Так и произойдет. Игра не стоит свеч. Я бы неделю оставался с хорошенькой дочкой, если бы был на твоем месте. И проверял бы, не успокоились ли страсти. Они почти всегда успокаиваются. А Том поймет. Делать что-нибудь сейчас – почти наверняка ничего не добьешься, только привлечешь к этому грязному делу внимание совета попечителей. А они-то предпочтут не связываться с миссис Дэбни. Она давно пыталась добиться увольнения мужа, но безуспешно. Но не думаю, что у кого-нибудь сейчас достаточно сил для нового подобного сражения. Не думаю также, что ты окажешься в нем победителем. Кроме того, существует довольно серьезная опасность, что Пэт наведет свои прицелы на твою дочь. Ведь Хилари – твоя ахиллесова пята.
– Но это невыносимо – позволить ей выиграть, – вздохнула я.
– О, она не выиграет. Ей предстоит всю жизнь жить в шкуре презренной женщины. Она знает, что это так – она неглупа. Ей предстоит прожить жизнь без человека, которого она – единственного – когда-либо действительно желала, и ей предстоит быть свидетелем того, как этот человек устраивает прекрасную жизнь с тобой. И тем более она все еще не король. Как бы она ни поступила, она не выиграет.
– Мне противно, что она обладает такой властью над тобой.
– А мне приятно думать, что Патриция Дэбни является наказанием мне за то, что я обокрал храм в каком-нибудь моем предыдущем существовании. – Мартин слабо улыбнулся. – Не беспокойся, Диана. Если дела пойдут слишком плохо, я заставлю Скретча напустить на нее даппий. Я взглянула на Мартина, его улыбка стала шире: – Просто шучу, моя дорогая. Скорее можно ожидать, что Пэт кому-нибудь так надоест, что ей проломят голову. Но, однако, это буду не я. Слишком я люблю свои старые кости, чтобы рисковать оказаться в тюрьме из-за таких, как Пэт.
Я ушла из офиса Мартина Лонгстрита почти смеясь. Безусловно, эту цель он и преследовал. Улыбка и восстановление способности реально оценивать события, чтобы понять, что он и Тиш были правы, были мне необходимы: стремление противостоять Пэт Дэбни казалось мне теперь эгоистичным и вредным для меня же самой. Нужно было думать о Хилари, и Мартин Лонгстрит оказался прав еще кое в чем. У меня был Том, а у Пэт его не было и никогда не будет. Этого было достаточно, чтобы я сохраняла спокойствие. Этого должно было быть достаточно.
Я заехала за Хилари, когда у нее кончились уроки, и отправилась домой переодеться для поездки на Козий ручей.
Меня ожидало письмо.
Может быть, это было предчувствие, но, мне кажется, я тогда уже знала, что в нем говорится. Первое: оно было просунуто в щель под входной дверью в конверте без марки – не путь для прибытия доброй или даже нейтральной вести. Второе: такой уж был сегодня день. Я поняла, что зараза слухов, как повальная эпидемия, охватила весь Пэмбертон. Пусть этот яд и выпустили зубы мисс Деборы, но мешочек с ядом находился в глотке гадюки Пэт Дэбни. Теперь, когда она ощутила вкус крови, я не думала, что она остановится.
Я отослала Хилари собирать вещи для похода в лес, а сама села у окна и вскрыла конверт. Я взглянула на аккуратную старомодную подпись черными чернилами: Маркус А.Ливингстон. Старый легендарный отставной тренер по стипль-чезу. Хозяин моего домика. Я, как слепая, сложила письмо, даже не прочтя его, и посмотрела в зеленые сгущающиеся сумерки. Рано или поздно я вновь разверну бумагу, чтобы увидеть дату, к которой моя дочь и я должны будем освободить этот дом. Мне даже не хотелось знать, какие выдвигаются для этого основания. Через некоторое время я развернула письмо. Первое апреля.
Две недели. День смеха.
И тогда там, в неосвещенной комнате, объятой сумерками, меня охватил страх. Чувство было таким же ужасным, как тот холодный прибой, что нахлынул на меня у Королевского дуба на болотах Биг Сильвер. Старый ужас, визжа и трепыхаясь, вернулся обратно оттуда, куда загнали его несколько месяцев спокойной, защищенной жизни в Пэмбертоне: снова холод, тьма, заброшенность, одиночество. Некуда идти. Попросту негде быть. Ужас был таким же первобытным, как ночные кошмары ребенка; я дрожала от него, как от жестокого приступа лихорадки. Я не могла пошевелиться. А затем все прошло.
