И хотя вокруг выросло МНОЖЕСТВО новых более или МЕНЕЕ богатых и красивых домов, этот обветшалый скромный двухкомнатный домик показался им самым уютным и милым.
К их УДИВЛЕНИЮ, кирпичные СТЕНЫ НЕ ВЫЦВЕЛИ, НЕ ИЗМЕНИЛИ СВОЕГО первозданного красного цвета. Это их порадовало.
Зато кровля почернела, дранка КОЕ-ГДЕ погнила, местами поросла мхом.
Двор сплошь зарос ярко-зеленым щетинником. До хлева, казалось, рукой дотронься — и рассыплется в прах. Крышу курятника разорил ветер, свинарник так скособочился, словно задумал улечься набок.
Малало и Годердзи долго стояли за разъехавшимся и полегшим в разные стороны деревянным забором и, положив руки на заостренные доски, молча созерцали давным-давно покинутое гнездовье.
Обоими владело такое чувство, словно они встретились с восставшим из мертвых старым другом...
С печалью и сожалением смотрели они на одичалый и захиревший очаг, где провели столько счастливых дней и где теперь живут лишь образы, лишь воспоминания — сладостные, будоражащие кровь и бередящие душу...
Малало не выдержала больше этого стояния за оградой. «Войдем»,—- сказала она, сняла проволочное кольцо, надетое на два кола — ограды и калитки, приподняв ее слегка, отворила и шагнула во двор.
Годердзи последовал за ней.
Когда они поднялись по скрипучим ступенькам и ступили на некрашеный деревянный пол балкона, Годердзи поднес ко рту сложенные лодочкой ладони и, громко прокричав «Хау, хау!», с силой постукал об пол каблуком. В пустых комнатах гулко, точно в квеври, отдался его густой голос.
Когда-то в далеком детстве так учила бабушка: если входишь в покинутый дом, подай голос, пусть стены и потолок почувствуют твой приход, а злые духи, кои там угнездились, испугаются и сбегут...
Комнаты показались им очень уж тесными и низкими, точно их обрубили со всех сторон и потолок книзу спустили.
Выпрямившись в полный рост, Годердзи почти касался потолочных балок своим поседевшим, но все еще густым чубом. Вот и вернулась старая привычка — войдя сюда, он ссутулился, и вспомнилось ему, что в дни юности, как только он входил в дом, сразу же начинал сутулиться.
«Да,— подумал он,— дома с высокими потолками велят человеку ходить распрямившись, с поднятой головой...»
При каждом шаге Малало и Годердзи с потолка сыпалась им на голову то ли земля, то ли песок. Правда, потолок был оклеен теперь уже выцветшей синей бумагой, но от времени она так пересохла и сморщилась, точно вымя старой буйволицы.
Окна производили не менее жалкое впечатление: в рамах, выкрашенных темно-синей, порядком облупившейся краской, не было, пожалуй, ни одного целого стекла: почти каждое было составлено из маленьких неровных кусков. В швах темными полосками засела многолетняя пыль.
Стены крошечной кухоньки, пристроенной позже, сплошь затянуты паутиной.
317
Кухоньку Годердзи пристроил после возвращения с фронта. Одна ее стена была оклеена старыми газетами. Газеты пожелтели, растрескались. Годердзи вытянул шею, разбирая выцветшие буквы заголовков. Газеты были датированы тысяча девятьсот сорок шестым годом.
— Эгей, сколько времени прошло! — проговорил он и с улыбкой взглянул на Малало.
Взглянул — и внезапный страх охватил его: что было бы с ним, не будь рядом этой доброй, преданной, любящей женщины!
— Малало, моя Малало! — качая головой, проговорил Годердзи и своими тяжелыми, аршинными руками обнял жену за шею.
Малало встрепенулась внутренне и замерла. Ласка Годердзи всегда ее волновала.
Долго стояли они так.
У калитки раздался шум мотора.
Из «Волги» вышел секретарь райкома.
— Здорово, новоселы! — бодро приветствовал он супругов.
Годердзи поспешил ему навстречу. Повел к дому. Ему постепенно все больше нравился этот внешне колючий, но прямодушный и деятельный человек, который умел открыто и безбоязненно проявлять свое отношение к людям.
Годердзи всегда предпочитал пусть грубых, неотесанных, но открытых людей, они в его понимании были более искренними и чистосердечными, чем вежливые, уравновешенные и сдержанные. Это, вероятно, была дань тем давно МИНУВШИМ временам, когда люди имели смелость неприкрыто и нелицеприятно высказывать свое мнение.
