Доктор из солидарност
и не мог греться в кабине и заодно мок снаружи, надвинув на уши берет.
Зато как только они сели на мягкие сиденья, он снова провалился в яму. И по
чему-то рядом с ним Ц больной Колесник. Доктор Рыжиков теперь кричал: «Пр
ощайте, товарищи!» Ц и за себя, и за него. Теперь-то обязательно надо было д
окричаться, если бы еще помогал больной Колесник! Но больной Колесник ле
жал без сознания, с перевязанной головой, и бинт пропитывался грязью и кр
овью. «Прощайте, товарищи!» Громче! Еще громче! Снова дождь, и снова они пря
чут в рукаве цигарку, идущую по кругу. Господи, неужели не услышат? Холодны
й пот Ц или холодный дождь Ц льет струями по лицу. Хоть бы поднять руку и
закрыться от первых комьев глины… А главное Ц прикрыть рану больного Ко
лесника. Неужели он умер? Хирург со своим больным в одной могиле, Ц может,
так и надо, если хирург это заслужил. По крайней мере честно: не справился
Ц полезай за ним, пусть люди вспоминают про твою честность…
Ц …Ха-ха, честность! Ну вот скажите мне, что такое эта ваша честность? Кому
она нужна? Ну хорошо, допустим, я честный. А рядом мой завгар своим корешка
м завмагам резину налево толкает. Ну? Нужна кому-нибудь эта моя честность?
Вопрос был мирового масштаба. Столько внутренней страстности и горячег
о пыла было в сипловато-надсадном голосе Гены, что неведомая оболочка, о к
оторой спрашивал Мишка Франк, даже затрепетала. Видно, испугалась, что Ге
на решит этот вопрос отрицательно, и вся мировая честность рухнет. С докт
ора Рыжикова даже сон слетел. Сколько обеспокоенных людей задается этим
извечным и мучительным вопросом. И вдруг кто-то из них окажется последни
м, на чьих плечах держится мировая честность. Но как он будет знать? Как пр
едупредить его, чтобы держался до последнего? Что на него вся надежда? Вот
в чем все дело…
23
Ц Дело не в пропорциях, Ц сказал он мудро, Ц а во всеобщей путанице. Арх
итектура не фасад, а сфера, а у нас фасад разукрасят Ц и радуются. Какие-ни
будь кучки налепят над окнами и называют искусством. Вот отбейте с фасад
а Зимнего дворца всю лепку, что останется?
Жена архитектора Бальчуриса вопросительно посмотрела на него. Она боял
ась шуток с творениями Растрелли.
Ц Останется гвардейская казарма, Ц нахально доложил доктор Рыжиков.
Ц Длинная и монотонная, как доклад на торжественном вечере. Да и весь Лен
инград Ц это что? Военный городок Петра. Улицы Ц батальоны, площади Ц по
лковые плацы… Венец архитектуры Ц линейка и циркуль царя. Он, конечно, бы
л и мореплаватель, и плотник, но…
Ц Но Ленинградом все так восхищаются… Ц напомнила она.
Ц Все восхищаются тем, чем положено восхищаться, Ц встал доктор Рыжико
в на сторону Гены Пузанова. Ц То ли дело Ц Москва. Недаром ее матушкой зо
вут. И строилась не по ранжиру, все вкривь и вкось, зато уютно и человечно. З
а каждым углом мороженое. Стены толстые, дворы уютные, колокольни Ц как а
эростаты… Собрались улетать. И ходишь по мостовым, а не по костям…
Ц По чьим? Ц испугалась жена архитектора Бальчуриса.
Ц По крестьянским, Ц напомнил доктор Рыжиков. Ц Которыми великий архи
тектор болота мостил.
Ц А, это из истории, Ц успокоилась она.
Ц Недаром над Петербургом витают суровые тени Достоевского и Щедрина,
а над Москвой Ц все-таки добрые Пушкина и Чехова…
Если так можно выразиться. С учетом того, что литературоведение Ц не осн
овная профессия доктора Рыжикова.
Ц А блокада? Ц обратилась она за смягчающим обстоятельством.
Доктор Рыжиков должен был сказать, что это вечный незаживающий рубец на
той оболочке, про которую спрашивал Мишка Франк. Что эти тоска и боль нигд
е никогда никому не позволят быть безгреховно счастливым, какой бы комму
низм ни наступил. И чем лечить этот рубец на оболочке, долго никто не приду
мает. И пока она слабая, как цветовой налет на мыльном пузыре, и когда она б
удет мощной и прочной, как атмосфера, сквозь ее толщу, из прорезанной когд
а-то глубины будут сочиться и сочиться капли рубиновой крови. И наоборот:
если лекарство найдется и эта кровь остановится, то этой нужной доктору
Петровичу оболочке придет конец. Она окажется совсем не тем, а роговым на
ростом, под которым…
Но вслух он сказал:
Ц В сорок четвертом нас и бросили на Свирь Ц прорывать блокаду. Мерецко
в попросил у Сталина армию из резерва, а Сталин сказал, что даст корпус, ко
торый равен армии. Это и был наш корпус.
