Поэтому, когда следовало на охоте убить медведя, бизона или кого-то еще, охотники исполняли сложный ритуал, а после охоты они хотели, чтобы другие люди испрашивали прощение у души, духа животного-короля, чтобы тот не наказал их за убийство. Все культуры имели такие мифы. И у всех наших индейцев были подобные ритуалы.
„Так же, как класть листок дуба в рот мертвого оленя? Как окрашивать себя его кровью?" – подумала я.
– Вы, должно быть, хорошо знакомы с мифами, – заметила я вслух. – Это уже второй за сегодняшний вечер.
– Иногда я думаю, что мифы – единственные реальные истины, которые есть у нас, – произнес Том, глядя туда, где проходили олени. Его голос звучал как-то отвлеченно. – Мне кажется, мифы – это способ привести себя в гармонию с реальностью, в них мы соприкасаемся с подлинным опытом жизни. Я думаю, мифы помогают нам узнать не только, где именно в мире мы находимся, но и что мы есть на самом деле. И кто мы. В этом просвещенном столетии мы убили большинство наших мифов, и результаты можно увидеть в любом гетто, в палатах, где лечат алкоголиков и наркоманов, в каждом сумасшедшем доме, в каждом отравленном потоке на планете. Без мифов у нас не осталось ничего, что бы мы уважали. Мифологическое мышление – это способ видеть все одухотворенным и разумным, способ быть со всем окружающим „на ты", как с братом. Без этого все в жизни становится бессмысленным, каким-то… „оно". И вы дважды подумаете, прежде чем обесчестить брата своего, но кто будет беспокоиться о бездушном „оно"?
Том замолчал, а затем усмехнулся. Я увидела его белозубую улыбку.
– Так рассуждает сумасшедший с Козьего ручья, – произнес он после небольшой паузы.
– Но это прекрасное сумасшествие, – было моим ответом.
Я была тронута его словами. Я знала, что могла согласиться насчет сумасшествия в ярком свете дня в моем офисе, но там, в безмолвном лесу, где мы только что видели оленей, прошедших, словно видение, по заводи, и эта картина все еще стояла перед моими глазами и жгла сердце, я чувствовала смысл и истину в словах черноволосого человека.
Я надеялась, что Хил тоже слышала весь разговор. Выраженное с элегантной краткостью, это было именно то, с чем должна была вырасти моя дочь. Но когда я посмотрела на девочку, я обнаружила, что Хил заснула.
Я подумала о времени и о долгом пути домой. Хотя нам давно уже было пора уезжать, я все откладывала отъезд.
– И вы действительно любите все это? – спросила я Тома.
– Да, люблю. Леса – самая великая душа, какая только существует на свете. И животные тоже. Леса для меня – это все. – Том посмотрел на меня. – Я не хочу сказать, что больше ничего нет в моей жизни. Я люблю свою жизнь. Она полна вещей, которые я люблю. Просто я имею в виду, что лес – то место, откуда все происходит. Это исток. Это… образец, порядок, естественное течение и ритм всей жизни, первый и самый древний импульс и реакция на него. Все это здесь, в дикой природе. Она – наивысший и наичистейший порядок, какой только существует. Когда мы потеряем все это, мы потеряем и сердце, и нашу суть.
– Люди говорят так о Боге, – заметила я. – И они поклоняются ему.
Он снова улыбнулся:
– Можно назвать мои слова поклонением. Но это не нуждается в названии. Оно нуждается в признании.
– Словом, это то, чему вы поклоняетесь? Это… как это назвать? Дикая природа? Как друид?
– Нет. Я не друид. Не романтизируйте меня. Я просто парень, который любит леса больше всего на свете. Вы тоже можете поклоняться им. Нечто подобное люди делали когда-то во всех культурах и в общем-то очень хорошо себя чувствовали. С некоторыми оговорками, конечно. Думаю, существуют люди, которые и до сих пор поклоняются лесам. А если и не поклоняются, то по крайней мере живут по правилам дикой природы, что, может быть, то же самое. Возможно, я один из последних могикан. И я знаю, что нахожу своих братьев здесь, в лесах.
– Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что у вас не все в порядке с мозгами? – легко сказала я, но сразу же почувствовала нелепость своих слов.
– Не так, чтобы очень, – засмеялся он. – Но это наверняка приходило в голову множеству других людей. Спросите хотя бы моих бывших жен. А как насчет вас, Диана? Думаете ли вы, что я в самом деле не в своем уме?
