Так что пойду приготовлю чай. Азиз покинул кабинет и прошел мимо остолбеневшего охранника в комнату. Налил в стакан горячей воды и опустил в нее помазок. Потом намылил щеки кремом из тюбика и посмотрелся в зеркало, напевая старую мелодию. На сердце было легко, настроение поднялось. Включил радио и стал бриться.
Часы показывали одиннадцать утра, когда начала медленно открываться дверь. Словно кто-то еще не решил, входить или нет. Азиз сел на постели, следя за движением двери, из-за которой протянулась рука и зашарила по стене, нащупывая выключатель.
Азиз с замиранием сердца смотрел на маленькую ладошку. Показалось плечо и голова в кудряшках. Два сияющих черных глаза...
Весь мир остановился в это мгновение. Сердце билось так сильно, словно пыталось вырваться из груди. Ребенок сделал еще два шага и остановился, широко раскрытыми черными глазами посмотрел на незнакомца, сидящего на кровати.
Азиз протянул руки и охрипшим от волнения голосом проговорил:
— Юсеф... ты меня узнаешь?
Ребенок стоял неподвижно, обводя взглядом комнату, будто что-то искал в ней. Азизу хотелось кинуться к нему, сжать в объятьях, но он сдержал себя.
Он взглянул на охранника и увидел, что тот наблюдает за этой сценой с выражением почти нежности на лице.
— Юсеф, ты что-то ищешь? — спросил Азиз. Глаза ребенка обратились к нему.
— Я хочу пить.
Он поднялся с постели и взял со стола разноцветную пластмассовую чашку. Пальцы его слегка дрожали. Обошел ребенка, не задев его, и налил в чашку воды. Во рту пересохло от волнения, язык одеревенел, движения были замедленными, словно он боялся резким движением спугнуть чудное видение. Маленькая ручка потянулась к чашке, схватила ее, немного расплескав.
Азиз сказал теперь уже спокойным голосом:
— Не торопись, а то прольешь. Пей.
Ребенок начал жадно пить, почти захлебываясь. Потом перевел дух, словно вынырнув из воды. Азиз рассмеялся легко и радостно, и тут же эхом отозвался звонкий детский смех.
Раздался легкий стук пальцев в дверь. Азиз обернулся и увидел офицера. Тот стоял на пороге, широко улыбаясь.
— Ну как, познакомились?
— К вам гости. Ваша супруга с сыном. — Он указал на ребенка. — Юсефом зовут? Мы уже успели познакомиться.
— А где жена?
— В соседнем кабинете. Прошу вас.
Азиз взял ребенка за руку и повел к дверям.
Она сидела на диване и смотрела в окно, наблюдая за чем-то. Пальцы нервозно постукивали по подлокотнику. На ней было белое платье с короткими рукавами. Почувствовав их присутствие, она обернулась и судорожно вздохнула.
— Азиз, это ты... — прошептала она.
Он стоял неподвижно, чувствуя, как галопом скачет сердце и кровь пульсирует в висках. Все происходящее казалось нереальным. В палате напротив через окно было видно, как причесывалась пациентка, на балконе, трепеща крыльями, скакал воробей, словно у него под лапками была раскаленная плита. А перед Азизом стояла изящная женщина в белом платье и ласково смотрела на него.
Маленькая ручка высвободилась из его ладони. Ребенок подбежал к матери, обнял ее за ноги, прижавшись щекой к шелковой юбке и неподвижно глядя на Азиза. Те же глаза, тот же взгляд. Как он любил эти глаза. Время остановилось с того момента, как он вошел в эту комнату.
— Азиз...
Она подошла к нему вплотную. Он взял ее за руку и наклонился к ее лицу. Губы мимолетно коснулись ее щеки. Он услышал знакомый запах орхидеи. Хотелось крепко обнять ее, но он не решался. Годы разлуки воздвигли между ними невидимый барьер.
Она взяла его за руку и усадила рядом с собой на диван.
— Ну как ты, Азиз? Как себя чувствуешь? Он улыбнулся и сказал:
— Абсолютно здоров, как видишь.
— А голодовка не сказалась на здоровье?
— С тех пор я успел полностью восстановить силы.
Ее рука легко, как мотылек, легла на его пальцы. Дружеское прикосновение. Оба молчали, словно подыскивая какие-то важные слова. Звонкий детский голосок нарушил тишину и снял напряжение.
— Мам, а как этого дядю зовут? — Маленький палец показывал на Азиза.
— Сыночек, это же твой папа. Разве ты не помнишь его?
— Это тот папа, про которого ты мне рассказывала? Тень волнения пробежала по ее лицу.
