без рубашки, в грязном рваном чадоре и босиком. Однако убожество одежды в деревне вещь довольно обычная. По платью здесь нельзя судить об общественном положении человека.
— Я один из ваших арендаторов,— представился он.— Мне следовало раньше прийти к вам. Вы уж извините.
Всякий раз, когда меня принимали за заминдара, я смущался и досадовал, тем более что не в моей власти было удовлетворять просьбы или жалобы, с которыми ко мне обращались. Так и на этот раз — я сразу почувствовал неприязнь к стоявшему передо мной человеку и потому сказал недовольным тоном:
— Пусть ваша оплошность вас не огорчает. Я не был бы в претензии, если бы вы вообще не пришли сюда. Вам что-нибудь нужно от меня?
Моя реакция смутила брахмана.
— Я, наверное, пришел не вовремя и помешал вам,— проговорил он.— Вероятно, мне лучше прийти в другой раз.
— Но что вы хотите от меня? — спросил я с раздражением. Оно не укрылось от посетителя.
— Я человек маленький, и нужды у меня небольшие,— спокойно ответил он.— От вас мне ничего не надо. Дело в том, что госпожа вспомнила обо мне, вот я и подумал, может, я чем-нибудь смогу быть ей полезен.
Своим вежливым, но решительным ответом брахман поставил меня на место. Я удивился и даже несколько рассердился — никто еще из деревенских не осмеливался так разговаривать со мной. По натуре я не был вспыльчивым или обидчивым человеком, в другой обстановке не обратил бы никакого внимания на подобные слова, но богатство портит людей даже в том случае, когда не имеет к ним прямого отношения. Я уже готов был ответить ему надлежащим образом, но, прежде чем я выпустил свое жало, боковая дверь отворилась, и в комнату вошла обеспокоенная Раджлакшми. Она почтительно приветствовала гостя.
— Не уходите! Пожалуйста, не уходите! — воскликнула она.— Мне о многом нужно поговорить с вами. Садитесь!..
Тот сел.
— Ма,— сказал он Раджлакшми,— вы на много дней избавили нашу семью от забот о еде. Но сейчас не время творить благодеяния и выполнять обеты. Вокруг голод. Мою жену очень удивил ваш поступок.
— Очевидно, ваша жена хорошо знает, когда и какие обеты следует выполнять,— улыбаясь, проговорила Раджлакшми.— Забыла только о необходимости справляться о своих соседях. Посоветуйте ей заглянуть ко мне. Мы с ней потолкуем об этом.
— Разве такая наука...— начал было брахман и замолчал, не договорив. Но я прекрасно понял, что хотел сказать этот гордый человек. Я испугался, как бы Раджлакшми не поняла его превратно, как и я вначале, и не позволила себе какую-нибудь бестактность по отношению к нему. Я уже успел познакомиться с его характером и был уверен, что он не стерпит грубости. Всю надежду я возлагал на ум и находчивость Раджлакшми, она всегда умела найти нужный тон и ответ. Она оправдала мои ожидания и умело обошла его бесцеремонный намек.
— Господин Торколонкар, я слышала, ваша супруга очень строгая женщина, поэтому я опасалась, как бы мой непрошеный визит не рассердил ее. А то мы с ней давно нашли бы общий язык.
Только теперь я догадался, что передо мной сидел Джодунатх Кушари. При словах Раджлакшми о строгом характере его жены он оставил всю свою чопорность и громко рассмеялся:
— Нет, ма, моя жена очень простой и душевный человек. Но мы люди небогатые и не сможем принять вас как полагается. Лучше она сама придет к вам. Мы обязательно посетим вас, как только я выберу время.
— Господин Торколонкар, а сколько у вас учеников?— перевела разговор на другую тему Раджлакшми.
— Пятеро,— ответил тот.— Больше здесь не наберешь. Так что школа у меня только по названию.
— Вы всех их содержите?
— Нет. Биджой живет у моего старшего брата, один ученик — у себя в деревне, и только трое у меня.
Раджлакшми помолчала, а потом с ласковым сочувствием заметила:
— Это очень нелегкое дело в такое голодное время. Она удивительно верно выбрала тон, чтобы не задеть
самолюбия гостя. Иначе тот обязательно бы вспылил. Но теперь мысли его приняли другое направление, и он очень просто заговорил о своей бедности:
— Да, только мы с женой знаем, каково нам приходится. Но боги не забывают людей — их гнев сменяется милостью. Кроме того, раз я брахман, мой долг учить других. Ведь мы обязаны передавать другим знания, полученные нами у наших учителей.