Что-то холодное, твердое и непреклонное возникло на месте недавнего страха. Оно вызывало ужасное, непереносимое, останавливающее дыхание ощущение, но, по крайней мере, исчезло чувство беспомощности.
„Нет", – сказала я самой себе, а затем повторила вслух:
– Нет. Нет, ты не добьешься.
– Ты что-то сказала, мама? – подняла брови Хилари, входя в комнату; она была одета в прошлогодние джинсы, и я машинально подумала, что надо купить новые – эти были слишком, на несколько дюймов, коротки.
– Я должна задержаться ненадолго и встретиться с Картером, прежде чем мы отправимся на ручей, – проговорила я, отворачивая лицо, чтобы дочка не смогла ничего прочесть на нем. Письмо я сунула в карман пальто.
– Мне хочется, чтобы ты сбегала позвонила Тому и сказала ему, что мы приедем попозже. Пусть из-за нас он не задерживает ужин. Если мы не успеем поесть, я приготовлю сандвичи.
Хил спокойно посмотрела на меня.
– Почему тебе нужно встречаться с Картером?
– У меня к нему дело, Хилари.
– Какое дело? По поводу чего?
– Это мои дела, – отрезала я, чувствуя раздражение. – Некоторые вопросы личного характера. Они не имеют никакого отношения к тебе.
– Если это снова по поводу объединения с ним или что-нибудь в этом роде, то это и мое дело, – упрямо проговорила девочка, и я увидела, как ее глаза заблестели от слез.
– Нет, не об этом, – сухо сказала я. – Я бы тебе сообщила, если бы это было так. Теперь иди и позвони Тому, и не стоит говорить ему, почему мы опаздываем. Просто скажи, что опоздаем и все.
– Я не собираюсь лгать Тому!
– Хилари, – глубоко вздохнула я, – в жизни существует очень много ситуаций, решение по которым ты еще пока принимать не можешь, а по некоторым – никогда не будешь. Эта ситуация – одна из них. Я не просила тебя лгать Тому и никогда этого не сделаю. Никакого повода для лжи нет. Это, как я тебе уже сказала, деловой разговор. Я хочу сама рассказать о нем Тому, и я это сделаю, если ты не будешь проявлять свою десятилетнюю высокомерность и не испортишь все дело. А теперь иди.
– Да, мэм, – проговорила она, надувшись, но все же ушла.
В офисе Картера, на нижнем этаже старинного красивого, недавно восстановленного здания, построенного в стиле Возрождения недалеко от Пальметто-стрит, я оставила Хил в приемной, а сама отправилась на розыски Энджи Карлайл, почтенной секретарши Картера. Ее не было ни за конторкой, ни в крошечной кухоньке, где царствовал кофейник, ни в прилегающей туалетной.
Я посмотрела на вешалку в холле и увидела там только плащ Картера. Секунду поколебавшись, я тихонько постучала в закрытую дверь его кабинета.
– Войдите, – донеслось из-за двери, – и принесите кофейник, пожалуйста.
Я взяла кофейник и две чашки из кухни, толкнула бедром дверь и заглянула в кабинет. Картер сидел за столом спиной к двери, закинув ноги на широкий подоконник, и держал около уха телефонную трубку. Стол был завален бумагами и толстыми книгами. Начищенные мягкие ботинки Картера стояли на ковре у его стула. Я видела их на моем ковре именно в таком положении бессчетное количество раз, их вид вызвал у меня желание расплакаться от сознания утраты. Вид его затылка и крепких плеч под оксфордской сорочкой в голубую полоску, которая мне всегда нравилась, будто ударил меня кулаком в живот. В этот короткий момент мне больше всего на свете захотелось подбежать к Картеру, обнять его и завыть: „Я была не права, я не хотела этого, прими меня обратно и позаботься обо мне".
Внезапно Картер повернулся, как будто почувствовал мое присутствие, и я увидела чистое, незащищенное счастье, вспыхнувшее в его голубых глазах. Это было почти непереносимо. Но вскоре оно исчезло, и вежливая любезность, которую мой друг проявлял по отношению ко мне после нашего разрыва, заняла его место. Картер жестом указал мне на стул и на стол, где можно было поставить кофе. Я поставила поднос и села.
– У меня посетитель, – сказал Картер в телефонную трубку. – Я проверю у Джима Стернеса, есть ли известия из Атланты, и перезвоню сегодня после обеда. Хорошо. До свидания.