Я задумалась. Мне казалось, что за шутливостью разговора Том прятал серьезность.
– Нет. Вы просто целеустремленный. То, что японцы называют „живущий одной мыслью". И думаю, что это пугает меня больше, чем помешательство.
– Не бойтесь меня, – промолвил Том мягко. – Я никогда не причиню вам вреда. Я – или скорее то, что я знаю, – смогло бы даже исцелить вас.
– Вы все время говорите об исцелении. Считаете, что я в нем нуждаюсь?
– А почему бы еще вы приехали сюда? – ответил он просто. – Почему привезли с собой дочь?
Хилари зашевелилась и тихонько вскрикнула. Я поднялась и потянула ее за собой.
– Мы действительно должны ехать. Уже, наверно, за полночь.
– Позвольте мне. – Том нагнулся и положил Хилари к себе на плечо, она уткнулась головой в ямку между его шеей и плечом, вздохнула и скользнула обратно в сон. Ее длинные и легкие, как у жеребенка, ноги свободно свисали с его рук, Том опустил свой острый подбородок на макушку девочки.
Легко держа ребенка, Том пошел впереди меня в проход между тростником. А к тому времени, когда мы подошли к дому, Волчья луна всплыла высоко на небе, и ее свет вновь стал обычным, белым ночным светом ранней зимы.
Все волшебство рассеялось.
– Скажите, то, что завод находится там, тревожит вас? – спросила я у Тома, когда мы устраивали Хил в „тойоте".
– Нет, это не моя проблема.
Слова эти были так не похожи на него, что я остановилась и посмотрела в лицо Тома.
– Просто я хочу сказать, что есть люди, которые занимаются вопросами завода, люди из „Гринпис", специалисты из департамента по изучению энергии, которые наблюдают за производством, контролируют все чрезвычайные ситуации и заставляют руководство быть честным. Это их работа. Моя же работа – смотреть вот за всем этим: за лесами, животными.
Я не знала точно, что он имеет в виду. Что, он вообразил себя лесничим? Смотрителем лесов?
– Но ведь вы убиваете. Вы сами охотитесь.
– Когда-нибудь я расскажу вам об этом. Когда будет больше времени. И когда подойдет соответствующее время. Я хотел бы, чтобы вы знали об… убийстве животных.
– Я никогда не смогу этого сделать. Может быть, я смогу понять, почему вы это делаете, но никогда не смогу сама убить.
– Ну что ж, о'кей. Для вас достаточно только знать о лесах. Я покажу вам. И научу вас. Мы можем начать, когда вы захотите.
– Не теперь. Пока еще нет. Думаю, что захотела бы узнать, но… пока еще нет.
– Только дайте мне знать, – сказал Том Дэбни на прощание.
Глава 7
Через неделю после ночи Волчьей луны наступила холодная, сырая и ненастная погода. Сильный, что-то поющий ветер бродил среди верхушек деревьев и отправлял последние листья в кружащемся вихре на землю.
Было слишком ненастно, чтобы думать о набегах на болото Биг Сильвер, и я убедила Хилари отложить наш следующий визит до улучшения погоды. Но девочка была беспокойной и раздражительной и постоянно приставала с просьбой поехать проведать Тома и Мисси.
В конце концов в воскресенье, когда она, Картер и я в течение долгих часов оставались у камина в нашем коттедже, прислушиваясь к дождю, стучащему по оконным стеклам, и проигрывая Парчизи, приставания Хил обернулись небольшим взрывом.
– Почему ты не хочешь, чтобы я отвез тебя в конюшню, где ты можешь ездить на Питтипэт в манеже? – спросил Картер с терпением, которому я могла только позавидовать. – Я на днях видел Пэт, и она сказала, что уже прошло более двух недель с тех пор, как она тебя видела в последний раз. Питтипэт скучает по тебе. И ты не должна отставать – большая выездка состоится весной.
– Я не хочу ездить верхом, – заявила Хилари. – Я устала от лошадей. Я хочу поехать обратно к Тому. И хочу видеть Мисси и Эрла. Это можно сделать и внутри дома. Я не промокла бы.
– Но, возможно, у Тома найдется дело и поинтереснее, чем развлекать тебя, – кратко заметила я. В присутствии этого мужчины я находила привязанность моей дочери к нему трогательной и милой, но в его отсутствие подобное проявление чувств каким-то непонятным образом раздражало и беспокоило меня. Я чувствовала в Хил огромный запас преданности и понимала, ощущала собственным телом огромную пропасть, которая образовывалась на месте любви дочери к отцу. Кто бы ни занял это место, он станет ее полным и абсолютным властелином. И я удивлялась, что таковым еще не стал Картер. Но хотя он нравился Хилари и она доверяла ему, все же я знала, что потайную дверь своей души девочка держала запертой.