— Ну конечно. Ты не хочешь его поцеловать?
Большие глаза внимательно смотрели на Азиза. Он было потянулся руками к ребенку, но передумал. Лучше подождать.
Пусть постепенно привыкнет к нему.
— Мам, я хочу конфет. Где конфеты, которые ты взяла с собой?
Она вытащила большую коробку, перевязанную лентой, из плетеной сумки, стоявшей на полу, и передала Азизу.
— Я тебе шоколадных конфет принесла. Ты их любишь, я знаю.
Ребенок уже стоял возле него. Азиз положил руку на кудрявую голову, ощутив дрожь волнения во всем теле. И ребенок не попытался вывернуться или отойти. Азиз развязал красный бант и открыл крышку коробки. Они посмотрели на ряды шоколадок в цветной фольге, и он передал коробку в детские руки.
— Сначала маму угости.
Она с преувеличенным интересом склонила лицо над шоколадными конфетами, чувствуя на себе взгляд Азиза и не решаясь взглянуть ему в глаза. Она подняла руку, чтобы поправить прядь волос, и Азиз увидел серебристые нити, мелькнувшие между пальцев.
Ребенок протянул коробку Азизу. Он взял шоколадку и развернул ее. Услышал голос сына:
— Возьми еще одну.
Азиз поднял ребенка на руки и посадил его рядом с собой.
— Ты тоже бери и угости дядю офицера.
Офицер поднялся, обвел взглядом семейную идиллию и сказал:
— Я на балкон пройду немного размяться. — И добавил нерешительно: — Вообще-то, свидание разрешено на полчаса. Ну, ничего страшного... можно и дольше.
Наконец они остались одни.
— Мама, поиграй со мной, — сказал ребенок.
— Нет, Юсеф, не сейчас. Дай нам с папой поговорить немного. Ты можешь здесь посидеть или поиграть на балконе. Только не убегай далеко.
Азиз открыл дверь на балкон. Там маячила темная фигура с карабином. Мальчик выскользнул через дверь, остановился, увидев охранника, и принялся с интересом разглядьюать его.
Азиз вернулся и сел рядом с Надией. Ее лицо было совсем рядом, и он всмотрелся в глубину ее глаз. Что-то в ней переменилось, словно отдалилась от него. Почему? Устала ждать? Шевельнулось смутное подозрение.
— Нация, а почему ты так долго не приходила навестить меня?
— Они все время тянули с разрешением. Ты же знаешь, как они действуют.
— Ну да, конечно... А что-нибудь еще пытались предпринимать?
— С другими пытались, не со мной. Видно, присмотрелись — от кого можно чего-то добиться... Почему ты так смотришь на меня? — Голос звучал резко, пальцы машинально теребили складки на платье.
— Как же мне смотреть на тебя? После такой долгой разлуки.
— Ну и как ты меня находишь?
— Седина, я вижу, появилась. Но ты такая же красивая. Пожалуй, даже красивее, чем прежде.
Лицо ее прямо просияло, как под утренними лучами, дрогнули уголки губ. Он поцеловал ее, и она замерла в его объятьях.
— Я люблю тебя, Азиз. Никого, кроме тебя, не любила. Сердце сжалось от счастья и боли.
— Еще что-нибудь хочешь узнать? — спросила она.
— Нет, нет. Это все, что я хотел услышать.
Они долго молчали. Она первой нарушила молчание:
— Твои отец и мать шлют тебе свою любовь.
— А почему они до сих пор не пришли?
— Твоя мать неважно себя чувствует.
— Что с ней? — встревожился Азиз.
— Ничего серьезного. Обычная простуда. Она на днях придет. Ты же знаешь, далеко не каждый день нам разрешают посещения.
— А отец?
— Он решил прийти вместе с матерью. А мне сказал: не хочу вам мешать в вашу первую встречу.
Мгновение он колебался, прежде чем сказать:
— Нация, я хочу с тобой обсудить кое-что... В ее взгляде мелькнуло беспокойство.
— Видишь ли, я не хочу больше возвращаться туда, откуда меня привезли сюда.
Она нахмурилась:
— Я что-то не понимаю...
— Я хочу совершить побег. Она коротко вздохнула.
— Но это же опасно.
— Не волнуйся, я приму все меры предосторожности.
— Каким образом?
— Предоставь это мне. У нас сейчас слишком мало времени, чтобы обсуждать детали.
Она помолчала немного. У нее был решительный взгляд и плотно сжатые губы.
— Чем я могу помочь?
Боже, как он любил эту женщину! Таких, как она, больше нет. Сильная. Стальной стержень в женственной оболочке.
