В памяти всплыли обрывки воспоминаний. Цветы хлопка в море зелени. Кавказское лицо — человек на тракторе... Шеренга детей утром на школьном дворе... Кипы книг в букинистических рядах Эзбекийи в Каире... Белый парус на Ниле... Пальмы...
Улицы превратились в реки. Людские потоки, текущие от окраин к центру. Реки жизни, выплеснувшиеся из глубин фабрик, институтов, школ — отовсюду, где мужчины и женщины трудятся, зарабатывая себе на жизнь, создавая материальные ценности. Белые паруса плыли над водой, на них начертаны требования народа. Паруса на деревянных мачтах, покачивающихся в мускулистых руках, плыли над толпой. Тысячи кулаков, вздымающихся к небу, мелькали, словно рябь на воде в ветреный день. Кое-где люди поднимались на плечи товарищей — штурманы небольших кораблей среди бурных волн. Они отдавали распоряжения, и море вновь поглощало их. Голоса, выкрикивающие лозунги, и ответные крики толпы, как штормовой ветер, неслись над головами демонстрантов к центральной площади. Потоки вливались в океан.
Реки были разных цветов. Синие спецовки рабочих Шубры аль-Хаймы, поток желтых униформ трамвайщиков из депо на улице Масперо, красные тюрбаны студентов мусульманского университета Аль-Азхар. Цветные ручьи и потоки стекались к площади Атаба. Белый поток медицинских халатов двигался по мосту Каср ан-Нил, и другой такой же — по улице Каср аль-Айни. Они слились на южном берегу людского моря. А со стороны площади Атаба текла река черных полицейских мундиров. На площади Исмаилийя все цвета перемешались в общий калейдоскоп, все песни слились в одну — революционный гимн Сайеда Дервиша. "Независимость или смерть!" —тысячи голосов выкрикивали эти слова. Как единое гигантское тело, колыхалась толпа, двигаясь к назначенной цели. Она сметала на своем пути оградительные щиты и полицейские кордоны, коней и копья, броневики и укрепленные позиции. А главное — она сметала страх, колебания, спокойные рассудочные голоса, советы мудрых людей и заговоры, тонко сплетенные в кабинетах королевского дворца и британского верховного комиссара.
Азиз оказался в центре толпы, и его несло, как лодочку на волнах прилива. Он стал неотделимой частицей этой человеческой массы, бурлящей вокруг него, как океан. Его индивидуальность растворилась в море общей решимости, голос стал частью общего голоса, пот слился с потом толпы. Его несло вперед помимо его воли. Он был словно слепец, которого ведут, как зачарованного, навстречу неведомой судьбе.
Волна беспокойства прокатилась по толпе: в передних рядах случилось что-то непредвиденное. Послышался протяжный воющий звук, словно осиный рой промчался над головами людей. Грохнули взрывы, перекрывшие рев толпы. Людская стена распалась надвое, невидимый нож рассек единую плоть, обнажил глубокую рану. Могучая волна замерла на мгновение и начала подаваться назад. Поперек растущего разрыва он увидел неясные тени, двигавшиеся за железной оградой. В следующее мгновение разрыв сомкнулся — рана закрылась прежде, чем начала кровоточить.
Комья горящей материи полетели через ограду. Людские волны вновь ринулись вперед с остервенелой настойчивостью. Предостерегающе зажужжали над головами еще более плотные осиные рои, и Азиз почувствовал, как грохот разрывов стал медленно приближаться, нарастать.
Толпа вновь раскололась. Плоть разверзлась под скальпелем хирурга, только на сей раз из раны хлестала кровь. Алая кровь хлынула на черный асфальт. Отовсюду доносились крики, стоны, свист пуль, грохот взрывов. Сквозь эту фантасмагорию звуков все отчетливее слышалось скандирование, к которому присоединялись все новые и новые голоса. Взвились языки пламени — пальцы, отчаянно цепляющиеся за небо, перечеркивающие его столбами черного дыма. Цветом крови окрасились тротуары и мостовые. Жар стиснутых тел, посвистывание разрывных пуль, яростные рукопашные схватки, липкая теплая кровь — все это превратило огромную площадь в кромешный ад.
Очнувшись, Азиз увидел, что стоит над чьим-то телом, съежившимся в позе спящего человека, с рукой, подсунутой под голову. Струйка крови стекала с подбородка на белый воротничок сорочки. А лицо... На мгновение у Азиза помутилось в глазах. Ничего не соображая, он смотрел на остекленевшие глаза, на застывшую гримасу удивления и боли. Он узнал этого человека, преодолевая внутренний протест, нежелание верить собст-венным глазам.