– У него нет более интересных дел, – вспыхнула Хил. – Ему нравится, когда я гощу у него, в любое время. Он так сказал мне. Это ты не хочешь везти меня туда. Не думаю, что Том тебе нравится. Мне кажется, ты боишься Козьего ручья. И олени, и большие деревья в ту ночь напугали тебя до смерти.
– Ну-ну, Хилари, – сказал Картер, – конечно, никто не принуждает тебя идти кататься на Питтипэт, если ты этого не хочешь. Но ты должна прекратить дерзить своей маме.
– Кто это говорит? – Хилари злобно взглянула на Картера.
– Я говорю! – ответил он ровно.
– Вы не мой отец, – закричала девочка. – И я не ваша собственность. Я не обязана делать все, что вы скажете.
Она расплакалась и убежала к себе в комнату. Я приподнялась, готовая пойти следом за ней, причем моя ладонь чесалась нашлепать ее по заднице. Картер остановил меня, положив свою руку поверх моей.
– Оставь. Уже давно пора было ей проявить свой характер в отношении меня. У нас не может быть взаимопонимания, пока она этого не сделает. И меня беспокоило, почему Хил была такой вежливой со мной. Я потеснил ее на ее же территории, и девочка дала мне это понять.
– К чертям ее территорию. – Мое лицо пылало. – Это сущее отродье! Я не допущу подобного. Она распустилась потому, что ни у кого не хватало духу ограничивать ее, пока она была такой хрупкой. Но теперь, когда она чувствует себя лучше, ей предстоит снова придерживаться правил.
– Чьих правил? – спросил Картер мягко.
– Моих, – отрезала я.
– Да, она чувствует себя лучше, в этом нет никакого сомнения, – заметил Картер. – Козий ручей, очевидно, совершает свое хорошо разрекламированное волшебство. А что это она говорила по поводу оленей и деревьев?
Я начала было отнекиваться, но потом, сочтя, что нет оснований скрывать правду, рассказала Картеру о нашем походе к сухой заводи, фантастических парящих воздушных опорах кипарисов и вызывающем суеверный страх шествии безмолвных оленей. Рассказывая, я умышленно все сократила и обесцветила, чувствуя странное недовольство от того, что Картер спросил об этой истории.
– Господи, – произнес он, когда я закончила, – как прекрасно это должно было быть! Почему ты мне сразу не рассказала?
– Думаю, что просто забыла, – соврала я, зная, что он мне не поверит. Можно, скорее, забыть землетрясение или цунами.
– Может быть, Хилари права, – решил Картер, серьезно глядя на меня. – Ты боишься Козьего ручья… или чего-то еще там, в лесу?
– Нет, – отмахнулась я раздраженно. – Ни Козьего ручья, ни леса, ни воды, ни Тома Дэбни, если ты это хочешь сказать.
– Да, именно это я и хочу сказать, – улыбнулся Картер. – И я не знаю, радоваться мне по этому поводу или сожалеть.
– Картер, мне безразличен Том Дэбни во всех отношениях, кроме одного: я рада, что его маленький лесок, кажется, приносит много пользы Хилари. И до тех пор, пока это будет продолжаться, я буду возить ее туда, и до тех пор, пока я буду это делать, я буду думать о Томе Дэбни так же, как думаю сейчас, – как о приятном, безвредном помешанном, который добр к моей дочери. Все. Точка. Конец истории. Мы уже обсуждали эти вопросы, и мне они изрядно надоели. Не хочу больше говорить об этом. Просто я хочу продолжать работать и растить свою дочь. И быть с тобой. Пусть все остается так, как сейчас. Мне хочется, чтобы мы были… просто продолжали быть самими собой. И я хочу, чтобы ты постарался сделать это и оставил в покое Тома Дэбни в его лесах.
Картер потянулся ко мне, обнял и произнес:
– Прости, Энди. Я никогда не умел хорошо изобразить сцену подростковой ревности. Именно так мы и поступим – просто будем самими собой. Это самые приятные слова, которые я услышал за долгое время.
