То, что видит душа, умопостигаемо и безвидно.
Душа бессмертна и неуничтожима. И поистине наши души
будут существовать в Аиде.
Уподобим душу слитой воедино силе упряжки крылатых коней и
возничего. Из коней, говорим мы, один хорош, а другой нет,
один из них прекрасных статей, стройный, шея высокая, храп (
горбинкой, масть белая, глаза черные; он любит честь, но ivpv.
этом воздержан и совестлив, он друг верных мнений, его не надо
погонять бичом. А другой весь перекошен, тучен, дурно сложен,
шея у него мощная, да короткая, он курносый, черной масти, а
глаза светлые, полнокровный, друг наглости и похвальбы; кос-
мы вокруг ушей делают его глухим, он с трудом повинуется бичу
Душа умершего продолжает существовать и обладает способ-
ностью мыслить.
232
11J1ATUH (428 - 347 гг. до н. ч.)
Душа всякий раз обманывается по вине тела. Мне кажется, это
бесспорно.
На мой взгляд, сказал Симмий, душа сродни лире , ее струнам
и гармонии. И верно, в настроенной лире гармония - это
нечто невидимое, бестелесное, прекрасное и божественное, а
сама лира и струны - тела, то есть нечто телесное, сложное,
земное и сродное смертному. Представь себе теперь, что лиру
разбили или же порезали и порвали струны, - приводя те же
доводы, какие приводишь ты, кто-нибудь будет упорно дока-
зывать, что гармония не разрушилась и должна по-прежнему
существовать. Быть того не может, скажет такой человек, что-
бы лира с разорванными струнами и сами струны - вещи
смертной природы - все еще существовали, а гармония, срод-
ная и близкая божественному и бессмертному, погибла, унич-
тожившись раньше, чем смертное. Нет, гармония непременно
должна существовать, и прежде истлеют без остатка дерево и
жилы струн, чем претерпит что-нибудь худое гармония. И
право же, я думаю, ты и сам отлично сознаешь, что наиболее
частый взгляд на душу таков: если наше тело связывают и
держат в натяжении тепло, холод, сухость, влажность и неко-
торые иные, подобные им, начала, то душа наша есть сочета-
ние и гармония этих начал, когда они хорошо и соразмерно
смешаны друг с другом. И если душа - это действительно
своего рода гармония, значит, когда тело чрезмерно слабеет
или, напротив, чрезмерно напрягается - из-за болезни или
иной какой напасти, - душа при всей своей божественности
должна немедленно разрушиться, как разрушается любая гар-
мония, будь то звуков или же любых творений художников; а
телесные останки могут сохраняться долгое время, пока их не
уничтожит огонь или тление. Пожалуйста, подумай, как нам
огвечать на этот довод, если кто будет настаивать, что душа
есгь сочетание телесных качеств и потому в том, что мы назы-
ваем смертью, гибнет первою.
Сократ, по всегдашней своей привычке, обвел собравшихся
взглядом, улыбнулся и сказал:
Симмий говорит дело. Если кто из вас находчивее моего,
пусть отвечает. Кажется, Симмий метко поддел наше рассуж-
дение. И все-таки, на мой взгляд, прежде чем отвечать, нужно
сперва выслушать еще Кебета, в чем упрекает наши доводы
он, а мы тем временем подумаем, что нам сказать. И тогда
уже, выслушав обоих, мы либо уступим им, если выяснится,
233ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
что они поют в лад, а если нет - будем отстаивать свое
доказательство. Ну, Кебет, теперь твой черед: говори, что
тебя смущает.
Да, Сократ, я скажу, - отозвался Кебет. [...] Смотри,
есть ди толк в том, что я на это отвечаю. Естественно, что
и мне, как раньше Симмию, понадобится какое-нибудь
уподобление.
Так рассуждать, на мой взгляд, примерно то же самое, что
применить этот довод к умершему старику-ткачу и утвер-
ждать, будто он не погиб, но где-то существует, целый и
невредимый, и в подтверждение предъявить плащ, который
старик сам себе соткал: плащ-то ведь цел, ему ничего не
сделалось, он невредим. А если кто усомнится, тогда спро-
сить, что долговечнее, люди или плащи, которые постоянно в
употреблении, в носке, и, услыхав в ответ: <Разумеется, лю-
ди>, считать доказанным, что человек, соткавший этот
плащ, без всякого сомнения, цел и невредим, раз не погибла
вещь менее долговечная.
