Эта женщина обладала удивительной внутренней силой.
Никто никогда не слыхал от нее громкого слова, ни взрослый, ни ребенок. Сердце у нее было на редкость доброе. Узнай она, что у кого-то какая-то нужда или беда, первой бежала на помощь и делала, что могла. И то говорили, что, мол, если Сандра имеет в Самеба силу,— вес то есть,— так в этом больше чем наполовину заслуга Маргалиты.
Во всем селе Малало была единственной, кого Маргалита не любила.
История эта брала начало в раннем детстве Маргалиты. Отец ее, человек, к слову сказать, не робкого десятка, гордый и довольно состоятельный, так называемый середняк, в свое время пострадал от своенравного богача Каколы, который завел с ним тяжбу и несправедливо оттягал какой-то земельный участок.
После того Роинашвили слышать не могли ни о Каколе, ни о членах его семьи. Ненависть, унаследованная младшими от старших, по сей день жила в сердце Маргалиты. И вот тебе — судьба словно в насмешку подстроила так, что ее единственная дочь избрала спутником жизни сына именно ненавистной Малало.
Тем не менее Маргалита не воспротивилась выбору дочери. И хотя ей страшно не хотелось породниться с Зенклишвили, она, представьте, даже боялась, как бы не помешать (а уж она могла помешать, пожелай только!) замужеству дочери. «Если я это дело разрушу,— думала она,— кто знает, когда еще найдется второй такой жених. Как бы в погоне за лучшим и этого не потерять и не сделать девчонку несчастной».
Разумная женщина была Маргалита и поступила разумно: нелюбовь свою затаила, схоронила глубоко в сердце и приняла зятя ласково, приветливо, тепло, так что и он невольно проникся к ней теплым чувством.
Кто сказал, что нельзя заставить полюбить! Захотела Маргалита полюбить своего зятя и заставила себя, потому как уразумела, что иначе нельзя, иначе она свою дочь навек может обездолить.
Так Малхаз в лице тещи приобрел верную защитницу и помощницу.
Внимательная и наблюдательная, Маргалита все время была начеку. Всякий раз, заметив, что ее командир-муж или чересчур бойкая дочь одолевают Малхаза, она тотчас приходила ему на выручку. Маринэ-то как две капли воды была похожа на своего неугомонного отца, такая же назойливая.
Потому Малхаз, по натуре недоверчивый, трудно сходившийся с людьми, с самого же начала расположился к благожелательной и чуткой теще, поверив в искренность ее доброго к нему отношения.
Во всем подмечал Малхаз ее заботу и тайную помощь. Он понимал, что Маргалита изо всех сил старается установить мир и равновесие в семье.
Спустя неделю после свадьбы Маргалита уже добилась того, что почти никто не смел соваться на малый балкон, когда там пребывал Малхаз. Она как неусыпный страж охраняла покои молодых и не допускала туда никого. Представьте, эта тихая, немногословная женщина сумела вразумить даже своего необузданного мужа.
И вот в редкие часы покоя и уединения на балконе дома тестя Малхаз Зенклишвили начал размышлять о пройденном пути и о будущей своей жизни.
За сравнительно короткое время он перевидал столько всего, оказался участником столь многих и разнообразных событий и ситуаций, что ощущал настоятельную потребность переосмыслить и подытожить все пережитое.
Разлад с родителями заставил его задуматься над своими чувствами к ним, признаться самому себе, насколько он их любит.
Была у него одна особенность, которую сам он давно знал за собой: ему никогда не требовалось заранее обдумывать мелкие хитрости и всякие, не очень честные, поступки по отношению к окружающим, потому что все это у него прекрасно получалось само собой, так сказать, по ходу дела.
Он обладал безошибочной интуицией, благодаря которой, не утруждая себя рассуждениями и анализами, точно ориентировался, когда и что нужно делать, где и с кем как поступить.
И изворотливость его тоже была врожденной. Он вел себя, словно хороший борец, который, не думая и не размышляя, действует инстинктивно, мгновенно угадывая по малейшему движению противника или по ощущению собственного тела, какой прием в какой момент применить.
Если он совершал какой-нибудь неловкий шаг, считавшийся среди людей определенной категории «неблаговидным поступком», то старался тотчас же бесповоротно позабыть о нем, чтобы потом не упрекать себя и не раскаиваться.
На всех, кто мало-мальски имел отношение к его личной судьбе, он смотрел с точки зрения собственной выгоды. Во всем и везде признавал он лишь силу разума. Мораль же являлась для него неким плодом находчивости и острого ума, и ничем больше.