— После вашего дворца здесь на первых порах вам придется трудновато,— с улыбкой обратился секретарь к Малало.
— Было бы здоровье и согласие, а человек всюду выдержит,— со спокойным достоинством заговорил Годердзи,— этим он и отличается от животного. Какой бы трудной ни была жизнь, если душа спокойна, человеку все по плечу. Но если душа не на месте, жадность ее одолевает, страсти ненасытные мучат, с ума сводят, тогда нигде он покоя не найдет. Это я на себе самом испытал, потому говорю.
Беседа могла принять нравоучительно-философский характер, и секретарь не поддержал ее, видно не желая углубляться. Он обошел дом кругом, потом поднялся по лесенке, заглянул в комнаты, поинтересовался, не протекает ли кровля.
Под конец он осторожно предложил супругам: «Если пожелаете, выделим вам вместо этого двухкомнатную квартиру в коммунальном доме». Получив твердый отказ, предложил помочь добыть материалы для ремонта дома, пообещал прислать грузовик для перевозки вещей и в конце концов ухитрился остаться с Годердзи наедине.
— Уважаемый Годердзи,— голос секретаря звучал необычно мягко, и смотрел он на собеседника благожелательно,— мы подумали и решили, что вы, всю жизнь проведший в труде, в работе, возможно, почувствуете себя на пенсии как бы выброшенным из родной стихии, тем более что силы и здоровье у вас крепкие, потому мы хотим предложить вам одно дело...
Годердзи так взглянул на черноглазого чернявого молодого человека, будто он возвратил ему жизнь.
— Если окажете такое благодеяние и примете меня опять на работу,— он широко раскрыл руки,— я вас не посрамлю. Вы правду изволите говорить, дома сидеть мне тяжело... тошно...
— Так вот, товарищ Годердзи, неподалеку от Квемо-Чала мы собираемся организовать питомник плодовых деревьев. Дело это должен возглавить человек опытный и трудолюбивый. Мы были бы вам благодарны, если бы вы взялись за питомник...
— Ваш меч, моя голова! — с воодушевлением воскликнул Годердзи и по-старому расправил плечи.
— Спасибо! Я знал, что вы ответите именно так. Но учтите, дело это спешное. Я думаю, для устройства дома вам достаточно будет одной недели, а на следующей неделе ждем вас в райкоме.
На прощанье секретарь крепко пожал Годердзи руку и одарил его своей скупой, но искренней улыбкой.
...Малало была удивлена: ведь они почти все оставили в том доме, а все-таки набралось столько вещей, что грузовику, присланному секретарем с автобазы, понадобилось сделать пять оборотов, чтобы перевезти мебель, постели и прочий их скарб.
Чего только тут не было: пуховые тюфяки и подушки, шелковые одеяла, парчовые покрышки, вязаные мохнатые пледы, бархатные мутаки, паласы, ковры, дорожки, кружевные лечаки и шелковые покрывала Малало, старинные мохнатые тушинские папахи, несколько собольих шкурок, зимние и летние пальто, платья, костюмы, шубы Малало и Годердзи; хранившиеся для Малхаза отрезы на костюм, холодильник, глиняные банки, кувшины, всевозможных видов и размеров роги, чаши, кубки, старинные, необычных форм бутыли, зеркала, швейная и стиральная машины, новые, ненадеванные, и старые туфли, Годердзиева бурка, тазы, сковороды, сита и решета, шкафы, столы, котлы, медные и деревянные ступки, мясорубки; огромный котел для перегонки водки со всеми атрибутами, медные допотопные кружки и кастрюли, наборы рабочих инструментов Годердзи: молотки, клещи, рубанки, топоры, сверла... Все то, что трудолюбивый грузинский крестьянин и его домовитая хозяйка на протяжении всей своей жизни ищут, покупают, собирают, бережно хранят, над чем трясутся — как бы не сломалось, не оказалось побито молью, не попортилось, не проржавело,— все, что передают из поколения в поколение...
Малало была по старинке запасливой и бережливой женщиной, верной заветам своей матушки Дареджан. Так, например, она усердно собирала постельное белье: наволочки, простыни, пододеяльники. «Хорошая хозяйка должна иметь никак не менее двух дюжин белья», наказывала мать. Малало две дюжины довела до четырех, но и это количество казалось ей недостаточным.
При перевозке вещей она запретила Годердзи звать кого-нибудь в помощь из тех соображений, чтобы ничей глаз не заглядывал в семейные тайники. Привычку скрывать и держать в секрете все, что происходит в семье, Малало приобрела чуть не с детства.
