Он двинулся вперед к краю прохода в тростнике. В мгновение ока человек превратился в лесное создание, существо с берегов Биг Сильвер. Его гибкое тело, казалось, пригнулось ближе к земле и наклонилось вперед, будто в любой момент он готов был опуститься на четвереньки. Даже мускулы спины и плеч двигались по-другому: более напряженно и более плавно. Он двигался согнувшись, так медленно и осторожно, что это казалось бы абсурдным где-нибудь в другом месте. Время от времени Том останавливался и замирал в тени листьев. Невероятно, но создавалось впечатление, что шаги его абсолютно бесшумны.
Не поворачиваясь, Том сделал знак. Хилари и я двинулись вперед. Мне казалось, что у дочери проявился нений древний ритм выслеживания, и она пробовала сделать первые шаги, повинуясь этому ритму. А я чувствовала себя неуклюжей, смешной и тяжелой.
На секунду я отвела взгляд от Тома, чтобы посмотреть на свои непослушные ноги, а когда подняла голову, Тома не было видно, он исчез. Я только видела Хилари, застывшую с поднятой ногой и неуверенно оглядывающуюся на меня.
– Где он? – прошептала девочка.
Я покачала головой – перед моими глазами были только пятна раннего солнца, пробивающиеся сквозь стволы тростника, черные громады кипарисов и тупело, окаймляющие берега реки Биг Сильвер. Я вспомнила, что Том проделал тот же трюк в ночь, когда мы видели в заводи оленей. Тогда он исчез в диком воздухе лесов и возник вновь так же бесшумно, будто воссоздал себя из частиц воздуха. Я была рада, что кто-то еще, помимо меня, увидел это необычное явление.
Вдруг Том появился. Он оглянулся, указал на Хилари и изобразил пальцами на голове оленьи рога. Мы двинулись вперед, но Том отрицательно покачал головой, глядя на меня, и улыбнулся. Хилари оглянулась. Я ответила им улыбкой и тоже кивнула. Внезапно появилось ощущение покинутой, отверженной, неизбранной. Я стояла неподвижно и наблюдала, как моя дочь двигалась вперед. В конце концов, ради нее мы и приезжали в леса Тома Дэбни. Конечно же, ради нее.
Когда девочка почти достигла того места, где стоял Том, она неожиданно споткнулась и чуть не упала. Хил мгновенно выпрямилась и застыла, но вред был уже нанесен. Самец оленя, показавшийся мне огромным и пугающе близким, вырвался из тростника и бросился к реке. Белый флажок хвоста был высоко поднят и качался из стороны в сторону, дыхание вырывалось из расширенных ноздрей. Он бежал так близко, что я могла видеть, как из-под его копыт летели кусочки земли и опавшей листвы, и чувствовать его дикий запах. Я наблюдала за оленем, пока он не скрылся из виду, и только удивлялась, как такие изящные ноги выдерживали большое серо-коричневое тело, похожее на бочку, как он передвигался невообразимыми прыжками, а огромная корона рогов сверкала белизной на солнце. На мгновение я увидела его темные влажные глаза и красивое профессорское лицо. Каким-то образом я почувствовала его тревогу и нечто близкое к гневу. Но я не чувствовала его страха. Пока олень не скрылся, я не замечала, что затаила дыхание.
Хилари испустила вопль разочарования и бросила свой лун на землю:
– Я вспугнула его! – Она была близка к тому, чтобы разрыдаться, я видела это. – Я споткнулась о свои собственные глупые ноги и вспугнула его. Я такая глупая. Я ненавижу себя.
Том подошел к девочке и ловко усадил ее на землю. Его руки твердо лежали на ее плечах.
– Если ты будешь раздражаться всякий раз, как вспугнешь оленя в лесу, то будешь визжать значительную часть своей жизни. – Голос Тома был холодным и сухим. – Урок номер один по выслеживанию зверя: требуется больше терпения и меньше темперамента, чем ты думала. Охотник, который останавливается и топает ногами, когда вспугнул свою добычу, имеет все шансы погибнуть от голода. Когда ты будешь заниматься охотой около трех лет, и при условии, что тебе исключительно повезет, к тому же если ты одарена от природы – а я думаю, что это так и есть, – ты сможешь приблизиться к оленю на достаточное для выстрела из лука расстояние. И то неизвестно. Как ты думаешь, сколько времени я этим занимаюсь?