Мы были вместе каждый день в течение недели или около того, вместе так, как не были никогда раньше. Каждый день он возвращался после работы в наш коттедж, а у меня уже был зажжен намин и охлаждены напитки, и мы вместе готовили обильные ароматные обеды: тушеное мясо, икра, суп и рагу – блюда, которые мне никогда не приходилось есть в других домах Пэмбертона и которые я никогда не готовила в Атланте.
Часто я задерживалась на работе – это случалось теперь почти каждый день, – казалось, что мисс Дебора решила изыскивать все больше и больше дел, которые задерживали бы меня в Бюро. Но когда я входила в дом из промозглых сумерек, Картер уже готовил обед.
Иногда я ненадолго оставалась сидеть в автомобиле перед коттеджем и смотрела сквозь его запотевшие стекла в освещенные окна домика, наблюдая за ними, двигавшимися внутри перед прыгающими языками пламени камина, – за моей дочкой и моим другом и любовником: одна – темный огонь, другой – золотистый медведь, и слезы собирались в узел в моей груди и обжигали нос. Хилари обычно болтала, как белка, а Картер улыбался, помешивал что-то и прислушивался. И тогда меня охватывал прилив благодарности: чего еще в целом мире я могла желать больше, чем этого? Как будто смотришь в магический кристалл, видишь всю твою оставшуюся жизнь и понимаешь, как она хороша, мало того – почти волшебна…
Почти никогда в те дни не слышала я голоса, беспомощно кричащего во мне: „Наполни меня!" Никогда во время наших вечеров, проведенных вместе с Тиш и Чарли и другими парами, ни в течение счастливых, мирских, заполненных домашними хлопотами выходных дней, ни в кино, ни в бакалейных лавках, ни на тренировочных дорожках, ни в пэмбертонской Гостинице. Ни в густой темноте моей холодной спальни под огромным, соскальзывающим стеганым одеялом на гусином пуху, которое Картер выписал из Орвиса и под которым теперь почти каждую ночь он овладевал мной в своей деликатной любви. Почти никогда не слышала я этого голоса. Но только почти.
– Я или должен жениться на тебе, или бросить тебя, – сказал Картер как-то утром в густой предрассветной мгле, когда он встал, чтобы отправиться домой и переодеться для наступающего дня. – Злые языки начнут болтать повсюду – вплоть до Уэйкросса.
– Почему тебя это беспокоит? – спросила я. – Учительница среднего возраста с десятилетним ребенком после всех лет чувственной неумеренности цветущей и изобретательной миссис Пэт Дэбни. Что в этом плохого? Мы для них так скучны, что они падают в обморок.
– Это меня и беспокоит. Я подумал, что ты можешь волноваться. Мне не хотелось бы, чтобы Хилари пришлось выслушивать гадости из-за меня. Дети могут быть злобными и испорченными – тебе и ей это хорошо известно. И некоторые взрослые тоже. Мисс Дебора не будет молча терпеть такое положение вещей, особенно если это положение счастливое.
Я потянулась так сильно, что мои коленные и плечевые суставы захрустели, как смятая фольга. Пух так легко плавал по моему нагому телу, что мне хотелось громко смеяться от удовольствия. Но, однако, в одну из ночей на той же неделе мне приснилось, что это был дикий, тайный вес меха, давивший мне на живот и грудь.
– Не могу представить себе, что хоть один человек может чувствовать что-либо иное, кроме радости, от того, что рядом с Хил есть мужчина, который любит ее и нежно заботится, – заметила я. – А что касается детей в ее школе, то у половины из них есть „дяди", которые остаются на ночь с мамашей. Ну а если говорить о мисс Деборе, то, Картер, будь серьезней. Что она может мне сделать? Если она попытается уволить меня за то, что я живу с тобой, то колледжу придется уволить половину факультета.
– Не недооценивай ее, – предупредил Картер. – В свое время она потопила много невинных душ.
– Ходят ли разговоры обо мне и Картере? – через неделю спросила я у Тиш по дороге домой с собрания клуба пэмбертонских дам.
– Весьма незначительные. Ты и Картер тихие. Пэт Дэбни в ее самый ленивый день – лучший предмет для пересудов, чем вы. Но, между прочим, я слышала пару намеков о тебе и Томе.
Я уставилась на подругу. Она не повернула головы, чтобы посмотреть на меня, но широко улыбнулась, веснушки на ее лице слились вместе, как патока.