Видно, она посмотрела на него довольно восхищенно, потому что он даже рас
правил свои гвардейские плечи.
Он широко расставлял на столе свой макет из белых пенопластных домиков,
лоскутных скверов и картонных эстакад. Весь массив поместился у него в с
умке, которую он привез на багажнике и сейчас начал выгружать.
Из спальни в приоткрытую дверь на его новое детище понимающе смотрело пр
ежнее дело его рук. К приходу доктора Петровича его и в сей раз тщательно п
ротерли нашатырными тампонами от запахов и переодели во все чистое. На д
оску прикололи свежий ватман.
Ц Да только пехотное начальство, Ц отвел взгляд доктор Рыжиков, Ц наш
у форму невзлюбило. Начали сдуру сдирать голубые погоны и навешивать сво
и пехотные… Мы голубые прятали и перед боем надевали, а они вещмешки обыс
кивали, и у кого находили, то был скандал… Как будто главными врагами у них
были не немцы, а наши голубые погоны…
Ц Как вы только успели? Ц поразилась она количеству вырезанных доктор
ом домиков и мостиков, галерей и эстакад, которые он ловко расставлял в сп
ециальные гнезда сборной подставки. Все это заняло постепенно весь стол.
Ц Это ведь столько времени!
Ц А у меня сейчас отпуск, Ц сказал он безмятежно. Ц Порезал палец и не о
перирую. Запрещено. Можно сидеть и выпиливать хоть сутками…
Выпиливал он вечерами в теплой компании дяди Кузи Тетерина, который пода
вал ему советы, высказываясь о своем заклятом микрорайоне, навек перерыт
ом траншеями, об очередях в магазинах, нехватке воды в разгар лета, отключ
ении света и прочем, чего не должно быть в жилой и культурно-оздоровитель
ной зоне доктора Рыжикова.
Ц Но, в общем, все равно лучше, чем в общежитии, Ц заканчивал он убежденно
. Ц У нас в общежитии по пятнадцать лет парни маются, все из-за этого остеп
ениться не могут, бессемейные, кобелятся по танцам… Разве это нормально?
Дяде Кузе уже разрешалось вставать и осторожно садиться, ходить по нужде
, ужинать вместе со всеми за общим столом. Там можно было и обедать, и завтр
акать, но для этого все вместе никогда не собирались, а перехватывали кто
как мог, наспех. Танька и Анька по очереди ухаживали за дядей Кузей, вытреб
овав за это отпущение от пионерского лагеря, который был им с детства нен
авистен. Дни были дождливые, не лагерные. Одна кормила дядю Кузю, другая шл
а в кино, а в кратких сухих промежутках обе висели на дереве как обезьянки
и ели незрелые груши. Валерия практиковалась своему крючкотворному рем
еслу в городской нотариальной конторе. Семья была устроена. Доктор Рыжик
ов чувствовал прилив вдохновения, и пригородная зона росла как на дрожжа
х.
Ц Экой вы мастеровой, Ц сказал дядя Кузя в конце. Ц У нас в штамповке це
ны б вам не было. Шаблоны тачать тоже ловкость нужна. Вас тут, часом, не обиж
ают в больнице? А то я словечко перед главным технологом замолвлю, мы с пап
ашей его кумовья…
Дядя Кузя не очень был в курсе того, почему он лежал не в больнице, а в доме.
Ему сказали, что не хватает койко-мест для кого-то там очень разбитого. А о
н более или менее целый. Ну вот и нашли выход. Тем более что голова прошла и
он давно домой просился. Только пока не пускали, а ему было совестно харчи
ться за чужой счет.
Ц …Но только коммуникации вы не продумали, Ц сказала, извиняясь, жена а
рхитектора Бальчуриса. Ц Вы заботитесь только о пешеходах, а как продук
ты завозить, товары, мебель? А «скорая помощь» как за больными придет?