Хил не хотела смотреть на Тома, и он продолжал:
– Правило номер два: в лесу нет места состязанию. Даже с животными, которых ты выслеживаешь. Это танец, или ритуал, или таинство, или даже игра, но это не соревнование. Ты не выигрываешь и не проигрываешь. И животное тоже. Это действие, которое вы совершаете вместе. Поэтому нет нужды бить себя в грудь. В этом случае ты просто вспугнешь добычу. Я не привожу в свои леса охотников, которые раздражаются по каждому поводу, даже охотников в возрасте десяти лет. Сделай из этого выводы. Запомни то, что ты сделала неверно, и пойми, почему ты это сделала. Запомни, как выглядел олень – как клипер под всеми парусами. Береги это воспоминание.
Наконец Хилари подняла взгляд на Тома.
– А у нас есть время, чтобы попробовать еще раз?
– Нет. Вам нужно вовремя добраться домой, чтобы твоя мама успела одеться для приема, – сказал Том, тонко усмехаясь мне. – Но твой вопрос подводит нас к правилу номер три: в лесах нет такого понятия, как время. Все происходит прямо сейчас, сию минуту, и в единственном месте – там, где ты сейчас находишься. Кроме этого, в твоей голове не должно быть ничего. Это и есть дикая природа. Только два абсолюта – „здесь" и „сейчас". Если ты живешь по этому правилу, то ты не можешь ни опоздать, ни прийти раньше, а также ты не способна заблудиться. Единственное реально существующее место – то, где ты находишься в данный момент.
– Мне очень жаль, что я разоралась, – кротко промолвила Хилари.
– Все в порядке. Уверен, ты не будешь ныть в следующий раз.
– Я тоже в этом уверена, – ответила девочка.
Мы остановились на ранний ланч в излучине Козьего ручья, на расстоянии мили от дома, на светлом солнечном берегу, вдоль которого росли рогоз и камыш. Ручей в этом месте был неподвижен, широк и казался глубоким, почти как небольшое озеро. Водяные растения и пни кипарисов пронзали его поверхность, похожую на черное зеркало, скрывающее что-то в непрозрачной глубине. Место было защищено от ветра, да он к этому времени уже стих. Поднялось солнце, и мы стащили с себя наши куртки и развалились на них, как на одеялах. Солнце припекало головы и плечи, и, закусив сандвичами, принесенными Томом, мы разлеглись в спокойном дыхании леса, усталые после утра и убаюканные зеленой тишиной. Том прислонил ружье к молодому деревцу, а луки и стрелы лежали подле нас на земле. В течение десяти минут никто не произносил ни слова. Мне казалось, что я почти заснула.
Внезапно стремительное движение в камышах на берегу ручья заставило меня вскочить на ноги с бешено бьющимся сердцем. Нечто грузное прорвалось сквозь зеленые стебли с невероятной быстротой, а затем мы услышали ужасный высокий визг, подобный непрерывному звучанию шотландских волынок. Камыши вновь затрещали, и что-то нырнуло в воду с сильным глухим плеском черных и серебряных брызг. Вода у берега вспенилась и закружилась. Визг продолжался. Я вскочила на ноги и уставилась в воду. Но ничего не было видно, кроме бешеного бурления вод. Вдруг я увидела, как у самого берега маленький черный поросенок бился и пронзительно визжал, обезумев от боли и ужаса. Одна его нога запуталась в скрюченном корне огромного дуба, а что-то громадное, темное и ужасное, скрытое водой, тянуло поросенка и дергало его с такой силой, что, казалось, крошечная нога просто вырвется из сустава. Но она не вырывалась и ужасающий визг продолжался. Теперь это был не единственный звук: на берегу визжала Хилари, а Том орал:
– Хил, стой, отойди от берега, это гейтор!!!
Темная вода окрасилась кровью во внезапном диком водовороте, а визг стал еще выше. Я зажала уши ладонями, мне казалось, что я не смогу вынести этот звук, продлись он еще мгновение, просто умру от ужаса, происходящего перед моими глазами, под мягким зимним солнцем. Хилари и поросенок все продолжали и продолжали визжать.
Том вскочил на ноги и помчался за своим ружьем, но раньше, чем он добежал до дерева, где стояло оружие, Хилари вложила стрелу в лук и выстрелила. Плавное движение, подобное мягкому набегу морских вод: она достала стрелу из колчана, вставила ее в лук, натянула и отпустила тетиву. Стрела бесшумно достигла цели, и визг прекратился. Поросенок быстро опустился под темную воду, и гейтор утащил его вниз.
