— Ну так выбрось беспокойство из головы. Наверняка тогда все и пройдет.
— Может быть. Но я читал в книге по нервным болезням, что такая штука имеет хронический характер и избавиться от нее очень трудно.
Эмад ничего не ответил. Они приблизились к зданию британского верховного комиссариата. На том берегу Нила мерцал огонек. Река простиралась перед ними, как озеро из расплавленного серебра. Неясной массой темнел остров, а над ним высились в ночи деревья, ветви качались на ветру. С обеих сторон острова горели цепочки огней на мосту Каср ан-Нил и на Английском мосту, вереницей двигались светлячки автомобилей.
После долгого молчания Эмад сказал:
— А причину ты хоть знаешь? Может быть, если найдешь причину, сам сможешь излечиться.
В причине я не уверен. Может быть, все дело в столкновении двух факторов, из которых я ни один не могу предпочесть другому. С одной стороны, мое медицинское образование, а с другой — политическая деятельность. Они тянут меня в разные Стороны. Еще, вероятно, я чувствую, что не так хорошо, как обычно, готов к экзаменам. Ну и подсознание стремится разрешить это противоречие.
— Кто это тебе сказал? Невропатолог, у которого ты был?
— Нет, он как раз ничего подобного не говорил. Да и времени у него на меня не было. Там в приемной столько больных ждало в очереди. А еще он отказался взять с меня деньги, поскольку я студент-медик. Ограничился диагнозом и предложил справку.
— Значит, ты сам, видно, психоаналитик, — в голосе Эмада прозвучал едва заметный сарказм, который Азиз проигнорировал.
— Я мало читал по психологии, но пытаюсь как-то понять себя и других. А теперь чувствую, что переживаю необычную фазу. Мне кажется, в ближайшие годы со мной должно многое случиться. Не могу избавиться от этой подсознательной тревоги.
— Преувеличиваешь ты, Азиз. У интеллектуалов так и бывает. Они вечно преувеличивают, особенно когда дело касается их самих.
— Возможно. Во всяком случае, так я чувствую.
В конце мостовой они повернули и медленно пошли назад вдоль берега. Азизу казалось, что он мог бы бродить так до рассвета.
На природе он всегда испытывал чувство глубокого покоя. А такое выпадало не часто. Вечно не хватало времени, чтобы просто полюбоваться ею, медленно, с чувством, проникнуться ее красотой. Лишь время от времени из окна утреннего автобуса он ловил взглядом дрожащую листву на дереве или, торопясь в аудиторию, примечал на газоне маленький алый цветок, выглядывающий из травы. По утрам, просыпаясь отдохнувшим после поездок до поздней ночи из одного района в другой, хождения по улицам и переулкам на митинги, для установления новых контактов или за очередной партией листовок, он глядел через раскрытые ставни на клочок голубого неба. Обычно, когда он возвращался домой далеко за полночь, мать ждала его с подносом еды. Когда он ел, она садилась напротив и наблюдала за ним с тревогой во взгляде. Она не могла понять, что с ним происходит. Не понимала, по какой причине в их доме не иссякает поток посетителей. В любое время дня и ночи приходили люди, чьи лица и одежда выдавали в них жителей бедняцких кварталов. Азиз молча поглощал свой ужин, а потом уходил к себе и ложился спать или еще пару часов сидел над книгами, пытаясь наверстать упущенное.
Азиз вновь нарушил молчание:
— А ты, Эмад, когда-нибудь влюблялся?
— Влюблялся? С чего это ты вдруг?
— Ну, ты любил кого-нибудь?
Эмад долго не отвечал. Казалось, он унесся в мыслях далеко-далеко. А потом заговорил тихо, почти шепотом, словно беседуя сам с собой: — Да, я был влюблен... Азиз нетерпеливо ждал продолжения.
— Я до сих пор люблю ее. Она из моего колледжа. А какой у нее голос! Она даже певицей хочет стать. Иногда я ее навещаю, прихожу к ней домой. Ее брат — мой друг. Он нас и познакомил. Сам он умеет играть на уде. Но я чувствую, что ее родители хотели бы для нее мужа побогаче. — Он засмеялся. — А с чего это ты вдруг стал думать про любовь? Я полагал, в этом вопросе ты затруднений не испытывал.