Он осторожно положил трубку, посмотрел на меня и произнес:
– Привет, Энди. Спасибо за кофе. Я принял тебя за Энджи. Разве она уже ушла?
– Привет, Картер. Думаю, что ушла. Я ее не видела. Ничего, что я постучала?
– Ну конечно. Рад видеть тебя вообще в любое время. Хилари с тобой?
– Она в приемной, читает журнал. Я позову ее немного погодя. Но вначале мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
– Значит, если я правильно понимаю, это не светский визит.
Я не могла обнаружить в его взгляде и голосе ничего, кроме вежливого интереса.
Внезапно мне пришла мысль, что я совершила ужасную ошибку. Этот визит совершенно неуместен. Он просто абсурден. Моя история не должна затрагивать Картера. Я должна выбраться отсюда.
Я начала подниматься, но Картер, тоже приподнявшись, жестом указал, чтобы я села.
– Не убегай, Энди, – произнес он своим глубоким голосом. – О чем бы ты ни хотела поговорить со мной, все о'кей. Нет ничего, чего бы ты не могла доверить мне. Я говорил тебе – в последний раз, когда мы с тобой разговаривали откровенно, – что если я когда-либо смогу помочь тебе любым способом, в любое время, то я буду рад сделать это. Ведь так? Я говорил это серьезно. И сейчас, как я понимаю, наступил один из таких случаев.
– Да, – согласилась я. – Это тан. Но ни при каких обстоятельствах я не должна была приходить сюда. Это была сумасшедшая идея. Если бы я рассуждала здраво, то никогда бы не побеспокоила тебя по этому поводу. Просто меня охватила паника.
– Замолчи, – слабо усмехнулся Картер. – Сделай глубокий вдох. Теперь налей нам кофе и сделай большой глоток, ну а теперь расскажи мне, что тебя беспокоит. Я выставлю счет за визит, если тебе от этого станет легче.
Я сделала все так, как он велел: проглотила крепкий горячий кофе, поставила чашку на край стола и сцепила пальцы так крепко, что они начали неметь. Затем проговорила:
– Картер, за последний час мне угрожали потерей работы и выселением из дома. Две недели назад меня исключили из общества „Дамы Пэмбертона". Мне до чертиков безразлично последнее, но два первых пункта пугают меня до смерти. Возможно, я сумею найти квартиру или кондоминиум, или что-то еще за оставшиеся две недели, но я просто не могу потерять эту работу. Я пришла к тебе, потому что не представляю, кто еще может помочь мне в подобном деле.
Я видела по лицу Картера, что он потрясен. Это было неподдельное и глубокое потрясение. Значит, он не слышал сплетен. Я понимала, что Пэт помешала бы ему услышать их, если бы могла, и уж конечно она сама не собиралась посвящать его в эти разговоры. Но тем не менее я очень жалела, что он ничего не слышал. Теперь мне придется самой рассказать ему и открыть источник всей этой мерзости. Картер не смог бы помочь мне, если бы не знал всех обстоятельств.
– Бога ради, что происходит? – тихо и свирепо спросил он. – Не говори мне, что в конце концов Дэбни сделал что-то глупое или преступное, или то и другое вместе.
– Нет-нет, – успокоила я Картера, удивляясь небольшой вспышке гнева, возникшего во мне из-за предположения, что Том виноват в моих неприятностях. – Он абсолютно ничего плохого не натворил, я тоже, но все думают, что мы совершаем ужасные, безобразные вещи… Кругом ходят совершенно отвратительные сплетни, Картер. Это просто погубит меня и Хилари, если я не смогу добиться, чтобы они прекратились. Меня удивляет, что ты ничего еще не слышал.
– В течение двух последних недель я приводил в порядок дела относительно моего имущества в Клиавотере. Я вернулся в город только сегодня в полдень. Не волнуйся, мы сможем справиться со сплетнями. Если кто-то попытается уволить тебя только на основании слухов, они у меня окажутся перед судом раньше… Но подожди, сначала ты лучше расскажи мне, в чем дело. И, разумеется, откуда это исходит.
– От Пэт, – проговорила я печально. – Я бы скорее умерла, чем рассказала тебе об этом: выглядит, будто я прибежала к тебе жаловаться на нее. Но она должна остановиться во что бы то ни стало. Должна. И я не могу найти кого-либо, кроме тебя, кто может остановить ее. Я пришла попросить тебя… мог бы ты поговорить с ней об этом деле или что-нибудь еще… Попроси ее… Если бы я попыталась сделать это сама, то только ухудшила бы положение.