– Я была у него только один раз, – заявила я с негодованием. – Один раз, и это было две недели тому назад. Хилари была на ручье пару раз, Том забрал ее после школы и привез к обеду, он даже не входил в наш дом, просто высаживал ее, сигналил и ехал дальше. Он подарил Хил маленькую козочку, которую держит там, у себя… Слушай, Тиш, ты это выдумала сама!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
„Так же, как класть листок дуба в рот мертвого оленя? Как окрашивать себя его кровью?" – подумала я.
– Вы, должно быть, хорошо знакомы с мифами, – заметила я вслух. – Это уже второй за сегодняшний вечер.
– Иногда я думаю, что мифы – единственные реальные истины, которые есть у нас, – произнес Том, глядя туда, где проходили олени. Его голос звучал как-то отвлеченно. – Мне кажется, мифы – это способ привести себя в гармонию с реальностью, в них мы соприкасаемся с подлинным опытом жизни. Я думаю, мифы помогают нам узнать не только, где именно в мире мы находимся, но и что мы есть на самом деле. И кто мы. В этом просвещенном столетии мы убили большинство наших мифов, и результаты можно увидеть в любом гетто, в палатах, где лечат алкоголиков и наркоманов, в каждом сумасшедшем доме, в каждом отравленном потоке на планете. Без мифов у нас не осталось ничего, что бы мы уважали. Мифологическое мышление – это способ видеть все одухотворенным и разумным, способ быть со всем окружающим „на ты", как с братом. Без этого все в жизни становится бессмысленным, каким-то… „оно". И вы дважды подумаете, прежде чем обесчестить брата своего, но кто будет беспокоиться о бездушном „оно"?
Том замолчал, а затем усмехнулся. Я увидела его белозубую улыбку.
– Так рассуждает сумасшедший с Козьего ручья, – произнес он после небольшой паузы.
– Но это прекрасное сумасшествие, – было моим ответом.
Я была тронута его словами. Я знала, что могла согласиться насчет сумасшествия в ярком свете дня в моем офисе, но там, в безмолвном лесу, где мы только что видели оленей, прошедших, словно видение, по заводи, и эта картина все еще стояла перед моими глазами и жгла сердце, я чувствовала смысл и истину в словах черноволосого человека.
Я надеялась, что Хил тоже слышала весь разговор. Выраженное с элегантной краткостью, это было именно то, с чем должна была вырасти моя дочь. Но когда я посмотрела на девочку, я обнаружила, что Хил заснула.
Я подумала о времени и о долгом пути домой. Хотя нам давно уже было пора уезжать, я все откладывала отъезд.
– И вы действительно любите все это? – спросила я Тома.
– Да, люблю. Леса – самая великая душа, какая только существует на свете. И животные тоже. Леса для меня – это все. – Том посмотрел на меня. – Я не хочу сказать, что больше ничего нет в моей жизни. Я люблю свою жизнь. Она полна вещей, которые я люблю. Просто я имею в виду, что лес – то место, откуда все происходит. Это исток. Это… образец, порядок, естественное течение и ритм всей жизни, первый и самый древний импульс и реакция на него. Все это здесь, в дикой природе. Она – наивысший и наичистейший порядок, какой только существует. Когда мы потеряем все это, мы потеряем и сердце, и нашу суть.
– Люди говорят так о Боге, – заметила я. – И они поклоняются ему.
Он снова улыбнулся:
– Можно назвать мои слова поклонением. Но это не нуждается в названии. Оно нуждается в признании.
– Словом, это то, чему вы поклоняетесь? Это… как это назвать? Дикая природа? Как друид?
– Нет. Я не друид. Не романтизируйте меня. Я просто парень, который любит леса больше всего на свете. Вы тоже можете поклоняться им. Нечто подобное люди делали когда-то во всех культурах и в общем-то очень хорошо себя чувствовали. С некоторыми оговорками, конечно. Думаю, существуют люди, которые и до сих пор поклоняются лесам. А если и не поклоняются, то по крайней мере живут по правилам дикой природы, что, может быть, то же самое. Возможно, я один из последних могикан. И я знаю, что нахожу своих братьев здесь, в лесах.
– Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что у вас не все в порядке с мозгами? – легко сказала я, но сразу же почувствовала нелепость своих слов.
– Не так, чтобы очень, – засмеялся он. – Но это наверняка приходило в голову множеству других людей. Спросите хотя бы моих бывших жен. А как насчет вас, Диана? Думаете ли вы, что я в самом деле не в своем уме?
Я задумалась. Мне казалось, что за шутливостью разговора Том прятал серьезность.
– Нет. Вы просто целеустремленный. То, что японцы называют „живущий одной мыслью". И думаю, что это пугает меня больше, чем помешательство.
