– Ну как, Картер собирается разобраться по поводу нашего дома и твоей работы?
Я рывком повернула голову, чтобы посмотреть на девочку. Ее профиль в зеленом свете приборной доски казался таким спокойным и чистым, как профиль молодой химеры на кафедральном соборе.
– Ты что, подслушивала у двери? – воскликнула я.
– Да. Я знала, что что-то случилось, раз мы поехали к Картеру. Я хотела узнать, что именно; ты мне никогда ничего не говоришь.
– Да. Картер собирается все устроить. Так что тебе нечего беспокоиться. Но, Хилари… ты слышала все? Я хочу сказать о том, что…
– О том, что Пэт говорила обо мне? О нас? Да! Но я знала об этом раньше. Только не была уверена, знаешь ли ты.
Из-за внезапного оцепенения я плохо соображала. Я могла только тупо смотреть на дочь.
– Кое-что слышала в школе, – объяснила она. – Некоторые дети болтали разные вещи о том, чем мы занимаемся на ручье с козами и свиньями, ну и другое. Смеялись и делали вокруг меня грязные вещи. Вначале я в самом деле испугалась, поэтому рассказала все Тому, а он рассказал мне о том, что болтают в городе, и объяснил, что Пэт начала все это, потому что ревнует к нам с тобой. Том сказал, что постепенно все успокоится. Он сказал, что я должна рассказать тебе о нашем разговоре, но я не хотела тебя тревожить до тех пор, пока ты не будешь чувствовать себя лучше.
Слова дочери так глубоко тронули меня, что еще минута – и мне пришлось бы остановить машину. Этот хрупкий измученный ребенок оберегал меня… Да, наверно, теперь она не была такой уж хрупкой и измученной.
– Что еще Том сказал тебе?
– Что мне следует попытаться справиться самой. Если это будет выше моих сил, я должна рассказать об этом ему, но было бы лучше, если бы я сама позаботилась о себе – так как ты пытаешься уладить свои проблемы. Том говорил, что ты очень храбрая и он гордится тобой.
В пустоте, вызванной недавним шоком, зародился комочек тепла. Том гордится мной… Очень немногие когда-либо гордились мною.
– И что же ты сделала?
– Я взяла мой лун и стрелы в школу и во время перемены сказала детям, что на наконечниках находится яд и что пусть они лучше оставят меня в покое. Затем я положила грушу из моего завтрака на столбик, отошла на приличное расстояние и прострелила ее в середине. Знаю, что они все еще болтают обо мне, но никто больше не делает этого в моем присутствии.
Я начала смеяться, Хил тоже захихикала, я протянула руку и потрепала дочку по плечу.
– Ты так сильно выросла за последние месяцы, я с трудом узнаю тебя, – проговорила я. – Надеюсь, тебе известно, как я горжусь тобой. Я уверена, что и Том тоже. Ты рассказала ему о своем поступке?
– Да. Он сказал, что сам не смог бы сделать и вполовину лучше. Знаю, конечно, он это говорил так просто, чтобы я чувствовала себя хорошо. Мы теперь переедем на ручей?
– Нет, малыш, – вздохнула я. – Нет, если Картер сможет уладить вопрос с нашим домиком, а он считает, что в силах это сделать. Одна из причин, почему Том так гордится нами, состоит в том, что мы очень стараемся сами заботиться о себе. Может быть, мы не всегда добиваемся успеха, но самое важное – стараться. Нам нужен собственный дом, за который мы платили бы и о котором заботились. Том не должен быть вынужден содержать нас.
– А когда-нибудь мы переедем туда? Ты собираешься выйти замуж за Тома?
– Не уверена, что кому-либо следует выходить за него замуж. Том в душе дикое существо. Не думаю, что мы слишком нужны ему. Возможно, что и никогда не будем нужны в достаточной степени. А я, прежде чем переезжать на ручей, Хил, должна быть уверена, что мы ему необходимы. Но обещаю тебе, если мы когда-нибудь станем необходимы ему, то это навсегда.
– Хорошо. Лишь бы ты не говорила „нет" наверняка.
– Ты расстроена из-за Пэт? Из-за того, что она натворила? – спросила я, вспомнив недавнее поклонение девочки перед белокурой дамой и всем, что ту окружало. – Ты не скучаешь по лошадям?