Перед ним был Асад.
Все вокруг исчезло. Азиз остался наедине с этим безмолвным застывшим лицом, видя его то издалека, как в перевернутый бинокль, то вплотную. Механически, профессиональным жестом стал прощупывать пульс. Что-то как будто шевельнулось под кожей. Но рука была холодной. Он обхватил ноги Асада возле колен и начал тянуть к тротуару. Тело оказалось тяжелым, но Азиз тащил его, напрягая все силы. Кое-как удалось уложить его на тротуар. Азиз лихорадочно огляделся по сторонам и увидел рядом смуглую девушку, которая, как выяснилось, помогла ему оттащить Асада с мостовой. Азиз посмотрел на нее невидящим взглядом.
— Доктор Азиз... Я - Кадия... Помните?
Он молчал некоторое время, будто не слышал ее. Потом вдруг встрепенулся:
— Скорей... Машину... Нужна машина.
Она немедленно скрылась в толпе, а он остался ждать, глядя на происходящее вокруг отрешенно, почти равнодушно. Толпа отступала с площади шаг за шагом, как отступает армия, сражаясь за каждый клочок земли. Девушка появилась так же внезапно, как и исчезла, молча указала рукой на маленький автомобиль. Из него вылез широкоплечий парень в коричневой кожанке, на глазах очки в массивной оправе. Он помог Азизу перенести безжизненное тело в машину. Азиз сел на заднее сиденье, рядом с Асадом, придерживая его за плечи, чтобы он не свалился головой вперед. Нация села рядом с водителем.
Они медленно двигались сквозь толпу, то и дело останавливаясь. При каждой вынужденной остановке громко кричали: "Раненого везем! Скорее!" Тотчас находились добровольцы, расчищавшие перед ними путь. Добрались до пункта скорой помощи, въехали во двор прямо ко входу в приемный покой.
Асада положили на стол, покрытый грязной резиновой подстилкой. Спустя несколько минут появился молодой врач в белом халате, с черным стетоскопом, болтавшимся на шее. Взял рукой запястье, нащупывая пульс, большим и указательным пальцами приоткрыл безжизненное веко. Потом откинул окровавленную сорочку и приставил стетоскоп к левой стороне груди. Азиз смотрел на грудь Асада.
— Сожалею... Он мертв.
Некоторые слова навсегда застревают в памяти. Отныне всякий раз, слыша слово "мертв", Азиз тотчас представлял себе молодого врача в коротком белом халате, с черным стетоскопом, / болтающимся на шее. Распростертое на столе тело. Красноватая грязная подстилка из резины, воротничок белой сорочки, запачканный кровью, стекающей с подбородка. Руки лежащего кажутся непомерно большими, добротные английские ботинки, покрытые пылью, выступают за край стола. Копна густых черных волос, белое парафиновое лицо. Прежде оно никогда не бывало неподвижным. Все на нем непрерывно менялось: улыбка, хитринка в глазах, лоб, то морщившийся, как водная гладь под дуновением ветра, то разглаживавшийся, когда наступал штиль. Теперь это лицо более не видит, не выражает ни гнева, ни радости: Асад мертв.
"Мертв" — для Азиза это слово ассоциировалось с занавесом, опустившимся в конце спектакля. Он механически двигался, отвечал на чьи-то вопросы, не сознавая смысла того, что произносил. Он словно иссяк, высох изнутри, утратив способность переживать. Официальные формальности были завершены без проволочек, и тело отправили в морг. Азиз пришел в себя лишь в автомобиле; девушка сидела рядом с шофером, который вез их куда-то по опустевшим улицам.
— Куда, доктор Азиз? Куда ехать? — спрашивала девушка.
— В сторону Гелиополиса... В Аббасию.
— Вы там живете? — спросила она.
— Нет.
— А почему в Аббасию?
— Мне надо к нему домой.
— Прямо сейчас?
— Мать ждет его возвращения.
Она судорожно вздохнула, всхлипнула.
-Одна?
-Да.
— И вы ей скажете, что произошло?
— Не знаю. Я вообще не знаю, что делать.
В его голосе прозвучало отчаяние. Несколько минут ехали молча, потом парень спросил:
— Какая улица?
— Улица Баруди.
Снова замолчали. Каждый был занят собственными мыслями. Азиз чувствовал себя разбитым. Он сидел неподвижно, застывшим взглядом провожая проносившиеся мимо деревья и дома. Так проносятся телеграфные столбы в окнах поезда. Из оцепенения его вывел голос молодого водителя:
— Помните номер дома?
— Тридцать четыре.
