— Она девочка хорошая, только вот судьба у нее не сложилась... встретился бы ей достойный муж, спокойный, понятливый, такой, как ты,— будто пошутил Вахтанг Петрович и, похлопав по плечу Малхаза, громко засмеялся,— да-а, счастливей меня человека не было бы. И зятю помог бы, пока сам что-то могу. Кто у меня есть, кроме Лики, она и корень мой, и росток...— иным тоном глухо закончил он.
Малхаз не сказал бы наверняка, но ему показалось, что Вахтанг Петрович и в лице изменился.
Вахтанг Петрович был сильной личностью, потому и слабости его были сильные...
Главной его слабостью была Лика.
При вечно занятом отце и легкомысленной матери Лика выросла самовольной и эгоистичной, собственное желание почти всегда являлось главным и определяющим фактором ее поведения.
— Как тебе она понравилась, моя Лика? — с неожиданной прямотой спросил вдруг Вахтанг Петрович своего гостя и заглянул ему в глаза.
Малхаз растерялся.
Неготовый к такому вопросу, он не знал, что отвечать.
Непонятно было, что побудило первого секретаря задать этот вопрос: простодушие, или вошедшая в привычку бесцеремонность обращения с людьми, или убежденность в неотразимости дочери и
в своей силе.
— Она прекрасная девушка, второй такой я, пожалуй, не встречал,— с уверенностью ответил наконец Малхаз.
Вахтанг Петрович сразу ожил.
Некоторое время он стоял, скрестив на груди руки, и на лице его блуждала улыбка; потом, словно вспомнив что-то, подошел к стене, снял самое красивое ружье и, обеими руками протягивая его Малхазу, проговорил с торжественным видом:
— Зауэровское, три кольца, четырнадцатого калибра, с эжекторами! Это тебе от меня на память. Вечером пришлю с шофером.
Обед прошел весело.
Поначалу Малхаз стенялся, но непринужденность и радушие хозяина сделали свое. Секретарь, что называется, был в ударе: он провозглашал тосты с юмором и подтекстом, сыпал каламбура ми, шутил, острил, сам пил немало и женщин заставил выпить, так что за столом то и дело раздавался смех.
Малхаз с удивлением заметил, что Вахтанг Петрович нисколько не стеснялся соленых и двусмысленных выражений. Порой он вставлял такое словцо или рассказывал такой анекдотец, что у Малхаза от смущения горели уши. Директор школы не подозревал, что первый секретарь был любителем скабрезностей.
Когда Вахтанг Петрович решил, что настало соответствующее время, он велел веснушчатой угрюмой девушке, прислуживающей за столом, принести припасенную для этого случая гитару и с многозначительным и повелительным видом подал ее Малхазу.
Малхаз, настроив гитару, перебрал струны и, взяв несколько звучных аккордов, запел своим приятным баритоном. Он исполнил коротенькую, но мелодичную со сложными переходами и переливами «Имеретинскую дорожную».
Дамы разинули рты и с удивлением созерцали молодого человека, который до сих пор был для них всего-навсего каким-то провинциалом. Они не могли себе представить, что этот деревенщина, этот «неотесаный мужик» мог обладать столь тонкой музыкальностью и вкусом.
А когда Малхаз исполнил коронный номер своего репертуара — старинный русский романс «Мы вышли в сад», жена большого человека пустила слезу, супруга академика в восторге захлопала в ладоши, а Виола и Лика подсели к нему и стали подпевать.
У матери и дочери оказались недурные голоса и хороший слух, они с Малхазом составили великолепное трио. Вахтанг Петрович отбил себе ладони, хлопая им, и все кричал «бис» и «браво». К концу вечера Вахтанг Петрович с большим почетом выпил тост за здоровье Малхаза и будто между прочим сказал: Малхаз-де прекрасно знает местные памятники старины, давайте попросим его при первой же возможности поехать с нами на экскурсию, пусть он покажет нам достопримечательности нашего района, а заодно и к себе домой пригласит, говорят, у его отца отличное тавквери...
— Если он будет петь и играть на гитаре, я поеду, а нет — так нет! — с видом повелительницы заявила Лика и, глубоко затянувшись сигаретой, выпустила клуб дыма.
— Я тоже! — подхватила за ней Виола и подправила рукой прическу.
— Дело за вами, а я, если вы пожелаете, хоть у каждого храма, у каждой молельни петь буду! — пообещал сияющий Малхаз и пригубил коньяк.