Они остановились перед домом. Азиз нажал на кнопку, загорелась лампочка. По лестнице они поднялись на второй этаж. Он открыл дверь квартиры, зажег свет в холле и провел Эмада к себе.
Они прошли один за другим через обитую зеленым сукном дверь, украшенную гвоздями с прямоугольными бронзовыми шляпками. Комната, в которой они очутились, была столь огромна, что у них перехватило дыхание. Они испытали секундное замешательство от необъятности пространства и богатства меблировки. Казалось, их вытолкнули из мрака к свету, и они на время лишились способности различать предметы. Сопровождавший их человек вытянул руку, приглашая идти вперед:
— Прошу вас.
Они двинулись, сбившись небольшой группкой. Звуки их шагов тонули в толстом разноцветном персидском ковре. Они остановились в нескольких шагах от широкого дубового стола, тяжелой массой давившего на пол. Своей монументальностью он внушал чувство незыблемости порядка. Неважно, сколько лет пройдет и какие события разразятся, — этот стол будет всегда стоять на том же месте.
Непроизвольно они поменялись местами, выстроились широким полукругом: в центре Халиль, по краям Хусейн и Эмад.
Гнетущая тишина в огромном помещении: ни звука не проникало сквозь толстые стены, построенные как в крепости, чтобы надежно защитить тех, кто находится внутри. Ни звука не могло просочиться и сквозь двойные двери с войлочными прокладками. Сюда не должны были доноситься шумы улицы, крики боли, сетования голодных, чтобы не беспокоить тех, КТО вершил судьбами народа. Сюда не должен был проникать пот, смрад узких улочек и задворков, спертый воздух перенаселенных хижин, канализационных стоков и помойных луж. В этом святилище власти священнодействовали нетороплив и спокойно, не отвлекаясь на шум толпы, на звуки жизни с ее ПЫЛОМ И ЭМОЦИЯМИ.
Не многим было дано проникнуть в эти внутренние покои.
Только особой милостью дозволялось пройти через внешние массивные ворота со стальной калиткой на вылизанную до безукоризненной чистоты дорожку, проследовать по ней до двери, обитой зеленым сукном, к кабинету премьер-министра. Каких-нибудь сто метров, но сколь долог этот путь. Нужно было пройти вдоль ряда ощупывающих, подозрительных глаз, посаженных в глазницы на холодных выбритых физиономиях, словно маленьких зверьков, притаившихся под красной феской. Чуть ниже — галстук-бабочка, стягивающий накрахмаленный воротничок, — у всех на один манер. Глаза обыскивали твои туфли, одежду, лицо. Они выпытывали всю твою подноготную: каково происхождение, что за семья, кто родители и предки, какого разряда ты человек. Взвешивали, оценивали, определяли, к какому слою общества ты принадлежишь. Эта чистая дорожка, которая вела от железных ворот к кабинету Его Превосходительства, и была той самой бездной, что еще с древнейших времен пролегла между собственниками и неимущими. Это была пропасть между теми, кто принадлежит к высшему классу и, высунув язык, карабкается вверх по винтовой лестнице карьеры, и теми, чьи глаза не выражают ничего, кроме готовности вести вечную борьбу за существование.
Сегодня им все-таки позволили приблизиться к зеленой двери и даже войти в огромную, тщательно охраняемую комнату, находившуюся за ней. Это случилось благодаря мощной волне народного движения, которая захлестнула улицы и мосты, сметая все преграды на своем пути. Они проникли в эту цитадель, но дорога сюда была вымощена телами тех, кто падали мертвыми в мутные воды Нила или встречали смерть на раскаленном черном асфальте. И вот теперь они стоят посреди этой залы, где потолок опирается на круглые мраморные колонны, а в хрустальных подвесках огромной люстры переливаются радужные огоньки множества ламп. Они стоят, испытывая благоговейный трепет и вместе с тем демонстрируя всем своим видом какой-то дерзкий вызов. Они смутно ощущают, что в эти минуты рождается нечто новое и сильное. Они — маленькая группа молодых романтиков, которые бросились в могучие волны неведомого, мало зная о терниях грядущего, о коварных силах, готовых наброситься на них во мраке. Маленькая группа, которая мало что знала о себе самой, о тех людях, которые ее создали, о тайных и явных мотивах, которые в итоге привели ее сюда.