Автомобиль остановился. Девушка повернулась к Азизу. Их взгляды встретились — в ее глазах было сочувствие и беспокойство.
— Ну, я пойду, — сказал Азиз после секундного колебания. Их глаза снова встретились. Она молчала, но он чувствовал, что ей хочется что-то сказать. Наконец она решилась:
— Хотите, я пойду с вами?
— Да, — сказал он с неожиданным облегчением.
Они поднялись по узкой старой лестнице. Он вздрогнул, когда ее теплые маленькие пальцы ободряюще стиснули его ладонь. На площадке третьего этажа они остановились перед дверью, верхняя часть которой была из матового стекла. Азиз нажал кнопку звонка, девушка отпустила его ладонь. Через несколько мгновений дверь приотворилась, в проеме показалась женщина в черном платке. Увидев Азиза, она приветливо заулыбалась:
— Доктор Азиз! Прошу вас, прошу...
Они вошли в холл, освещенный тусклой лампочкой, и в нерешительности остановились. Женщина в черном платке вопросительно глянула на девушку.
— Это Надия, — сказал Азиз. — Наша знакомая... Она студентка факультета искусств.
Женщина жестом предложила им сесть на просторный диван с зеленым покрывалом и разноцветными маленькими подушками.
Они опустились на краешек дивана, молча переглянулись, не зная, с чего начать. Женщина села напротив них в жесткое кресло с высокой спинкой. Она выглядела моложаво и, несмотря на некоторую полноту, казалась вполне элегантной в своем длинном черном платье с высоким воротничком и тремя нитями белого жемчуга на шее. Лицо гладкое, белое, морщинки заметны только возле уголков рта. Глаза большие, темные, блестящие. Прямой тонкий нос. Красивое лицо было отмечено печатью горечи, подчеркнутой трагическими складками от носа к кончикам губ. Сходство с сыном проглядывалось разве что в овальной форме лица и порой во взгляде. Голос у нее был низкий, грудной.
— Что будете пить? Чай, настой корицы? Нынче прохладно что-то.
Азиз бросил вопросительный взгляд на свою спутницу. Она покачала головой.
— Нет, спасибо. Не стоит беспокоиться, — сказал Азиз. Женщина смотрела на них с ожиданием. Потом прямо обратилась к Азизу с вопросом, который прозвучал как выстрел:
— Где Асад, доктор Азиз? Азиз вздрогнул.
— У меня новость для вас... нехорошая. Крепитесь... Ее лицо сделалось белым.
— Асад. Что-то случилось с Асадом. Боже мой! Ну, говорите же! Ради бога, скажите, что... — Она осеклась, с мольбой глядя на Азиза.
— С Асадом случилось несчастье. Он находится в больнице.
— Несчастье? Больница? Как же это? Ну говорите же. Вы что-то скрываете от меня?
Он неуверенно произнес:
— Я... я не скрываю. Он в больнице. Очень тяжелое состояние. Но... доктора говорят, что можно надеяться...
Надия поднялась с дивана, обняла женщину за плечи, пытаясь унять ее дрожь. Сердце Азиза сжалось от боли. Он смотрел на девушку, обнимавшую мать его друга, на искаженное, окаменевшее лицо матери, видел ее глаза, наполненные слезами. В наступившей тишине тиканье будильника казалось громким, как удары в бубен.
Мать Асада опустила лицо. Взгляд ее неподвижно уперся в пол. Она словно забыла об их присутствии, утратила чувство времени, интерес ко всему, что происходило вокруг. После долгой паузы она подняла глаза и спросила:
— Где он сейчас?
— В центральной больнице скорой помощи.
— Я должна увидеть его. Отвезите меня к нему. Азиз и Надия обменялись беспомощными взглядами.
— Там внизу машина, — сказал Азиз. — Пойдемте.
Мать Асада поднялась, вышла в соседнюю комнату и вернулась с черной сумкой в руке.
— Я готова.
Девушка мягко посоветовала:
— Наденьте пальто. На улице прохладно.
— Не надо. Идемте скорей.
Азиз открыл дверь. Надия взяла под руку мать Асада, и они вышли. Пока они спускались по темной лестнице, Надия поддерживала ее за локоть. На улице дул холодный ветер. Съежившись, они заторопились к ожидавшей их машине. Увидев их, молодой человек торопливо вылез из автомобиля, обошел вокруг и открыл перед ними дверцы. Женщина, опираясь на спинку сиденья, влезла в машину, Надия села рядом с ней. Азиз устроился впереди, рядом с водителем. Тот спросил:
— Куда поедем?
— В центральную скорую помощь, — ответила Надия. — Туда, где мы были, Мустафа.