Однако принятая ею мера предосторожности не помогла,— соседи так зорко, так тщательно наблюдали за их переселением, что ни одна мелочь не ускользнула от многочисленных пристальных и внимательных взоров.
Расстояние от нового, теперь уже бывшего дома Зенклишвили до старого их обиталища было порядочным, и на всем протяжении этого пути ни на секунду не прерывалась слежка...
Глядели из каждого окна, из-за каждой неплотно прикрытой двери, из-за занавески, из-за забора, из любой щели! Следили тайно и явно, не стесняясь.
В картлийских деревнях крестьяне обладают особым умением, пожалуй, даже талантом выслеживать и наблюдать. Как знать, может, эта способность выработалась еще со страшных времен разгула кизилбашей. Так или иначе, но здесь так искусно, так незаметно подсмотрят и рассмотрят, так все разведают, что человек и не догадается, не почувствует, не заметит! Невестки, свекрови, тетушки — жены дядей и отцовы сестры, золовки, племянницы и прочие,— ох, какие только приемы и методы им не известны, и они так ведут тайную слежку, что без их ведома муха не пролетит.
— Мама родная, сколько накопили, сколько награбастали, сколько добра имеют! Тащут, тащут, никак не перетащут!.. Почитай, десять машин возят, не перевозят!..
— Ты что! Какие десять, что такое десять?! А не двадцать? Сосчитай!..
— Ай-яй-яй, люди добрые, это ж какое несметное богатство надо было иметь, чтобы государству столько отвалить, да и самим бы такая уйма осталась!..
— Э-эх, и чему завидуете, пустые кастрюли да решета им остались!
— Гляди, гляди, совок и треножник и то не оставляет! Ой, чтоб тебе лопнуть, жадина, и на кой черт сдалось тебе это, хотела бы я знать? Хлеб покупаете в пекарне, вместо очага давно газовая плита у тебя стоит!
— Зачем попусту языками чешете, женщины, на ее месте и вы тоже не бросили бы свое добро!
— А разве мы и они одно и то же? Да ежели бы мне иметь десятую долю того, что они имеют, я бы себя богачкой считала!
— Ты что, не знаешь, каждая семья свой жир имеет! А ну, попробуй переезжать, увидишь, что и тебе двадцати машин не хватит!
— Зачем я должна переезжать, пусть мой враг и завистник переезжает!..
К вечеру маленький дом Зенклишвили был забит вещами до отказа, среди узлов, чемоданов, сундуков негде было ногой ступить. Невозможно было разобраться, где что лежит. Лишь к исходу следующего дня они сумели рассортировать вещи: что не нужно было на каждый день, сложили в одной комнате, а все необходимое для каждодневного пользования — в другой, где и сами обосновались.
И потянулись, побежали друг за другом дни, полные забот и хлопот по устройству нового жилища...
Первая ночь была очень тяжкой для обоих. Ни один не сомкнул глаз.
Видения прошлого, обрывки воспоминаний, грустных и счастливых, образы людей, которых уже не было с ними,— весь этот поток кружил и несся перед их внутренним взором и мучил, терзал до самого утра.
Прошлое, обернувшееся сумбурным сновиденьем, так завладело обоими, что время сместилось в их сознании, сегодняшнее переплелось со вчерашним, явь с грезой, и мечта подхватила, помчала их — мечта о минувшем.
* * *
...Бабушка Сидониа взяла с собой маленького Годердзи в заречные поля собирать высохшие кустарники и нарики — принесенные Курой в половодье и выкинутые на берег ветви и обломки стволов деревьев.
Дров на зиму они запасли немного — из лесу натаскали да сволокли с ближних склонов окрестных гор. Дело это нелегкое, потому дрова нужно на зиму приберечь, а теперь, до первых снегопадов, следует обойтись таким топливом.
Поздняя осень.
Сизые облака затянули небосвод. По полю носится вихревой ветер.
У обоих через плечо рогожные мешки перекинуты. Время от времени они снимают эти мешки, сыплют в них собранные ветви, сучья и снова продолжают путь, согнувшись, глядя под ноги.
Темные тучи на горизонте прочерчивает стремительный зигзаг молнии. Но звука не слышно, его поглощают теснины Кавкасиони.
Неожиданно страшный грохот сотрясает землю. Молния, точно сказочный дракон, извивается совсем близко, и снова гром оглушает окрестность. Бабушка крестится. Глядя на нее, и перепуганный Годердзи торопливо бормочет молитву. Это первый в его памяти раскат грома.
