— Я пойду пешком. Здесь недалеко, миль двадцать. Раджлакшми позвала Ротона, велела ему принести
воды для саньяси, а сама принялась накладывать ему еду на банановый лист — она мастерски умела это делать.
Наконец все приготовления закончились, и мы с саньяси могли приступить к трапезе. Раджлакшми уселась рядом, поставив горшок с едой возле себя. Минуты две она молчала, потом осторожно спросила:
— Святой брат, как ваше имя?
— Боджранондо,— ответил тот, не переставая жевать.
— О небо! — воскликнула Раджлакшми.— Какое удивительное имя. А как вас звали дома?
Мне показался странным ее тон. Я взглянул на нее — каждая черточка ее лица дрожала от еле сдерживаемого смеха. Чувствуя, что сам могу расхохотаться, я постарался сосредоточиться на еде.
— До этого никому нет дела,— важно ответил саньяси,— в том числе и вам.
— Да, да, конечно,— поспешила согласиться Раджлакшми, но через минуту с невинным видом спросила: — А скажите, святой брат, вы давно... сбежали из дому?
Этот вопрос был просто неприличен. Я глянул на нее и поразился, как она вся преобразилась: в глазах сверкали веселые огоньки, а голос звучал задорно, хотя лицо сохраняло прежнюю серьезность. В ней проснулась совсем уже забытая мною Пьяри.
Саньяси с трудом проглотил большой кусок и сдержанно ответил:
— Ваше любопытство совершенно излишне.
Она ничуть не смутилась и согласно закивала головой:
— Конечно, конечно. Но все-таки вам, наверное, порядком досталось? — И, обернувшись ко мне, предложила:— Расскажи ему свою историю, как ты стал саньяси. Она очень поучительна, пусть послушает.—И снова не удержалась от того, чтобы не поддеть его:—Спаси вас Шошти! Кто-нибудь ведь вспоминает вас дома?
Юный саньяси не выдержал и громко рассмеялся, но вдруг поперхнулся. Откашлявшись, он повернулся ко мне — до сих пор он не удостаивал меня вниманием, принимая, вероятно, за слугу или приживала,— и с самым серьезным видом спросил:
— Значит, вы когда-то тоже были саньяси?
У меня в этот момент рот был набит пончиком,— не в состоянии говорить, я поднял вверх четыре пальца правой руки и кивнул головой, давая ему понять, что целых четыре раза приобщался к святой братии.
Тут он вместе с Раджлакшми залился смехом. Успокоившись, он поинтересовался:
— Почему же вы вернулись в мир?
Продолжая жевать, я молча указал на Раджлакшми.
— Он хочет сказать, что один раз вернулся из-за меня,— недовольно объяснила та.— Но это не совсем так — он серьезно заболел.
— А остальные три раза?
— Приблизительно по той же причине,— сказал я,— москиты довели. Моя кожа совершенно не выносит их укусов...
Саньяси улыбнулся:
— Зовите меня Боджранондо. А как обращаться к вам?
Раджлакшми опередила меня:
— Не все ли равно как? Он намного старше вас, поэтому называйте его «старший брат». А мне можете говорить «невестка», я не обижусь. Я ведь тоже лет на пять постарше вас.
Саньяси покраснел. Я никак не ожидал от Раджлакшми такой прыткости и с удивлением посмотрел на нее. Передо мной сидела уже не она, а Пьяри, та лукавая, жизнерадостная, увлекающаяся женщина, которая когда-то не пускала меня на кладбище и заставила уехать из компании раджи. Этот юноша нашел ключ к ее сердцу, растопил его сдержанность, вызвал к себе острую жалость и сочувствие, и теперь она решила во что бы то ни стало вернуть его домой.
— Видите ли,— заговорил саньяси, несколько оправившись от смущения,— я не против того, чтобы называть его «старшим братом», но у нас, саньяси, это не принято.
— Почему? — не унималась Раджлакшми.— Ведь не величаете вы жену брата тетушкой? Как же ты еще можешь называть меня?
Сконфузившись, юноша совсем растерялся.
— Ну хорошо,— согласился он.— Мне еще несколько часов придется пробыть с вами, и, если потребуется обратиться к вам, я так и скажу.
— А ты попробуй сейчас,— посоветовала Раджлакшми.
— Я это сделаю тогда, когда появится необходимость,— улыбнулся саньяси,— а употреблять такое обращение всуе незачем.
— Ну ладно,— сказала она, подкладывая ему сладкого.— Значит, в отношении меня мы договорились, а как быть с тобой? Давай мы вот что сделаем. Его,— она указала на меня,— я когда-то называла «святой муж», тебе же это обращение не подходит, а то у нас все может перепутаться. Поэтому я стану звать тебя «святым деверем», согласен?
