И с работой врача после окончания. А попутно и с множеством других вещей, в которые он окунулся с головой, отдав им свои эмоции, свою жажду жизни. Казалось бы, в этом бурном калейдоскопе уже и нет места для собственного "я". Тем не менее на каждом шагу это "я" давало о себе знать. Отнюдь не скромное, но мощное, довлеющее своим присутствием и влиянием над всеми его поступками. Хотя, может быть, не всегда он и сам это сознавал. Теперь у него появилось время подумать об этом. Сколько угодно времени, чтобы вспоминать, размышлять о том, что произошло и что должно еще произойти.
Осознание самого себя.
Есть люди, которые коллекционируют деньги, собственность, дома. Всю свою жизнь тратят они на поиски новых и новых доходов, а потом умирают.
Есть такие, которые, захлопнув за собой дверь, отгораживают себя полностью от внешнего мира. Они отрешаются от всего, пытаясь понять в лаборатории, как функционирует живая клетка организма, ее ядро, аминокислоты, которые, по мнению ученых, таят в себе Код — великую тайну жизни.
А вот художник. Творец, который охвачен страстью созидания. Как одержимый проводит он бессонные ночи, не зная, да и не желая знать отдыха. Но он видит свое счастье в удачном мазке кисти. Всего лишь в этом!
Есть функционеры, чей мир ограничен теми, кто стоит выше их на иерархической лестнице. Его границы чуть-чуть раздвигаются, когда приходит повышение по службе раньше, чем они ожидали.
..Миллионы мужчин и женщин, чьи босые ноги погружены в грязь. Они добывают хлеб насущный с зеленых стеблей маиса, и для них горе утраты буйвола сильнее, чем горе от смерти собственного ребенка, которого унесла непонятная лихорадка.
Есть и такие, что приносят себя в жертву неиссякаемой страсти, жажде женского тела или наркотическим иллюзиям в поисках безнадежно утраченного счастья...
Сколь различны пути и грани самоутверждения человека в этой жизни! Возможно, обычные люди пытаются осознать самих себя всего лишь в удовлетворении собственных желаний, думая только о сиюминутных нуждах. Но существует меньшинство — да, меньшинство — тех, которых это не удовлетворяет. Они ищут проявления своей натуры в большом деле — будь то искусство или служение ближнему. Поскольку высшая степень самосознания наступает, когда ты теряешь самого себя, растворяешься в том, что выше, идеальнее...
Он почувствовал вдруг холодный сквозняк, скользнувший через зарешеченное оконце в потолке на дно камеры. Взглянул вверх и с удивлением увидел маленький осколок той, другой жизни. Луна, перечеркнутая стальными прутьями в высоком потолке. Ущербная луна, как жало раскаленного серпа в ночи.
Растопырив пальцы, нащупал в темноте одежду, разбросанную по койке. Надел на себя чистое белье, мягкую пижаму из тонкой шерсти. Движения стали быстрыми: его трясло от холода. С иронией подумал: "Скоро ты узнаешь от них, чего стоит твое "я".
В свинцово-тяжелом сплаве безмолвия и мрака он неожиданно уловил обостренным слухом слабые звуки быстрого и беспорядочного постукивания в стену, возле которой стояла его койка. Замер и напрягся. Звуки стали отчетливей...
Теплые алые лучи солнца согрели его веки. Еще, услышал ленивое гуденье мухи, вившейся над ним. Сначала села на ухо, потом на губы, на нос. Гнусная сосредоточенность. На какое-то время исчезает, чтобы возобновить свои раунды с новой энергией. Мерзкая тварь.словно сознательно лишала его недолгих приятных минут утреннего сна. Он постарался продлить свой сон, слегка двигая мускулами, когда приближалось противное жужжание. Пробуждение медленно вытягивало его из глубин сна, а подсознание боролось с разумом, требуя его назад, в сон, где так спокойно без мыслей.
Мгновение растягивалось до предела, почти до разрыва тонкой нити. Мысли обрушились сразу, словно рой мух пробудился в черепной коробке. Надо вставать.
