумки какую-то не нашу пачку.
Ц Это, конечно, чистое пижонство… Вы знаете, какой это был человек?
Доктор не спросил, почему «был», а только деликатно кивнул.
Ц Нет, ничего вы не знаете. Вы думаете, все это пижонство: машина, дача… Я в
едь вижу. Вы человек простой. И все так думают. Это все плесень. Этого ничег
о не жалко. И машины, будь она проклята трижды. Он был такой умный и добрый, ч
то я каждый час удивлялась, какой это бог все в него вложил. Ведь такого в ж
изни не бывает. Кто бы сказал Ц не поверила. Но ведь я сама его одиннадцат
ь лет вот этими руками трогала. Вы знаете, какая я была? Девчонка с фабрики.
Сколько он в меня всего вбил. Ничего не жалел. Вы бы хоть раз поговорили с н
им о кино, о театре, о живописи… Когда он читал Блока, у людей слезы выступа
ли…
Доктор Рыжиков сник головой, будто и он услышал Блока.
Ц Знаете, что значит быть счастливой? А я была. И это он сделал. А это у женщ
ин бывает на тысячу у одной. Вы врач, вы должны знать. Ваша жена счастлива, д
октор?
Второй раз в этот вечер доктор Рыжиков пожал плечами, мямля что-то отрица
тельно-утвердительное.
Ц Я с ней не знакома, но уверена, простите, если бы вы для нее сделали хоть
десятую, хоть сотую долю того, что было у меня, она узнала бы счастье. А женщ
ина устроена так, что за одну минуту счастья потом не пожалеет жизни. Вы ве
рите, доктор?
Доктор Рыжиков, видно, не сделал ни десятой, ни сотой доли, пока ночевал на
кушетке в дежурке или изоляторе. Но верить верил.
Ц Вы, помните, говорили… Он может оставаться неподвижным. Помните?
Доктор Рыжиков помнил. Такую победу да не упомнить. «Исцеляющий скальпел
ь», «Жизнь архитектора Бальчуриса находится вне опасности. Хочется от вс
ей души поблагодарить за это настоящих кудесников в белых халатах, и пре
жде всего нашего уважаемого Ивана Лукича Черныша с его коллегами и учени
ками, среди которых выделяются…»
Ц А я тогда от счастья плакала, думала: какая ерунда… Пусть неподвижный,
лишь бы живой. Я тоже сумею создать ему мир, полный жизни. Он будет читать, с
лушать музыку, смотреть телевизор, беседовать со мной и с друзьями… Рабо
тать. И никогда не почувствует себя одиноким и неподвижным. И это будет мо
им счастьем…
Она надолго замолчала. Никто не хочет признаваться, что сдается. Доктор Р
ыжиков снова деликатно молчал, ибо уже сделал что мог. И даже был отмечен в
приказе по горздраву среди других кудесников в белых халатах, отвечавши
х в свою очередь за ребра, почки, желудок, селезенку, руки и ноги архитекто
ра Бальчуриса, за его сердце, к которым в основном претензий, видно, не был
о.
Ц Вы думаете, я устала? Да у меня на все хватит и рук, и любви, и терпения. И м
енять простыни, и совать утку, и очищать его, извините, от кала… Тут одной с
тирки… Я никого домой не приглашаю, мне жалко, что его увидят… А знаете, чт
о страшно?
Ц Что? Ц спросил доктор Рыжиков, давно прекрасно это зная.
Ц Что ему ничего не надо. Ничего… Я выписала журналов гору, приношу все н
овые книги, читала вслух статьи по архитектуре… Массу иностранной литер
атуры… Друзья изобрели ему чертежную доску… Доктор, он никого не узнает.
Он даже не страдает, доктор! Он…
Ц Ведет себя спокойно? Ц по делу спросил доктор Рыжиков.
