Очень важно, чтобы он несколько раз прокатился вокруг того назначенного места. Если он заметит что-то не то, что-нибудь подозрительное, немедленно сообщи мне. Тогда договоримся о другом месте.
— А какой день ты выбрал для побега?
— Сестра-хозяйка нашего отделения позвонит тебе и скажет, что я жду известий в такой-то день. Это и будет выбранный мной день.
— Что ты намерен делать дальше, если план удастся?
— Пожалуй, мне стоит на некоторое время покинуть страну. Я думаю, наш друг поможет мне это сделать. Обсуди с ним этот вопрос заранее и дай мне знать, что он на это скажет.
— Значит, я тебя не увижу больше. Он погладил ее по голове.
— Мы встретимся, Надия. Обязательно встретимся.
— Я последую за тобой, если ты уедешь за границу.
— На это я и надеюсь, об этом мечтаю. Мы должны жить вместе.
Оба замолчали, охваченные грустью. Нация прижалась к нему, словно ища у него поддержки. За дверью шаркнули башмаки, и они в тревоге отпрянули друг от друга. Все было тихо. Он сказал:
— Я так устал от одних и тех же мыслей. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что сейчас в стране делается?
— В стране? Что-то назревает, неизбежны перемены. По-старому дальше жить невозможно. Народ взбудоражен. Прошло несколько забастовок среди рабочих. Оппозиция в парламенте стала откровенно высказываться. В университете уже не один месяц продолжаются волнения. А газеты ты читаешь?
— Да, сейчас систематически.
— Ну и что ты сам думаешь?
— Появились новые признаки, каких раньше не было. А насчет нашей организации какие новости?
— Послезавтра получишь большое и обстоятельное письмо с описанием всех наших дел. — Она вдруг встала. — Дай-ка я посмотрю, как ты живешь.
Она взяла его за руку и медленно обошла комнату, осматривая разные предметы: радиоприемник, постель, его одежду на вешалке, туалетные принадлежности на стеклянной полочке. Иногда трогала пальцами вещи, словно пытаясь запомнить их. Потом остановилась неподвижно посреди комнаты, взяла его за обе руки и прильнула к его груди.
Дни летели, и он лихорадочно пытался найти второго человека с автомобилем, временами впадая в отчаяние. Неудача в решении этой проблемы могла означать провал всей затеи.
Пока он сидел в предпоследнюю ночь на балконе, ему пришла в голову идея. На рассвете он забылся коротким тревожным сном, и, когда проснулся, она показалась ему вполне осуществимей.
Доктор Алаа. А что, если поговорить с ним? Он моги отказать, но в одном Азиз был уверен — тайны он не разболтает. Что-то в его глазах, простой манере держаться внушало доверие. Жизнь научила Азиза полагаться на других людей, доверять им, и он, как правило, не обманывался в них.
Доктор Алаа обычно делал обход в их отделении дважды в день: в одиннадцать утра и часов в шесть вечера. Лучше поговорить с ним вечером. Тогда он будет посвободнее и больше шансов, что им не помешают.
После обеда Азиз задремал и проснулся от стука в дверь. Он пошел открывать и увидел доктора Алаа в белоснежном халате, со стетоскопом на груди.
— Можно войти? — с улыбкой спросил доктор Алаа.
— Милости прошу. Я ждал вас, кстати.
— Надеюсь, с добрыми новостями?
— Да. Новость хорошая. Я хочу попросить у вас совета по одному вопросу.
Доктор Алаа сел в кресло.
— Слушаю вас.
— Меня очень тревожит одна вещь.
Он молчал, ожидая от Азиза пояснений.
— Я не знаю, сколько еще лет мне придется сидеть в тюрьме. Иногда все во мне восстает против такой судьбы.
— А разве вам не определили срок?
— На бумаге — да. Но сплошь и рядом нас, политических, по окончании срока отправляют в концлагеря.
— Что же вы можете предпринять?
— Не знаю. Но я давно уже пытаюсь найти выход из положения.
— А почему бы вам не подать апелляцию?
— Апелляцию?
— Ну да. Напишете в ней, что в случае освобождения готовы отказаться от политической деятельности. Мне кажется, они с пониманием отнесутся к такому жесту.
— Конечно. Но достойно ли так поступать человеку, имеющему свои принципы?
Доктор Алаа нахмурился, в его взгляде мелькнуло недоумение.
— А почему бы и нет? Ведь это всего лишь уловка для того, чтобы вас освободили, а потом вы можете делать все что угодно.
Какой вам смысл оставаться в тюрьме?
— Видите ли, человек может находиться и в тюрьме. Самое главное заключается в том, какой пример он показывает другим, как влияет на них.
— Может быть. Я в таких вещах не разбираюсь. Но мне грустно видеть вас в таком положении — замурованным в этих четырех стенах. Есть ли у вас какая-нибудь альтернатива такой судьбе?
— Есть.
— Какая же?
— Бежать.
От изумления доктор Алаа оцепенел на какой-то миг —он не верил своим ушам. В комнате воцарилась тишина. Слышно было, как капает вода из крана. Азиз машинально считал эти звуки, думая совершенно о другом.