...Нас совсем мало осталось. Вчера пропал Ахмед. А в прошлом месяце Сайед исчез. Боже мой, да неужели конца нет этим мукам? Для того чтобы осудить людей, недостаточно одного лишь права. Нужна власть. Она-то и подводит конечный итог. Власть, которая нас оберегает и за нас решает исход сложной игры конфликтующих интересов. А люди —как океан. Мы все еще пляшем по его поверхности, не в силах проникнуть вглубь. Ты видел миллионы этих людей. Вот они перед твоими глазами широкими ступнями месят грязь в твоей деревушке, во всех деревнях, где ты побывал в период долгих, утомительных поездок. Они — и те, которых ты видел выходящими через ворота фабрик. Какой силой, мощной силой, они могли бы стать, если бы понимали. Если бы только осознали!
Когда ты начинал, ты не представлял себе, сколь долог будет путь. Целая жизнь. Тогда все казалось легким, красивым, захватывающим и благородным. А между тем проходили годы, и ты начал понимать. С пониманием пришла и большая целеустремленность, которая сделала эту жизнь более сносной со всеми ее радостями и огорчениями, Хотя горечи было больше, чем радости. Но все равно мечта прекрасна, не так ли? Великая мечта, не имеющая ни границ, ни предела.
Сегодня ты должен ехать в Танту 1 • Всякие связи с организацией там почему-то оборвались после исчезновения Сайеда. Ты оденешься под простолюдина, втиснешься в автобус между женщинами с детьми — груди их висят, как куски высохшего мяса,—и мужчинами, пахнущими пбтом и пылью. Твое худое туловище сплющится под давлением тел, корзин и мешков. И так все два с половиной часа пути.
...Азиз раскрыл глаза. Пора было вставать. Взгляд упал на белую голую стену. Он все еще по привычке ожидал увидеть знакомые предметы, большое окно просторной комнаты, длинный стол с резными ножками. Высокий — до потолка — книжный шкаф с яркими переплетами книг.
А сейчас снизу выпирала стальная пружина из койки. Он обычно смягчал ее, подстелив под себя часть жесткого одеяла, чтобы она не мешала спать. Напротив — у другой стены — небольшой стол и трехногая табуретка. Посмотрел на потолок. Приветливый луч солнца, пронзающий полумрак камеры. Через зарешеченное отверстие виден даже кусочек ясного голубого неба.
В первое мгновение — чувство растерянности от чуждой
Танта - столица провинции Гарбийя, 80 миль от Каира. - Здесь и далее прим. перев.
обстановки. Потом постепенно и, пожалуй, впервые -г- осознание в полной мере того, что с ним произошло. Лежа неподвижно на спине, он начал перебирать в памяти события, которые произошли с той ночи, когда его привели в эту комнату. Впрочем, можно ли все это называть событиями? Обычная рутина? Да. Время течет, и какая скука! Какое однообразие. Он спрыгнул с постели и выпрямился посреди комнаты, босой, так, чтобы луч солнца падал на глаза, лицо, на тело, чтобы обогревал каждую клеточку обнаженного тела.
За темно-зеленой дверью слышались голоса, стук металлических ведер об пол. Он подошел к двери и попытался подслушать, о чем говорят. Видно, они стояли далеко от двери. Взгляд случайно упал на надпись, нацарапанную в верхней части двери. Буквы были неровными, словно у писавшего дрожала рука: "Да сжалится аллах над тем, кто войдет в это место".
Железное веко, прикрывавшее снаружи глазок на двери, неожиданно откинулось, и он обнаружил, что смотрит на круглый черный глаз человека, похожий на глаз какого-то зверька. Все было ясно. Его привычки, мельчайшие проявления его натуры, в том числе и те, которые он сумел бы скрыть даже от своей жены, подвергались постоянному и внимательному наблюдению. Чьи-то глаза следили за ним, изучали, взвешивали каждое движение, пытаясь докопаться до самой глубины его сущности, а если удастся, то и до сокровенных мыслей. Эти глаза искали слабое место, любую трещину, через которую можно было бы пролезть и сломить его изнутри. Он стоял неподвижно, и время тоже остановило свой бег. Весь необъятный мир сжался для него до размеров этой пустой комнаты. Чужой глаз словно прикрыл собой последнюю отдушину. Их взгляды встретились, скрестились, точно мечи в невидимом поединке. А может быть, готовясь к поединку, изучая возможности противника. Потом глаз исчез, и стальное веко беззвучно упало на круглое отверстие, оставив Азиза наедине с его узким мирком. Белые стены, железная койка, грубошерстное коричневое одеяло, квадратный стол и трехногая табуретка.