— Слушай внимательно. Через две недели начнется великий пост — месяц Рамадан. Попроси дома, чтобы присылали побольше еды. Пусть Умм Саад постарается, чтобы пикули, сладости были особенно вкусными. Пусть она также принесет мне одежду — брюки, рубашку, носки, туфли, мой белый медицинский халат. Ах да, еще стетоскоп. Белый халат и стетоскоп пусть оставит у сестры-хозяйки Зейнаб. Я договорился с ней. Она будет ждать Умм Саад в своем кабинете в субботу в шесть часов вечера. Умм Саад должна прийти точно в назначенное время.
Он ненадолго задумался.
— Что еще?
— Нужно подыскать дом, где смогу скрываться после побега. И автомобиль, который ждал бы меня где-нибудь на территории больницы.
Она задумалась.
— К кому ты предлагаешь обратиться за помощью?
— Не знаю еще. Пока у меня никаких кандидатур нет. Большинство друзей в тюрьме. А какими стали остальные — не знаю.
— Мне тоже никто в голову не приходит.
— Переговори с моим отцом. Он увидел, что она колеблется.
— Почему такая реакция? — спросил он.
— А ты не думаешь, что это слишком взволнует его?
— Да, верно. Но я должен найти какой-то выход. — Он ободряюще улыбнулся ей.
— Еще что-нибудь нужно?
— Пока ничего. Буду ждать визита родителей. Тогда и узнаю, что ты сумела сделать. Повтори все, что я просил.
— Шесть просьб. Не забуду. Еда, одежда, стетоскоп, встреча с сестрой Зейнаб в шесть вечера в субботу, машина и дом.
— Хорошо бы найти дом не в Каире, но все же в большом городе, где приезд незнакомца будет незаметен.
— Постараемся, хотя пока не вижу, как решить две последние проблемы.
— Решения появятся. Вот увидишь — когда займешься, придут решения, самые неожиданные.
— Ты все такой же оптимист.
— Что толку впадать в уныние? Когда за тобой охотятся, приходится принимать мгновенные решения.
— Азиз?
— Я люблю тебя.
— Спасибо, это для меня так важно. — Он погладил ее по волосам. — Я тоже тебя люблю. И знаешь, сейчас мне кажется, будто и разлуки не было. За эти короткие минуты вернулась прежняя близость. А когда я тебя увидел, у меня в первый момент возникло чувство, будто передо мной малознакомый человек. Даже подумал, что уже не вернуть былых отношений.
— Пока мы любим друг друга, нам опасаться нечего.
Чья-то тень мелькнула в окне. Азиз увидел офицера, который стоял на пороге балкона, держа за руку Юсефа.
— Папа! А у него пистолет. Я тоже хочу пистолет. Сердце сжалось при слове "папа".
— В следующий раз куплю тебе, сынок. — И, помолчав, спросил: — А может, что-нибудь другое лучше, а? Краски, например?
Нация вмешалась:
— Он, кстати, хорошо рисует, верно, Юсеф?
— Да, я умею рисовать кошку и слона с хоботом.
— Значит, договорились: я тебе краски куплю.
— Прошу прощения, — сказал офицер, — но время свидания истекло.
— Хорошо, мы уже прощаемся. — Азиз наклонился и поцеловал Юсефа в щеку. Нация шепнула ребенку:
— И ты папу поцелуй.
Не сводя с Азиза глаз, Юсеф торопливо чмокнул отца.
— Азиз! А про меня ты забыл? — засмеялась Нация.
— Только на одно мгновение... — Он подошел к ней. Запах орхидеи. Последний жадный взгляд. Хотелось навсегда запомнить каждую черточку. Ее пальцы в прощальном пожатии сжали его руку, губы коснулись лица. Она подошла к офицеру:
— Благодарю вас...
Малыш ухватил ее за палец и нерешительно оглянулся на Азиза. Нация потянула за собой малыша, чтобы не затягивать мучительные мгновения расставания. Азиз остался стоять посреди комнаты. Офицер коротко глянул на него, отвернулся и стал смотреть в окно.
...Ему разрешили ходить по длинным коридорам больницы, посещать палаты в разных концах здания. Охранники быстро привыкли к новой ситуации. Им даже понравилось разгуливать по всей больнице, слушать, а то и участвовать в разговорах с врачами, медсестрами, пациентами. Так быстрее проходили долгие и скучные восемь часов дежурства. Им было приятно и то, что обращались с ними естественно и даже приветливо, принимали почти как гостей. Это было куда лучше, чем торчать весь день молчаливым истуканом у двери или окна. Здесь они окунулись в гущу жизни больницы, непрекращающееся движение днем и ночью. Ощутили пульс громадного учреждения, происходящие в нем перемены, которые были частью повседневной жизни, нескончаемые усилия тех, кто поддерживал работу этого механизма. Они познали моменты радости и мгновения трагедии. Они стали свидетелями борьбы за жизнь, повисшую на волоске, и рождения новой жизни с первым криком младенца.