...В ограде церкви святого Георгия большое скопление народа. Посередине двора выкосили майскую траву и устроили площадку для борьбы.
Лада Квривишвили, что из среднего квартала, победил всех палаванов из кварталов Кошкеби и Гоха. Сосо Магалашвили в кизиловой, ловко сидящей на нем чохе, как бешеный, носится взад и вперед, сам не свой от ярости, и высматривает молодцев покрепче. Князь всегда стоит за Гоха — самую густонаселенную окраину Самеба. Взгляд его падает на Годердзи.
— Эй ты, выходи вперед! — приказывает Магалашвили и впивается в Годердзи пронизывающим взором. На глаз меряет силу его рук, плеч, голеней и икр.-- Из железа отлит этот чертов сын, а?! Коли он обладает еще и ловкостью, из него выйдет непобедимый палаван! — с восторгом восклицает князь Сосо и выталкивает Годердзи в круг.— Ежели одержишь победу, этот кинжал будет твоим! — И он демонстрирует Годердзи свой кинжал с серебряной рукояткой в посеребренных ножнах.
Руки Квривишвили, точно железные клещи, впиваются в плечи юного Годердзи. Левша Лада такой напористый и так стремительно кидается в атаку, что, верно, обратит в бегство и разъяренного быка.
Он снова и снова атакует Годердзи, стремится поддеть его своим прославленным шуакаури — подсечкой. Большой палец правой ноги у него такой мощный, что поддень он колесо арбы, выбьет начисто обод вместе со спицами.
Однако и Годердзи парень не промах. Он сперва хорошенечко измотал Ладу, а потом вдруг резко ухватил его за шею, подставил правое плечо, перекинул через себя, и — обе лопатки противника оказались прижатыми к земле...
Магалашвили, сорвав с головы папаху, швыряет ее оземь и хохочет громко, во все горло.
Зурна играет «сацеквао» — танцевальную, победитель Годердзи, как положено, обходит в танце один круг по площадке...
И вдруг глаза его встречаются с глазами Малало.
Первый удар грома, первая молния...
Первое приглашение к танцу...
Первая встреча...
Первая любовь и первое свидание у шавдатуашвилевского сеновала...
...И вспомнилась Годердзи та памятная встреча с Каколой, когда сельский староста пригласил юношу в свой сад, доверился ему, открыл сердце, дал ему взаймы денег и определил в артель плотогонов на паях.
...Плывут, скользят по Куре чисто связанные из белых бревен нарядные плоты, плывут из самой Ахалдаба в Мцхета. Годердзи стоит с шестом. Плотогоны начеку. Начинается самый опасный участок пути: они вошли в теснины Бериклдэ, что возле Карели. Здесь мать-Кура собирает воедино все свои рукава и несется бешено, и в узком ее русле плот так качает и подкидывает, что у кого хочешь голова закружится.
Слева, близ села Брети, возвышается крутой желтоватый утес, который тянется дальше длинным скалистым гребнем вдоль берега вплоть до самого Урбниси.
Вспененные стремительные волны швыряют плот к скале. Почти отвесная огромная скала прижимает Куру к своей груди и заставляет ее отступить вправо.
У Бериклдэ немало плотов разбивалось. Потому на головном плоту с шестом стоит Ила. Правда, постарел он, силы у него не те, что когда-то, но это матерый речной волк, искушенный во многих схватках со стихией, он знает Куру наизусть. В половодья и вообще в опасных местах Ила всегда на головном плоту.
— А ну, парень, благослови свою десницу! — перекрывая шум реки, орет Ила.— Как только я тебя окликну, загребай вправо изо всей мочи, не то расшибет нас о скалу!
Напрягаются стальные мышцы Годердзи, набухают жилы, и могучая сила юноши подчиняет себе плот, заставляя его медленно обойти грозные выступы Бериклдэ...
Тяжело дыша, Годердзи довольно улыбается. Прочно, устойчиво, широко расставив мускулистые ноги с закатанными по колено штанинами, стоит он на покачивающемся плоту. Влажный от водяных брызг, мощный бронзовый торс его поблескивает на ярком солнце.
— Ну, слава тебе, господи, пронесло! Теперь до самого Уплисцихе, бог милостив, ничего, потом возле Карсани туговато придется, а там ужо и поклонимся светлой Мцхета,— широко осеняя себя крестом, говорит Ила.
...Разжигают костер на посыпанных землей бревнах плота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51