Он помолчал и добавил:
— Когда-то те, кто владели землей, просвещали людей. Но теперь времена переменились. Заминдары давно забыли о своем предназначении и все свои помыслы сосредоточили на одном — как бы побольше выжать из арендаторов. Их теперь и хозяевами-то земли называть не пристало.
— Ну, а если кто-нибудь из них пожелает искупить свою вину, вы не станете ему препятствовать? — с улыбкой спросила Раджлакшми.
Кушари смущенно улыбнулся:
— Простите меня. Я увлекся и забыл, что вы тоже относитесь к их числу. Конечно, я не стану вам мешать. Но это действительно ваша обязанность.
— Мы совершаем обряды, но не знаем как следует ни одной мантры,— сказала Раджлакшми.— Научить нас им уже ваша обязанность. Напоминаю вам о ней.
— Согласен, ма, виноват. Постараюсь исправиться,— улыбнулся тот и, так как уже близился полдень, поднялся, чтобы откланяться. Мы простились с ним. Раджлакшми— почтительно, а я—сдержанно.
Когда он ушел, Раджлакшми сказала мне:
— Сегодня тебе придется поторопиться с омовением и едой.
— Почему? — удивился я.
— Я собираюсь навестить Шунонду.
— Но при чем тут я? — недоумевал я.— У тебя есть провожатый — Ротон.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, на этот раз мне нужен именно ты. Без тебя я не пойду.
— Ну что ж, пожалуйста! — согласился я.
ГЛАВА VIII
Я уже упоминал, что со временем между мной и Шунондой установились теплые, дружеские отношения и настал день, когда она стала называть меня «старшим братом». Полагаю, мои читатели не удивятся такому развитию нашего знакомства и не усомнятся в истинности моих слов, хотя я и не стану вдаваться в подробности. Однако убедить их в правдивости моего рассказа о кашей первой встрече мне будет нелегко. Одни сочтут ее слишком уж необыкновенной, из ряда вон выходящей. Другие с сомнением покачают головой и скажут, что все это выдумки, книжные россказни, и при этом сошлются на собственный жизненный опыт. Начнут говорить о том, что они тоже бенгальцы, дети той же самой Бенгалии, но никогда ничего подобного в бенгальских семьях не наблюдали. И те и другие окажутся правы. Ибо за всю мою жизнь я встретил только одну такую женщину, как Шунонда,— ее саму.
Итак, начну с того, что мы подошли к дому Джодунат-ха Торколонкара. Раджлакшми вошла во двор, а я остался возле старой ограды, ища тень, чтобы спрятаться от солнца. Вскоре ко мне подошел юноша лет восемнадцати и предложил войти во двор.
— А где господин Торколонкар? — поинтересовался я.— Вероятно, отдыхает?
— Нет, господин,— ответил юноша.—Он ушел на ярмарку. Дома одна ма. Прошу вас, войдите.
Он прошел вперед, и я не без колебаний последовал за ним. Когда-то в прежние времена здесь, безусловно, имелся парадный вход, но теперь от него не осталось и следа. Мы проникли во двор через какой-то пролом в стене. Тут я увидел Шунонду. Это была молодая женщина лет двадцати с довольно темным цветом кожи, одетая более чем скромно, безо всяких украшений. Она сидела на узенькой веранде и жарила рис. Увидев нас, она поднялась, поздоровалась и, расстелив старенькое одеяло, пригласила сесть. Потом повернулась к юноше и сказала:
— Оджой, в очаге, наверное, еще остался огонь. Приготовь трубку для бабу.
Потом посмотрела на Раджлакшми, усевшуюся без подстилки, и смущенно улыбнулась:
— К сожалению, я не могу предложить вам бетеля. У нас его нет.
Оджой, очевидно, догадался, кто мы, поэтому слова жены его гуру задели юношу.
— Как нет? — обеспокоенно спросил он.— Неужели уже кончился? Не может быть!
— Что же тут необыкновенного, Оджой? То, что у нас нет бетеля, или то, что он вообще когда-то был? — Она добродушно рассмеялась и пояснила Раджлакшми: — Десять дней назад мы ждали к себе молодого господина Мохонто и купили на одну пайсу бетеля. Так вот теперь Оджой удивляется, как он мог кончиться.
Она снова засмеялась, чем окончательно смутила юношу.
— Но право же!..— забормотал он.— Я не знал... сколько его было и кончился ли он...
Раджлакшми поспешила ему на помощь.
— А ведь это правда, сестра,— сказала она.— Он мужчина, откуда ему знать, что есть в доме и чего нет.