Все казалось неизменным. Но когда он поднял лицо, чтобы взглянуть на пятнышко голубого неба в окошке на потолке, темное облако медленно пересекало его в тот момент. Словно тяжелый камень лег на сердце. Холодные капельки пота потекли по лбу. Он ощутил спазмы в животе — привычные симптомы с тех пор, как подхватил дизентерию во время учебы в медицинском колледже. Пульс ускорился.
На затылке у основания черепа чувствовалось биение — удары металлических корпускул из глубин мозга. Множество маленьких черных глаз смотрели на него, толпились, замыкая круг. Его охватил приступ отчаяния, безграничного одиночества, слепого, безотчетного страха. Неведомая, неоформившаяся опасность надвигается на него, а он — некое существо, которое кружит и кружит в темном пространстве, не имеющем конца и начала...
Прошли часы, а может быть, минуты, похожие на часы. Дверь почти бесшумно отворилась — без привычного лязганья металла. В проеме показался Овейс, а рядом — Мухаммед и еще двое в грубых синих одеждах: мятые штаны чуть ниже колен, блузы, напоминавшие мешок с отверстием для шеи и длинными рукавами, кое-как пришитыми по бокам. Один из них держал громадную алюминиевую кастрюлю и множество кружек с обломанными ручками. Их цвет и форма потеряли свой первоначальный вид от постоянного использования. Второй нес металлическую тарелку, на которой было навалено нечто напоминавшее слипшуюся желтую кашу, прикрытую лепешкой.
Мухаммед вручил Азизу кружку. Человек, державший кастрюлю, ухитрился высоко поднять ее и, наклонив, отлил витую струю темной горячей жидкости. Сноровка бродячего торговца лакричной настойки. Овейс сделал знак другому человеку, и тот поставил на стол тарелку с месивом, прикрытым лепешкой. После этой безмолвной церемонии Овейс и двое в синих спецовках удалились. Мухаммед задержался у выхода. Некоторое время молча осматривался, потом бросил беглый взгляд на Азиза.
— Доброе утро!—Голос прозвучал неожиданно ясно и твердо. Потом он повернулся и тоже вышел, прикрыв за собой дверь. Странно прозвучали эти два слова приветствия. Тысячи раз повторялись они в его жизни, а теперь — будто услышал их впервые. Всего два слова принесли нежданно частицу человеческой теплоты в бесплодную пустыню одиночества.
Серое облако постепенно исчезло. Сквозь решетку показалась девственно-чистая синь. Усталое веко приподнялось над голубым глазом. Слабый луч просочился через оконце в потолке, осветил всего лишь кружку с чаем: поверхность подернулась золотом. Он присел на табуретку возле стола и принялся есть медленно и прочувствованно, словно смакуя изысканный деликатес. Остатком лепешки тщательно подчистил тарелку и взял в обе ладони горячую кружку чая. Пил маленькими частыми глотками. Мать, бывало, удивлялась его способности глотать кипяток. Еще удивляла ее способность сына долго оставаться без еды. Порой сердилась на него за явное безразличие к обеду, даже когда у него, по всему, должен быть волчий аппетит. Вспомнив, он усмехнулся: вот как природа распорядилась — словно специально готовила его для подобных испытаний. Хотя с ранних дней детства и вплоть до года выпуска из ме дицинского колледжа ничто не предвещало того, что случилось с ним позже.
Жизнь его была легкой, беззаботной, свободной от коллизий и каких-либо жестких ситуаций. Но, видимо, уже тогда в душе его происходил смутный процесс, из которого рождалось именно то, что толкнуло его в будущем на этот тернистый путь. Да, под гладкой поверхностью его легкого существования шла скрытая борьба, переплетались факты и идеи, складывались то в одну, то в другую систему на разных этапах жизни. Попутно происходила и трансформация его личности. А потом буквально за два года, даже меньше, после окончания колледжа он стал другим человеком. Сам он сравнивал этот процесс с химической реакцией внутри клеток живого организма. В какой-то момент реакция приводит к созданию новых элементов, а в какой-то миг она напоминает извержение вулкана после долгих дет процесса распада и взаимодействия между плотными веществами и газами в недрах земли. Но в конце концов, что же такое сам человек, как не результат бесконечного множества электрохимических реакций, которые ведут к созданию сложных структур и затем к их распаду, чтобы воссоздаться вновь? И так циклами, которые развиваются по спирали все выше и выше к более совершенным уровням существования. День за днем, год за годом, пока материя не обретет разум, способность мыслить, ощущать, испытывать эмоции, то есть то, что делает человеческие существа способными изменить мир.