Юноша не стал возражать и с глубочайшей серьезностью кивнул головой:
— Это подойдет.
Если в вопросах этики мой названый брат был достаточно щепетилен, то в отношении еды он не церемонился и каждому блюду, которым потчевала его Раджлакшми, отдавал должное. А та заботливо ухаживала за ним, подкладывая одно кушанье за другим. Саньяси же охотно поглощал яства. Я забеспокоился, понимая, что передо мной сидел завзятый гурман, пагубная страсть которого чревата самыми нежелательными последствиями. К тому же трудно сохранять спокойствие, когда видишь, как человек за один присест пытается наверстать все упущенное. Поэтому, когда Раджлакшми снова принялась добавлять ему сладостей, у меня вырвался непроизвольный вздох, такой тяжелый, что оба они, и Раджлакшми, и ее новый родственник, испуганно вздрогнули. Раджлакшми повернулась ко мне и озабоченно заметила:
— Ты еще нездоров. Иди отдыхай, зачем тебе сидеть с нами?
Саньяси посмотрел на меня, на нее, перевел взгляд на горшок и смутился.
— Действительно, есть из-за чего сокрушаться,— сказал он.— Оказывается, я все съел.
— Нет, нет, у нас еще много всякой снеди,— живо
возразила Раджлакшми, метнув на меня гневный взгляд. Но в это время подошел Ротон.
— Ма, рисовых хлопьев здесь можно достать сколько угодно,— сказал он ей.— А вот ни молока, ни варенца нет.
Саньяси окончательно сконфузился.
— Я бессовестно злоупотребил вашим гостеприимством,— покаянно пробормотал он, намереваясь встать, но разволновавшаяся Раджлакшми удержала его:
— Святой деверь, ты убъешъ меня, если встанешь. Клянусь тебе, тогда я всю оставшуюся еду выброшу.
Юноша, казалось, оторопел от такой непосредственности и горячности, не понимая, как могла эта необыкновенная женщина за какой-нибудь час так расположиться к незнакомому человеку. Он не знал Пьяри!
— Я саньяси,— улыбнулся он,—и могу съесть много. Но ведь и вам тоже нужно поесть. Угощая других, сами не насытитесь.
Раджлакшми отбросила шутливый тон и уже серьезно сказала:
— Стыдно, брат, такое говорить женщине. Поверь, я не ем ничего из того, чем угощаю тебя. Не люблю. Мне достаточно горсти риса и чашки воды. А слугам хватит. Но если ты, мой деверь, останешься голодным, я, право же, ничего не стану есть. Не веришь — спроси у него,— кивнула она на меня.
Пришла моя очередь вмешаться в разговор.
— Могу под присягой подтвердить, что она говорит истинную правду,— сказал я.— Ты, брат, лучше не спорь с ней, можешь смело опоражнивать этот горшок. Так что продолжай священнодействовать. Она все равно не воспользуется его содержимым. Если еда побывала в поезде, эта женщина скорее умрет с голоду, чем дотронется до нее. Уж ты мне поверь, я-то знаю.
— Но ведь не всей пищи кто-то касался в поезде? — удивился саньяси.
— Ну, брат, ты, видно, сразу хочешь дознаться до сути и в один присест все решить—я до сих пор так и не уразумел всех этих тонкостей. Заканчивай лучше поскорее свою трапезу, а то скоро солнце сядет и в темноте ты, чего доброго, в рот себе не попадешь. Вот еще побудешь с нами, попытайся разрешить эту головоломку с помощью шастр. А пока предоставь событиям идти своим ходом.
— Значит, она весь день ничего не ела? —поразился саньяси.
— Абсолютно! Да и вчера съела самую малость: несколько кореньев да пару бананов — вот и все.
Ротон, стоявший позади нас, покачал головой и, видимо, собирался что-то добавить, но под предостерега-
ющим взглядом хозяйки не решился вмешаться в разговор.
— Как же можно так жить! — недоумевающе воскликнул саньяси.
Раджлакшми только улыбнулась в ответ.
— Это для всех загадка,-—признался я.— Могу только сказать, исходя из собственных наблюдений, что она может еще дня два так продержаться.
— А ты когда-нибудь следил за мной?—возмутилась Раджлакшми.— Зачем же так говорить?
Я промолчал, саньяси тоже прекратил расспросы и все свое внимание сосредоточил на еде, торопясь поскорее покончить с ней. Поев, он поднялся.