Но я думаю, Симмий, что на самом-то деле все обстоит
иначе.
[...]
Тем не менее я так считаю, сказал Симмий, - и был бы
очень изумлен, если бы мое мнение вдруг переменилось.
Тогда Сократ:
А между тем.~друг-фиванец, тебе придется его переменить,
если ты останешься при мысли, что гармония - это нечто
составное, а душа- - своего рода гармония, слагающаяся из
натяжения телесных начал. Ведь ты едва ли и сам допустишь,
что гармония сложилась и существовала прежде, нежели то, из
чего ей предстояло сложиться. Или все-таки допустишь?
Никогда, Сократ! - воскликнул Симмий.
Но ты видишь, что именно это ты нечаянно и утвержда-
ешь? Ведь ты говоришь, что душа существует до того, как
воплотится в человеческом образе, а значит, она существует,
сложившись из того. что еще не существует. Ведь гармония
совсем непохожа на то, чему ты уподобляешь ее сейчас: на-
оборот, сперва рождается лира, и струны, и звуки, пока еще
негармоничные, и лишь последней возникает гармония и первой
разрушается. Как же этот твой новый довод будет звучать в
лад с прежним?
Никак не будет, отвечал Симмий.
234
llJlt\l- А ведь если какому доводу и следует звучать стройно и в
лад, так уж тому, который касается гармонии.
- Да, конечно, - согласился Симмий.
- А у тебя не выходит в лад, - сказал Сократ.
- Сколько я помню, мы говорили, что душа существует до
перехода своего в тело с такой же необходимостью, с какой ей
принадлежит сущность, именуемая бытием. Это основание я
принимаю как верное и достаточное и нимало в нем не сомне-
ваюсь. А если так, я, по-видимому, не должен признавать, что
душа есть гармония, кем бы этот взгляд ни высказывался -
мною или еще кем-нибудь.
- Пойдем дальше, Симмий. Как тебе кажется, может ли гар-
мония или любое другое сочетание проявить себя как-то ина-
че, чем составные части, из которых оно складывается?
- Никак не может.
- Стало быть, ни действовать само, ни испытывать воздейст-
вие как-нибудь иначе, чем они?
Симмий согласился.
- И значит, гармония не может руководить своими составны-
ми частями, наоборот, она должна следовать за ними?
Симмий подтвердил.
- И уж подавно ей и не двинуться, и не прозвучать вопреки
составным частям, одним словом, никакого противодействия
им не оказать?
- Да, ни малейшего.
- Пойдем дальше. Всякая гармония по природе своей такова,
какова настройка?
- Не понимаю тебя.
- Ну, а если настройка лучше, полнее - допустим, что такое
возможно, - то и гармония была бы гармонией в большей
мере, а если хуже и менее полно, то в меньшей мере.
- Совершенно верно.
- А к душе это приложимо, так чтобы хоть ненамного одна душа
была лучше, полнее другой или хуже, слабее именно как душа?
- Никак не приложимо!
- Продолжим, ради Зевса...
f) И Симмий и Кебет излагают свои взгляды с привлечени-
ем аналогизационного механизма. Предмет их обсуждения -
душа - и таинствен, и загадочен, и, даже, бытийно пробле-
матичен. Потому привлечение примеров и образов диктует
им закон отставания.
235[1J1A1UH (42S - j4/ гг. дон. э.)
А что делает Платон, слушая их речи? Он вовсе не ассими-
лирует смысл сказанного! Он спорит, и при этом оспарива-
ет не тему дискуссии, а правомерность образа.
Но так обращаться с уподоблением нельзя. Это все равно,
что нюхать нарисованную розу и возмущаться тем, что она
не пахнет.
Это все равно, что рассуждать о возможности покорения
вершины горы по картинам, где, она изображена. И всякий
раз, лицезрея очередное полотно, не соглашаться с худож-
ником не по поводу крутизны склонов, а по поводу соответ-
ствия величины горы рисованной горе натуральной.
Это все равно, что выдвигать претензии повару, отвергая
не непонравившееся блюдо, а запахи на кухне, или, чего
доброго, самого повара...
Оспаривать вспомогательную образность или настройную
метафору равносильно <стрельбе на поражение>, но не в
цель, а в ее тень; не в цель, а в нечто, похожее на нее; а если
и в цель, то вовсе даже не в эту...