Картер молча смотрел на меня. Казалось, его румяное лицо превратилось в камень.
– Скажи мне, что она болтает, Энди?
И я рассказала. Я была осторожна и тактична настолько, насколько только могла. И я честно пыталась смягчить интонацией и преуменьшением некоторые убийственно-абсурдные измышления Пэт Дэбни. Для меня было очень важно не выглядеть истеричкой перед Картером Деверо. Мое достоинство оставалось единственным и последним подарком, какой я могла сделать ему. Когда я закончила рассказ, то просто замолчала и стала ждать. Я не могла поднять глаз на моего друга.
– Ты, разумеется, уверена во всем сказанном, – наконец подытожил он. Это был не вопрос. Я не узнавала его голос.
– Да, – ответила я. – Я не была бы здесь, если бы у меня были хоть малейшие сомнения. Но это может подтвердить Тиш и, я полагаю, мисс Дебора тоже, если захочет. Не знаю, как Ливингстоны. Может быть, также мать и сестра Тома пожелают поговорить с тобой.
– Знает ли что-нибудь Хилари?
– Нет. Я почти уверена, что нет.
– А Том?
– Не думаю. Я не… мы не говорили об этом.
– Возможно, что он не знает, – заметил Картер как само собой разумеющееся. – Если бы знал, наверно, Пэт была бы уже на том свете.
В этот момент я взглянула на Картера. Никогда я не видела его таким рассерженным; вообще я редко видела, чтобы какой-либо мужчина пребывал в том же состоянии, что Картер сейчас. Его лицо не изменилось, но в глазах сверкало ужасное пламя, а румянец полностью исчез.
И вдруг на моих глазах пламя угасло, а румянец медленно вернулся на щеки. Через мгновение Картер выглядел просто усталым. Усталым и чувствующим почти физическое отвращение.
– Ты знаешь, она не всегда отвечает за свои действия. – Голос его звучал так медленно, как у замерзающего человека. – В ней чего-то не хватает. Она как мотор с отключенным регулятором скорости: не может остановиться… даже когда хочет. И всегда бывает поражена разгрому вокруг себя, а иногда искренне ужасается тому, что совершила. Не знаю, что она будет чувствовать на сей раз. Но, уверяю тебя, Пэт остановится. Не сомневайся. Остановится.
– Картер, я не хочу… испортить ваши отношения. Я просто хочу, чтобы прекратились сплетни. Я хочу просто-напросто сохранить свою работу и свой дом, если смогу.
– Ты ничего не испортишь в наших отношениях, – устало ответил он. – Нельзя сказать, будто я не знал, что она собой представляет. Всегда знал.
Он говорил таким голосом, словно был серьезно болен. Я снова подумала, каким утонченным человеком был Картер Деверо.
– Тогда как же ты можешь… – непроизвольно вырвалось у меня, но я тут же, ужасаясь сказанному, запнулась. – Прости, пожалуйста.
– Не извиняйся, – холодно улыбнулся он. – Как я могу продолжать встречаться с ней? Как я даже могу находиться в ее обществе? Очень просто. Она – то, что мне знакомо. Я – то, что знакомо ей. Нет никаких сюрпризов. И она является частью Пэмбертона. Не важно, что она совершит когда-либо в своей жизни. Она все равно будет в центре Пэмбертона. А это имеет большое значение для меня, Энди. Ты бы уже должна была знать.
– Я знаю, – мягко подтвердила я.
В этот момент я услышала, как Хилари зовет меня из приемной:
– Мам, уже почти шесть часов… Я встала.
– Мне уже пора уходить.
– Да-да, конечно. Я знаю. Мне тоже пора. Я очень рад, что ты обратилась ко мне. Не важно, с чем именно. Надеюсь, что так будет всегда. Все, что в моей власти, я сделаю. Всегда. И нынешнюю проблему можно решить. Дай мне поговорить с Пэт, и я буду знать, что предпринять в отношении мисс Деборы и Марка Ливингстона. Не думаю, что в этих двух инстанциях возникнут затруднения.
– Ты… Что тебе придется предпринять?
– Просто поговорю с Пэт, – улыбнулся Картер. – И все. Просто поговорю.
– Знаешь, я никогда не смогу достойно отблагодарить тебя, не смогу ничем заплатить за твою услугу, понимаешь? О, я хочу сказать, что могу оплатить твой счет, и я настаиваю на этом, но кроме… что в действительности означает для меня…
– Будь счастлива, Энди. Ты можешь не верить, но это все, чего я когда-либо желал.