Ц Хоть бы раз обиделся или рассердился! Я б счастлива была! Тарелку дашь
Ц перевернет на одеяло и с одеяла ест… А иногда так посмотрит, будто наро
чно… Все понимает. Я глупости говорю…
Доктор Рыжиков забарабанил пальцами по настольному стеклу. Музыкально
е ухо уловило бы в этой дроби «Прощание славянки».
Ц Я пришла ни о чем не просить. А только спросить…
Доктор Петрович затих, изображая предельнейшее внимание.
Ц Это навсегда или…
Что такое «навсегда» и что такое «или»?
Ц А я вас помню, Ц вдруг сказал он, когда почувствовал, что можно говорит
ь.
Ц Но я…
Она должна была сказать, что он ей лично раз сто одну только валерьянку вы
носил в коридор. Ну, не сто, а сколько она провела в коридоре…
Ц Я был на вашей выставке и сделал в книге отзывов восторженную запись. И
дома рисовал по памяти ваши ситцевые березки.
Ц Правда? Ц слабо, но улыбнулась она.
Ц Зуб даю, Ц невесело сказал доктор Рыжиков.
Ц Зачем зуб? Ц удивилась она.
Ц Мальчишки так клянутся.
Говорить что-нибудь, когда от этого ничего не изменится, доктор Рыжиков п
очти не умел. Но в то же время обещать Ц священный долг всех врачей. Не пот
ому, что там что-то, а обещание рождает надежду, надежда помогает бороться
. Аксиома. Но обещать вслепую Ц невежество или прямой обман. Как тут быть?
Ц Если вы хотите, я посмотрю…
Что тут такого Ц посмотреть больного. Святое дело, если попросят. Доктор
смотрит сто больных в день. Один краше другого.
Ц А вы можете сказать мне правду? Ц вдруг спросила она.
Кто же не знает правду лобного синдрома, мысленно ответил доктор Рыжиков
. Одна из жестоких правд жизни. Настолько жестоких, что неизвестно, куда их
девать или куда от них деваться. Но он пообещал, хоть и не так уверенно.
Ц Его бы все равно спасли?
Доктор Рыжиков сделал вид, что не понял.
Ц Если бы… я там не плакала и не сидела ночами…
И сама испугалась. «Простите, я такая дрянь…» Ц и замолчала. Доктор Рыжик
ов понял, что должен поспешить на выручку.
Ц Да вы тут ни при чем, Ц сказал он ловко. Ц Там и без вас хватало. Все нач
альство из горсовета. Главврач только и успевал вытягиваться, как на ген
еральском смотру. И каждый с приказом: спасти!
(Среди начальства солидно высилась увесистая фигура Мишки Франка, вежли
во гмыкающего в черные усы.)
Ц Значит, его все равно бы спасли? Ц спросила она.
Ц Это наш долг, Ц отвечал он с достоинством. Ц Врач борется за человека
независимо от того, кто за него плачет или приказывает в коридоре. Слесар
ь или министр Ц мы в одинаковом долгу перед человеческой жизнью.
Доктор Рыжиков знал свое свойство прибегать к общим фразам о гуманном до
лге, когда деваться было некуда. Да, в общем, все так делали. И понятливый ср
азу чувствовал, что эту стену не обойдешь.
А что ж ему, так и говорить: увлеклись, мол? Что не в плачущей женщине и не в р
уководящих товарищах дело, а в волшебном дыхательном аппарате, который о
тключил Ц умер, подключил Ц ожил? Только баллоны подтаскивай. Кому тут н
е покажется с первого раза, что вот она, жар-птица жизни? Отключил Ц умер, п
одключил Ц ожил. Что вот они, поистине безграничные возможности, о котор
ых только и мечтало гибнущее человечество… Не «исцеляющий скальпель», а
исцеляющий насос. Отключил Ц умер, подключил Ц ожил…
Ц Ну спасибо вам, Ц вздохнула она, хотя он ровно ничего не сделал. Но в ее
вздохе было огромное облегчение, словно свинец упал с души.
