Я чуть не разрыдалась от освобождения.
– Эй, малыш, – сказала я таким обычным голосом, на какой только была способна. Черная масса слегка отступила. – Как у вас там дела?
– О'кей. Наверно, прекрасно. Дон сказала, что я должна позвонить тебе и сказать, что все в порядке. Я так и сделала.
При звуке этого безликого имени, слетевшего с губ моей дочери, страх подкрался ближе. Значит, это была ее идея – позвонить мне, идея этой новой миссис Кристофер Колхаун.
– Что ж, очень мило со стороны Дон, – проговорила я пересохшими губами. – Передай ей это. Хорошо ли ты проводишь время?
„Пожалуйста, только бы не хорошо, – отчетливо молил мой мчащийся мозг. – Пожалуйста, скучай по дому, желай вернуться сюда. Я сейчас же поеду за тобой, я буду там еще до полуночи…"
– Да, думаю, хорошо, – ответила Хил.
Это был голос ребенка, который хотел сказать что-то приятное. Внезапная вспышка интуиции, всегда связывающая нас, подсказала мне, что девочка действительно хорошо проводит время, но не хочет, чтобы это выдал ее голос. Скрытая верность в нейтральных словах вызвала боль в моем сердце.
– Хил, прекрасно, что тебе интересно, – преодолевая неотвязный страх, сказала я голосом продуманным и одобряющим. – Мне хочется, чтобы ты осталась довольна своей поездкой. Поэтому ты и поехала. Как… поживает твой отец?
– О'кей. Он не такой больной, как я думала. Он взял отпуск, чтобы заниматься со мной. И Дон тоже взяла.
Я не могла отыскать ничего в ее голосе.
– Да, это великолепно, – искренне сказала я, нелепо чувствуя, что меня предали, ощущая какую-то вину, будто меня уличили во лжи собственному ребенку. – Что вы уже сделали?
– Ну, вчера мы ходили в это новое сооружение „Подземную Атланту". Это было приятно. Все под улицами, магазины, места, где можно поесть, как сто лет назад. Мы спустились туда на скоростном поезде. А завтра мы собираемся поехать к Шести Флагам, а через день пойдем в новый зоопарк…
По мере того как Хил говорила, голос ее приобрел быстроту и оживление, независимо от нее самой в него прокралось возбуждение. Я пыталась вообразить Криса в зоопарке, на „чертовом колесе" или карусели, но не могла. Я не могла припомнить, чтобы он за всю нашу совместную жизнь ходил куда-нибудь, кроме больницы в деловой части города.
– Прекрасно, – фальшиво сказала я. – Не забудь поблагодарить его и Дон. Они тратят на тебя целое состояние.
„А я с трудом могу содержать тебя в школе". Это сказала не я. На грани света и тьмы в моем сознании слова эти проворчала некая темная масса.
– С этим все в порядке, – ответила девочка. – Думаю, папа богат. У него есть плавучий дом. В выходные мы отправимся вверх по озеру и проведем там ночь. И еще у него дом в горах, как-нибудь мы туда поедем.
– Как мило, – бормотала я.
– У них есть и собака. – Я услышала, какое усилие прилагает девочка, чтобы голос ее звучал небрежно. – Щенок. Он очень похож на Стинкера. Он мой. Только я должна держать его здесь.
„О Крис, ублюдок, – думала я безнадежно и уныло. – Убить ее любовь и просто купить ее обратно. Разве ты не мог бы позволить ей взять щенка домой? Или тебе нужно приковать ее к себе при помощи собаки?"
Страх нанес моему желудку прямой, вызывающий тошноту удар, я перегнулась над телефоном.
– Тебе лучше повесить трубку, малыш, – заметила я. – Твой папа недолго останется богатым, если ты будешь продолжать разговор.
„Господи Боже, не дай ей услышать эти ужасные ноты в моем голосе", – думала я.
Молчание длилось какое-то время, я держалась за стену у телефона и пыталась сохранить свой мозг чистым и спокойным.
– Мама? – наконец послышалось в трубке.
– Да, пупсик?
– Я скучаю без тебя. Я буду рада приехать домой.
Я оперлась о стену, ноги сделались ватными. Меня захлестнула любовь к дочке.
– Я буду рада увидеть тебя. Когда тебя здесь нет, город становится чужим и старым.
Опять молчание. Затем небрежно:
– Ты видела Тома?
Воздух, проскользнувший было в мои легкие, вырвался обратно.
– Нет, милая. Не думаю, что буду видеться с Томом.
– О нет, будешь! – спокойно заявила Хил. – Будешь. Я знаю. Когда ты увидишь его, передай, что я сказала: „Хей!" Передай, что я сказала: „Жди меня" Ты передашь?