Когда, случалось, говорили, что то-то и то-то нарушает нормы морали, он посмеивался про себя: что это за норма такая, которая может заставить отказаться от разумного дела. «Нормой» для него являлся поступок своевременный и удачный — вот и все.
Единственное, чего, по его твердому убеждению, должен был опасаться каждый здравомыслящий человек,— это раздражения окружающих.
По его мнению, с которым, кстати говоря, он ни с кем никогда не делился, людям надо представляться отнюдь не тем, кто ты есть на самом деле, а тем, кем они желали бы тебя видеть, и цель будет достигнута если не полностью, то хотя бы наполовину.
Такие хитрости удавались ему с детства. Потому у многих он вызывал симпатию, а некоторые просто любили его.
Но любил ли он сам кого-нибудь? Вот этого он не знал! Вернее, знал, но не признавался даже себе, что по-настоящему никогда никого не любил!
Если бы его спросили — кого ты любишь больше ВСЕХ, он не колеблясь ответил бы: мать, но что это была за любовь, как он любил мать, об этом он никогда НЕ думал.
Была ли то любовь к существу, породившему еГО на СВЕТ И ВЫРАстившему, исполняющему ВСЕ ЕГО желания и прихоти, — этакое биологическое чувство детеныша к родительнице,— или любовь к определенному индивиду со своим характером, поступками, мыслями, воззрениями, который ЯВЛЯЕТСЯ ЕГО матерью? Этого он НЕ знал.
Вернее, знать-то знал, но и тут НЕ ХОТЕЛ СЕБЕ признаться, что мать для НЕГО была какой-то беЗЛИКОЙ доброй силой, освобожденной от всяких ВЫСОКИХ мыслей, а все, что она для него делала, делала лишь по велению материнского инстинкта, а не по ВОЛЕ высокоразвитого сознания.
В поведении матери он не усматривал признаков тех осмысленных действий, которые исходят из самопознания собственной личности и направляются устремленностью этой последней.
Отец же только раздражал его. Он усложнял его жизнь, требуя подчинения устаревшим дурацким представлениям, и так заботился о верности им, точно не о благополучии сына радел, а о том лишь, как бы вогнать его в какие-то определенные рамки.
Малхаз в душе посмеивался над наивным желанием отца во что бы то ни с гало навязать сыну свои довольно туманные идеалы. Навязать, не заботясь о том, пригодятся ли когда-либо ему эти нелепые, отжившие традиции и понятия, устаревшие моральные нормы.
Но было в личности отца нечто и такое, что притягивало Малхаза к нему. Вероятно, то была глубокая любовь Годердзи к сыну, готовность пожертвовать всем ради его благополучия.
Однако и отец в представлении Малхаза не являлся полноценным современным человеком.
Щедрость Годердзи он считал не столько проявлением широты его натуры, сколько стремлением прослыть «самым хорошим человеком», у которого «самая хорошая семья» и «самый хороший сын».
«А ну, если бы мой отец был более образованным, просвещенным, имел бы более высокие интересы,— часто думал Малхаз, — более высокие цели, больше стремился бы удовлетворять свои желания и прихоти, разве и тогда бы он так же любил меня? И тогда бы столько заботился обо мне?»
Собственник и эгоист, больше всего боялся он проявить свои намерения и скрывал их с такой изобретательностью и ловкостью, что увидеть его подлинное «я» было почти невозможно.
Жизнь в доме Эдишерашвили с каждым днем убеждала его, что женитьба на Маринэ на деле оказалась далеко не такой счастливой, да и не вполне «оправданным» шагом.
Кроме того что и сама Маринэ теперь стала ему казаться совсем другой, он убедился, что и семья ее была весьма малокультурной и провинциальной.
А Малхаз чуть не с детства мечтал попасть в «интеллектуальное» общество, в среду «настоящей» интеллигенции. Это было его заветным желанием.
Ведь и Лика привлекла его благодаря тому лишь, что принадлежала, по его разумению, к «высшему» кругу. Потому и на легкомысленную дуру — мать Лики глядел он снисходительно, не обращал внимания на ее нескончаемые глупости: ведь она была, как он полагал, представительницей «высшего света», человеком, резко отличным от ненавистной «деревни» и «провинции».