Ц В нашей зоне будут только здоровые люди, Ц зловеще пообещал доктор Ры
жиков. Ц В отличие от многих других зон. Ну ладно, сдвинем магазины в кала
шный ряд, задом к одному съезду. Пусть тут будет общий хоздвор. Ну, пешеход
ные дорожки расширим ради мебельных фургонов. Ц Сколько их там в день Ц
не миллион же… Хотя с этого весь погром и начинается… Ну десять «скорых»
в день…
Он тронулся, чтоб передвинуть магазины и ресторан к объездной трассе; он
а отступила на шаг, чтоб дать ему место, да не в ту сторону, и случайно толкн
ула его спиной и мягким округлым бедром. Они ойкнули и разошлись. И тут он
начал замечать все их прикосновения в случайных встречах рук, наклонах г
олов над каким-нибудь сквериком, передаче друг другу карандаша или лезв
ия. И начал опасаться столкновений. Отодвигался, если она придвигалась, н
е отталкивал ее с присущим ему десантным нахальством, чтобы поправить сх
ему. Но чем сильнее его это заботило, тем хуже удавалось. Она вдруг дергала
сь вбок или вперед и задевала его коленом или боком…
Ц А вот автостоянка для автобусов и такси, Ц обозначил он круг возле тр
ассы, и отступив, толкнул ее спиной в грудь, после чего снова отдернулся к
столу, оказавшись в ловушке.
Ц А как же старички, сердечники, мамы с младенцами? Ц забеспокоилась он
а. Ц Им без такси отсюда не добраться. Или просто тяжелая сумка… Мы же сла
бых не должны бросать…
Ц Конечно, Ц согласился доктор Рыжиков. Ц Мы не фашистская Спарта. А вы
знаете, что болезни сердца и сосудов у жителей шумных улиц бывают в три ра
за чаще, чем у тихих? Значит, сердечники наши поправятся. А старичкам ходит
ь полезно, тоже не сахарные. Они и старятся потому, что ходить негде. Боятс
я улиц… Теперь авоськи… и младенцы… В Москве на ВДНХ ходят аккумуляторны
е поезда. Электрокары, в общем. Клади свою кладь и иди за ним от остановки д
о своего подъезда… Плохо? Или велотакси… Пусть студенты подрабатывают. Д
вадцать копеек Ц и садись, мать с младенцем…
Ц Велорикши?! Ц ужаснулась она.
Ц Бедные мы, бедные, Ц посочувствовал он. Ц Всего-то мы боимся, всем-то н
апуганы… Но ведь никто не станет его бить палкой по шее, как китайца в Гонк
онге. Только полезно и приятно. Одним облегчение, другие подработают и бу
дут здоровее. Умеренная физнагрузка на свежем воздухе… Я бы первый нанял
ся показать. Вот дядя Кузя рикшу сварганит…
Ц Какой дядя Кузя? Ц совсем запуталась жена архитектора Бальчуриса.
Ц Хороший человек, Ц заверил доктор Рыжиков.
Он старался поменьше замечать линию пепельных волос, отведенных назад и
открывающих нижний кончик нежного уха, мягкую линию шеи, белизну открыты
х рук. Ему казалось, поймай она такой взгляд, он вылетит отсюда навсегда, п
ритом кубарем мимо велосипеда.
Ц Вас что-то беспокоит? Ц оказалась она наблюдательной.
Ц Да нет… Ц отрекся он. Ц Сегодня все в порядке… Возьму-ка я домой и еще
доработаю… С детским лагерем и этим зрелищным узлом… Да и вообще все над
о поменять, я теперь вижу…
Ц Как поменять? Мне просто стыдно нагружать вас… Нам… то есть… Ц поправ
илась она зачем-то.
Ц Это прекрасная психотерапия, Ц испугался он, что она откажется и тогд
а приходить станет незачем. Ц Вы слышали, что у американцев даже мужчины
вязать начали, чтоб нервы успокоить?
Ц А у вас нервы? Ц встревожилась она.
Ц Нервы-то есть, но как тросы, Ц на всякий случай похвалился доктор Рыжи
ков здоровьем. Он боялся остаться сейчас и боялся не попасть сюда потом. О
н заспешил и стал собирать со стола свои грезы.
Автор будущего великого проекта с пониманием следил за его суетой через
приоткрытую дверь. И улыбался…
24
Самая-то прекрасная психотерапия нашла его в собственном больничном дв
оре, когда он оказался на пороге старого строения, предназначенного на с
лом.
Это строение было когда-то самым печальным на больничной территории Ц
моргом. Еще когда в старых больницах употреблялось больше не иностранно
е, а добротное русское слово «покойницкая». Все-таки намного душевней. Ве
дь в морге лежат трупы, а в покойницкой Ц покойники. Покойный еще мог быть
отличным семьянином и активным общественником. Покойного еще можно был
о чтить и уважать. В крайнем случае Ц память о покойном. Память о трупе Ц
это уже другой разряд. То же и покойницкая против морга.