– Да, иногда. Я считала ее почти совершенством… и я скучаю по Питтипэт. Я помню это прекрасное ощущение, когда скачешь на ней и сознаешь, что у тебя получается по-настоящему хорошо. Но Пэт ведет себя, будто все и вся принадлежат ей, а когда кто-то поступает не так, как она желает, она делает людям гадости. Том говорит, что нельзя владеть людьми, их можно одалживать, брать на время, если тебе повезет. Если ты пытаешься завладеть людьми, ты поступаешь, как „оно", но не как „ты". Пэт мне совсем не нравится теперь, когда я сама себе нравлюсь куда больше.
„Получай, злая, жалкая, пустая женщина, – воскликнула я про себя, – устами младенца… Не думаю, что ты когда-нибудь вновь испугаешь меня!"
Вслух же я произнесла:
– А ты сообразительная маленькая девчонка, и я рада, что могу еще в течение некоторого времени одалживать тебя.
– Я тоже, – отозвалась Хил.
Вечером я рассказала Тому о моей встрече с Картером и о разговоре в машине с Хилари. Он кивнул:
– Обе вы поступили правильно. Вы знаете, какие именно кнопки нажимать. Я не смог бы особенно помочь тебе. Пэт все еще держит мальчиков заложниками. Что бы я ни попытался сделать – отзовется на них, а также на тебе и на Хил. Но Хил обезвредила ядовитые зубы Пэт так ловко, как только возможно. А ты нашла в Картере одного из двух единственных людей во всем Пэмбертоне, кто может повлиять на мою бывшую жену.
– Мне трудно представить, что он скажет ей что-либо такое, что могло бы оказать на нее какое-нибудь действие, – засомневалась я. – У него не больше реальной власти над ней, чем у других.
– Пэмбертон у него в кармане, – сказал Том. – Он любимец Старого города. Самый любимый родной сын. В какой-то мере он и есть Старый Пэмбертон. Пэт может принадлежать к влиятельным „зимним жителям", но наш город – теперь ее единственное поле деятельности. Если бы Картер захотел, он мог бы восстановить всех в округе против нее одним словом. Практически никто не любит Пэт; ее боятся. Она бы стала королевой без страны, или королем – это ближе к тому, чего она желает. Я бы сказал, что твой дом и работа спасены.
– Значит, ты все время знал. Сделал бы ты… что-нибудь или попытался бы сделать, если бы дело обернулось действительно плохо и мы не смогли бы уладить его?
– Да, попытался бы, – ответил Том спокойно. – Но это было бы сделано неуклюже и вероятнее всего не принесло бы результатов. И, кроме того, стоило бы очень дорого.
Я подумала о его ранимых маленьких сыновьях и о потере Тиш членства в клубе пэмбертонских дам и задумалась, во что еще я обошлась близким мне людям, о чем я не знаю, а возможно, не узнаю никогда. Я была уверена, что, даже если сплетни затихнут – а это рано или поздно случится, – я больше не буду принадлежать Пэмбертону, и, хотя Тиш и Чарли останутся такими же любящими и верными, как всегда, им придется заплатить своим старым друзьям за мое пребывание в их жизни. Возможно, было бы лучше, если бы я с Хилари все же переехала на Козий ручей или в крайнем случае в один из новых ярких и убогих кондоминиумов на Другой Стороне города. Но я не хотела. Маленький коттедж стал родным домом для Хилари, даже если и стоял на чужой земле. Единственный другой дом, какой она знала, был будто выдернут из ее жизни ураганом в день гибели щенка. И будь я проклята, если допущу, чтобы меня изгнали и из этого пристанища.
– Я похожа на Тифозную Энди, – заявила я Тому, когда мы лежали перед камином однажды вечером. – Все, к кому я прикасаюсь, теряют что-нибудь или бывают наказаны. Я хотела бы быть радостью, а не проклятием.
– Бедная маленькая Нелле, – ехидно усмехнулся Том. – Диана Бтсфплк. Помнишь Джо из „Маленького Эбнера" с дождевой тучей над головой? Уверен, что Джо не мог делать вот это… или это… или как насчет этого?
– Берегись! – У меня сперло дыхание, и я, извиваясь, пыталась пристроиться к рукам и телу Тома. – Смотри, как бы тебя не хватил удар посреди нашей любви.
Картер оказался прав в отношении мисс Деборы и Маркуса Ливингстона. На следующей неделе под моей дверью появилось другое письмо, в котором говорилось, что коттедж для гостей, как оказалось, не потребуется хозяевам и что Ливингстоны надеются: они не причинили неудобств Хилари и мне. К письму прилагался новый арендный договор, требующий моей подписи. Всего через несколько дней мисс Дебора вызвала меня в свой кабинет и сообщила о прибавке к зарплате в связи с повышением прожиточного минимума. По ее крупному обвислому лицу разлилось страдание от того, что она была вынуждена это сделать. Но начальница заверила меня, что это прибавка не за заслуги, а просто автоматическая и так далее и тому подобное… Однако мы обе понимали, что какая-либо угроза моему положению в колледже была временно устранена. Я никогда так и не узнала, что произошло между двумя этими людьми и Пэт Дэбни, а Картер не хотел рассказывать мне о разговоре с Пэт.