– Не бойтесь меня, – промолвил Том мягко. – Я никогда не причиню вам вреда. Я – или скорее то, что я знаю, – смогло бы даже исцелить вас.
– Вы все время говорите об исцелении. Считаете, что я в нем нуждаюсь?
– А почему бы еще вы приехали сюда? – ответил он просто. – Почему привезли с собой дочь?
Хилари зашевелилась и тихонько вскрикнула. Я поднялась и потянула ее за собой.
– Мы действительно должны ехать. Уже, наверно, за полночь.
– Позвольте мне. – Том нагнулся и положил Хилари к себе на плечо, она уткнулась головой в ямку между его шеей и плечом, вздохнула и скользнула обратно в сон. Ее длинные и легкие, как у жеребенка, ноги свободно свисали с его рук, Том опустил свой острый подбородок на макушку девочки.
Легко держа ребенка, Том пошел впереди меня в проход между тростником. А к тому времени, когда мы подошли к дому, Волчья луна всплыла высоко на небе, и ее свет вновь стал обычным, белым ночным светом ранней зимы.
Все волшебство рассеялось.
– Скажите, то, что завод находится там, тревожит вас? – спросила я у Тома, когда мы устраивали Хил в „тойоте".
– Нет, это не моя проблема.
Слова эти были так не похожи на него, что я остановилась и посмотрела в лицо Тома.
– Просто я хочу сказать, что есть люди, которые занимаются вопросами завода, люди из „Гринпис", специалисты из департамента по изучению энергии, которые наблюдают за производством, контролируют все чрезвычайные ситуации и заставляют руководство быть честным. Это их работа. Моя же работа – смотреть вот за всем этим: за лесами, животными.
Я не знала точно, что он имеет в виду. Что, он вообразил себя лесничим? Смотрителем лесов?
– Но ведь вы убиваете. Вы сами охотитесь.
– Когда-нибудь я расскажу вам об этом. Когда будет больше времени. И когда подойдет соответствующее время. Я хотел бы, чтобы вы знали об… убийстве животных.
– Я никогда не смогу этого сделать. Может быть, я смогу понять, почему вы это делаете, но никогда не смогу сама убить.
– Ну что ж, о'кей. Для вас достаточно только знать о лесах. Я покажу вам. И научу вас. Мы можем начать, когда вы захотите.
– Не теперь. Пока еще нет. Думаю, что захотела бы узнать, но… пока еще нет.
– Только дайте мне знать, – сказал Том Дэбни на прощание.
Глава 7
Через неделю после ночи Волчьей луны наступила холодная, сырая и ненастная погода. Сильный, что-то поющий ветер бродил среди верхушек деревьев и отправлял последние листья в кружащемся вихре на землю.
Было слишком ненастно, чтобы думать о набегах на болото Биг Сильвер, и я убедила Хилари отложить наш следующий визит до улучшения погоды. Но девочка была беспокойной и раздражительной и постоянно приставала с просьбой поехать проведать Тома и Мисси.
В конце концов в воскресенье, когда она, Картер и я в течение долгих часов оставались у камина в нашем коттедже, прислушиваясь к дождю, стучащему по оконным стеклам, и проигрывая Парчизи, приставания Хил обернулись небольшим взрывом.
– Почему ты не хочешь, чтобы я отвез тебя в конюшню, где ты можешь ездить на Питтипэт в манеже? – спросил Картер с терпением, которому я могла только позавидовать. – Я на днях видел Пэт, и она сказала, что уже прошло более двух недель с тех пор, как она тебя видела в последний раз. Питтипэт скучает по тебе. И ты не должна отставать – большая выездка состоится весной.
– Я не хочу ездить верхом, – заявила Хилари. – Я устала от лошадей. Я хочу поехать обратно к Тому. И хочу видеть Мисси и Эрла. Это можно сделать и внутри дома. Я не промокла бы.
– Но, возможно, у Тома найдется дело и поинтереснее, чем развлекать тебя, – кратко заметила я. В присутствии этого мужчины я находила привязанность моей дочери к нему трогательной и милой, но в его отсутствие подобное проявление чувств каким-то непонятным образом раздражало и беспокоило меня. Я чувствовала в Хил огромный запас преданности и понимала, ощущала собственным телом огромную пропасть, которая образовывалась на месте любви дочери к отцу. Кто бы ни занял это место, он станет ее полным и абсолютным властелином. И я удивлялась, что таковым еще не стал Картер. Но хотя он нравился Хилари и она доверяла ему, все же я знала, что потайную дверь своей души девочка держала запертой.