– Я… да. Передам.
– Ну пока, мама, я люблю тебя, – проговорила Хилари. Хилари, которой теперь одиннадцать лет и которая выздоровела. Или почти выздоровела.
– Я тоже люблю тебя. Приезжай скорее.
Когда я повесила трубку, „нечто" нанесло свой удар. Невозможно описать тот ужасный, засасывающий, идиотский шторм безумного аморфного ужаса. Вспомните любой момент, когда вы были абсолютно и отчаянно напуганы, увеличьте его в десять раз, и тогда, можно сказать, у вас сложится некоторое представление… Я не могла сказать, чего я боялась. Я просто находилась внутри бесконечного циклона, землетрясения страха. Меня швыряло, трясло, било, бросало, топтало. Мои глаза были слепы, а мышцы бессильны. Я опустилась на пол перед телефонным столиком и свернулась в клубок. Сердце дико металось, я не могла сладить с ним, оно стучало так сильно, что мешало дышать; я хватала ртом воздух, меня била сильнейшая дрожь. Пот покрывал мое тело. Во тьме вихря я не могла увидеть ни одного успокаивающего лица, не могла услышать ни одного знакомого голоса, не чувствовала ни одной протянутой ко мне руки. Хилари уехала, Том, Картер, Тиш, Чарли, мать, отец – все ушли. Я была уверена, что умираю. Им придется позвонить Крису, и он скажет Хилари, что я умерла…
„Помогите, – беззвучно повторяла я, не в состоянии пошевелить губами от слабости. – Помогите мне!"
Не знаю, сколько это продолжалось. Когда „нечто" отступило, не совсем, но достаточно, чтобы я смогла с трудом встать на колени, на улице было совсем темно. Я решила, что, наверно, сейчас около полуночи. Сидя на полу, я дотянулась до телефона и набрала номер Фрика Харпера. Я сделала это бессознательно, мои пальцы двигались сами по себе. Каким-то образом мои, лишенные нервов, руки знали, даже если не знал мой мозг, что никакой доктор традиционной медицины не сможет помочь мне.
К счастью, Фрик все еще находился в своем офисе, и у него не было пациентов.
– Я думала, что умираю, – прошептала я. – Помоги мне, Фрик. Мне кажется, я умру.
Медленно и спокойно, как будто мы были два старых друга, болтающих ни о чем конкретном, он выпытал у меня все подробности. Даже от того, что я слушала его ровный, приятный голос, мне стало чуть легче. Там, в ночи, на другом конце телефонного провода, как скала, стоял сильный, компетентный человек, и он не позволит мне умереть. До тех пор, пока я держала в руках трубку, я могла прожить чуть дольше.
– Приступ паники, – объяснил Фрик, когда я наконец остановилась, с трудом дыша в аппарат. – Чистый, простой, классический, высшей пробы. Мне следовало предупредить тебя, что ты будешь главным кандидатом на него, как только Хил уедет.
– Фрик, это было больше, чем просто беспокойство. Это было… неописуемо. Если это случится опять, я умру.
– Нет, не умрешь. Весьма возможно, что это случится, но ты не умрешь. Слушай, Энди, буквально каждый, с кем случается паническое расстройство, думает, что умирает. Да, это ужасно; Господи, я знаю, что это такое. Но приступы объяснимы и не так редки. Часто они возникают в результате травмы, какой-нибудь утраты. Подумай, сколько ты потеряла за такое короткое время: мужа, дом, устойчивость положения, а теперь – того, ради кого в течение года жила каждую секунду своей жизни…
„И Скретча, – подумала я. – И Тома, и леса".
– Я не потеряла Хилари.
– Нет, не потеряла. Но ты считала, что потеряла. Разве ты не думала, когда она поехала к отцу, что ты никогда не вернешь ее обратно?
– Я… да. Я так думала. Но теперь – нет.
– Может быть, твой мозг так не думает, но попробуй убедить в этом твое подсознание. Послушай, я не считаю, что у тебя начало полного нервного расстройства. Я уверен, что это была единичная реакция на слишком большие потери, с которыми ты еще не примирилась. Мы будем наблюдать, а потом решим. А пока давай попробуем оказать тебе некоторую помощь. Если такое состояние будет продолжаться, я направлю тебя к специалисту. У тебя остался ксанакс, который я назначил Хилари? Мне кажется, ты говорила, что она вообще его не принимала…
– Да. Еще есть.