Он бросил на нее удивленный взгляд, чуть заметно пожал плечами, завел мотор. По пути в больницу все молчали. Надия, отвернувшись, глядела в окно, о чем-то думая.
Азиз обернулся, впервые взглянул на нее с любопытством. Она отвлеклась от своих мыслей, только когда услышала, как он обратился к матери Асада:
— Матушка, пожалуйста, держите себя в руках. Он в плохом состоянии. Понимаете?
Женщина посмотрела на него непонимающим взглядом. Голос ее отозвался еле слышно:
— А что, мы уже приехали? Где мы?..
— Скоро приедем. Еще несколько минут.
Больше никто ничего не говорил. Машина вдруг дернулась, пошла рывками. Азиз бросил тревожный взгляд на водителя. Тот напряженно глядел в ветровое стекло. Руки вцепились в руль так, что суставы на пальцах побелели.
— Спокойней, спокойней, — пробормотал Азиз.
Водитель ничего не ответил. На перекрестке они остановились перед фигурой полицейского, который перекрыл движение. С раскинутыми руками он был похож на черный крест. Короткое ожидание было тягостным. Все молчали. Потом машина рывками двинулась вперед.
— Извините, что-то с мотором стряслось, — сказал водитель. К счастью, они дотянули до места. На перекрестке улиц
Фуад и Назли он повернул направо и остановился перед красными железными воротами. К ним подошел человек в белом халате, заглянул внутрь машины, потом наклонился к водителю.
— Вы куда направляетесь?
— Там раненый. Эта женщина — его мать.
Санитар заколебался, еще раз бегло осмотрел пассажиров, потом сказал:
— Ладно. Проезжайте.
Они въехали во двор, остановились возле подъезда. Когда они вылезли из машины, Азиз, собравшись с духом, сказал:
— Матушка, прежде чем вы войдете туда, я должен вам сказать...
Она посмотрела на него с мольбой.
— Врачи сделали все, что могли. Но ранения были очень серьезны... Очень.
Губы ее беззвучно задвигались, словно она потеряла голос.
— Что? Что вы имеете в виду?
— Асад... Асада нет. Он услышал ее шепот:
— Асада нет... — Она всхлипнула. — Сыночек мой... О боже... Ее рука дернулась, нашаривая в воздухе опору. Надия
кинулась к ней и подставила свое плечо под ее руку.
— Я хочу видеть его. Это неправда. Это невозможно. Он не мертв. Мой сынок не умер. Я хочу посмотреть на него. Отведите меня.
Азиз взял ее под руку с другой стороны. Его ладонь наткнулась на пальцы Надии. Они были холодными как лед. Они медленно вошли в дверь невысокого строения. Там человек в белом халате преградил им путь.
— Вы куда?
— Эта женщина — мать того студента, который скончался. Она хочет увидеть его.
Они вошли в холодную комнату с голыми стенами, длинными белыми ваннами и рядами кранов. Посредине на мраморном столе с железными ножками лежало тело, накрытое белой простыней. Азиз увидел две босые ступни, торчащие над краем стола. Он приподнял край простыни. Мать некоторое время вглядывалась в лицо Асада, потом опустила голову и заплакала.
Никогда он не слышал, чтобы так плакали...
Машина везла их по темным улицам обратно, к ее дому. Все четверо молчали. Лишь когда остановились у подъезда, Надия спросила:
— У вас есть родственники?
— Не здесь. Мы их оставили в Ливане.
— Так вы совсем одна?
— Да, совсем одна. Я теперь совсем одна.
— Я останусь с вами до утра.
Несчастная женщина ничего не ответила, словно ей теперь все было безразлично. Азиз заговорил:
— Не знаю, матушка, что и сказать вам... Помните, мы всегда будем с вами.
Он взял ее за руку, наклонился и поцеловал в лоб, потом повернулся к Нации:
— Так вы останетесь здесь? -Да.
— Ну, я тогда поеду. Надо еще сделать кое-какие дела. Завтра похороны... Здесь в квартире есть телефон. Я позвоню вам откуда-нибудь. Ночевать буду не дома. Может, вашим родителям что-нибудь передать?
— Мустафа об этом позаботится, — сказала Надия. Она протянула Азизу руку и добавила: — Счастливо вам. До встречи. — Обратилась к шоферу, попросила: — Мустафа, загляни, пожалуйста, домой, успокой родителей.
Мустафа слегка поклонился матери Асада и Нации, вернулся к машине, сел за руль. Азиз подожцал, пока они скрылись в подъезце цома, и сел ряцом с Мустафой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43