'Меняйте мир!" Он вспомнил эту похожую на кредо фразу, вычитанную им в какой-то книге. Там говорилось примерно так: наша задача не только понять мир, но и пытаться изменить его. В ночной тиши при свете настольной лампы под зеленым абажуром его глаза задержались на этом предложении. Слова откликнулись резонансом в сознании, странным эхом. Словно он обеими руками ухватил дотоле неосязаемую истину. Внезапно все стало кристально ясным. Жизнь обернулась озером, таким прозрачным, что он сквозь толщу воды увидел, что движется и лежит в его глубинах.
...Азиз покинул Лондон вместе с матерью, когда ему было всегоГ пять лет. Впервые ступил на эту ставшую потом родной землю, с трапа корабля, мальчиком в темно-синем вельветовом костюмчике со сверкающими пуговками и кружевной тесьмой по воротнику и рукавам, в шелковой сорочке и черных лакированных туфельках. Все, что относилось к детству, стало со временем смутным, как далекий сон, детали подергивались дымкой или совсем ускользали из памяти, как ни пытался он их восстановить. Помнил лишь картины, что висели на стенах их дома в Каср ад-Дуббаре — богатом районе, где жил сам британский верховный комиссар,— и особенно один портрет: черные волосы, темно-карие миндалевидные глаза под густыми сросшимися бровями, крупный нос, полные губы, мужественный подбородок. Спокойное и решительное лицо человека сильной воли.
Уже в зрелом возрасте, работая врачом, Азиз всякий раз ощущал состояние общего подъема, встречаясь взглядом с этими темными глазами, которые с портрета следили за ним, когда он шел по длинному коридору.
Его дедушка ждал их на причале — высокий, осанистый старик в красном тюрбане, белоснежном шерстяном кафтане и нарядной накидке в серо-голубую полоску, скрепленной крупной булавкой. Фигура, внушающая почтение. С высоты своего роста он смотрел на мальчика глазами, словно высеченными из черного мрамора. Взгляд властелина. Длинный, резких очертаний нос, черная борода, скрывающая подбородок, довольно крупный рот.
Мозаичные образы прошлого. Казалось бы,, бессвязные, но в то же время соединенные невидимой, тончайшей нитью. Время — цензор, который порой действует, как ножницами: осторожно и умело, а иногда грубо кромсает. Азиз мог вспомнить дедушку только в двух ситуациях. Первая — встреча у причала, вдоль которого стоял огромный белый корабль с круглыми слепыми глазами иллюминаторов, высоченными трубами, из которых еще вился дымок. Корабль молча покачивался на волнах, стальное сердце уже не пульсировало в его гигантском чреве.
Вторая — когда Азиз однажды вошел в комнату и увидел дедушку распростертым на красном персидском ковре. Он лежал, уткнувшись лбом в пол, и видно было, как безмолвно шевелятся губы. Не в силах преодолеть соблазна, Азиз вскочил верхом на него, оседлал могучие плечи и задрыгал ногами возле крепкой шеи. И вдруг гора ожила под ним, сбросила его на пол. Он стремглав побежал через распахнутую дверь по мраморным ступеням вниз, в большой сад, в самый дальний его конец. Там он укрылся за стволами высоких эвкалиптов, возвышавшихся над конюшней.
Откуда-то сверху доносились голоса — из дома. Азиз увидел старого садовника, который шел к нему через большую квадратную зеленую лужайку. Движения старика были неуверенными, он весь дрожал и смотрел на мальчика покрасневшими глазами без ресниц. А из конюшни показалась кривоногая фигура кучера — дядюшки Хусейна. Дядюшка Хусейн остановился прямо перед ним. Помолчал в нерешительности, словно что-то мешало ему заговорить. Взгляд у него был странный — страдальческий, робкий, но в то же время излучающий безмерную доброту и понимание. Время замедлило ход. Маятник отсчитывал весомые, значимые секунды. Дядюшка Хусейн протянул узловатую, морщинистую руку к ребенку и пробормотал несколько ело шевеля густыми седыми усами:
— Ну, что случилось? От кого ты так бежал? Пойдем-ка со мной в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43