Провинциализм являлся для него этаким территориальным понятием, неразрывно связанным с деревней. Потому и в собственной биографии самой ненавистной ему была именно эта связь с деревней, которую он так и не сумел оборвать и бросить в Лету.
А обстоятельства сложились таким образом, что, кроме женитьбы на Маринэ, пути у него не оставалось.
Он был невероятно напуган реальной угрозой потерять место, тем, что его могут скинуть с «высокого стула», обретенного с таким трудом, и во всем этом единственным спасением для него оказалось породниться с Сандрой.
Натолкнул его на эту идею случай.
Тогда он был еще третьим секретарем райкома...
В дождливый день поздней осени в райком позвонили из села Цаблиани. На тамошнюю птицефабрику приехал один из руководителей республики проверить состояние дел.
Ни первого, ни второго секретаря на месте не оказалось, и в Цаблиани срочно выехал Малхаз.
Член бюро ЦК компартии республики ко времени его прибытия уже ознакомился с фабрикой и осматривал теперь строительство нового корпуса для инкубатора.
Из актива района его сопровождал только Сандра Эдишерашвили. Он ни на шаг не отходил от ответственного лица и, по-видимому, был с ним довольно коротко знаком.
Малхаз тоже все в глаза ему заглядывал и ходил по пятам.
Когда они кончили осмотр, Сандра что-то шепнул на ухо члену бюро. Тот сперва глянул на наручные часы, затем, видно, изъявил согласие, при этом посмотрел на стоявшего поблизости Малхаза и, в свою очередь, тоже пошептал что-то Сандре.
— Товарищ Малхаз, Владимир Абибоевич просит вас поехать с нами! — крикнул Сандра Малхазу и рукой указал на черную «Волгу».
В черную «Волгу» с правительственными номерами сели трое: член бюро, Сандра и Малхаз.
Машина понеслась к дому Сандры.
Там все было готово к приему именитого гостя.
Сандра встретил продрогшего Владимира Абибоевича таким угощением, что о лучшем и мечтать нельзя было.
Пораженный увиденным и услышанным, Малхаз в то ЖЕ время старался получше рассмотреть богатое убранство комнаты, в которой находился, красивую и бойкую дочку Сандры и НЕ упустить ни слова из 6РСРДЫ Сандры с ЧЛЕНОМ бюро...
А Владимир Абибоевич и СИДЕВШИЙ В обнимку с ним Сандра знатно ПОВЕСЕЛИЛИСЬ.
ЧЛЕН бюро оказался ОТМЕННЫМ выпивалой и поддержал в том щедрого хозяина. Воодушевленный всем происходящим, Малхаз ТОЖЕ НЕ ударил лицом в грязь, составил достойную компанию двум старшим товарищам.
В тот вечер и увидел Малхаз, в каких близких дружеских отношениях находится Сандра Эдишррашвили с ЧЕЛОВЕКОМ, ЧЬЕ имя по ВСЕЙ Грузии произносится с глубочайшим ПОЧТЕНИЕМ.
Несмотря на то ЧТО Малхаз был ЗДЕСЬ посторонним, ни гость, ни хозяин НЕ старались скрыть своих близких взаимоотношений. Разошедшийся Сандра НЕСКОЛЬКО раз сказал Владимиру Абиборвичу такое, ЧЕГО бы, наверное, никто другой НЕ посмел.
Именно тогда и возникло у Малхаза грешное желание породниться с семейством Эдишерашвили.
С той поры и пошло. С той минуты, когда закралась в душу эта мысль, он уже глаз не сводил со смелой, избалованной всеобщим вниманием, говорливой и горделивой Маринэ, которую еще со школы помнил как озорную девчонку.
Видать, и Сандра заметил жадные взгляды секретаря райкома, которые тот украдкой бросал на его дочь, и совершенно по-иному стал воспринимать своего гостя.
В тот памятный вечер Малхаз убедился в двух вещах: во-первых, член бюро, один из руководителей республики, больше считался с Сандрой, чем с первым секретарем их района, и больше ему доверял. Малхаз отказался невольным свидетелем того, как Сандра умело и ловко «уладил» какое-то дело. С таким хитроумием, с плутовской наивностью он поставил под сомнение, а по сути «похоронил» несколько важных вопросов, которые Вахтанг Петрович считал решенными, что Малхаз ушам своим не верил.
И во-вторых, что у Сандры совершенно обворожительная дочь, умеющая держать себя на людях и имеющая прекрасное общественное положение. Шутка сказать, Маринэ была директором музыкальной школы и членом райкома!