Сама Пэт, когда я столкнулась с ней и с Картером при выходе из кинотеатра, лишь протянула:
– Хэлло, Энди. Давненько не виделись. Картер не разрешает мне больше играть с тобой.
И она усмехнулась своей медленной, сияющей и нераскаивающейся улыбкой.
– Знаю, – ответила я. – Это ужасно, не так ли?
Наша жизнь постепенно возвращалась в старое русло, и мы вместе с болотом Биг Сильвер незаметно скользнули в весну.
Это было время волшебной красоты, тот первый апрель, проведенный нами на Козьем ручье. Земля, вода и небо внезапно сделались молочно-нежными и сочными, в лесах, казалось, над сырой черной землей повисла светящаяся дымка, сияющая на солнце и искрящаяся в густой тени. Насыщенная влагой почва чмокала, булькала и пахла неописуемо прекрасно, ручей и река текли чистые, полноводные и пронизанные светом. Лес зазеленел в одну ночь. Вновь пробудившиеся лесные птицы чирикали, свистели, ворковали, кричали и пели. Папоротники развернули свои жгуты, кизил сверкал, как снег, а дикая жимолость своим запахом доставляла такое великое наслаждение, что хотелось громко кричать от восторга. Мы рано уходили во взрывающиеся зеленью, шумом и молодой жизнью леса и оставались там допоздна.
– Именно так в учебнике описывается понятие „жизнь", – заметила однажды я.
– Это и есть то, для чего все существует, – отозвался Том, – то, к чему сводится все остальное.
– А сейчас уже есть малыши? – спросила Хил. – Уже появились маленькие оленята?
Одна за другой козы Тома приносили козлят, и девочка была очарована крошечными, совершенными новорожденными созданиями. Рождались и козлики, но я не водила Хилари в сарай, когда знала, что Том собирается топить их. Однако дочка все понимала. Нетрудно было прочесть об утрате на лице Тома в такие вечера. Он сохранил двух самых лучших, но Хилари не подходила к козликам. Мне казалось, я понимала почему. Нельзя горевать о том, о чем ты не знаешь.
– Наверно, на болоте полно оленят, – ответил Том на вопрос Хилари. – Этот год удачен для них. Пока я еще не видел ни одного малыша, но Скретч и Риз уже высмотрели нескольких. Когда олени немного подрастут, мы сходим посмотреть. Пусть они сначала обретут свои „лесные ноги".
Несмотря на красоту лесов, весна для нас с Хилари не казалась слишком удачной. Будто язвительность кампании Пэт Дэбни, направленной против нас, предвещала общее недомогание. Скретч приходил не так часто, как раньше, а когда наведывался в гости, то был еще более тихим, худым и более сгорбившимся. Он почти ничего не ел. Старик все еще водил Хилари в леса на традиционные обходы, но в те мягкие, сияющие дни они были там недолго. Хил возвращалась притихшей и замкнутой. Пару раз Скретч не пришел на общий ужин, когда были и Мартин и Риз. Этого с ним никогда раньше не случалось.
– Он болен, – объяснил Том в один из таких вечеров. – Я очень хочу отвести его к врачу. Он может знать много, но он не знает всего.
– Он стар, вот и все, Том. – Риз Кармоди печально посмотрел на хозяина домика. – Скретч был старым уже тогда, когда я познакомился с ним. И он не будет молодеть. Если старик говорит, что у него ничего не болит, значит, так оно и есть.
– Нет, что-то все-таки не так, – возразил Том. – Иногда бывает, будто Скретча пронизывает свет – можно почти разглядеть кости. Не знаю, почему он так упорно не желает идти к врачу.
– Он сказал мне, что пойдет, когда закончит свои дела, – раздался тоненький голосок Хилари. – Но как раз теперь ему нужно что-то сделать. Он пойдет, только попозже.
– Что? Какие еще дела? – встрепенулся Том.
– Он не сказал какие. Но я предполагаю, что он заботится о лесах. Наблюдает. Разве не в этом его работа?
– Именно в этом, – подтвердил Мартин, улыбаясь девочке. – Он наблюдает. А ты случайно не узнала, за чем именно он наблюдает? А, Хил?