Доктор Рыжиков понял, если бы он не поторопился подменить рыжую кошку Ла
риску, можно бы было сейчас пойти с велосипедом провожать жену архитекто
ра Бальчуриса. Прошли бы остатками больничного парка, потом по длинной г
ородской аллее… А если бы тогда, при одиннадцатой остановке сердца, он пр
осто вышел и сказал: «Он умер»? То что бы было? А что можно ждать? Что-то ново
е? Те же слезы, тот же нашатырь. Она стала бы рваться в изолятор, кричать: «По
чему все стоят?..» Не верила бы никому и ничему. Потом бы потеряла силы Ц не
только рваться, но и жить. Какая жестокая боль Ц потерять человека! Она пр
окалывает грудь, и там ни шевельнуться, ни вздохнуть. Колет и колет. Кажетс
я, навсегда. Потом постепенно стихает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
гнусную бумажку. Но это пока был не взрыв. Это тикал взрывной механизм.
5
Ц А вы ее любите? Ц спросил он в ответ.
Можно ли любить коротконогую грузную бабу в фиолетовом парике, с табачно
-алкогольным перегаром изо рта, которая врезала тебе электрическим утюг
ом в лоб?
Но Чикин понял доктора и подумал не об этой, а о другой. О ясных голубых гла
зах и черных кудрях. О стройных ножках и ангельской шее, сразивших в завод
ской столовой не одного инженера и техника. Только куда все это делось вм
есте с застенчивой нежной улыбкой? Кто подменил все это?
Больной Чикин все отказывался понять, куда делась одна женщина и откуда
взялась другая. Он все еще верил, что первая где-то есть.
Ц Наверное, люблю…
Ц Тогда сложнее, Ц чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков.
Не в первый раз говорили они о любви, с тех пор как чикинский рубец стал за
растать. После каждого вопроса, подавать ли на жену в суд, почему-то любов
ь начинала витать вокруг них. Старинная любовь по строгим правилам, с вер
ой и преданностью, со «жди меня, и я вернусь», с «я помню чудное мгновенье»,
с «жизнь прожить Ц не поле перейти». Наконец, с «сам погибай, а товарища в
ыручай».
Ц Знаете, какую книжку про любовь я больше всех люблю? Ц спрашивал докт
ор Петрович.
Ц Какую? Ц интересовался больной Чикин.
Ц «Старосветские помещики», Ц открывал ему лечащий врач. Ц Вы читали?
Ц Нет… Ц качал головой Чикин, предпочитавший технологические справоч
ники. Ц Я думал, это про крепостное право. Если бы я знал, что про любовь…
Ц Когда легкомыслен и молод я был, Ц говорил доктор Рыжиков, заполняя о
перационный журнал, Ц то думал, что любить Ц это обязательно выносить и
з огня и обстрела прекрасную девушку-партизанку…
Ц … Она сначала думала, что я талантливый, Ц полностью соглашался с ним
Чикин, Ц и далеко пойду. Защищу кандидатскую. Может, я сам виноват? Ученым
не стал, остался простым инженером, а она выросла до завпроизводством…
Ц … Мысленно я дрался на ее глазах один с целым взводом немцев, Ц ловил е
го мысль на лету доктор Рыжиков. Ц И даже с целой ротой…
Ц Но ведь я делаю все, что могу. На дом беру чертежи, сижу до четырех утра…
И все равно больше ста восьмидесяти со всеми премиями не выходит. А она с о
дного банкета приносит двести, говорит: сэкономила. Я говорю: Люсенька, ра
зве так можно? Ведь если обнаружат… А она смеется: что ты как половая тряпк
а? Ведь ни одной жалобы, одни благодарности. И даже друзьям говорит: сегодн
я моя половая тряпка зарплату среднего инженера принесла…
Ц А потом только с одним подраться надо было, Ц тонко понимал доктор ду
шу больного. Ц А я даже не сообразил, что пора…
…Все мы немножко лошади…
Что-то витало в ночной дежурке, как будто что-то должно было случиться. И э
то «что-то» не задержалось. Сильва Сидоровна сунула в дверь свое преданн
ое костлявое лицо и даже онемела от их душевной гармонии. «Вас там спраши
вают», Ц проскрипела она, искренне считая это шепотом. Как видно по лицу,
кто-то не очень приятный. «И чего в полночь-заполночь… Дамочка вроде из б
огатых…» Сильва Сидоровна четко делила на «из богатых» и «из простых», к
ак бы подсказывая, кому и вправду срочно, а кто подождет до утра.