Кроме того, здесь есть и принципиальный софистический
момент. Вся софистика строится на обратном механизме
хода вопросов, когда мысль-ловушка уже сформулирова-
на. Задача софиста проста в осуществлении своей сложно-
сти: осторожно подвести простака к клетке, чтобы не спуг-
нуть... Вот тут-то Платона и выручает периферийная
сущность философии, пограничная природа которой неис-
коренимо софистична в силу окантовочного характера фи-
лософского процесса и его врожденной амфиболичности
(не забудем: <философическое> появляется и проявляется
только на границе известного с неизвестным и одинаково
принадлежит обеим сферам, пользуясь человеком как мос-
том и информационной линией связи). Обволакивая про-
блему с целью прояснения и пояснения, нарождающееся
философическое в силу вынужденного (из-за погранично-
йти!) соприкосновения с другими вопросами - причем к
данному рассуждению не имеющими никакого касатель-
ства, но касаемыми из-за неустранимой общности всего со
всем уже на деле, а не в рассуждениях - делает доказа-
тельство всегда убедительным, до яркой однозначности, и
в то же время - темным, до ускользания смысла. Вот оно
и ты его готов схватить, но оно уже там и ты, опять, с
пустыми руками...
236
n-iirtHJri (4z.a - зч i гг. до н. э.)
В какой-то мере, а может быть и полностью, Платон разде-
ляет судьбу всех ниспровергателей: отмываемая грязь все-
гда пачкает. Борьба с софистикой других прорастает вновь
софистикой, но уже своей...
Но разве это не говорит о том, что софистика имманентна
философии, она сопровождает ее, ибо единородна с ней, но
и не равна ей, так как не есть она. Это то же, что колючие
шипы на розе: без них - какая роза будет розой, но колюч-
ки не есть роза. Последнее - главное! Об этом стоит пом-
нить. / С)
ЗНАНИЕ КАК ПРИПОМИНАНИЕ ВИДЕННОГО
В ПОТУСТОРОННЕЙ ЖИЗНИ
Жрецы утверждают, что душа человека бессмертна, и, хотя
она то перестает жить на земле - это и называют смертью, -
то возрождается, но никогда не гибнет. Поэтому и следует
прожить жизнь как можно более благочестиво:
Кто Персефоне пеню воздаст
За все, чем встарь он был отягчен,
Души тех на девятый год
К солнцу, горящему в вышине,
Вновь она возвратит.
Из них возрастут великие славой цари
И полные силы кипучей и мудрости вящей мужи, -
Имя чистых героев им люди навек нарекут.
А раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и
в Аиде, то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому
ничего удивительного нет в том, что и насчет добродетели, и
насчет всего прочего она способна вспомнить то, что прежде
ей было известно. И раз все в природе друг другу родственно,
а душа все познала, ничто не мешает тому, кто вспомнил что-
нибудь одно, люди называют это познанием - самому най-
ти и все остальное, если только он будет мужествен и неуто-
мим в поисках: ведь искать и познавать - это как раз и
значит припоминать.
ГОСУДАРСТВАМ ДО ТЕХ ПОР НЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ БЕД,
ПОКА НЕ БУДУТ В НИХ ПРАВИТЬ ФИЛОСОФЫ
Ведь кто устремился к философии не с целью образования, как
это бывает, когда в молодости коснутся ее, а потом бросают,
237luin. i un \.чя - эч i 11. до и. J.)
но, напротив, потратил на нее много времени, те большей
частью становятся очень странными, чтобы не сказать совсем
негодными, и даже лучшие из них под влиянием занятия, кото-
рое ты так расхваливаешь, все же делаются бесполезными для
государства.
Выслушав Адиманта, я сказал:
- Так, по-твоему, те, кто так говорит, ошибаются?
- Не знаю, но я с удовольствием услышал бы твое мнение.
- Ты услышал бы, что, по-моему мнению, они говорят су-
щую правду, i
- Тогда как же это согласуется с тем, что государствам до тех
пор не избавиться от бед, пока не будут в них править филосо-
фы, которых мы только что признали никчемными?
- Твой вопрос требует ответа с помощью уподобления.
- А ты, видно, к уподоблениям не привык.