Кутеж избранных еще не был закончен, а соблазнительный план уже созрел в голове Малхаза. С течением времени этот план точно снежный ком катался, катался в сознании предприимчивого молодого человека и превратился в целую лавину, которая погребла под собой и Вахтанга Петровича, и его капризную взбалмошную дочь.
...И вот сидит теперь Малхаз на заднем балконе большого эдишерашвилевского дома и внутренним взором созерцает все то, что произошло в его жизни за столь недолгое время, и то, что может произойти в дальнейшем.
Первое, конечно, видится ясно и четко, а второе скрывает такой туман, что трудно распознать, что же там, впереди...
Со дня его женитьбы на Маринэ прошло более трех недель ...Вдруг на балкон выбежала радостно-растерянная Маринэ. Лицо у нее горело, голос дрожал, когда она торопливо, взволнованно обратилась к мужу:
— Малхаз, к нам Владимир Абибович пожаловал!.. Он узнал, что мы с тобой поженились, и приехал поздравить!.. Специально, говорит, приехал молодоженов повидать! Представляешь?!! Отец от радости в пляс пустился. Тебя зовет... Такую вазу он нам преподнес, такую!.. Обалдеть можно... Чешского хрусталя!.. Ну, давай, скорее, скорее, выйди к ним, неудобно!.. Они в маленькой столовой, чтобы никто вдруг не нагрянул, не помешал.— И Маринэ, сияющая, счастливая, выбежала обратно.
— Почет и уважение зятю! — громко провозгласил член бюро, когда Малхаз вошел в комнату. Важно, вельможно эдак поднялся, сделал несколько шагов ему навстречу, крепко пожал руку и торжественно поцеловал.
— Вишь, какой чести удостоился, а? — загремел Сандра, обращаясь к Малхазу.— Не будь ты моим зятем, небось не сподобился бы — не целовал бы тебя Абибоевич! — И он заключил в свои мощные объятия почетного гостя.
Стол накрыли в укромной комнате, чтобы никто посторонний, случайно забредший к Сандре, не нарушил ненароком приятного времяпрепровождения влиятельной персоны, не помешал бы ему кутить «в своем кругу».
В тот день Малхаз впервые за все время пребывания в доме Эдишерашвили играл на гитаре и пел.
Маринэ влюбленными глазами глядела на мужа, Сандра то и дело вскакивал с места, орал во всю глотку, восхищаясь музыкальным дарованием зятя, и требовал того же изъявления восхищения и от гостя.
Но и гость не оставался в долгу. Он ретиво аплодировал и без конца восклицал, что-де такому талантливому молодому человеку нечего делать в Самеба, надо его перевести в Тбилиси.
Тут у Сандры вспыхнула идея. «Более удобного случая у меня не будет,— подумал он,— давай-ка попытаю судьбу, скажу, ведь охи да ахи Абибоевича должны завершиться чем-то дельным!»
— Чего ему в Тбилиси нужно, для него и здесь дело найдется, ежели он с умом себя поведет! — как бы невзначай проговорил Сандра и метнул взгляд на Владимира Абибоевича.
Член бюро в этот момент подцепил вилкой рыбку цимори, разделал ее, как положено, вдоль хребта пополам, извлек целиком хребет, отправил в рот одну половинку мякоти и, жуя, уставился в упор на Сандру.
— Какое, например, дело? — заинтересованно спросил он.
— Дорогой Ладо,— по-домашнему, запросто обратился хозяин к члену бюро,— разве много у нас таких чудесных парней? Таких замечательных администраторов, таких работящих, знающих, хороших организаторов? Разве такой золотой человек должен пропадать заместителем председателя райисполкома, тогда как бездарный Цквитинидзе во вторых секретарях ходит, а уж что до председателя райисполкома — так эта балда балдой только потому и председательствует, что он, вишь ты, ровесник первого секретаря райкома и они вместе где-то там работали! А ну, попробуй вызови его, познакомься, поговори с ним и скажи после, должен ли этот осел сидеть в председательском кресле?!
Малхаз хорошо знал, что между Сандрой и председателем райисполкома была фамильная вражда, и вот рыжий плут нашел момент подкосить осточертевшего врага.
— Мда-а-а,— по-русски, многозначительно протянул член бюро и, откинувшись на спинку стула, стал раскачиваться вместе со стулом на двух задних его ножках. Он качался так довольно долго, точно канатоходец на проволоке, явно что-то обдумывая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51