Доктор Рыжиков тяжко вздохнул, ожидая, что снова добралась жена товарища
Еремина.
Ц Если Еремина… Ц начал он осторожно.
Ц Еремина… Ц скривилась Сильва Сидоровна. Ц Еремину здесь каждая соб
ака знает. Эта красивая… плачет…
Это была уступка, сопровождаемая, правда, неуступчивым ворчанием, что «н
еотложка» принимает сутками, а у нас хоть ночью отдохнуть бы дали… Ворча
ние сначала удалилось, потом снова приблизилось вместе с шарканьем тапо
к. Чикин незаметно исчез. Доктор Рыжиков оглядел дежурку Ц достойна ли о
на взгляда красивой женщины. Но застарелых немытых кефирных бутылок и за
твердевших кусков бутербродов не было видно. К паштету он еще не приступ
ал. Можно было встать и корректным поклоном встретить красивую женщину.
Она была действительно красива (хотя вкусы Сильвы Сидоровны во многом сп
орны при бесспорной антипатии к красивым женщинам). И несчастна.
Ц Доктор… Вы меня, наверное, не помните… Я просто не знаю, что делать…
А вот запоминать таких женщин мужчина обязан. На то у него и клетки мужско
й памяти. Не то чтобы очень красивая и вопреки Сильвиной ревности, скорее
скромная. Гладкие волосы забраны в узел Ц именно так, как всегда нравило
сь доктору Рыжикову. Особенно в таких спокойных, крепких, развитых женщи
нах. Чуть скуластое широкое лицо, мягкие губы. Все очень ясно и чисто. Особ
енно серые глаза, чуть покрасневшие, правда, от слез.
Ц Я жена архитектора Бальчуриса…
Тогда все ясно. Архитектора Бальчуриса доктор Рыжиков вспомнил гораздо
быстрее. Просто мгновенно. Ибо ничто так не хранят клетки докторского ар
хива, как истории болезней. И вообще истории…
Как забыть эту замечательную победу городской медицины! Наша газета с чу
вством писала об этом подвиге врачей. Как они спасли жизнь человеку, разм
олотому на куски. И персонально доктору Рыжикову досталась голова.
Кто говорил, что архитектор выпил немного сухого вина по случаю очередно
го проекта. Кто, наоборот, что он в рот не брал, а не сработал шлагбаум на пер
еезде. Факт тот, что у тепловоза царапина, а «Волгу» архитектора даже не по
казывали ремонтникам. Прямо с места повезли во Вторчермет.
Еще спасибо, что с ним с дачи не ехала жена. Вот эта самая, с заплаканными се
рыми глазами, со скромной прической, к которой доктор Рыжиков неравнодуш
ен.
Правильно, во время операции она сидела в коридоре. Все родственники жду
т внизу, в вестибюле, а ее провели в коридор. Потому что они были особенные.