– Пойди и прими две таблетки прямо сейчас, а затем по одной каждые шесть часов или около того, если почувствуешь необходимость в них. И позвони мне завтра. Возможно, они помогут. Но мне бы хотелось, чтобы ты разрешила мне направить тебя кое к кому, чтобы начать работать над всем тем неразобранным мусором, что ты носила в себе все это время. Хилари нуждается в тебе, в полноценном человеке.
– Может быть, потом, попозже? – попросила я, ощущая, как на меня быстро надвигается, как штормовая волна в разгар урагана, огромная, абсолютная усталость. – Может, когда начнутся занятия в школе? Извини, что так поздно побеспокоила тебя, Фрик. Я просто… мне очень жаль.
– Не стоит, – ответил врач. – Сейчас еще не поздно. Всего половина девятого.
Я положила трубку и пошла доставать из аптечки ксанакс. Я приняла две таблетки и запила их разбавленным виски, оставшимся в стакане. После этого я выпила еще одну неразбавленную порцию. Через несколько минут я заснула на диване при ярко горящих лампах и орущем телевизоре. За всю жизнь я не могла припомнить такого же тяжелого, неподвижного и темного сна. Когда наконец удары в мою входную дверь дошли до моего сознания, находящегося на глубине многих миль в склепе из ксанакса, я долго не могла пошевелить парализованными конечностями или сделать глубокий вдох через пересохшие нос и рот. Я не могла заставить открыться мои свинцовые веки. Я лежала на диване, тупо слушая стук, который, как я знала на более глубоком и примитивном уровне, чем мозг, продолжался уже давно.
Я с трудом села и крикнула, мой голос хрипел где-то в горле:
– Кто там?
– Это Том, – послышался легкий красивый голос, который таился под каждой моей мыслью и на границе каждого сна, какой я видела в это лето. – Можно войти? Мне нужно с тобой поговорить.
Я заставила себя встать на ноги, хотя и не чувствовала их. Я пригладила свои дикие волосы руками, хотя и не ощущала пальцев, прикасающихся к голове. Во рту был ужасный металлический вкус, кислая сладость старого виски и ватная неприятность, как я думала, вызванная лекарством. Я не имела никакого представления о времени и не могла сосредоточить взгляд на часах.
– Энди! – снова позвал Том.
– Я иду.
Я направилась на покалывающих, тяжелых ногах к двери, открыла ее и остановилась, глядя на Тома. В слабом желтом освещении на террасе он выглядел таким лунным и странным, будто только что прибыл с другой звезды. Том был худым до истощения, даже более худым, чем мы видели его в магазине в тот вечер, таким худым, что канаты его мускулов и длинные шнуры кровеносных сосудов выступали из его тела, как на одной из тех пластмассовых моделей, которыми Чарли и Крис пользовались в медицинском колледже. Его худоба шокировала. Но Том был чисто выбрит, черные волосы снова коротко подстрижены, кожа лица и рун приобрела прежний глубокий оттенок грецкого ореха, цвет кожи Клэя Дэбни. Из-за тусклого света и загара я не могла видеть кругов под его глазами, но старая таинственная синева брызнула на меня из темноты ночи и кожи. На лице Тома был отблеск чего-то влажного, я подумала, что это дождь, но за его спиной я могла увидеть низко висящую, раздувшуюся в тихой, жаркой ночи, огромную, только что взошедшую луну.
Он подошел ближе, и тогда я поняла, что влага на его лице была слезами. Мой мозг отказался понимать это, вообще думать о происходящем. Я просто неподвижно стояла и пристально смотрела на Тома. Мне вдруг подумалось, что это сон. Мы стоим во сне, Том Дэбни и я.
– Можно войти? – вновь тихо спросил он; голос был хриплым и рвался в горле.
Я безмолвно отошла в сторону. Том вошел своей бесшумной походкой. Я увидела, что на нем его мягкие, потрепанные старые мокасины из оленьей кожи, хотя одет он был довольно обычно: в чистые брюки хаки и в вылинявшую, с закатанными рукавами, старую голубую рубашку. Он пах мылом, лесом и более старым, темным, непознаваемым, однако знакомым запахом Тома.
Мы сидели друг напротив друга перед незажженным камином, Том – на краю кресла, которое любил Картер, я – на смятом диване. Я заметила на столе полупустую бутылку виски и пустой стакан, а также то, что Том видит их, и внезапно вспомнила, как я, должно быть, выгляжу – лицо распухшее и бледное, волосы – запутанный клубок, шорты и рубашка – пропитанные потом ужаса, рифленые, как картон.
– Ты здорова? – вглядываясь в меня, спросил Том. – Выглядишь ужасно. У Хилари все нормально? Скретч сказал, что она была больна.