— А вы не боитесь того, что может с вами случиться? Взвесили ли вы возможные последствия такого шага?
— Конечно же, у меня есть кое-какие опасения. Но желание порвать с этим образом жизни куда сильнее.
— И куда же вы денетесь?
— В этом смысле можно кое-что предусмотреть. Некоторое время доктор Алаа молчал, обдумывая сказанное, а потом спросил:
— Почему вы завели разговор на эту тему именно со мной?
— Потому что хочу просить вас о помощи.
Азиз чувствовал, какая напряженная внутренняя борьба шла в этом человеке. На его лице отражалась какая-то потаенная боль, пальцы стискивали и отпускали подлокотники кресла — белые, длинные, беспокойные пальцы.
— Хорошо, а что именно я должен сделать?
— Я хотел бы, чтобы вы подождали меня в своей машине в определенном месте на территории больницы, а потом отвезли совсем недалеко отсюда.
— А если нас поймают?
— Ответ на этот вопрос, я думаю, вы знаете сами. Но я не сяду в машину, если кто-нибудь заметит, что я собираюсь бежать.
Доктор Алаа молчал. Нервное покусывание губ, напряженный невидящий взгляд, устремленный куда-то вдаль, — все это указывало на происходившую в нем внутреннюю борьбу. Наконец он вновь повернулся к Азизу, с трудом сдерживая улыбку. Это длилось недолго. Сначала он широко и весело улыбнулся, потом громко расхохотался.
— Извините меня, доктор Азиз, но вы действительно сумасшедший. Более того - похоже, что вы и меня заразили своим безумием. От кого угодно, только не от вас я мог ожидать подобного предложения. Черт его знает, но что-то в вас есть близкое моей душе. Мне самому временами хочется отколоть что-нибудь необычное. Вся эта наша жизнь кажется мне... — он задумался, подыскивая нужное слово, — ...такой серой, даже холодной иногда. — Он снова улыбнулся. — Наверно, я сам ищу свежих ощущений, какой-то основательной встряски. Не знаю. Как-то никогда особенно не задумывался о таких вещах. А вот у вас явно есть способность сбивать людей с панталыку.
Азиз молчал. Он встал с постели, подошел к доктору Алаа и стиснул его руку:
— Значит, включаетесь в игру?
— О'к ей. Договорились.
Некоторое время они испытующе смотрели друг на друга, а потом вдруг рассмеялись. Их смех отозвался звонким эхом у больничного флигеля напротив. Офицер заглянул в дверь.
— Что тут происходит?
Азиз обернулся, жестом пригласил его войти.
— Заходите, капитан. Не хотите ли услышать последний анекдот? Давайте, доктор Алаа, расскажите ему.
Стрелки часов показывали без десяти семь. Азиз стоял посреди комнаты, в последний раз проверяя, все ли в порядке. Все шло так, как было задумано. Стол был накрыт к разговению после дневного поста. От тарелочек с едой поднимался ароматный пар. Один из охранников принес ему миску маринованных огурцов и редьки.
— Моя жена их очень хорошо готовит. Это она настояла на том, чтобы угостить вас для улучшения аппетита.
Он почувствовал укор совести. Скоро он предаст их доверие. Что тогда подумает о нем этот человек? Он тут же представил себе его бритую голову, печальное лицо солдатика, глядящего из-за стальных прутьев на своих детей. Он поморщился и усилием воли решительно выбросил эту картину из головы.
Напряжение последних дней исчезло. Накрывая на стол, он был спокоен, словно ожидал к ужину друзей. Ему казалось, что сам он не имеет к происходящему никакого отношения. Поставив миску с фулем на спиртовку, чиркнул спичкой, между тем краем глаза внимательно следил за тем, что делается на балконе. Оба охранника сидели на расстеленном одеяле, на котором были расставлены блюдца с едой, разложены редиска, перья зеленого лука, стопка тонких белых лепешек. Они сидели так, чтобы не выпускать из поля зрения комнату.
Азиз подошел к шкафчику, открыл дверцу и сделал вид, что разыскивает что-то внутри. Одну створку он как бы ненароком так и оставил открытой. Этот маневр он повторял часто, чтобы вид открытой створки стал для них обычным и не внушал подозрения. Включив приемник, он сделал звук чуть погромче, чтобы заглушить шум своих перемещений по комнате. Слегка отвернул кран, в раковину полилась вода. Этот звук тоже должен был создавать впечатление его присутствия в комнате. Положив на тарелку восточные сладости, он понес их в соседнюю комнату. Дежурный офицер сидел в кресле и курил сигарету. Азиз поставил перед ним тарелку на маленький столик. Он знал, что офицер любит сладости. Минут пять, не меньше, ему понадобится, чтобы опустошить тарелку, даже если он будет есть торопливо. Достаточно времени, чтобы покинуть больницу, даже если офицеру вдруг придет в голову разыскивать его. Посмотрев на часы, он сказал:
— Ну вот, осталась всего одна минута до пушки. Извините...
— Спасибо за угощение.
— На здоровье.