Потом поели Ротон и два других наших спутника, а как и чем насытилась Раджлакшми, знала она сама. Уже наступил вечер, когда мы тронулись в путь. Месяц еще не взошел, хотя темно не было. Моя повозка, как самая крепкая, двигалась первой, следом ехала Раджлакшми, а замыкали наш поезд телеги с вещами. Саньяси шагал рядом. Я окликнул его:
— Брат, тебе еще немало предстоит пройти, может быть, сядешь пока ко мне?
— Зачем спешить? — ответил саньяси.— Устану — попрошусь. А пока пойду пешком.
Раджлакшми высунулась из своего экипажа.
— Деверь, если так, то будь моим телохранителем, кстати, мы и побеседуем.
Саньяси подошел к ней. Слышать весь их разговор я не мог, мешали скрип колес, топот буйволиных копыт и окрики возниц, но значительную его часть я все-таки разобрал:
— По твоему говору видно, что ты нездешний,— донесся голос Раджлакшми.— Похоже, ты с моей родины. Скажи правду, брат: куда ты теперь направляешься?
— Б Голапур,— ответил саньяси.
— Это далеко от Гонгамати?
— Не знаю, где находится ваша Гонгамати, так же, как и мой Голапур. Но слышал, они неподалеку друг от друга.
— Как же ты сможешь ночью узнать свою деревню и найти нужных людей?
Саньяси негромко засмеялся.
— Узнать ее мне будет нетрудно по приметам: возле дороги должен находиться высохший пруд, его надо обойти с юга, потом пройти мили две — и я буду на месте. А что касается нужных людей, то разыскивать их не придется: я никого там не знаю. Ну а место поспать под деревом всегда найдется.
— В такую холодную ночь под деревом? Но ведь тебе даже прикрыться как следует нечем. Только и есть что это одеяльце! — Раджлакшми так разволновалась, что меня это даже задело.— Нет, деверь, как хочешь, но я этого не допущу.
Саньяси некоторое время молчал, потом тихо заметил:
— Сестра, у нас нет ни семьи, ни дома. Мы всегда живем под открытым небом.
— Только не тогда, когда рядом сестра,— возразила Раджлакшми.— Сегодня ты поедешь с нами, а завтра я отпущу тебя в твою деревню.
Саньяси не ответил. Раджлакшми окликнула Ротона и приказала не трогать вещей без ее распоряжения, наложив, таким образом, арест на сундучок саньяси.
— Раз так, то тебе, брат, незачем страдать от холода и тащиться пешком,— крикнул я ему.— Иди ко мне.
Он заколебался:
— Может быть, немного погодя... Мне еще нужно поговорить с сестрой.
«Все ясно!» — подумал я. Я понимал, что в душе он боролся против той власти, которую уже приобретала над ним его новая знакомая, и не мог ей противостоять. Мне захотелось предупредить его о грозящей ему опасности, посоветовать бежать, чтобы не оказаться в моем положении... Но я ничего не сказал.
Разговор между Раджлакшми и моим названым братом возобновился. Несколько раз я начинал дремать и терял нить разговора из-за скрипа колес, но дополнял воображением то, что не слышал, и, в общем, время проводил недурно.
— Что у тебя в ящике, Анондо? — услышал я в полусне голос Раджлакшми.
— Книги и лекарства,— донесся ответ.
— Разве ты доктор?
— Я саньяси, сестра. Вы не слышали, что там холера?
— Неужели? — удивилась Раджлакшми.— Мой управляющий ничего не писал об этом. Значит, ты будешь бороться с холерой?
— К сожалению, это не в нашей власти, сестра. Саньяси стараются только помочь больным, и все. Но и это тоже воля всевышнего.
— Да, но для того, чтобы лечить, не обязательно быть саньяси. Скажи, Анондо, ты только поэтому и стал им?
— Не знаю, сестра. Но служить людям наш долг.
— Наш? — в голосе Раджлакшми послышалось удивление.— Значит, ты не один, вас целая группа?
Тот не ответил. Она снова заговорила:
— Кто внушил тебе, что для того, чтобы служить людям, нужно уйти в саньяси? Ведь на самом деле это совсем не так!
— Сестра,— сказал саньяси,— я пока еще самый обыкновенный саньяси, не совершил ничего особенного, так что меня и по имени-то называть не следует. Все, что я сделал,— это отказался от личных забот, чтобы думать и беспокоиться о других.
Раджлакшми безмолвствовала, и он продолжал:
— Я сразу понял, что вы хотите вернуть меня домой. Это, наверное, говорит в вас сестринская доброта. Но если бы вы только знали, как бедны, слабы и беспомощны те, ради кого мы оставили наши семьи, если бы вы видели, как их много! Тогда вы даже в мыслях не стали бы нас отговаривать от нашего решения.