Потом, в новое время, с другого края больницы, у специальных ворот, постави
ли и новый оборудованный морг. С рефрежираторной установкой, кафельной о
блицовкой, бесстрастно ярким светом ламп над мраморными, можно сказать,
столами и прочими признаками современности. Покойники справили новосе
лье, а их старое обиталище переделали под прачечную. Теперь и прачечную р
ешили выселить и укрупнить, а больничный запущенный парк окультурить. Бл
агое это намерение начало осуществляться, как водится, с полного запусте
ния и захламления брошенного здания. Выбитые стекла, щербатые стены, выр
ванные патроны и выключатели, прогнившие полы, сдернутая проводка… Быст
ро поселяются ветер и разруха там, куда неохотно возвращается человек.
Доктор Рыжиков тоже завернул неохотно. Слишком хорошо помнил, сколько по
койников препровождено сюда за годы и годы, притом частично и не без его р
ыжиковского усердия. Эх, живет же кто-то, не зная этих камней на душе. И помн
ил, как здесь же лежали безмолвными старый фельдшер и бывший военнопленн
ый второй мировой войны Петр Терентьевич Рыжиков, под конец невозможно о
пухший, а потом, наоборот, высохшая, с ревматическими узлами в суставах се
лекционер-садовод Елизавета Фроловна Рыжикова.
Но это были хоть и щербатые, а стены. А он и искал хоть какие-нибудь стены Ц
пускай без крыши. Для начала. Для плацдарма Ц по старой и верной десантно
й тактике. Мысленно сняв берет перед всеми покойниками, когда-то лежавши
ми здесь (снять реально мешал дождь, сочившийся сквозь крышу и потолок, ка
к сквозь сито), он после некоторого раздумья и нескольких вздохов перест
упил-таки порог бывшей покойницкой. И, согнувшись, завел, как в пещеру, вел
осипед.
…Испуганный шорох. Наверное, вспорхнули сотни душ, поселившихся здесь. Ч
то они, навсегда тут устроились? Выселять их теперь? Ничего себе душегубс
кое занятие…
Это оказались летучие мыши, и доктор Рыжиков успокоился, даже стал что-то
неслышно насвистывать, сложив губы трубочкой. Едва-едва. Нужно было силь
но приблизиться ухом, чтобы эту трубочку расслышать. Что же она издавала?
Все то же. «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет…» Любимая
походная песня, под которую он пешком мерил город в периоды, когда остава
лся без велосипеда из-за очередного угона. Что же сейчас жалобно поет кан
ареечка? Раз поет Ц большую поперечную стену долой. Два поет Ц всю эту гн
иль из полов вырвать с корнем… Три поет Ц всю эту плесень со стен и потолк
а ободрать до костей… Четыре поет Ц проложить коридор. Пять поет Ц на ск
олько же их тут разделить? По три с каждого бока? Ну да, а операционная с мал
еньким предбанничком, и, может, влезет все-таки по три с каждой стороны… Ш
есть поет Ц на рентген мы, конечно, не тянем… Семь поет Ц служебка с изол
ятором, тут никуда не денешься. Столовая Ц восемь поет… Девять поет Ц ос
талось три палаты. Палатки, вернее. А туалет? Десять поет, одиннадцать поет
, двенадцать поет… Ох, да как жалобно канареечка поет!
«Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши жены?..» Значит, перешел от теорет
ических расчетов к обмеру помещения шагами. Вдоль стен вперед и назад, за
тем поперек Ц тоже туда и сюда. По отсекам, отмеряя будущие перегородки, т
о увеличивая, то экономно уменьшая шаги, чтобы больше их получалось…
Потом, обрисовавши все дома на ватманах, целую неделю ходил с папкой под м
ышкой по кабинетам. В основном после операций, на которые его каждый день
зазывали все городские лечебницы. С головой и позвоночником теперь никт
о не хотел связываться, если нашелся один такой чудак-любитель.
Отмыв руки и переодевшись, наскоро хлебнув кофе, изготовляемого во всех
больничных ординаторских, и отказавшись от бутерброда с колбасой, он теп
ерь бежал по городу, чтобы еще успеть вечером посидеть у больного. Начина
л с Мишки Франка, который, выпустив задумчиво облако дыма, посылал его то в
санэпидстанцию, то в горархитектуру, то к пожарникам Ц в какой-то своей
мудрой последовательности. В горархитектуре у них был особый козырь Ц б
лестящее спасение архитектора Бальчуриса. Там на доктора Рыжикова смот
рели с восторгом и подписывали все, что он приносил. Самый тугой ход был в
горздраве Ц там таких сумасшедших идей набралось на века. Можно было по
йти на самый верх, к товарищу Еремину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
и не мог греться в кабине и заодно мок снаружи, надвинув на уши берет.