— Нет, он мне определенно нравится! — тихонько прогнусавила по-русски жена большого человека.
— Да, есть в нем какое-то обаяние,— подтвердила супруга академика.
— И непорочная деревенская сила! — многозначительно добавила жена большого человека и, потянувшись к Виоле, без всякой видимой причины чмокнула ее в щеку.
Виола в ответ приятно улыбнулась подруге и, запустив свои точеные пальцы в волосы, опять стала их теребить.
Вопреки опасениям Малхаза, заседание бюро райкома прошло не только что благополучно, но даже с особым благорасположением к молодому Зенклишвили.
Вахтанг Петрович так стройно изложил суть дела, так обстоятельно ознакомил присутствующих с биографией Малхаза, так умно осветил «некоторые стороны» его общественно полезной деятельности и личные, чисто человеческие качества, так высоко оценил его «незаурядные заслуги в деле развития»... сперва в министерстве, затем в самебской школе, что приезд Малхаза в родное село представился слушателям подлинно патриотическим шагом, «высшим проявлением партийного и гражданского долга».
Говорил он и о широте эрудиции Малхаза как историка и на диссертации его остановился довольно подробно, особенно одобрил тему. Не преминул упомянуть и о том, что Малхаз состоял членом партбюро министерства, подчеркнул необходимость воспитания и роста местных кадров и после всего этого с таким энтузиазмом призвал бюро назначить заведующим отделом агитации и пропаганды Малхаза Зенклишвили, что все члены бюро в ответ на пламенный призыв первого секретаря готовы были поднять не одну, а две руки за то, чтобы назначить завотделом столь выдающегося, растущего молодого человека и, что главное, коренного самебца.
Прогремевшее на весь район событие это произошло в среду, после полудня.
В организационный отдел Центрального Комитета Грузии Малхаз был вызван в пятницу. Там его благополучно утвердили.
Окрыленный вернулся в Самеба отпрыск славного рода Зенклишвили и на радостях заключил в объятия не только мать, но и отца.
У Годердзи слезы выступили на глаза — он не помнил, чтобы сын хоть когда-нибудь пожелал его поцеловать.
Через день, ранним утром, едва взошло солнце, Малало и Годердзи стали укладывать в присланный из райкома «виллис» провизию для участников «экскурсии».
Испеченные накануне вечером каду и назуки Малало завернула в белоснежные, не употребленные еще чайные полотенца и уложила в старинный ковровый мафраш. Надежно упакованы были куры, отварные и жареные «табака», окорок домашнего копчения, отварной сом с подливой из уксуса и киндзы, бастурма для шашлыка и целая головка знаменитого сыра «гуда». В плетеные корзины были поставлены банки со всевозможными маринадами и соленьями, поверх них — глиняные горшки, в которых были лобио с орехами, портулак в уксусе, спаржа с яйцами, приправленная черемшой. Между банками и горшками, как прокладка, были уложены лаваши, шоти и мчади.
Всей этой снедью свободно можно было накормить по меньшей мере двадцать человек, но Малало все казалось мало.
Ведь именно за вкусные яства, за гостеприимность и радушие любил секретарь райкома Малало. Стряпуха она и вправду была замечательная. Она так искусно пользовалась бесчисленными травами, специями и приправами грузинской кухни, что даже самая заурядная крестьянская пища — лобио — превращалась у нее во вкуснейшее, изысканное блюдо.
— Ты что же думаешь, они утробы ненасытные? — почесывая затылок, спрашивал наблюдавший за ее приготовлениями Годердзи,— Недалеко ведь едут, в Самцевриси только, к вечеру вернутся.
— Куда бы ни ехали, провизию мы должны с ними отправить самую лучшую, это не простая поездка, поверь ты мне...
— Что не простая, это и я смекнул. Где ж у секретаря райкома столько свободного времени, чтобы со своими подчиненными по экскурсиям шманаться!..
Когда вся эта возня подошла к концу, Годердзи вынес из дому бурдюк со своим хваленым тавквери и бережно уложил его на переднее сиденье, рядом с шофером. Потом на крючок-вешалку над окном внутри кабины повесил холщовый мешок с рогами, кубками и серебряными азарпешами. В большой карман на спинке сиденья поставил старинную зеленого стекла четверть с водкой.