– У него нет более интересных дел, – вспыхнула Хил. – Ему нравится, когда я гощу у него, в любое время. Он так сказал мне. Это ты не хочешь везти меня туда. Не думаю, что Том тебе нравится. Мне кажется, ты боишься Козьего ручья. И олени, и большие деревья в ту ночь напугали тебя до смерти.
– Ну-ну, Хилари, – сказал Картер, – конечно, никто не принуждает тебя идти кататься на Питтипэт, если ты этого не хочешь. Но ты должна прекратить дерзить своей маме.
– Кто это говорит? – Хилари злобно взглянула на Картера.
– Я говорю! – ответил он ровно.
– Вы не мой отец, – закричала девочка. – И я не ваша собственность. Я не обязана делать все, что вы скажете.
Она расплакалась и убежала к себе в комнату. Я приподнялась, готовая пойти следом за ней, причем моя ладонь чесалась нашлепать ее по заднице. Картер остановил меня, положив свою руку поверх моей.
– Оставь. Уже давно пора было ей проявить свой характер в отношении меня. У нас не может быть взаимопонимания, пока она этого не сделает. И меня беспокоило, почему Хил была такой вежливой со мной. Я потеснил ее на ее же территории, и девочка дала мне это понять.
– К чертям ее территорию. – Мое лицо пылало. – Это сущее отродье! Я не допущу подобного. Она распустилась потому, что ни у кого не хватало духу ограничивать ее, пока она была такой хрупкой. Но теперь, когда она чувствует себя лучше, ей предстоит снова придерживаться правил.
– Чьих правил? – спросил Картер мягко.
– Моих, – отрезала я.
– Да, она чувствует себя лучше, в этом нет никакого сомнения, – заметил Картер. – Козий ручей, очевидно, совершает свое хорошо разрекламированное волшебство. А что это она говорила по поводу оленей и деревьев?
Я начала было отнекиваться, но потом, сочтя, что нет оснований скрывать правду, рассказала Картеру о нашем походе к сухой заводи, фантастических парящих воздушных опорах кипарисов и вызывающем суеверный страх шествии безмолвных оленей. Рассказывая, я умышленно все сократила и обесцветила, чувствуя странное недовольство от того, что Картер спросил об этой истории.
– Господи, – произнес он, когда я закончила, – как прекрасно это должно было быть! Почему ты мне сразу не рассказала?
– Думаю, что просто забыла, – соврала я, зная, что он мне не поверит. Можно, скорее, забыть землетрясение или цунами.
– Может быть, Хилари права, – решил Картер, серьезно глядя на меня. – Ты боишься Козьего ручья… или чего-то еще там, в лесу?
– Нет, – отмахнулась я раздраженно. – Ни Козьего ручья, ни леса, ни воды, ни Тома Дэбни, если ты это хочешь сказать.
– Да, именно это я и хочу сказать, – улыбнулся Картер. – И я не знаю, радоваться мне по этому поводу или сожалеть.
– Картер, мне безразличен Том Дэбни во всех отношениях, кроме одного: я рада, что его маленький лесок, кажется, приносит много пользы Хилари. И до тех пор, пока это будет продолжаться, я буду возить ее туда, и до тех пор, пока я буду это делать, я буду думать о Томе Дэбни так же, как думаю сейчас, – как о приятном, безвредном помешанном, который добр к моей дочери. Все. Точка. Конец истории. Мы уже обсуждали эти вопросы, и мне они изрядно надоели. Не хочу больше говорить об этом. Просто я хочу продолжать работать и растить свою дочь. И быть с тобой. Пусть все остается так, как сейчас. Мне хочется, чтобы мы были… просто продолжали быть самими собой. И я хочу, чтобы ты постарался сделать это и оставил в покое Тома Дэбни в его лесах.
Картер потянулся ко мне, обнял и произнес:
– Прости, Энди. Я никогда не умел хорошо изобразить сцену подростковой ревности. Именно так мы и поступим – просто будем самими собой. Это самые приятные слова, которые я услышал за долгое время.
Мы были вместе каждый день в течение недели или около того, вместе так, как не были никогда раньше. Каждый день он возвращался после работы в наш коттедж, а у меня уже был зажжен намин и охлаждены напитки, и мы вместе готовили обильные ароматные обеды: тушеное мясо, икра, суп и рагу – блюда, которые мне никогда не приходилось есть в других домах Пэмбертона и которые я никогда не готовила в Атланте.