Азиз усмехнулся в душе. Ситуация, конечно же, выглядела трагикомичной. Он вернулся в комнату. В ушах звучало эхо вечерней молитвы. По радио раздался выстрел пушки. Он придвинул стул к столу, стараясь произвести побольше шума. Окунул кусок лепешки в фуль, откусил пару раз.
Потом поднялся из-за стола и спокойно вышел из комнаты. Двигался он быстро, но без видимой спешки.
Выйдя из секции, он пошел по главному коридору до первой лестницы. Мельком оглянулся через плечо. Коридор был совершенно пуст. Прыгая через несколько ступенек, он помчался на верхний этаж, свернул в сторону жилого блока. Впереди него шел человек в белом халате. Доктор Мунир. Сердце бешено колотилось в груди. Он ускорил шаг, поравнялся с ним. Доставая из кармана брюк пачку сигарет, спросил:
— Доктор Мунир, у вас спичек не найдется?
— А, это вы, доктор Азиз? Куда спешите?
— В жилой блок. Приятели на ужин пригласили. Доктор Мунир протянул ему коробок спичек.
— Оставьте их себе. У меня еще есть.
— Благодарю вас.
Он закурил, выпустил струю дыма. Они вместе подошли к жилому блоку. Извинившись перед коллегой, Азиз проскользнул в левую дверь.
Будучи уже не в силах сдерживать себя, он бегом бросился вдоль узкого коридора, несколькими прыжками преодолел лестницу и застыл только возле выхода. Торопливо огляделся по сторонам. Машина стояла около самой двери. Доктор Алаа сидел за рулем. Лицо у него было бледное, сосредоточенное.
Азиз обошел автомобиль сзади, открыл дверцу и сел рядом с доктором. Заработал мотор, машина резко взяла с места и, набирая скорость, помчалась по пустынному двору. Азиз нашарил на заднем сиденье свернутый белый халат, быстро продел руки в рукава, повесил на шею стетоскоп. Машина миновала главные ворота. Возле деревянной будки у ворот двое караульных сидели на скамье, разложив между собой еду. Ни один из них даже не взглянул на выезжавший автомобиль. Азиз положил руку на спинку сиденья за спиной доктора Алаа и сказал:
— Все отлично. Немного сбавьте скорость. Нам ни к чему попадать в аварию.
Они молча доехали до Коммерческой школы и там остановились. Азиз протянул ладонь. Рукопожатие было долгим и крепким. Захлопнув за собой дверцу автомобиля, Азиз просунул голову в окошко и сказал:
— Спасибо. До встречи...
Тяжелый кромешный мрак плотно запеленал его в свое черное одеяло, наглухо, словно сургучом, запечатал даже ноздри. Ему было трудно дышать. Напрасно он напрягал все мышцы, чтобы заставить грудную клетку работать — воздух не шел в легкие, и ему казалось, что он находится под водой.
До боли напрягая зрение, он тщетно искал маленький проблеск, который помог бы ему определить хотя бы очертания хорошо знакомых предметов. Сотни раз он видел их во время бесконечных дней и ночей, проведенных в этих четырех стенах, знал на память их мельчайшие детали. Теперь все растворилось в темноте.
Он протягивал руки, пытаясь вцепиться пальцами в какой-нибудь осязаемый предмет, чтобы преодолеть чувство затерянности в этой обволакивающей безграничной ночи. Но пальцы ловили пустоту.
Его тело лежало на кровати, и пугающая неподвижность подкрадывалась из темноты, гася в нем одно чувство за другим.
Эта черная тяжелая ночь была как гроб, в котором его похоронили заживо. Вопль страха поднялся и застрял в горле, словно он воочию увидел, как из дальнего угла подбирается к нему сама смерть.
И вдруг посреди полной тишины послышался поющий голос. Не впервые слышал он его и потому хорошо знал и умел безошибочно различать даже среди шума других голосов... Дневной свет тускнел, растворялся в сумерках.
Являлась ночь и покрывала его непроницаемым безмолвным саваном, предвозвещавшим смерть, и он сжимался в комок под одеялом, словно плод в утробе матери, ища тепла и перемещаясь в вымышленный мир, порожденный причудами воображения.
И именно в этот миг из темноты поднимался голос, проносясь вдоль длинного коридора, мимо наглухо запечатанных камер, он проникал через узкие оконца над дверьми и звучал как призывный звук сигнального горна. Паутина отчаяния, оплетавшая скорченные под одеялами тела узников, разрывалась, ее путы слабели, уходили в небытие.
Этот голос заставлял их выпрямиться, вытянуть руки и ноги, широко открыть глаза во мраке, который уже не казался таким кромешным. Неведомо откуда появлялись проблески света, ноздри улавливали течение свежих воздушных струй.
Слушая этот голос, люди улыбались.
Годы сменялись годами, ускоряя свой бег, как гончие псы, охваченные азартом бесконечной охоты. Да, двадцать пять лет минуло с тех пор, и за это время Азиз познал многое. Кое-что он по-прежнему хранит в памяти, а другое уже поросло печальной травой забвения.
Лишь одно постоянно живет в его душе и пребудет с его душою навеки.
Могучий, сладостный голос, поющий в ночи.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43