Зато как только они сели на мягкие сиденья, он снова провалился в яму. И по
чему-то рядом с ним Ц больной Колесник. Доктор Рыжиков теперь кричал: «Пр
ощайте, товарищи!» Ц и за себя, и за него. Теперь-то обязательно надо было д
окричаться, если бы еще помогал больной Колесник! Но больной Колесник ле
жал без сознания, с перевязанной головой, и бинт пропитывался грязью и кр
овью. «Прощайте, товарищи!» Громче! Еще громче! Снова дождь, и снова они пря
чут в рукаве цигарку, идущую по кругу. Господи, неужели не услышат? Холодны
й пот Ц или холодный дождь Ц льет струями по лицу. Хоть бы поднять руку и
закрыться от первых комьев глины… А главное Ц прикрыть рану больного Ко
лесника. Неужели он умер? Хирург со своим больным в одной могиле, Ц может,
так и надо, если хирург это заслужил. По крайней мере честно: не справился
Ц полезай за ним, пусть люди вспоминают про твою честность…
Ц …Ха-ха, честность! Ну вот скажите мне, что такое эта ваша честность? Кому
она нужна? Ну хорошо, допустим, я честный. А рядом мой завгар своим корешка
м завмагам резину налево толкает. Ну? Нужна кому-нибудь эта моя честность?
Вопрос был мирового масштаба. Столько внутренней страстности и горячег
о пыла было в сипловато-надсадном голосе Гены, что неведомая оболочка, о к
оторой спрашивал Мишка Франк, даже затрепетала. Видно, испугалась, что Ге
на решит этот вопрос отрицательно, и вся мировая честность рухнет. С докт
ора Рыжикова даже сон слетел. Сколько обеспокоенных людей задается этим
извечным и мучительным вопросом. И вдруг кто-то из них окажется последни
м, на чьих плечах держится мировая честность. Но как он будет знать? Как пр
едупредить его, чтобы держался до последнего? Что на него вся надежда? Вот
в чем все дело…
23
Ц Дело не в пропорциях, Ц сказал он мудро, Ц а во всеобщей путанице. Арх
итектура не фасад, а сфера, а у нас фасад разукрасят Ц и радуются. Какие-ни
будь кучки налепят над окнами и называют искусством. Вот отбейте с фасад
а Зимнего дворца всю лепку, что останется?
Жена архитектора Бальчуриса вопросительно посмотрела на него. Она боял
ась шуток с творениями Растрелли.
Ц Останется гвардейская казарма, Ц нахально доложил доктор Рыжиков.
Ц Длинная и монотонная, как доклад на торжественном вечере. Да и весь Лен
инград Ц это что? Военный городок Петра. Улицы Ц батальоны, площади Ц по
лковые плацы… Венец архитектуры Ц линейка и циркуль царя. Он, конечно, бы
л и мореплаватель, и плотник, но…
Ц Но Ленинградом все так восхищаются… Ц напомнила она.
Ц Все восхищаются тем, чем положено восхищаться, Ц встал доктор Рыжико
в на сторону Гены Пузанова. Ц То ли дело Ц Москва. Недаром ее матушкой зо
вут. И строилась не по ранжиру, все вкривь и вкось, зато уютно и человечно. З
а каждым углом мороженое. Стены толстые, дворы уютные, колокольни Ц как а
эростаты… Собрались улетать. И ходишь по мостовым, а не по костям…
Ц По чьим? Ц испугалась жена архитектора Бальчуриса.
Ц По крестьянским, Ц напомнил доктор Рыжиков. Ц Которыми великий архи
тектор болота мостил.
Ц А, это из истории, Ц успокоилась она.
Ц Недаром над Петербургом витают суровые тени Достоевского и Щедрина,
а над Москвой Ц все-таки добрые Пушкина и Чехова…
Если так можно выразиться. С учетом того, что литературоведение Ц не осн
овная профессия доктора Рыжикова.
Ц А блокада? Ц обратилась она за смягчающим обстоятельством.
Доктор Рыжиков должен был сказать, что это вечный незаживающий рубец на
той оболочке, про которую спрашивал Мишка Франк. Что эти тоска и боль нигд
е никогда никому не позволят быть безгреховно счастливым, какой бы комму
низм ни наступил. И чем лечить этот рубец на оболочке, долго никто не приду
мает. И пока она слабая, как цветовой налет на мыльном пузыре, и когда она б
удет мощной и прочной, как атмосфера, сквозь ее толщу, из прорезанной когд
а-то глубины будут сочиться и сочиться капли рубиновой крови. И наоборот:
если лекарство найдется и эта кровь остановится, то этой нужной доктору
Петровичу оболочке придет конец. Она окажется совсем не тем, а роговым на
ростом, под которым…
Но вслух он сказал:
Ц В сорок четвертом нас и бросили на Свирь Ц прорывать блокаду. Мерецко
в попросил у Сталина армию из резерва, а Сталин сказал, что даст корпус, ко
торый равен армии. Это и был наш корпус.