«Как в лучших домах Филадельфии», Ц говорила Ада Викторовна, побывав у а
рхитектора и архитекторши на даче. Лично архитектором отделанная дача, п
од маленький замок, с камином, зимним садом и живым деревом, росшим сквозь
крышу. Слово «интерьер» тогда вторгалось в нашу жизнь как «кибернетика»
. По схемам, срисованным у архитектора, местные молодые скудно оплачивае
мые интеллигенты уродовали свои скромные жэковские однокомнатные жили
ща. Этой парой любовался весь город. Он и она на банкете в ресторане «Якорь
» по случаю открытия зимнего пионерлагеря по его проекту. Он и она на прие
ме в горсовете в честь делегации японских архитекторов, интересующихся
проблемами развития советских городов средней величины (откуда-то сбок
у, из-за чужих локтей выглядывают ус и трубка Мишки Франка). Его интервью в
городской газете о генеральном будущем нашего города. Ее выставка эскиз
ов декоративных тканей в фойе кинотеатра «Комсомолец». Наконец, знамени
тые званые вечера у них на даче, на которые из всех знакомых и незнакомых д
октору Рыжикову раз попала одна Ада Викторовна. «Как муха в сливки», Ц до
бродушно добавлял доктор Петрович, оказываясь среди слушателей ее впеч
атлений. Она смеялась и грозила ему пальчиком.
Как, в сущности, все хрупко. Один невозвратимый миг. Один бы шаг назад. Неуж
ели нельзя? Этот миг не отыгрывается. Скрежет, звон, хруст черепа в своих у
шах. И местный обыватель с некоторым облегчением подводит итог завидно н
едоступной светскости: нечего было выдрючиваться.
Ц Доктор, я не знаю, что делать…
Сколько прошло лет? Тогда он вернулся из Бурденко со специализации и тол
ько что выцыганил маленький изолятор для особо бессознательных. Там у не
го стояла и кушетка. Там архитектора Бальчуриса и подключили к аппаратно
му дыханию. Доктор Рыжиков не потому ночевал, что в хирургию каждый день х
одили чины из горсовета. И не потому, что плакала жена, как все жены, про кот
орых в таких слезах не замечаешь, красивые они или нет. И не потому, что не д
оверял дежурной бригаде или еще что-нибудь. Просто потому, что тут сегодн
я был его личный окоп.
Ц Доктор, мне стыдно ужасно… Не знаю, как сказать…
Терпение доктора Ц половина успеха. За стенами палаты стонали, всхлипыв
али и метались пробитые головы и вывихнутые суставы, воспаленные почки и
прободные язвы, закупоренные вены и вздутые желчные пузыри. Разбитые се
рдца… Все требуют от доктора терпения. А доктор требует терпения от всех.
Терпение Ц лекарство. Слезы женщины, хоть и красивой, все же не перелом св
ода черепа. Тяжко, но терпеть можно.
Ц Доктор, я мерзкая тварь… Ц В стакан воды, уже вторично поданный докто
ром Рыжиковым для утешения, капнула растворенная точка туши. Слезы, как и
звестно, сопровождают жизнь врача от и до. Кто привыкает, кто как. Ц Докто
р, я не должна была к вам приходить… А домой не могу… Я ведь была так счастл
ива…
Доктор Петрович кивнул. Выйти живым и после гриппа приятно. И для самого, и
для родных. Тем более для доктора. Вот о каком счастье в его жизни мы чуть н
е забыли.
Ц Я думала, выдержу все. Думала, ночей не буду спать, жить для него. Быть ег
о руками, ногами, глазами… Я никакой уборки не боялась… Можно, я закурю?
Ц Конечно, Ц привстал доктор Рыжиков и огляделся. Ц Только у меня нет п
апирос.
Ц Я принесла, Ц судорожно достала она из сумки какую-то не нашу пачку.
Ц Это, конечно, чистое пижонство… Вы знаете, какой это был человек?
Доктор не спросил, почему «был», а только деликатно кивнул.
Ц Нет, ничего вы не знаете. Вы думаете, все это пижонство: машина, дача… Я в
едь вижу. Вы человек простой. И все так думают. Это все плесень. Этого ничег
о не жалко. И машины, будь она проклята трижды. Он был такой умный и добрый, ч
то я каждый час удивлялась, какой это бог все в него вложил. Ведь такого в ж
изни не бывает. Кто бы сказал Ц не поверила. Но ведь я сама его одиннадцат
ь лет вот этими руками трогала. Вы знаете, какая я была? Девчонка с фабрики.