Я взглянула на него, массивного мужчину, стоящего в начинающем темнеть кабинете, и не знала, что сказать и как распрощаться с ним. Поэтому я просто проговорила:
– Спасибо тебе, Картер. Хочешь увидеться с Хилари?
– А ты как думаешь?
По дороге на Козий ручей притихшая Хилари внезапно спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Но это невыносимо – позволить ей выиграть, – вздохнула я.
– О, она не выиграет. Ей предстоит всю жизнь жить в шкуре презренной женщины. Она знает, что это так – она неглупа. Ей предстоит прожить жизнь без человека, которого она – единственного – когда-либо действительно желала, и ей предстоит быть свидетелем того, как этот человек устраивает прекрасную жизнь с тобой. И тем более она все еще не король. Как бы она ни поступила, она не выиграет.
– Мне противно, что она обладает такой властью над тобой.
– А мне приятно думать, что Патриция Дэбни является наказанием мне за то, что я обокрал храм в каком-нибудь моем предыдущем существовании. – Мартин слабо улыбнулся. – Не беспокойся, Диана. Если дела пойдут слишком плохо, я заставлю Скретча напустить на нее даппий. Я взглянула на Мартина, его улыбка стала шире: – Просто шучу, моя дорогая. Скорее можно ожидать, что Пэт кому-нибудь так надоест, что ей проломят голову. Но, однако, это буду не я. Слишком я люблю свои старые кости, чтобы рисковать оказаться в тюрьме из-за таких, как Пэт.
Я ушла из офиса Мартина Лонгстрита почти смеясь. Безусловно, эту цель он и преследовал. Улыбка и восстановление способности реально оценивать события, чтобы понять, что он и Тиш были правы, были мне необходимы: стремление противостоять Пэт Дэбни казалось мне теперь эгоистичным и вредным для меня же самой. Нужно было думать о Хилари, и Мартин Лонгстрит оказался прав еще кое в чем. У меня был Том, а у Пэт его не было и никогда не будет. Этого было достаточно, чтобы я сохраняла спокойствие. Этого должно было быть достаточно.
Я заехала за Хилари, когда у нее кончились уроки, и отправилась домой переодеться для поездки на Козий ручей.
Меня ожидало письмо.
Может быть, это было предчувствие, но, мне кажется, я тогда уже знала, что в нем говорится. Первое: оно было просунуто в щель под входной дверью в конверте без марки – не путь для прибытия доброй или даже нейтральной вести. Второе: такой уж был сегодня день. Я поняла, что зараза слухов, как повальная эпидемия, охватила весь Пэмбертон. Пусть этот яд и выпустили зубы мисс Деборы, но мешочек с ядом находился в глотке гадюки Пэт Дэбни. Теперь, когда она ощутила вкус крови, я не думала, что она остановится.
Я отослала Хилари собирать вещи для похода в лес, а сама села у окна и вскрыла конверт. Я взглянула на аккуратную старомодную подпись черными чернилами: Маркус А.Ливингстон. Старый легендарный отставной тренер по стипль-чезу. Хозяин моего домика. Я, как слепая, сложила письмо, даже не прочтя его, и посмотрела в зеленые сгущающиеся сумерки. Рано или поздно я вновь разверну бумагу, чтобы увидеть дату, к которой моя дочь и я должны будем освободить этот дом. Мне даже не хотелось знать, какие выдвигаются для этого основания. Через некоторое время я развернула письмо. Первое апреля.
Две недели. День смеха.
И тогда там, в неосвещенной комнате, объятой сумерками, меня охватил страх. Чувство было таким же ужасным, как тот холодный прибой, что нахлынул на меня у Королевского дуба на болотах Биг Сильвер. Старый ужас, визжа и трепыхаясь, вернулся обратно оттуда, куда загнали его несколько месяцев спокойной, защищенной жизни в Пэмбертоне: снова холод, тьма, заброшенность, одиночество. Некуда идти. Попросту негде быть. Ужас был таким же первобытным, как ночные кошмары ребенка; я дрожала от него, как от жестокого приступа лихорадки. Я не могла пошевелиться. А затем все прошло.
Что-то холодное, твердое и непреклонное возникло на месте недавнего страха. Оно вызывало ужасное, непереносимое, останавливающее дыхание ощущение, но, по крайней мере, исчезло чувство беспомощности.
„Нет", – сказала я самой себе, а затем повторила вслух:
– Нет. Нет, ты не добьешься.