Мы застыли на месте и смотрели на ручей, пока вода не успокоилась. Затем Хилари отбросила лук в сторону, заплакала и побежала. Но не ко мне, а к Тому Дэбни. Мужчина заключил ее в свои объятия, опустился с ней на землю и стал укачивать девочку. Она прижалась лицом к его плечу, подбородок Тома покоился на ее темной макушке. Он что-то бормотал снова и снова, но я не могла расслышать слов. От шока мой разум ослабел и потерял остроту восприятия, визг все еще звенел в ушах. Мне казалось, что я буду слышать его вечно.
Я направилась к Хилари, но Том, не говоря ни слова, лишь только движением глаз и губ попросил меня не трогать девочку. Я так и сделала. Тут мои колени подогнулись, я тяжело опустилась на землю, уронила лицо на скрещенные руки и подождала, пока земля не перестала кружиться перед глазами.
Свирепость случайной атаки на солнечном берегу была за пределами всякого воображения, но стрела, выпущенная моей дочерью, желавшей прекратить ужасающую сцену, не укладывалась вообще ни в какие рамки. Я не могла представить себе это и поэтому предоставила своему мозгу возможность оставаться в бездействии и сидела на солнце с закрытыми глазами.
Через некоторое время я скорее почувствовала, нежели услышала, что Хил перестала плакать. Когда я подняла голову, девочка сидела рядом с Томом на берегу ручья, мужчина обнимал ее плечи. Оба молчали. Затем Том заговорил. Его слова предназначались не мне, но я слышала их очень ясно.
– Это был очень храбрый поступок, Хил. Правильный и хороший поступок. Ты сделала все прекрасно. Поступок человека, который относится к животным, как к братьям, на „ты". Я горжусь тобой.
– Я хотела спасти поросенка, а потом увидела, что не смогу, – голос девочки был низким и хриплым от слез, но в нем не было истерии. – Я подумала, что смогу испугать гейтора и он выпустит малыша, но потом увидела, что он… ел поросенка живьем…
– Никто не смог бы спасти свинку, – откликнулся Том. – Я собирался взять ружье и застрелить малыша, но не пытался спасти его. Я не мог бы сделать это лучше, чем ты, и наверняка не сделал бы это так быстро. В тебе есть то, что надо, мисс Хилари Колхаун.
Хил посмотрела на меня. Это был взгляд застенчивый, вопрошающий, взгляд незнакомой мне девочки. Я знала, что мне нужно что-то сказать. И не знала, что именно. Ее действия были смелыми, но они находились за пределами моего понимания. Я не смогла бы сделать то, что совершила моя десятилетняя дочь. Но похвалить ее, как Том, за убийство… Внезапно больше всего на свете мне захотелось оказаться среди торговых рядов, уличного движения, кафетериев, микроволновых печей, праздничных украшений из пластика, лака для ногтей, рок-музыки, болтовни на коктейлях. Я хотела покинуть дикую природу, эти дикие леса, этих животных, эту смерть и этого человека, который так естественно существовал здесь. Окружающее пугало, сердило и приводило меня в ужас, и самым страшным была моя изменившаяся дочь, которая только что убила животное, а теперь безмолвно стояла, смотрела на меня и ожидала, что я оправдаю содеянное ею.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось сделать это, дорогая, – сказала я.
Но подобной фразы было явно недостаточно. Я увидела это, но не могла придумать, что добавить. Том обнял Хил за плечи, подвел ко мне и мягко заметил:
– Как насчет крепкого пожатия руки маленькой леди, Диана? Она сделала то единственное, что можно было сделать. Не уверен, что смог бы поступить так же в ее возрасте. И убежден, что ты, Диана, не смогла бы совершить подобное и теперь.
– Ты прав, не смогла бы, – согласилась я. – Однако ты уж наверняка поступил бы так же и в двухлетнем возрасте. Не могу себе представить, чтобы ты когда-либо не был, что называется, „в своей тарелке" со смертью и убийством. Благодаря тебе Хилари догонит тебя в кратчайший срок.
– Хилари, – произнес Том, не отводя от меня глаз, – возьми мое ружье и наши куртки и дуй вверх по ручью. Мы идем за тобой. Там наверху есть тропинка, она ведет прямо к дому. Мне нужно выяснить некоторые вопросы с твоей мамой.
– О'кей.
Хил искоса поглядела на меня. Но девочка все еще медлила. Я знала, что она оттягивала время, нуждаясь в моем одобрении и вместе с тем желая быть вдали от меня. Мое сердце перевернулось от жалости и стыда.