Часто я задерживалась на работе – это случалось теперь почти каждый день, – казалось, что мисс Дебора решила изыскивать все больше и больше дел, которые задерживали бы меня в Бюро. Но когда я входила в дом из промозглых сумерек, Картер уже готовил обед.
Иногда я ненадолго оставалась сидеть в автомобиле перед коттеджем и смотрела сквозь его запотевшие стекла в освещенные окна домика, наблюдая за ними, двигавшимися внутри перед прыгающими языками пламени камина, – за моей дочкой и моим другом и любовником: одна – темный огонь, другой – золотистый медведь, и слезы собирались в узел в моей груди и обжигали нос. Хилари обычно болтала, как белка, а Картер улыбался, помешивал что-то и прислушивался. И тогда меня охватывал прилив благодарности: чего еще в целом мире я могла желать больше, чем этого? Как будто смотришь в магический кристалл, видишь всю твою оставшуюся жизнь и понимаешь, как она хороша, мало того – почти волшебна…
Почти никогда в те дни не слышала я голоса, беспомощно кричащего во мне: „Наполни меня!" Никогда во время наших вечеров, проведенных вместе с Тиш и Чарли и другими парами, ни в течение счастливых, мирских, заполненных домашними хлопотами выходных дней, ни в кино, ни в бакалейных лавках, ни на тренировочных дорожках, ни в пэмбертонской Гостинице. Ни в густой темноте моей холодной спальни под огромным, соскальзывающим стеганым одеялом на гусином пуху, которое Картер выписал из Орвиса и под которым теперь почти каждую ночь он овладевал мной в своей деликатной любви. Почти никогда не слышала я этого голоса. Но только почти.
– Я или должен жениться на тебе, или бросить тебя, – сказал Картер как-то утром в густой предрассветной мгле, когда он встал, чтобы отправиться домой и переодеться для наступающего дня. – Злые языки начнут болтать повсюду – вплоть до Уэйкросса.
– Почему тебя это беспокоит? – спросила я. – Учительница среднего возраста с десятилетним ребенком после всех лет чувственной неумеренности цветущей и изобретательной миссис Пэт Дэбни. Что в этом плохого? Мы для них так скучны, что они падают в обморок.
– Это меня и беспокоит. Я подумал, что ты можешь волноваться. Мне не хотелось бы, чтобы Хилари пришлось выслушивать гадости из-за меня. Дети могут быть злобными и испорченными – тебе и ей это хорошо известно. И некоторые взрослые тоже. Мисс Дебора не будет молча терпеть такое положение вещей, особенно если это положение счастливое.
Я потянулась так сильно, что мои коленные и плечевые суставы захрустели, как смятая фольга. Пух так легко плавал по моему нагому телу, что мне хотелось громко смеяться от удовольствия. Но, однако, в одну из ночей на той же неделе мне приснилось, что это был дикий, тайный вес меха, давивший мне на живот и грудь.
– Не могу представить себе, что хоть один человек может чувствовать что-либо иное, кроме радости, от того, что рядом с Хил есть мужчина, который любит ее и нежно заботится, – заметила я. – А что касается детей в ее школе, то у половины из них есть „дяди", которые остаются на ночь с мамашей. Ну а если говорить о мисс Деборе, то, Картер, будь серьезней. Что она может мне сделать? Если она попытается уволить меня за то, что я живу с тобой, то колледжу придется уволить половину факультета.
– Не недооценивай ее, – предупредил Картер. – В свое время она потопила много невинных душ.
– Ходят ли разговоры обо мне и Картере? – через неделю спросила я у Тиш по дороге домой с собрания клуба пэмбертонских дам.
– Весьма незначительные. Ты и Картер тихие. Пэт Дэбни в ее самый ленивый день – лучший предмет для пересудов, чем вы. Но, между прочим, я слышала пару намеков о тебе и Томе.
Я уставилась на подругу. Она не повернула головы, чтобы посмотреть на меня, но широко улыбнулась, веснушки на ее лице слились вместе, как патока.
– Я была у него только один раз, – заявила я с негодованием. – Один раз, и это было две недели тому назад. Хилари была на ручье пару раз, Том забрал ее после школы и привез к обеду, он даже не входил в наш дом, просто высаживал ее, сигналил и ехал дальше. Он подарил Хил маленькую козочку, которую держит там, у себя… Слушай, Тиш, ты это выдумала сама!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68