– Нет. Но он, наверно, расскажет нам, когда обнаружит то, что ищет.
В середине месяца Скретч и Хилари стали свидетелями массовой гибели рыбы в верховьях ручья, в тех местах, где я никогда не бывала. Они вернулись домой и все рассказали Тому.
– Это было ужасно, – говорила девочка. – Их были целые груды, животы вздулись, как воздушные шары, а чешуя сверкала на солнце, как зеркало. А запах… ужасно…
На глаза дочки навернулись слезы, я не видела ее такой расстроенной уже много недель.
Том посмотрел на Скретча:
– Что ты думаешь по этому поводу?
Тот покачал головой:
– Не знаю наверняка. Они жутко распухшие, не видел я раньше такого.
– Мы должны этим заняться, – сказал Том Ризу и Мартину. – Нам необходимо произвести очистку. Не думаю, что тебе, Скретч, следует идти с нами. Требуется слишком много усилий и слишком много времени. И вам, Диана и Хилари, тоже не нужно. Работа на пару дней. Позже я отведу вас туда, когда… осквернение не будет так сильно заметно.
– Я иду, – заявил Скретч, и его невозможно было переубедить.
В тот вечер я увезла Хилари домой очень рано; я знала, что в доме или на лужайке перед ним состоится какая-то церемония – ритуал пения и танца, пламени костра и магических заклинаний. Раз мы не являемся участниками церемонии, рассуждала я, нам не следует вмешиваться и в ее подготовку.
Мужчины отсутствовали в течение двух дней, а когда Том вернулся, он был задумчив и молчалив. Я знала, что он ненавидит любую массовую гибель животных и любые нарушения естественных ритмов жизни и смерти на болотах.
– Из-за чего они погибли? – спросила я.
– Не знаю. Так случилось. Я довольно часто слышу о подобных вещах, а читать об этом приходится все больше и больше. Ничего, на что можно было бы обратить внимание, чтобы понять причину, просто… двадцатое столетие. Мы. Все дерьмо вокруг нас.
На последней неделе апреля Скретч сообщил Тому, что видел больную самку оленя в небольшом стаде в верховьях, около Королевского дуба. В ту же ночь, когда Хил отправилась в свою комнатку, Том заявил мне, что собирается выследить и убить это животное в самые ближайшие дни.
– Ей около года – так считает Скретч. Надеюсь, что у нее нет олененка. Старик его не видел. Этого просто нельзя допустить. Скретч сказал, что она выглядит очень больной. Но он не мог подойти достаточно близко, чтобы определить наверняка. Бог знает, чего это стоило ему – сказать о себе такое. Раньше не было такого оленя, которого бы Скретч не мог выследить.
– А что он думает насчет болезни этой самки? – спросила я, думая с жалостью и ужасом о молодом животном, старающемся держаться со всем стадом, и о той боли, страхе и слабости, что испытывает несчастная олениха.
– Нет, ничего определенного, – ответил Том. – Знаю, он считает, что это имеет какое-то отношение к его знаменитым огням в воде. Старик все еще видит их в верховьях ручья. Но он говорит о них не так уж много.
– Мне не нравится эта история. Я думала, что мы уже покончили с огнями в воде. Надеюсь, он ничего не говорил об этом Хилари.
– Нет. Я велел ему не делать этого. Во всяком случае не думаю, что он бы это сделал. Он не стал бы пугать Хил. Не беспокойся. Просто болотный газ. „Болотные духи", как говорят люди, живущие в той же части леса, что и Скретч. Я тебе уже говорил об этом. Может быть, в верховьях ручья больше фосфора, чем на спичечной фабрике в лесопромышленной зоне, но это чернокожим втолковать невозможно. Наверно, они приносят в жертву кур или что-то еще с такой же легкостью, как мы говорим.
– Надеюсь, ты прав. Том, почему ты веришь почти любому мифу о лесах, за исключением единственного – о воде Козьего ручья?
Он помолчал немного, затем сказал:
– Полагаю, потому что вода – наиболее священная вещь. Вода – это мать и спаситель. Ты знаешь, в каждой культуре и в каждой религии именно через омовение водой ты получаешь новое рождение, ты становишься вновь созданным и спасенным. И если в моем сердце и есть какой-либо настоящий, всеобъемлющий ужас, так это если что-то… погубит воду. Подожди минуту. Я хочу прочесть тебе кое-что.
Том поднялся, прошел в спальню и возвратился оттуда с пачкой бумаг, выглядевших так, будто они были вырваны из журнала.
– Послушай вот это. Довольно давно Лорен Эйзели написал это в „Бесконечном путешествии".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68