Она молчала, но я знал, как волнует ее эта тема, и понимал, что беседа неминуемо обнаружит сходство их мыслей и настроений. Саньяси действовал правильно. Чувствовалось, что он, несмотря на свою молодость, сумел стать гораздо ближе к народу, чем я, наблюдал его жизнь гораздо заинтересованнее и острее ее воспринимал. А ведь я тоже был достаточно осведомлен о положении в стране, неплохо знал проблемы и нужды простых людей... Я слушал его, и дремота, только что одолевавшая меня, исчезла, на глазах появилась предательская влага, а сердце преисполнилось самых горьких чувств.
Раджлакшми ни о чем его не спрашивала, никак не реагировала на его речи. Молча сидела в темном углу своей повозки и слушала. Не знаю, как он воспринимал ее молчание, но мне оно говорило о многом. Он рассказывал ей об индийских деревнях, где живет громадное большинство наших сограждан, говорил, как они бедствуют от недостатка воды, страдают от болезней, как они темны и невежественны, как извращается и омертвляется там вера, принимая самые уродливые формы, как наступают на селения джунгли, преграждая доступ туда свету и воздуху. Я сам читал немало о трагическом положении нашей страны, многое наблюдал собственными глазами, но никогда раньше не осознавал ее несчастья так сильно, как теперь, не представлял так отчетливо ее ужасающей нищеты. Повозки медленно двигались мимо иссохших пустынных полей, широко раскинувшихся по обе стороны дороги. Дорожная пыль, смоченная росой, улеглась. В воздухе стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом колес да глухим постукиванием буйволиных копыт. Все вокруг заливал мягкий лунный свет, слабо освещая нам путь в неведомое. Ночь была холодная, и наши спутники закутались потеплее. Кое-кто уже заснул, другие еще бодрствовали, но все молчали. Один саньяси продолжал говорить.
Ярко и образно рисовал он картины драматической жизни наших незнакомых братьев и сестер, рассказывал, как сохла и истощалась эта благодатная земля, как постепенно все ее богатства переходили в руки чужеземцев и вывозились за море, как пришельцы стали эксплуатировать народ, высасывая из него его мозг, соки и кровь.
— Знаешь, сестра, мне кажется, я тебя узнал,— неожиданно сказал он Раджлакшми.— У меня такое чувство, будто я уже когда-то видел тебя, ходил с тобой к нашим братьям и сестрам и помогал им...
— Что ты, Анондо,— послышался глухой голос Раджлакшми.— Разве могла бы я? Ведь я женщина...
— А почему нет? — ободрил он ее.— Зачем бы иначе я рассказывал тебе все это?
ГЛАВА IV
— Скажи, сестра, Гонгамати твое поместье? — поинтересовался вдруг саиьяси.
— О да, брат,— усмехнулась Раджлакшми.— Разве ты не видишь, какие мы крупные заминдары?
Саньяси слегка улыбнулся.
— Быть крупным заминдаром, сестра, еще не значит быть счастливым,— заметил он.
Его слова могли свидетельствовать о том, что сам он происходил из состоятельной семьи, но Раджлакшми не придала им никакого значения.
— Ты прав, Анондо,— поддержала она его.— Чем дальше от всех этих благ, тем лучше.
— Послушай, сестра, когда он поправится (саньяси имел в виду меня), вы вернетесь в город?
— Об этом еще рано говорить, брат.
— Лучше не возвращайтесь,— посоветовал Анондо.— С тех пор, как заминдары покинули свои усадьбы и перебрались в город, жизнь крестьян стала еще тяжелее. Конечно, это не значит, что, живя в деревне, они не угнетали крестьян. Но все-таки они хоть как-то делили их тяготы и этим частично облегчали их долю. Знаешь, сестра, мне кажется, если раджа живет среди своих подданных, то чаша их страданий все же не переполняется. Ты поняла бы меня, если бы видела, как надрываются люди, чтобы вы могли вести роскошную жизнь в городах...
— Да, Анондо, а ты не скучаешь по дому? — неожиданно перебила его Раджлакшми.
— Нет,— коротко ответил тот, не подозревая, что она задала этот вопрос только затем, чтобы остановить его,— слишком тяжела была для нее затронутая тема.
Помолчав некоторое время, она снова спросила его, и голос ее дрогнул:
— Кто остался у тебя дома?
— У меня теперь нет дома,—напомнил саньяси.
— Скажи, брат, обрел ли ты покой, став саньяси? — спросила она его немного погодя.
Он засмеялся:
— Покой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64