Видно, она посмотрела на него довольно восхищенно, потому что он даже рас
правил свои гвардейские плечи.
Он широко расставлял на столе свой макет из белых пенопластных домиков,
лоскутных скверов и картонных эстакад. Весь массив поместился у него в с
умке, которую он привез на багажнике и сейчас начал выгружать.
Из спальни в приоткрытую дверь на его новое детище понимающе смотрело пр
ежнее дело его рук. К приходу доктора Петровича его и в сей раз тщательно п
ротерли нашатырными тампонами от запахов и переодели во все чистое. На д
оску прикололи свежий ватман.
Ц Да только пехотное начальство, Ц отвел взгляд доктор Рыжиков, Ц наш
у форму невзлюбило. Начали сдуру сдирать голубые погоны и навешивать сво
и пехотные… Мы голубые прятали и перед боем надевали, а они вещмешки обыс
кивали, и у кого находили, то был скандал… Как будто главными врагами у них
были не немцы, а наши голубые погоны…
Ц Как вы только успели? Ц поразилась она количеству вырезанных доктор
ом домиков и мостиков, галерей и эстакад, которые он ловко расставлял в сп
ециальные гнезда сборной подставки. Все это заняло постепенно весь стол.
Ц Это ведь столько времени!
Ц А у меня сейчас отпуск, Ц сказал он безмятежно. Ц Порезал палец и не о
перирую. Запрещено. Можно сидеть и выпиливать хоть сутками…
Выпиливал он вечерами в теплой компании дяди Кузи Тетерина, который пода
вал ему советы, высказываясь о своем заклятом микрорайоне, навек перерыт
ом траншеями, об очередях в магазинах, нехватке воды в разгар лета, отключ
ении света и прочем, чего не должно быть в жилой и культурно-оздоровитель
ной зоне доктора Рыжикова.
Ц Но, в общем, все равно лучше, чем в общежитии, Ц заканчивал он убежденно
. Ц У нас в общежитии по пятнадцать лет парни маются, все из-за этого остеп
ениться не могут, бессемейные, кобелятся по танцам… Разве это нормально?
Дяде Кузе уже разрешалось вставать и осторожно садиться, ходить по нужде
, ужинать вместе со всеми за общим столом. Там можно было и обедать, и завтр
акать, но для этого все вместе никогда не собирались, а перехватывали кто
как мог, наспех. Танька и Анька по очереди ухаживали за дядей Кузей, вытреб
овав за это отпущение от пионерского лагеря, который был им с детства нен
авистен. Дни были дождливые, не лагерные. Одна кормила дядю Кузю, другая шл
а в кино, а в кратких сухих промежутках обе висели на дереве как обезьянки
и ели незрелые груши. Валерия практиковалась своему крючкотворному рем
еслу в городской нотариальной конторе. Семья была устроена. Доктор Рыжик
ов чувствовал прилив вдохновения, и пригородная зона росла как на дрожжа
х.
Ц Экой вы мастеровой, Ц сказал дядя Кузя в конце. Ц У нас в штамповке це
ны б вам не было. Шаблоны тачать тоже ловкость нужна. Вас тут, часом, не обиж
ают в больнице? А то я словечко перед главным технологом замолвлю, мы с пап
ашей его кумовья…
Дядя Кузя не очень был в курсе того, почему он лежал не в больнице, а в доме.
Ему сказали, что не хватает койко-мест для кого-то там очень разбитого. А о
н более или менее целый. Ну вот и нашли выход. Тем более что голова прошла и
он давно домой просился. Только пока не пускали, а ему было совестно харчи
ться за чужой счет.
Ц …Но только коммуникации вы не продумали, Ц сказала, извиняясь, жена а
рхитектора Бальчуриса. Ц Вы заботитесь только о пешеходах, а как продук
ты завозить, товары, мебель? А «скорая помощь» как за больными придет?