Сколько он в меня всего вбил. Ничего не жалел. Вы бы хоть раз поговорили с н
им о кино, о театре, о живописи… Когда он читал Блока, у людей слезы выступа
ли…
Доктор Рыжиков сник головой, будто и он услышал Блока.
Ц Знаете, что значит быть счастливой? А я была. И это он сделал. А это у женщ
ин бывает на тысячу у одной. Вы врач, вы должны знать. Ваша жена счастлива, д
октор?
Второй раз в этот вечер доктор Рыжиков пожал плечами, мямля что-то отрица
тельно-утвердительное.
Ц Я с ней не знакома, но уверена, простите, если бы вы для нее сделали хоть
десятую, хоть сотую долю того, что было у меня, она узнала бы счастье. А женщ
ина устроена так, что за одну минуту счастья потом не пожалеет жизни. Вы ве
рите, доктор?
Доктор Рыжиков, видно, не сделал ни десятой, ни сотой доли, пока ночевал на
кушетке в дежурке или изоляторе. Но верить верил.
Ц Вы, помните, говорили… Он может оставаться неподвижным. Помните?
Доктор Рыжиков помнил. Такую победу да не упомнить. «Исцеляющий скальпел
ь», «Жизнь архитектора Бальчуриса находится вне опасности. Хочется от вс
ей души поблагодарить за это настоящих кудесников в белых халатах, и пре
жде всего нашего уважаемого Ивана Лукича Черныша с его коллегами и учени
ками, среди которых выделяются…»
Ц А я тогда от счастья плакала, думала: какая ерунда… Пусть неподвижный,
лишь бы живой. Я тоже сумею создать ему мир, полный жизни. Он будет читать, с
лушать музыку, смотреть телевизор, беседовать со мной и с друзьями… Рабо
тать. И никогда не почувствует себя одиноким и неподвижным. И это будет мо
им счастьем…
Она надолго замолчала. Никто не хочет признаваться, что сдается. Доктор Р
ыжиков снова деликатно молчал, ибо уже сделал что мог. И даже был отмечен в
приказе по горздраву среди других кудесников в белых халатах, отвечавши
х в свою очередь за ребра, почки, желудок, селезенку, руки и ноги архитекто
ра Бальчуриса, за его сердце, к которым в основном претензий, видно, не был
о.
Ц Вы думаете, я устала? Да у меня на все хватит и рук, и любви, и терпения. И м
енять простыни, и совать утку, и очищать его, извините, от кала… Тут одной с
тирки… Я никого домой не приглашаю, мне жалко, что его увидят… А знаете, чт
о страшно?
Ц Что? Ц спросил доктор Рыжиков, давно прекрасно это зная.
Ц Что ему ничего не надо. Ничего… Я выписала журналов гору, приношу все н
овые книги, читала вслух статьи по архитектуре… Массу иностранной литер
атуры… Друзья изобрели ему чертежную доску… Доктор, он никого не узнает.
Он даже не страдает, доктор! Он…
Ц Ведет себя спокойно? Ц по делу спросил доктор Рыжиков.
Ц Хоть бы раз обиделся или рассердился! Я б счастлива была! Тарелку дашь
Ц перевернет на одеяло и с одеяла ест… А иногда так посмотрит, будто наро
чно… Все понимает. Я глупости говорю…
Доктор Рыжиков забарабанил пальцами по настольному стеклу. Музыкально
е ухо уловило бы в этой дроби «Прощание славянки».
Ц Я пришла ни о чем не просить. А только спросить…
Доктор Петрович затих, изображая предельнейшее внимание.
Ц Это навсегда или…
Что такое «навсегда» и что такое «или»?
Ц А я вас помню, Ц вдруг сказал он, когда почувствовал, что можно говорит
ь.
Ц Но я…
Она должна была сказать, что он ей лично раз сто одну только валерьянку вы
носил в коридор. Ну, не сто, а сколько она провела в коридоре…
Ц Я был на вашей выставке и сделал в книге отзывов восторженную запись. И
дома рисовал по памяти ваши ситцевые березки.