За широким столом сидел человек, с которым они пришли встретиться и поговорить. Седовласый. Голос — металлический, острый, как кинжал, резко контрастировал с невинной детской улыбкой, не сходившей с его лица. Справа от него молча стоял человек в высокой, вишневого цвета феске. Глаза, скрытые за темными очками, неподвижно глядели в одну точку. Внешне он напоминал статую с пустыми глазницами, которая, однако, прекрасно улавливала каждое слово. По другую сторону стола сидел еще один человек. На его морщинистом лице застыла неестественная, нарочито ленивая гримаса. Нафабренные усы закручены кончиками вверх. Настороженные маленькие глаза наблюдали за всем с тупой подозрительностью. Невысокая феска, чуть сдвинутая к затылку, большой галстук-бабочка — черный как смоль, с белыми крапинками, словно рассыпанный рис, — намек на некие художественные наклонности. Выдающийся округлый живот покоился чуть ли не на коленях, с жилетки свисала длинная и довольно массивная серебряная цепочка, очевидно от карманного брегета.
Человек, сидевший посредине, поднялся, пританцовывающей походкой вышел из-за стола, чтобы поближе рассмотреть группу визитеров. Он прислонился задом к краю стола. Серые металлические глаза пристально осмотрели каждого, и лишь после этого он заговорил спокойным голосом:
— Я попросил об этой встрече, чтобы поговорить с вами. Вы образованные молодые люди, так что нам легко будет понять друг друга. Мне стало известно, что вы готовите беспорядки, которые должны начаться 21 февраля. Хочу предостеречь вас о последствиях подобной акции. Не следует думать, что мое правительство боится ваших действий. Но я обсуждаю этот вопрос с вами с точки зрения интересов страны. Мы желаем сотрудничать с интеллигенцией в атмосфере мира и спокойствия. Повторяю: мира и спокойствия.
Он сделал долгую паузу, как бы пытаясь прочесть по выражению их лиц, какой эффект произвели его слова. Затем продолжил в том же мягком, чуть ли не умоляющем тоне:
— Мне не так уж много осталось жить. Зато много лет я служил моей стране. И теперь хочу завершить свои дни, сделав нечто великое, воплотить надежды каждого патриота. Я хочу добиться независимости для Египта. Но чтобы достигнуть этой цели, мне необходима соответствующая обстановка. В стране должно соблюдаться спокойствие. Мы лучше вас разбираемся в политике. Наш противник целеустремлен и опытен. Любые беспорядки, которые могут возникнуть в эти дни, только ослабят нашу позицию. Вы — просвещенные молодые люди и без груда можете понять значение таких факторов. Ваши связи с толпой — для меня нечто необъяснимое. Не лучше ли вам сотрудничать с правительством в достижении наших благородных целей?
Он умолк, ожидая ответа. Халиль сделал шаг вперед и, кшожив руки за спину, спросил слегка дрогнувшим голосом:
— Ваше превосходительство, мы хотели бы знать, какими средствами вы намерены достигнуть независимости?
— Не лучше ли вам, молодые люди, оставить государствен-
ные дела государственным деятелям, а самим сосредоточиться на учебе и на вашем же будущем? Каким образом этот вопрос может вас касаться, позвольте спросить? И почему вы смешиваетесь с толпой, заводите связи с рабочими, затеваете беспорядки? Ваше ли это дело? Или, может быть, так вы себе представляете служение собственной родине?
Мужчина, сидевший за столом, заворочался, приподняв массивный живот, кашлянул и сказал:
— Ваше превосходительство, если позволите... — Он обратился к ним: — Вы для меня как сыновья, и я хотел бы дать вам совет. Хочу надеяться, что вы ему последуете. Почему вы не организуете культурные встречи в рамках университета? На них вы могли бы читать патриотические поэмы, слушать выступления серьезных, ответственных лиц. Пригласите, в конце концов, того или иного министра, чтобы он высказал свое мнение о текущей ситуации. А потом возвращайтесь в свои аудитории и обогащайтесь знаниями, оставив государственные дела в руках честных людей, которым вверена власть в этот критический период нашей истории.
Они глядели на говорившего с удивлением, в котором была изрядная доля иронии. Потом их взгляды вновь обратились к премьер-министру. Они попросту проигнорировали услышанное.
Халиль повторил свой вопрос, и в голосе его прозвучал вызов:
— Ваше превосходительство, я спросил, какими средствами вы намерены добиваться независимости?