– У Хилари все хорошо. Она гостит у отца. Вернется через неделю или около того. Она просила по телефону сказать тебе „Хей!" Ты пришел… ты пришел к ней?
– Нет. Я пришел к тебе. Я… нет больше никого, кто бы ни вышвырнул меня вон. Но если это неподходящее время…
Я потрясла головой, чтобы прочистить ее. Том и комната стали более четкими, часть накипи сна откололась.
– Должно быть, я выгляжу так, словно была в трехдневном запое. Но я спала.
Наконец до меня дошел факт его физического присутствия в моем доме, сердце вновь застучало сильнее. Хотя на сей раз не от страха. Не совсем.
– Думаю, ты выглядишь…
Голос его становился все тоньше и наконец оборвался. Том замолчал, пытаясь овладеть собой.
– В чем дело, Том?
Страх все же появился и вместе с другим чувством ускорил темп биения сердца.
– Скретч.
Голос Тома был полон печали. Я ощутила, как усилилось мое горе и, посвежев, сравнялось по силе с его чувством.
– О Господи, – бормотала я. – Он…
– Нет. Он не умер. Пока не умер. Но он… Господи, Энди, его просто съедает. Просто съедает.
Я подошла, села на подлокотник кресла и обняла Тома. Я сделала это не думая. Мои мышцы сделали это, мои кисти, ступни и руки. Том молча прижал голову к моей груди, потом выпрямился, глубоко вздохнул, а я немного отстранилась и взглянула на него.
– Сегодня вечером, около восьми, Скретч пришел, еле втащился на террасу и свалился, – рассказывал Том. – Мне пришлось внести его в дом и положить на диван. Я пытался вызвать „скорую помощь", но он не позволял. Он пытался говорить, но все время задыхался, в конце концов он смог выдавить из себя, что пришел сказать мне что-то, – притащил себя с верховьев болота, чтобы сказать мне, – но потом у него началось кровотечение. Я никогда не видел так много крови. Изо рта, из носа, из… прямой кишки. О Господи, Энди, на его шее и голове… опухоли и язвы, как на той самке оленя.
Я вновь увидела с тошнотой, но в то же время отстраненно ужасные язвы на животе мертвой оленихи и скрытую, скользкую синеву внутренностей. Я вспомнила шарф, повязанный вокруг горла Скретча, и вязаную шапку. Тогда ведь было не холодно, но было нужно пощадить нас, Хилари и меня.
– О Скретч! – прошептала я, пряча лицо в ладони.
– Я отвез его на пункт „скорой помощи", – сквозь слезы, с трудом говорил Том. – Я думал, что работников пункта вырвет. Они использовали интенсивную терапию с трубками, кислородной маской и Бог знает чем еще. Но ничто не поможет. Врач только покачал головой, когда я спросил об этом.
– Что с ним? – шептала я. – Что с ним?
– Ран. Не знаю, какой именно. Наверно, нельзя уже определить, где он начался. Я бы сказал, лимфатическая система или печень. Легкие, может быть. Радиоактивная отрава поражает организм именно в этих местах. Мне бы следовало догадаться с самого начала. Я все лето видел больных животных. Конечно, та треклятая вода – вот убийца. Скретч никогда не пил городскую воду, которая поступает к ним в поселок, он всегда приносил себе воду с Козьего ручья. Он даже в моем доме держал кувшины с водой из ручья… Энди, мне нужно, чтобы ты пошла сейчас со мной. Ты можешь? Ты можешь сделать это? Мне некого больше попросить.
– Куда?
– Вверх по ручью, в лагерь лесозаготовщиков, в поместье „Королевский дуб". Энди, Скретч сказал мне, что… та гадость, что зажигает воду и убивает животных, исходит оттуда. О Господи, как подумаю, чего должно было ему стоить обнаружить все это… Он прошел весь путь вверх по ручью от своего дома, это заняло у него, наверно, весь день. Скретч сказал, что в каком-то сне или трансе у него возникла идея проверить там, и несмотря на то, что он так болен, все же пошел. И прошел через забор. Ты знаешь, как он ненавидит ту проволоку. Никогда не прикасался к ней, ни разу с тех пор, как Клэй протянул ее. Но Скретч взял с собой кусачки, перерезал проволоку и прошел внутрь, и увидел… все, что там было. А затем прошел весь ручей, чтобы сообщить мне об этом. И это убило его. Сейчас он умирает. И поэтому я иду в верховья. Сегодня ночью. Мне нужно, чтобы ты пошла со мной. Кто-то… не сумасшедший должен видеть это. Больше никто не пойдет.
Том закончил говорить и посмотрел на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68