Ц Правда? Ц слабо, но улыбнулась она.
Ц Зуб даю, Ц невесело сказал доктор Рыжиков.
Ц Зачем зуб? Ц удивилась она.
Ц Мальчишки так клянутся.
Говорить что-нибудь, когда от этого ничего не изменится, доктор Рыжиков п
очти не умел. Но в то же время обещать Ц священный долг всех врачей. Не пот
ому, что там что-то, а обещание рождает надежду, надежда помогает бороться
. Аксиома. Но обещать вслепую Ц невежество или прямой обман. Как тут быть?
Ц Если вы хотите, я посмотрю…
Что тут такого Ц посмотреть больного. Святое дело, если попросят. Доктор
смотрит сто больных в день. Один краше другого.
Ц А вы можете сказать мне правду? Ц вдруг спросила она.
Кто же не знает правду лобного синдрома, мысленно ответил доктор Рыжиков
. Одна из жестоких правд жизни. Настолько жестоких, что неизвестно, куда их
девать или куда от них деваться. Но он пообещал, хоть и не так уверенно.
Ц Его бы все равно спасли?
Доктор Рыжиков сделал вид, что не понял.
Ц Если бы… я там не плакала и не сидела ночами…
И сама испугалась. «Простите, я такая дрянь…» Ц и замолчала. Доктор Рыжик
ов понял, что должен поспешить на выручку.
Ц Да вы тут ни при чем, Ц сказал он ловко. Ц Там и без вас хватало. Все нач
альство из горсовета. Главврач только и успевал вытягиваться, как на ген
еральском смотру. И каждый с приказом: спасти!
(Среди начальства солидно высилась увесистая фигура Мишки Франка, вежли
во гмыкающего в черные усы.)
Ц Значит, его все равно бы спасли? Ц спросила она.
Ц Это наш долг, Ц отвечал он с достоинством. Ц Врач борется за человека
независимо от того, кто за него плачет или приказывает в коридоре. Слесар
ь или министр Ц мы в одинаковом долгу перед человеческой жизнью.
Доктор Рыжиков знал свое свойство прибегать к общим фразам о гуманном до
лге, когда деваться было некуда. Да, в общем, все так делали. И понятливый ср
азу чувствовал, что эту стену не обойдешь.
А что ж ему, так и говорить: увлеклись, мол? Что не в плачущей женщине и не в р
уководящих товарищах дело, а в волшебном дыхательном аппарате, который о
тключил Ц умер, подключил Ц ожил? Только баллоны подтаскивай. Кому тут н
е покажется с первого раза, что вот она, жар-птица жизни? Отключил Ц умер, п
одключил Ц ожил. Что вот они, поистине безграничные возможности, о котор
ых только и мечтало гибнущее человечество… Не «исцеляющий скальпель», а
исцеляющий насос. Отключил Ц умер, подключил Ц ожил…
Ц Ну спасибо вам, Ц вздохнула она, хотя он ровно ничего не сделал. Но в ее
вздохе было огромное облегчение, словно свинец упал с души.
Доктор Рыжиков понял, если бы он не поторопился подменить рыжую кошку Ла
риску, можно бы было сейчас пойти с велосипедом провожать жену архитекто
ра Бальчуриса. Прошли бы остатками больничного парка, потом по длинной г
ородской аллее… А если бы тогда, при одиннадцатой остановке сердца, он пр
осто вышел и сказал: «Он умер»? То что бы было? А что можно ждать? Что-то ново
е? Те же слезы, тот же нашатырь. Она стала бы рваться в изолятор, кричать: «По
чему все стоят?..» Не верила бы никому и ничему. Потом бы потеряла силы Ц не
только рваться, но и жить. Какая жестокая боль Ц потерять человека! Она пр
окалывает грудь, и там ни шевельнуться, ни вздохнуть. Колет и колет. Кажетс
я, навсегда. Потом постепенно стихает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45