Спокойный голос, прозвучавший в ответ, был похож на удары молота по броне:
— В качестве такого средства мое правительство использует переговоры.
— Переговоры продолжаются уже семьдесят лет, а англичане все еще здесь.
— На сей раз они дали нам определенное обещание покинуть страну.
— Они давали обещания на протяжении семидесяти последних лет.
— Чего же хотите вы в таком случае?
— Мы хотим подчеркнуть, что только сила народа и его единство в поддержке правительства заставят англичан эвакуироваться.
— Но ведь именно об этом я вас и прошу — обеспечить народную поддержку правительству во всех предпринимаемых им шагах. Нельзя, чтобы наш оппонент почувствовал какие-то разногласия в наших рядах. Мы только просим вас довериться нам и помочь нести бремя нашей ответственности.
Хусейн довольно резко вступил в разговор:
— Но мы не доверяем переговорам. Британцы должны прежде всего вывести свои войска в безоговорочном порядке. Премьер-министр медленно повернул к нему лицо.
— Следует ли это понимать как ваше намерение вызвать беспорядки?
В комнате воцарилась полная тишина. На мгновение всех словно парализовало.
— Ну-с? Так я жду ответа на мой вопрос.
Тишину на сей раз нарушил голос Эмада. Слова прозвучали спокойно и неторопливо:
— Мы все-таки настаиваем на том, что британские войска не удастся заставить уйти, пока народ не включится в борьбу. Мы больше не считаем переговоры эффективным средством.
Сидки-паша тяжелым взглядом обвел всю группу. Его глаза стали свинцовыми, жесткими.
— В таком случае должен вас предупредить о последствиях, которыми чреват ваш путь. Он представляет собой угрозу высшим интересам нашей страны. Мое правительство не может позволить кому-либо пренебрегать этими интересами. Мы раздавим любого, кто попытается вызвать беспорядки или подстрекать толпу на какие-либо действия. Хорошо усвойте это. У вас еще есть время подумать до 21 февраля. Со своей стороны я готов принять сколько угодно ваших делегатов в оставшиеся дни.
Он сделал жест человеку в черных очках, давая понять, что встреча закончена. Тот подошел к двери, приглашая гостей следовать за ним. Они молча вышли один за другим, миновали длинный коридор, спустились по мраморным ступеням, пересекли внутренний двор министерства и через железные ворота вышли на улицу. Некоторое время шагали молча, пока не поравнялись с маленькой закусочной. Эмад предложил всем:
— Давайте перекусим. Умираю от голода. Заодно и потолкуем.
Десять молодых людей решили занять два сдвинутых стола. Увидев, сколько сразу пришло посетителей, официант бросился к ним.
— Что будем брать? — спросил Азиз.
Рассаживались шумно, гремя стульями и громко переговариваясь. Азиз старался их перекричать:
— Ничего не слышно! Говорите по очереди!
— Раз уж Азиз берется платить, пусть и заказывает! Азиз повернулся к официанту:
Десять порций бобов с оливковым маслом и салатом, дна десятка вареных яиц и побольше хлеба. Галдеж поутих.
— Ну, так что вы скажете о встрече со стариком? — спросил Эмад.
Все замолчали. Ответил Хусейн — как обычно, говоря в нос, с усилием подбирая нужные слова:
— Думаю, что встреча получилась... По крайней мере мы высказали то, что нужно, и в подходящий момент.
Несколько человек шумно поддержали его, остальные промолчали. Халиль поднял руку, и все повернулись к нему.
— Я думаю, мы сказали все, что возможно было сказать на такой встрече. Мы не должны ожидать невозможного.
— А что ты относишь к возможному и невозможному? — вмешался Азиз.
Все засмеялись.
— Ну и зануда же ты, Азиз! — воскликнул Эмад. — Кончай цепляться!
— Я не цепляюсь. Честно, просто не понял.
— Ну что ты не понял?
— Что там было возможно и что невозможно.
— Похоже на то, что ты недоволен результатом встречи.
— Вообще-то да... до какой-то степени.
— Ну и почему, доктор Азиз? — спросил Хусейн раздраженно.
— Мне ваша позиция показалась недостаточно твердой.
— А что же ты молчал тогда? Мог бы добавить, что считал нужным.
— Ситуация была совершенно новой, необычной для меня. Когда мы оказались лицом к лицу с этим человеком, я чувствовал себя не в своей тарелке и даже не знал, что сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43