Ночами Азиз обходил палаты. Кому-то делал перевязку, кого-то прослушивал, простукивал пальцами больные органы пациентов, лежавших с безмолвной отрешенностью. Он с головой ушел в работу и, казалось, забыл обо всем —о прошлой жизни, о призраках грядущего, о самой судьбе, которая продолжала плести вокруг него свою сеть. С раннего утра и далеко за полночь он был на ногах. С каждым новым случаем врачи все больше начинали зависеть от его помощи. Вскоре его выносливость в работе, спокойная уверенность в себе сделали его незаменимой фигурой в жизни больницы.
Никто больше и не замечал, что он был арестантом, которого охраняли три человека. Мало-помалу его стали допускать к некоторым хирургическим операциям. Он переодевался перед операцией и, стоя возле умывальника, энергично мыл руки под краном. Сестра помогала ему вдеть руки в стерильные резиновые перчатки, завязывала маску на лице. Он вновь отдавал себя любимому делу, которое оставил много лет назад.
Неизбежным следствием этой новой ситуации явились перемены в его взаимоотношениях с охранниками. Из заключенного, каждый шаг которого диктовался другими, он, как это ни парадоксально, превратился в их руководителя. Он навязывал им маршруты в пределах больницы и фактически диктовал им распорядок дня. Они оказались просто не в состоянии обращаться с ним в соответствии с полученными ими инструкциями. Здесь все вернулось к естественному порядку вещей, жизнь была сильнее буквы закона. Охранники теперь во всем зависели от Азиза: вежливость, с которой к ним обращались, была продиктована лишь данью уважения к доктору Азизу. Приветливые улыбки, обращенные к ним, были отражением симпатий, адресованных Азизу. И чтобы сохранить свои позиции в больнице, они были вынуждены обращаться с ним как со свободным человеком.
Да, он вернулся к более или менее нормальной жизни в ее богатстве и многообразии. Для него тоже поднималось по утрам солнце из-за горы Мукаттам. Он тоже мог свободно слушать по вечерам мелодии, которые издалека доносил ночной бриз. Мог участвовать в разговорах врачей, делить с ними победы и поражения. Он видел, как пациенты следили взглядом за ним во время обхода. Ловил призывные взгляды прекрасных женских глаз. Он вновь держал в пальцах холодный стетоскоп, читал газеты — эхо уличных баталий, участвовал в спорах тех, кто собирался в его комнате по ночам, слушал новости. Но несмотря на все это, он чувствовал, будто парит где-то между небом и землей, скорее существует, нежели живет. Он ощущал себя одновременно и частью окружавшего его мира, и полностью отделенным от него. Да, он жил неутоленной, накопившейся жаждой жизни, но в то же время чувствуя себя эфемерным существом: сегодня здесь, а завтра исчезнет.
Выбор был сделан, и ему в голову не приходило отказаться от своего плана. Он понимал, какие опасности его подстерегают, но вызов был брошен. Ошибались те, кто считал, будто он смирился с судьбой. Напротив, он готовился нанести ответный удар по той системе, которая упрятала его за решетку. Опасности не пугали его, а делали лишь более осторожным. Поэтому он самым тщательным образом разработал детали задуманного побега, предусмотрел все мелочи. Голова работала спокойно, четко, как хорошо отрегулированный механизм.
Он был поглощен жизнью в больнице, своей повседневной работой, выполняя все с привычным автоматизмом, накопленным опытом. Но каждая частица разума, чувств, инстинкта была мобилизована для решающего момента.
Жизнь шла своим чередом: разговоры, смех, еда три раза в день, шахматные матчи, инъекции в вену, броски костей в нарды, взгляды на округлую грудь под белым халатиком. Но в это же время мозг снова и снова, в сотый раз анализировал предстоящие шаги, добавлял новые детали к общей схеме: Даже во сне разум продолжал работу, проигрывал эту схему в разных вариациях.
Во всех его поступках, мыслях была раздвоенность, какой он раньше не знал. Одна часть разума контролировала его действия, выставленные на всеобщее обозрение, другая же работала только над планом побега.
Было два варианта. Один из них: не переодеваться до самого момента побега. На первый взгляд это выглядело наиболее логичным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43