— Вот видите...— обрадовался Оджой ее поддержке.— А ма считает...
Шунонда улыбнулась:
— Да, ма так считает... Нет, сестра, наш Оджой все знает. Он у нас за старшую хозяйку. Только вот не желает признаваться, что нам туго приходится и мы не можем принять гостей как полагается, соблюсти хороший тон...
— А зачем он, этот хороший тон? Он только...— возмущенно заговорил Оджой, но, не закончив фразы, повернулся и ушел. Вероятно, затем, чтобы приготовить мне трубку.
— Однако мираболан в доме брахмана всегда найдется,— продолжала Шунонда.— А если поискать хорошенько, то можно обнаружить и завалявшийся бетелевый орех. Подождите минутку, я пойду посмотрю.
Она собралась покинуть нас, но Раджлакшми удержала ее за край сари.
— Нет, нет, не надо,— сказала она.— Я не выношу мираболана, да и орехи бетеля тоже ни к чему. Лучше посиди со мной, я хочу сказать тебе кое-что...
Она чуть ли не силой усадила Шунонду возле себя.
Избавившись наконец от необходимости соблюдать требования этикета, они какое-то время молчали. Я воспользовался возможностью получше разглядеть Шунонду. Передо мной сидела ничем не примечательная молодая женщина, типичная бенгалка, бедно одетая, безо всяких украшений. Нужда везде давала знать о себе в этом доме. Но чувствовалось — Шунонда нисколько не тяготилась ею. А ведь всего несколько месяцев назад она ни в чем не испытывала недостатка. У нее было все: зажиточный дом, прислуга, друзья и родственники. Но она не задумываясь отказалась от всего, ушла прочь от этих благ,' как от ненужных вещей, потому что не могла не выразить таким образом свой протест против вопиющей несправедливости. В то же время в ней совсем не замечалась какая-либо непримиримость или суровость.
— Я думала, Шунонде много лет,— повернувшись ко мне, сказала Раджлакшми.— А она еще совсем девочка.
— Ничего себе девочка! — засмеялась та и указала на Оджоя, возившегося с хозяйской трубкой.—Женщина, у которой такой взрослый сын, по-вашему,—девочка?
Как хорошо она смеялась — весело и непринужденно! Оджой спросил ее, зажечь ли ему трубку для гостя.
— Нет, тебе лучше не касаться нашего очага,— шутливым тоном ответила Шунонда.— Кто его знает, к какой касте ты принадлежишь!
И, опасаясь, как бы Оджой не обжегся, сама подошла к огню, достала уголек и, положив его на чашечку трубки, протянула ее юноше, а тот передал трубку мне. Все так же приветливо улыбаясь, Шунонда вернулась к нам и села на свое место. Она производила удивительное впечатление: все в ней было самое обыкновенное — и улыбка, и манера говорить и шутить. Но как разительно отличалась она от остальных женщин! Уже в следующий момент я понял, в чем заключалась ее особенность.
— Ма, мне убрать ее? — спросил Оджой, указывая глазами на старую растрепанную книгу, лежавшую раскрытой на деревянном табурете.
До сих пор никто из нас не замечал ее. Шунонда утвердительно кивнула. Юноша взял книгу и начал приводить ее в порядок.
— Мы так и не кончили «Рассуждений о возникновении»,— с сожалением заметил он.—Когда-то теперь найдется время? Наверное, так и не доберемся до нее.
— Что это за книга, Оджой? — заинтересовалась Раджлакшми.
— «Джогобошиштха».
— Твоя ма жарила рис, а ты читал ей эту книгу? — предположила Раджлакшми.
— Нет,— спокойно ответил Оджой.—Она занималась со мной.
Шунонда даже покраснела от смущения.
— Где мне учить кого-нибудь,— торопливо заговорила она.— Все мои знания не стоят горсти пепла. Просто м>жу часто бывает некогда, а я тут как тут. Вожусь п© хозяйству, вот и слышу, как они читают. Оджой просто так сказал, не подумав.
Оджой молча унес книгу.
Раджлакшми некоторое время о чем-то раздумывала, потом глубоко вздохнула и сказала:
— Если бы мы жили рядом, я бы тоже стала твоей ученицей, сестра. Я ведь ничего не знаю. Мне хотя бы обычные мантры как следует выучить, которые произносят во время домашних обрядов.