Ц В нашей зоне будут только здоровые люди, Ц зловеще пообещал доктор Ры
жиков. Ц В отличие от многих других зон. Ну ладно, сдвинем магазины в кала
шный ряд, задом к одному съезду. Пусть тут будет общий хоздвор. Ну, пешеход
ные дорожки расширим ради мебельных фургонов. Ц Сколько их там в день Ц
не миллион же… Хотя с этого весь погром и начинается… Ну десять «скорых»
в день…
Он тронулся, чтоб передвинуть магазины и ресторан к объездной трассе; он
а отступила на шаг, чтоб дать ему место, да не в ту сторону, и случайно толкн
ула его спиной и мягким округлым бедром. Они ойкнули и разошлись. И тут он
начал замечать все их прикосновения в случайных встречах рук, наклонах г
олов над каким-нибудь сквериком, передаче друг другу карандаша или лезв
ия. И начал опасаться столкновений. Отодвигался, если она придвигалась, н
е отталкивал ее с присущим ему десантным нахальством, чтобы поправить сх
ему. Но чем сильнее его это заботило, тем хуже удавалось. Она вдруг дергала
сь вбок или вперед и задевала его коленом или боком…
Ц А вот автостоянка для автобусов и такси, Ц обозначил он круг возле тр
ассы, и отступив, толкнул ее спиной в грудь, после чего снова отдернулся к
столу, оказавшись в ловушке.
Ц А как же старички, сердечники, мамы с младенцами? Ц забеспокоилась он
а. Ц Им без такси отсюда не добраться. Или просто тяжелая сумка… Мы же сла
бых не должны бросать…
Ц Конечно, Ц согласился доктор Рыжиков. Ц Мы не фашистская Спарта. А вы
знаете, что болезни сердца и сосудов у жителей шумных улиц бывают в три ра
за чаще, чем у тихих? Значит, сердечники наши поправятся. А старичкам ходит
ь полезно, тоже не сахарные. Они и старятся потому, что ходить негде. Боятс
я улиц… Теперь авоськи… и младенцы… В Москве на ВДНХ ходят аккумуляторны
е поезда. Электрокары, в общем. Клади свою кладь и иди за ним от остановки д
о своего подъезда… Плохо? Или велотакси… Пусть студенты подрабатывают. Д
вадцать копеек Ц и садись, мать с младенцем…
Ц Велорикши?! Ц ужаснулась она.
Ц Бедные мы, бедные, Ц посочувствовал он. Ц Всего-то мы боимся, всем-то н
апуганы… Но ведь никто не станет его бить палкой по шее, как китайца в Гонк
онге. Только полезно и приятно. Одним облегчение, другие подработают и бу
дут здоровее. Умеренная физнагрузка на свежем воздухе… Я бы первый нанял
ся показать. Вот дядя Кузя рикшу сварганит…
Ц Какой дядя Кузя? Ц совсем запуталась жена архитектора Бальчуриса.
Ц Хороший человек, Ц заверил доктор Рыжиков.
Он старался поменьше замечать линию пепельных волос, отведенных назад и
открывающих нижний кончик нежного уха, мягкую линию шеи, белизну открыты
х рук. Ему казалось, поймай она такой взгляд, он вылетит отсюда навсегда, п
ритом кубарем мимо велосипеда.
Ц Вас что-то беспокоит? Ц оказалась она наблюдательной.
Ц Да нет… Ц отрекся он. Ц Сегодня все в порядке… Возьму-ка я домой и еще
доработаю… С детским лагерем и этим зрелищным узлом… Да и вообще все над
о поменять, я теперь вижу…
Ц Как поменять? Мне просто стыдно нагружать вас… Нам… то есть… Ц поправ
илась она зачем-то.
Ц Это прекрасная психотерапия, Ц испугался он, что она откажется и тогд
а приходить станет незачем. Ц Вы слышали, что у американцев даже мужчины
вязать начали, чтоб нервы успокоить?
Ц А у вас нервы? Ц встревожилась она.
Ц Нервы-то есть, но как тросы, Ц на всякий случай похвалился доктор Рыжи
ков здоровьем. Он боялся остаться сейчас и боялся не попасть сюда потом. О
н заспешил и стал собирать со стола свои грезы.
Автор будущего великого проекта с пониманием следил за его суетой через
приоткрытую дверь. И улыбался…
24
Самая-то прекрасная психотерапия нашла его в собственном больничном дв
оре, когда он оказался на пороге старого строения, предназначенного на с
лом.
Это строение было когда-то самым печальным на больничной территории Ц
моргом. Еще когда в старых больницах употреблялось больше не иностранно
е, а добротное русское слово «покойницкая». Все-таки намного душевней. Ве
дь в морге лежат трупы, а в покойницкой Ц покойники. Покойный еще мог быть
отличным семьянином и активным общественником. Покойного еще можно был
о чтить и уважать. В крайнем случае Ц память о покойном. Память о трупе Ц
это уже другой разряд. То же и покойницкая против морга.