— Мальчик,— чуть сдвинув брови, назидательно обратился он к сыну. Последний не принимал никакого участия в приготовлениях и только сейчас спустился во двор.— Когда дойдет до питья, начинайте с водки, на природе так следует... после того хоть голым задом на голой земле сиди, не простынешь.
— Родной ты мой,— вмешалась Малало,— смотри, чтобы горшки не перевернулись и чтобы ничего не позабыли там, в поле...
— Ну, ешьте, пейте на здоровье,— Годердзи похлопал сына по плечу,— ни пуха ни пера! — И крикнул шоферу: — Давай, в добрый час!
Погруженные каждый в свои мысли, супруги долго смотрели вслед удалявшейся зеленой машине, подпрыгивающей на ухабах неровной дороги.
— У меня такое чувство, что этот твой Петрович наметил нашего сына себе в зятья. Что ты скажешь, а? — Малало продолжала глядеть туда, где меж зеленых изгородей скрылся «виллис».
— Так оно, вероятно, и есть, только не ахти какая это радость...
— Отчего же, отчего же, человек он надежный, Малхаза на дорогу выведет, подсобит во всем. Он многое может, вот только если сама девица годна...
— Вот и я о том же. Ежели девка годится! Меня спросить, так я предпочитаю всякой вертихвостке нашу, самебскую, крепкую да здоровую девчонку. И птенцов добрых вырастит и хорошей хозяйкой будет. Городские-то редко когда в деревне приживаются, они работы боятся, наш труд им не по плечу, да это ты и сама не хуже меня знаешь, чего мне тебя учить.
— Верно говоришь, все верно. Однако нынче иные времена, нынче, кроме трудолюбия и выносливости, еще и сноровка нужна. А эти вертлявые девчонки другой раз такие пробивные оказываются, что мужей своих живо в министры проталкивают.
— Пусть мой мальчик здоров будет, а мне не надо ни министра, ни другого большого начальника. Один сын у нас, как-нибудь проживем. Достаток, слава богу, есть, голодными не будем.
— Так-то оно так, но разве плохо такого родственника иметь, как Петрович? Тверд, как алмаз, что пожелает, того добьется во что бы то ни стало. Он так умеет человека зажечь...
— Этого-то я и боюсь. От огня подальше надо держаться. Если чересчур близко подойдешь, опалит, сожжет. С огнем меру надо знать, и слишком приближаться нельзя, и очень далеко тоже не следует...
— Он сам все хорошо знает, солнышко мамино, ежели нравится, приведет ее в жены, нет, так другую выберет...
— Да, оно верно, но в том-то и вся загвоздка, что для выбора мозги нужно иметь. Хватит ли их у него?
— Коли до сих пор хватало, что же теперь случилось, почему теперь не хватит?..
— Э-э, да ладно, будет тебе!..— неожиданно вспылил Годердзи. Непонятно было, чего это вдруг он взвился, ведь Малало ничего особенного не сказала...
Тем временем две автомашины неслись по дороге к Самцевриси.
Впереди скользила «Волга», за ней «виллис».
В «Волге» на переднем сиденье восседала жена большого человека, позади супруга академика и Виола. В «виллисе» впереди развалился Вахтанг Петрович, придерживая бурдюк, на заднем сиденье, более высоком, сидели Малхаз и Лика.
Вот они пронеслись мимо утопающего в садах Кехиджвари, затем мимо Санэбели, нежившегося под сенью огромных ореховых деревьев.
Малхаз, как старым знакомцам, радовался вековым орехам, широко раскинувшим могучие ветви. Нигде не встречал он таких мощных деревьев, как в Кехиджвари и Санэбели, в тени каждого ореха могло бы уместиться два больших стада.
Здесь, в этих местах, все ему было знакомым и родным. Сколько раз он ходил пешком из Самеба в Санэбели!..
Возле мельницы Макинэ они свернули к северу, миновали одичавшие, лишенные растительности склоны и выехали на ровное место, откуда открывался вид на долину Куры.
Перед ними простиралась живописнейшая Картлийская равнина.
Изумрудный простор терялся в розовато-голубоватой дымке. Там и сям виднелись деревни. Красные черепичные и белые шиферные кровли домов, точно разноцветные морские камешки, пестрели средь зелени садов и свежескошенных лугов.
Здесь, на вершине крутого, обращенного к Куре склона холма возвышался удивительный, совершенный по пропорциям и красоте и поистине величественный храм Самцевриси.