Меня не удивили слова Раджлакшми — я часто слышал, как она сокрушалась из-за того, что не знает мантр, и привык к ее жалобам. Но то, что Шунонда никак не прореагировала на них, а только слегка улыбнулась, меня насторожило. Возможно, признание гостьи вызвало у нее недоумение. Она считала, что незачем человеку вызубривать священные тексты, если он их не понимает и не умеет ими пользоваться, а может быть, такое желание встретило у нее пренебрежение — она приняла его за обычную просьбу, какие ей приходилось выслушивать от своих деревенских соседок. Хотя вполне возможно, она промолчала просто из вежливости и никаких особых мыслей не имела. Но так или иначе, я знал: если она поставит Раджлакшми на одну доску с обычными женщинами, ей со временем придется пожалеть о своем поспешном выводе.
Проницательная Раджлакшми мгновенно почувствовала заминку в разговоре и больше о мантрах не заводила речи. Она умело перевела разговор на хозяйство, и вскоре между женщинами завязалась оживленная беседа. Я не пытался вслушиваться в их негромкую речь, а всецело занялся своей трубкой.
Меня нисколько не интересовало, какие сложные житейские проблемы занимали их. Сидя поодаль, я с наслаждением потягивал трубку и вдруг совершенно неожиданно для самого себя нашел ответ на давно мучивший меня вопрос. Нас, мужчин, обычно обвиняют в том, что мы якобы не даем никакой воли женщинам. Я всегда недоумевал, как мы ухитряемся это делать, и, признаюсь, не видел никакого выхода из создавшегося положения. Теперь же я вдруг все понял — Шунонда открыла мне глаза на самую суть проблемы. Без нее я, вероятно, так и продолжал бы блуждать в потемках.
Я видел много примеров женской эмансипации и дома, и за рубежом. Никогда не забуду, например, как в Бирме три благородные дамы среди бела дня на глазах всей честной публики с ожесточением набросились на здорового мужчину. Я с ужасом смотрел тогда на происходящее, а Обхойя завистливо заметила: «Вот бы нашим женщинам так...» Помню случай с моим дядюшкой, которому однажды за что-то досталось в поезде от каких-то марварок,— они изрядно оттрепали его за кос и за уши. Меня тогда поразила реакция моей тетушки, которой он пожаловался на неслыханную наглость представительниц слабого пола. «Вот бы и у нас, бенгальцев, завести такие порядки...» — вздохнула тетушка. Не думаю, чтобы дядюшка согласился на такое нововведение, но дело даже не в этом. Помогло ли бы оно решению женского вопроса? Очень сомневаюсь. И вот наконец здесь, в этом старом, уже изрядно разрушенном доме, сидя на рваной подстилке, я нашел-таки ключ к разгадке. Мне его дала БЛунонда. Я понял, что является основным, самым главным во всей проблеме. Дело вовсе не в том, отнимаем ли мы у женщин свободу или нет,— ни к чему спорить об этом,— а в том, лишаем ли мы их веры в наши заповеди и наши устои. Если да, то нам и приходится пожинать горькие плоды своего безрассудства. Ведь вот Шунонда, чем она покорила нас? Она мне и двух слов не сказала, лишь пригласила войти и сесть. Ни о чем глубокомысленном не говорила она и с Раджлакшми. Зато как просто и откровенно, с какой легкой усмешкой дала понять о своей бедности, когда Оджой из чувства ложной стыдливости попытался было ввести нас в заблуждение по поводу благосостояния этой семьи. И нам сразу стало ясно: нужда нисколько не смущает эту скромно одетую, без единого украшения женщину — она была выше житейских соблазнов. Отец-пандит заботливо и предусмотрительно научил ее самому важному для человека—правдивости и мудрости, пониманию истинной сущности вещей и взаимосвязи всего и вся. Больше он мог ни о чем не тревожиться, ибо, как сложится ее дальнейшая жизнь, было делом второстепенным: станет ли она жить на современный манер, оденет ли туфли с чулками и откроет ли лицо или в знак протеста против несправедливости предпочтет обречь себя и свою семью на лишения и будет жарить бедняцкий рис и изучать «Джогобошиштху». Все это уже не имело существенного значения. Мы вполне могли остаться в неведении и относительно ее образованности, не заговори Оджой о древней книге,— ни в манерах, ни в разговоре не проскальзывало у нее и тени превосходства, хотя и обычной для бенгалок застенчивости в ней тоже не замечалось — она спокойно могла принять незнакомых людей в отсутствие мужа. И муж ей всецело доверял: она взяла на себя роль матери восемнадцатилетнего юноши, часто оставалась с ним одна в доме, а у него не возникало ни малейших подозрений на ее счет. А какую только охрану не ставят у нас в таких случаях!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64