– Ты что-то сказала, мама? – подняла брови Хилари, входя в комнату; она была одета в прошлогодние джинсы, и я машинально подумала, что надо купить новые – эти были слишком, на несколько дюймов, коротки.
– Я должна задержаться ненадолго и встретиться с Картером, прежде чем мы отправимся на ручей, – проговорила я, отворачивая лицо, чтобы дочка не смогла ничего прочесть на нем. Письмо я сунула в карман пальто.
– Мне хочется, чтобы ты сбегала позвонила Тому и сказала ему, что мы приедем попозже. Пусть из-за нас он не задерживает ужин. Если мы не успеем поесть, я приготовлю сандвичи.
Хил спокойно посмотрела на меня.
– Почему тебе нужно встречаться с Картером?
– У меня к нему дело, Хилари.
– Какое дело? По поводу чего?
– Это мои дела, – отрезала я, чувствуя раздражение. – Некоторые вопросы личного характера. Они не имеют никакого отношения к тебе.
– Если это снова по поводу объединения с ним или что-нибудь в этом роде, то это и мое дело, – упрямо проговорила девочка, и я увидела, как ее глаза заблестели от слез.
– Нет, не об этом, – сухо сказала я. – Я бы тебе сообщила, если бы это было так. Теперь иди и позвони Тому, и не стоит говорить ему, почему мы опаздываем. Просто скажи, что опоздаем и все.
– Я не собираюсь лгать Тому!
– Хилари, – глубоко вздохнула я, – в жизни существует очень много ситуаций, решение по которым ты еще пока принимать не можешь, а по некоторым – никогда не будешь. Эта ситуация – одна из них. Я не просила тебя лгать Тому и никогда этого не сделаю. Никакого повода для лжи нет. Это, как я тебе уже сказала, деловой разговор. Я хочу сама рассказать о нем Тому, и я это сделаю, если ты не будешь проявлять свою десятилетнюю высокомерность и не испортишь все дело. А теперь иди.
– Да, мэм, – проговорила она, надувшись, но все же ушла.
В офисе Картера, на нижнем этаже старинного красивого, недавно восстановленного здания, построенного в стиле Возрождения недалеко от Пальметто-стрит, я оставила Хил в приемной, а сама отправилась на розыски Энджи Карлайл, почтенной секретарши Картера. Ее не было ни за конторкой, ни в крошечной кухоньке, где царствовал кофейник, ни в прилегающей туалетной.
Я посмотрела на вешалку в холле и увидела там только плащ Картера. Секунду поколебавшись, я тихонько постучала в закрытую дверь его кабинета.
– Войдите, – донеслось из-за двери, – и принесите кофейник, пожалуйста.
Я взяла кофейник и две чашки из кухни, толкнула бедром дверь и заглянула в кабинет. Картер сидел за столом спиной к двери, закинув ноги на широкий подоконник, и держал около уха телефонную трубку. Стол был завален бумагами и толстыми книгами. Начищенные мягкие ботинки Картера стояли на ковре у его стула. Я видела их на моем ковре именно в таком положении бессчетное количество раз, их вид вызвал у меня желание расплакаться от сознания утраты. Вид его затылка и крепких плеч под оксфордской сорочкой в голубую полоску, которая мне всегда нравилась, будто ударил меня кулаком в живот. В этот короткий момент мне больше всего на свете захотелось подбежать к Картеру, обнять его и завыть: „Я была не права, я не хотела этого, прими меня обратно и позаботься обо мне".
Внезапно Картер повернулся, как будто почувствовал мое присутствие, и я увидела чистое, незащищенное счастье, вспыхнувшее в его голубых глазах. Это было почти непереносимо. Но вскоре оно исчезло, и вежливая любезность, которую мой друг проявлял по отношению ко мне после нашего разрыва, заняла его место. Картер жестом указал мне на стул и на стол, где можно было поставить кофе. Я поставила поднос и села.
– У меня посетитель, – сказал Картер в телефонную трубку. – Я проверю у Джима Стернеса, есть ли известия из Атланты, и перезвоню сегодня после обеда. Хорошо. До свидания.
Он осторожно положил трубку, посмотрел на меня и произнес:
– Привет, Энди. Спасибо за кофе. Я принял тебя за Энджи. Разве она уже ушла?
– Привет, Картер. Думаю, что ушла. Я ее не видела. Ничего, что я постучала?
– Ну конечно. Рад видеть тебя вообще в любое время. Хилари с тобой?