– Иди, иди, дорогая, – попросила я. – Все в порядке. Тому нужно объяснить мне кое-что, а мне нужно его выслушать. Ты справилась чудесно. Это был добрый поступок, и я до смерти горда тобой.
Хил с облегчением побежала за ружьем – снова знакомый мне ребенок.
– Ну, – проговорила я устало, – выкладывай, но не задерживайся, пожалуйста, на моих грехах. Пусть это будет быстрым и милосердным.
Том усмехнулся, обнял меня за плечи, и мы направились вслед за Хилари по берегу ручья. Я приспособила свои шаги к его походке, наши плечи компанейски прикасались друг к другу. Мне хотелось положить голову на плечо Тома и просто идти под солнцем, предоставив возможность шуму и мыслям о страдании и крови испариться из моего мозга, как вода.
– Она должна знать о смерти, понимаешь ты это? – уверял Том. – И она узнает, если решит проводить побольше времени здесь, со мной. Жизнь в лесах ходит об руку со смертью, от этого никуда не денешься. Куда важнее, что именно она узнает о смерти. Смерть не добрая и милосердная, но и не жестокая и несправедливая. Она просто есть, и всё. Но хорошая смерть всегда гуманна, быстра и необходима. Мы не можем помешать ей, но мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы она стала таковой. Главным образом она должна быть необходима.
– Тогда как ты можешь заниматься спортивной охотой? – спросила я мрачно. Я так устала от всех этих повторений. Том, наверно, тоже, но я не могла пропустить разговор о смерти без спора. Я уже отчаялась понять идеи Тома об убийстве животных.
– Ты все еще полагаешь, что я охочусь из спортивного интереса?
– А ты считаешь, что охотишься от необходимости?
– Да. Но, возможно, не в современном понимании этого слова. Так, как понимали его древние.
– О Господи, Том, слишком много труда надо приложить, чтобы понять все твои правила, – воскликнула я. – Почему ты не можешь жить по правилам всего остального мира?
– Но я так и делаю. По самым старым и всеобщим правилам мира я и живу. Они никогда не менялись – ведь естественный мир не изменился. А вот люди – да. Мы изменились.
Том помолчал, затем продолжил:
– А ты считаешь, что, научив Хилари сентиментальности и искусственности, ты помогаешь ей стать хорошим человеком? Что же, по-твоему, означает „хорошо", Диана? Я отбираю среди козлят самцов, когда они только родятся. Просто вынужден это делать – в противном случае через три года я буду жить среди одних козлов. Я убираю их быстро – они не успевают сделать даже полный вдох. Это необходимость. Они не страдают. Не понимаю, что хорошего может быть, когда вокруг полно козлов?! Почему это хорошо, если бы мы позволили тому поросенку умереть так, как он мог бы умереть, – мучительной смертью? Порядок и равновесие. Да, равновесие – это все. Думаю, человек был помещен на землю вместе с животными, чтобы контролировать равновесие. Когда мы позволяем ему выйти из нормы… это грех. Да, я думаю именно так.
Я слишком устала, чтобы спорить, и слишком хотела домой, принять ванну и окунуться в подчеркнуто городскую жизнь Пэмбертона. В словах, сказанных Томом, может быть, и была истина, но мне не хотелось думать об этом. Я посмотрела на Хилари, идущую впереди нас по тропинке. Лук свободно висел на ее руке, спина девочки была прямой и стройной, черные волосы сверкали на солнце, она казалась каким-то незнакомым, чужим ребенком. Я устало подумала, что ей наверняка сегодня ночью приснятся кошмары о смерти поросенка. Но удивительно, она спала спокойно. Насколько мне известно, больше никогда в жизни моя дочь не видела ужасных снов.
Картер ждал нашего приезда в коттедже и, растянувшись на диване, смотрел футбол. Он крепко обнял нас и закружил Хилари по комнате, потом без каких бы то ни было замечаний взял и повесил наши камуфляжные куртки. Он не сказал ни слова о грязи на наших мокасинах. Но я видела, что глаза моего друга отметили и лесную одежду, и обувь, и наши спутанные волосы, и розовый румянец, оставленный на наших щеках лесным воздухом. Я подумала, что мы в глазах Картера выглядели как цыгане, вторгшиеся в аккуратный сказочный домик.
Он был одет в красивый кремово-голубой кашемировый свитер, который я раньше не видела. Но Картер выглядел более худым и усталым.
– Господи, как я скучал без вас, – прошептал он, уткнувшись в мои волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68