Потом, в новое время, с другого края больницы, у специальных ворот, постави
ли и новый оборудованный морг. С рефрежираторной установкой, кафельной о
блицовкой, бесстрастно ярким светом ламп над мраморными, можно сказать,
столами и прочими признаками современности. Покойники справили новосе
лье, а их старое обиталище переделали под прачечную. Теперь и прачечную р
ешили выселить и укрупнить, а больничный запущенный парк окультурить. Бл
агое это намерение начало осуществляться, как водится, с полного запусте
ния и захламления брошенного здания. Выбитые стекла, щербатые стены, выр
ванные патроны и выключатели, прогнившие полы, сдернутая проводка… Быст
ро поселяются ветер и разруха там, куда неохотно возвращается человек.
Доктор Рыжиков тоже завернул неохотно. Слишком хорошо помнил, сколько по
койников препровождено сюда за годы и годы, притом частично и не без его р
ыжиковского усердия. Эх, живет же кто-то, не зная этих камней на душе. И помн
ил, как здесь же лежали безмолвными старый фельдшер и бывший военнопленн
ый второй мировой войны Петр Терентьевич Рыжиков, под конец невозможно о
пухший, а потом, наоборот, высохшая, с ревматическими узлами в суставах се
лекционер-садовод Елизавета Фроловна Рыжикова.
Но это были хоть и щербатые, а стены. А он и искал хоть какие-нибудь стены Ц
пускай без крыши. Для начала. Для плацдарма Ц по старой и верной десантно
й тактике. Мысленно сняв берет перед всеми покойниками, когда-то лежавши
ми здесь (снять реально мешал дождь, сочившийся сквозь крышу и потолок, ка
к сквозь сито), он после некоторого раздумья и нескольких вздохов перест
упил-таки порог бывшей покойницкой. И, согнувшись, завел, как в пещеру, вел
осипед.
…Испуганный шорох. Наверное, вспорхнули сотни душ, поселившихся здесь. Ч
то они, навсегда тут устроились? Выселять их теперь? Ничего себе душегубс
кое занятие…
Это оказались летучие мыши, и доктор Рыжиков успокоился, даже стал что-то
неслышно насвистывать, сложив губы трубочкой. Едва-едва. Нужно было силь
но приблизиться ухом, чтобы эту трубочку расслышать. Что же она издавала?
Все то же. «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет…» Любимая
походная песня, под которую он пешком мерил город в периоды, когда остава
лся без велосипеда из-за очередного угона. Что же сейчас жалобно поет кан
ареечка? Раз поет Ц большую поперечную стену долой. Два поет Ц всю эту гн
иль из полов вырвать с корнем… Три поет Ц всю эту плесень со стен и потолк
а ободрать до костей… Четыре поет Ц проложить коридор. Пять поет Ц на ск
олько же их тут разделить? По три с каждого бока? Ну да, а операционная с мал
еньким предбанничком, и, может, влезет все-таки по три с каждой стороны… Ш
есть поет Ц на рентген мы, конечно, не тянем… Семь поет Ц служебка с изол
ятором, тут никуда не денешься. Столовая Ц восемь поет… Девять поет Ц ос
талось три палаты. Палатки, вернее. А туалет? Десять поет, одиннадцать поет
, двенадцать поет… Ох, да как жалобно канареечка поет!
«Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши жены?..» Значит, перешел от теорет
ических расчетов к обмеру помещения шагами. Вдоль стен вперед и назад, за
тем поперек Ц тоже туда и сюда. По отсекам, отмеряя будущие перегородки, т
о увеличивая, то экономно уменьшая шаги, чтобы больше их получалось…
Потом, обрисовавши все дома на ватманах, целую неделю ходил с папкой под м
ышкой по кабинетам. В основном после операций, на которые его каждый день
зазывали все городские лечебницы. С головой и позвоночником теперь никт
о не хотел связываться, если нашелся один такой чудак-любитель.
Отмыв руки и переодевшись, наскоро хлебнув кофе, изготовляемого во всех
больничных ординаторских, и отказавшись от бутерброда с колбасой, он теп
ерь бежал по городу, чтобы еще успеть вечером посидеть у больного. Начина
л с Мишки Франка, который, выпустив задумчиво облако дыма, посылал его то в
санэпидстанцию, то в горархитектуру, то к пожарникам Ц в какой-то своей
мудрой последовательности. В горархитектуре у них был особый козырь Ц б
лестящее спасение архитектора Бальчуриса. Там на доктора Рыжикова смот
рели с восторгом и подписывали все, что он приносил. Самый тугой ход был в
горздраве Ц там таких сумасшедших идей набралось на века. Можно было по
йти на самый верх, к товарищу Еремину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45