– Она в приемной, читает журнал. Я позову ее немного погодя. Но вначале мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
– Значит, если я правильно понимаю, это не светский визит.
Я не могла обнаружить в его взгляде и голосе ничего, кроме вежливого интереса.
Внезапно мне пришла мысль, что я совершила ужасную ошибку. Этот визит совершенно неуместен. Он просто абсурден. Моя история не должна затрагивать Картера. Я должна выбраться отсюда.
Я начала подниматься, но Картер, тоже приподнявшись, жестом указал, чтобы я села.
– Не убегай, Энди, – произнес он своим глубоким голосом. – О чем бы ты ни хотела поговорить со мной, все о'кей. Нет ничего, чего бы ты не могла доверить мне. Я говорил тебе – в последний раз, когда мы с тобой разговаривали откровенно, – что если я когда-либо смогу помочь тебе любым способом, в любое время, то я буду рад сделать это. Ведь так? Я говорил это серьезно. И сейчас, как я понимаю, наступил один из таких случаев.
– Да, – согласилась я. – Это тан. Но ни при каких обстоятельствах я не должна была приходить сюда. Это была сумасшедшая идея. Если бы я рассуждала здраво, то никогда бы не побеспокоила тебя по этому поводу. Просто меня охватила паника.
– Замолчи, – слабо усмехнулся Картер. – Сделай глубокий вдох. Теперь налей нам кофе и сделай большой глоток, ну а теперь расскажи мне, что тебя беспокоит. Я выставлю счет за визит, если тебе от этого станет легче.
Я сделала все так, как он велел: проглотила крепкий горячий кофе, поставила чашку на край стола и сцепила пальцы так крепко, что они начали неметь. Затем проговорила:
– Картер, за последний час мне угрожали потерей работы и выселением из дома. Две недели назад меня исключили из общества „Дамы Пэмбертона". Мне до чертиков безразлично последнее, но два первых пункта пугают меня до смерти. Возможно, я сумею найти квартиру или кондоминиум, или что-то еще за оставшиеся две недели, но я просто не могу потерять эту работу. Я пришла к тебе, потому что не представляю, кто еще может помочь мне в подобном деле.
Я видела по лицу Картера, что он потрясен. Это было неподдельное и глубокое потрясение. Значит, он не слышал сплетен. Я понимала, что Пэт помешала бы ему услышать их, если бы могла, и уж конечно она сама не собиралась посвящать его в эти разговоры. Но тем не менее я очень жалела, что он ничего не слышал. Теперь мне придется самой рассказать ему и открыть источник всей этой мерзости. Картер не смог бы помочь мне, если бы не знал всех обстоятельств.
– Бога ради, что происходит? – тихо и свирепо спросил он. – Не говори мне, что в конце концов Дэбни сделал что-то глупое или преступное, или то и другое вместе.
– Нет-нет, – успокоила я Картера, удивляясь небольшой вспышке гнева, возникшего во мне из-за предположения, что Том виноват в моих неприятностях. – Он абсолютно ничего плохого не натворил, я тоже, но все думают, что мы совершаем ужасные, безобразные вещи… Кругом ходят совершенно отвратительные сплетни, Картер. Это просто погубит меня и Хилари, если я не смогу добиться, чтобы они прекратились. Меня удивляет, что ты ничего еще не слышал.
– В течение двух последних недель я приводил в порядок дела относительно моего имущества в Клиавотере. Я вернулся в город только сегодня в полдень. Не волнуйся, мы сможем справиться со сплетнями. Если кто-то попытается уволить тебя только на основании слухов, они у меня окажутся перед судом раньше… Но подожди, сначала ты лучше расскажи мне, в чем дело. И, разумеется, откуда это исходит.
– От Пэт, – проговорила я печально. – Я бы скорее умерла, чем рассказала тебе об этом: выглядит, будто я прибежала к тебе жаловаться на нее. Но она должна остановиться во что бы то ни стало. Должна. И я не могу найти кого-либо, кроме тебя, кто может остановить ее. Я пришла попросить тебя… мог бы ты поговорить с ней об этом деле или что-нибудь еще… Попроси ее… Если бы я попыталась сделать это сама, то только ухудшила бы положение.
Картер молча смотрел на меня. Казалось, его румяное лицо превратилось в камень.
– Скажи мне, что она болтает, Энди?