- Пусть будет так. Ты втянул меня в трудное рассуждение да
еще и вышучиваешь! Так выслушай же мое уподобление, что-
бы еще больше убедиться, как трудно оно мне дается.
По отношению к государству положение самых порядочных
людей настолько тяжелое, что ничего не может быть хуже.
Поэтому для уподобления приходится брать в их защиту и
объединять между собой многие черточки наподобие того,
как художники рисуют козлоподобных оленей и так далее,
смешивая различные черты. Так вот, представь себе такого
человека, оказавшегося кормчим одного или нескольких
кораблей. Кормчий и ростом, и силой превосходит на корабле
всех, но он глуховат, а также близорук и мало смыслит в
мореходстве, а среди моряков идет распря из-за управления
кораблем: каждый считает, что именно он должен править,
хотя никогда не учился этому искусству, не может указать
своего учителя и в какое время он обучался. Вдобавок они
заявляют, что учиться этому нечего, и готовы разорвать на
части того, кто скажет, что надо. Они осаждают кормчего
просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал им кор-
мило. Иные его совсем не слушают, кое-кто - отчасти, и то-
гда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев
благородного кормчего с помощью мандрагоры, вина или
какого-либо иного средства, они захватывают власть на ко-
рабле, начинают распоряжаться всем, что на нем есть, браж-
ничают, пируют и, разумеется, направляют ход корабля имен-
но так, как естественно для подобных людей. Вдобавок они
238
11J1A1UH (4Zii -- -i4/ ГГ. ДОН. Ч.)
восхваляют и называют знающим моряком, кормчим, сведу-
щим в кораблевождении того, кто способен захватить власть
силой или же уговорив кормчего, а кто не таков, того они
бранят, считая его никчемным. Они понятия не имеют о под-
линном кормчем, который должен учитывать времена года,
небо, звезды, ветры - все, что причастно его искусству, если
он действительно намерен осуществлять управление кораблем
независимо от того, соответствует ли это чьим-либо желаниям
или нет. Они думают, что невозможно приобрести такое уме-
ние, опытность и вместе с тем власть кормчего.
Итак, раз подобные вещи наблюдаются на кораблях, не нахо-
дишь ли ты, что при таком положении дел моряки назовут
высокопарным болтуном и никудышником именно того, кто
подлинно способен управлять?
Конечно, отвечал Адимант.
- Я не думаю, чтобы, видя такую картину, ты нуждался в
истолковании того, в чем ее сходство с отношением к под-
линным философам в государствах, - ты ведь понимаешь, о
чем я говорю.
Вполне.
Так прежде всего ты растолкуй этот образ тому, кто удив-
ляется, почему философы не пользуются в государствах поче-
том, и постарайся убедить его, что гораздо более удивительно
было бы, если бы их там почитали.
Я ему растолкую это.
ОБ ЭРОТЕ
Мне кажется, что люди совершенно не сознают истинной мо-
щи любви, ибо, если бы они сознавали ее, они бы воздвигали
ей величайшие храмы и алтари и приносили величайшие жерт-
вы, а меж тем ничего подобного не делается, хотя все это
следует делать в первую очередь. Ведь Эрот - самый челове-
колюбивый бог, он помогает людям и врачует недуги, исцеле-
ние от которых было бы для рода человеческого величайшим
счастьем. Итак, я попытаюсь объяснить вам его мощь, а уж вы
будете учителями другим.
Раньше, однако, мы должны кое-что узнать о человеческой
природе и о том, что она претерпела. Когда-то наша при-
рода была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде
всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, муж-
ского и женского, ибо существовал еще третий пол, кото-
239- J4 I 11. Ди Н. JJ
рый соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, от
него сохранилось только имя, ставшее бранным, ~ андро-
гины. и из него видно, что они сочетали в себе вид и
наименование обоих полов - мужского и женского. Кро-
ме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от
груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у
каждого на круглой шее два лица, совершенно одинако-
вых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противопо-
ложные стороны, была общая, ушей имелось две пары,
срамных частей две, а прочее можно представить себе по
всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо
прямо, во весь рост, так же как мы теперь, но любой из
двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом,
занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях,
что позволяло ему быстро бежать вперед. А было этих
полов три, и таковы они были потому, что мужской иско-
ни происходит от Солнца, женский - от Земли, а совме-
щавший оба эти - от Луны, поскольку и Луна совмещает
оба начала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66