Возможно, это было лишь пристрастием местного уроженца, но Малхаз всякий раз, когда речь заходила о памятниках прошлого, утверждал и доказывал, что с точки зрения пропорций и гармонии Самцеврисский храм не имеет равных во всей Грузии, столь богатой замечательными творениями архитектуры и зодчества.
С любовью окинул он взором огромные тесаные глыбы, уложенные не только со строгим расчетом, но с поразительным искусством и мастерством. Каждый камень воспринимался не просто как кусок скалы, но как некое одушевленное существо.
Малхазу хорошо была известна волшебная сила очарования этого храма. Если смотреть на него, стоя лицом к Картлийской равнине, здание это, озаренное оранжево-желтым светом, предстает взору столь величественным и возвышенным на фоне темно-синей цепи дальних гор и разнообразия зеленых красок, что от волнения пред этой красотой перехватывает дыхание...
Потому и избрал наш «гид» санэблийскую дорогу и подъехал сюда с южной стороны.
Несмотря на то что Малхаз прекрасно знал Самцеврисский храм, историю его построения и хорошо разбирался во всей той эпохе, к экскурсии он подготовился особо. Это не составило труда, поскольку в свое время им был собран и проработан солидный материал об исторических памятниках Самебского района. Он намеревался использовать этот материал для своей диссертации.
Сейчас, перед отъездом, он еще раз перечитал Георгия Чубинашвили, статьи Северова и Беридзе о Самцевриси, чтобы как можно интересней и доступней рассказать своим спутникам и о самом храме, и о его значении как произведения зодчества.
Но каково же было его смущение, когда Виола, жена большого человека и супруга академика, выслушав две-три его фразы, повернулись к храму спиной, взялись под ручки и направились в сторону, к широкому уступу, и, усевшись там лицом к Куре, начали о чем-то болтать.
Они с таким пылом, наперебой говорили что-то друг другу, словно целый век просидели в одиночном заключении, не обменявшись ни словом ни с одним человеком, и теперь стремились утолить жажду общения.
Слушателями Малхаза оказались только Вахтанг Петрович, Лика и два шофера. Видно было, что шоферы изо всех сил напрягали внимание, стараясь проникнуть в смысл речей Малхаза. Увы, история Грузии для них была неведомым плодом.
Вахтанг Петрович казался растерянным и озабоченным. Он был здесь и вроде не здесь,— несомненно, мысли его где-то витали.
Малхаз подметил, что секретарь даже раз-другой зевнул. Он догадался, что Вахтанг Петрович слушал его лишь из вежливости, не питая никакого интереса ни к храму, ни к его истории.
Единственным человеком, который действительно внимал каждому слову Малхаза, была Лика.
Она пристально глядела на него своими черными, как спелая ежевика, глазами из-под чуть припухших век, и выражение ее лица говорило о том, что рассказ занимает ее.
Солнце склонилось к закату.
Временами веял западный ветер и доносил в теснины Триалетских отрогов свежесть и прохладу с Черного моря.
На севере, за Курой, возвышались темно-синие громады Кавказских гор, рассекавшие голубизну небес гордыми изломами своих профилей. Чуть левее блистала белоснежная шапка Мкинварцвери — Казбеги, а еще левее — Эльбруса.
Почти вырубленная самцеврисская осиновая роща так сгрудилась на луке берега, что казалось, именно она и заставила реку изменить направление и повернуть на север.
По дальним склонам рассыпались деревни: Али и Мохиси, Дирби и Абиси, Бррти и Руиси...
Малхаз начал свой рассказ с истории западной СТРНЫ храма. Лучи закатного солнца окрашивали ее каменную рубашку в ЦВЕТ ПЕСКОВ пустыни.
Малхаз говорил с УВЛЕЧЕНИЕМ, глядя при этом на стоявшую лицом к лицу с ним дочку секретаря.
Она стояла против солнца, потому трудно было различить черты е лица, зато поразительную ЧЕТКОСТЬ И резкость обрел абрис гибкого, стройного тела.
Одной рукой Лика подбоченилась. Сумка на длинном ремне, которую она держала в другой руке, касалась ноги. Так она стояла, НЕ спуская взора с самозваного экскурсовода, время от времени поигрывала сумкой. Сумка раскачивалась из стороны в сторону, чтобы снова застыть в НЕПОДВИЖНОСТИ.
Искренний интерес красивой и обаятельной девушки ободрил и вдохновил Малхаза, сделал его еще более красноречивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51