И я рассказала. Я была осторожна и тактична настолько, насколько только могла. И я честно пыталась смягчить интонацией и преуменьшением некоторые убийственно-абсурдные измышления Пэт Дэбни. Для меня было очень важно не выглядеть истеричкой перед Картером Деверо. Мое достоинство оставалось единственным и последним подарком, какой я могла сделать ему. Когда я закончила рассказ, то просто замолчала и стала ждать. Я не могла поднять глаз на моего друга.
– Ты, разумеется, уверена во всем сказанном, – наконец подытожил он. Это был не вопрос. Я не узнавала его голос.
– Да, – ответила я. – Я не была бы здесь, если бы у меня были хоть малейшие сомнения. Но это может подтвердить Тиш и, я полагаю, мисс Дебора тоже, если захочет. Не знаю, как Ливингстоны. Может быть, также мать и сестра Тома пожелают поговорить с тобой.
– Знает ли что-нибудь Хилари?
– Нет. Я почти уверена, что нет.
– А Том?
– Не думаю. Я не… мы не говорили об этом.
– Возможно, что он не знает, – заметил Картер как само собой разумеющееся. – Если бы знал, наверно, Пэт была бы уже на том свете.
В этот момент я взглянула на Картера. Никогда я не видела его таким рассерженным; вообще я редко видела, чтобы какой-либо мужчина пребывал в том же состоянии, что Картер сейчас. Его лицо не изменилось, но в глазах сверкало ужасное пламя, а румянец полностью исчез.
И вдруг на моих глазах пламя угасло, а румянец медленно вернулся на щеки. Через мгновение Картер выглядел просто усталым. Усталым и чувствующим почти физическое отвращение.
– Ты знаешь, она не всегда отвечает за свои действия. – Голос его звучал так медленно, как у замерзающего человека. – В ней чего-то не хватает. Она как мотор с отключенным регулятором скорости: не может остановиться… даже когда хочет. И всегда бывает поражена разгрому вокруг себя, а иногда искренне ужасается тому, что совершила. Не знаю, что она будет чувствовать на сей раз. Но, уверяю тебя, Пэт остановится. Не сомневайся. Остановится.
– Картер, я не хочу… испортить ваши отношения. Я просто хочу, чтобы прекратились сплетни. Я хочу просто-напросто сохранить свою работу и свой дом, если смогу.
– Ты ничего не испортишь в наших отношениях, – устало ответил он. – Нельзя сказать, будто я не знал, что она собой представляет. Всегда знал.
Он говорил таким голосом, словно был серьезно болен. Я снова подумала, каким утонченным человеком был Картер Деверо.
– Тогда как же ты можешь… – непроизвольно вырвалось у меня, но я тут же, ужасаясь сказанному, запнулась. – Прости, пожалуйста.
– Не извиняйся, – холодно улыбнулся он. – Как я могу продолжать встречаться с ней? Как я даже могу находиться в ее обществе? Очень просто. Она – то, что мне знакомо. Я – то, что знакомо ей. Нет никаких сюрпризов. И она является частью Пэмбертона. Не важно, что она совершит когда-либо в своей жизни. Она все равно будет в центре Пэмбертона. А это имеет большое значение для меня, Энди. Ты бы уже должна была знать.
– Я знаю, – мягко подтвердила я.
В этот момент я услышала, как Хилари зовет меня из приемной:
– Мам, уже почти шесть часов… Я встала.
– Мне уже пора уходить.
– Да-да, конечно. Я знаю. Мне тоже пора. Я очень рад, что ты обратилась ко мне. Не важно, с чем именно. Надеюсь, что так будет всегда. Все, что в моей власти, я сделаю. Всегда. И нынешнюю проблему можно решить. Дай мне поговорить с Пэт, и я буду знать, что предпринять в отношении мисс Деборы и Марка Ливингстона. Не думаю, что в этих двух инстанциях возникнут затруднения.
– Ты… Что тебе придется предпринять?
– Просто поговорю с Пэт, – улыбнулся Картер. – И все. Просто поговорю.
– Знаешь, я никогда не смогу достойно отблагодарить тебя, не смогу ничем заплатить за твою услугу, понимаешь? О, я хочу сказать, что могу оплатить твой счет, и я настаиваю на этом, но кроме… что в действительности означает для меня…
– Будь счастлива, Энди. Ты можешь не верить, но это все, чего я когда-либо желал.
Я взглянула на него, массивного мужчину, стоящего в начинающем темнеть кабинете, и не знала, что сказать и как распрощаться с ним. Поэтому я просто проговорила:
– Спасибо тебе, Картер. Хочешь увидеться с Хилари?
– А ты как думаешь?
По дороге на Козий ручей притихшая Хилари внезапно спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68