Сама я никогда не думала, что это тан: было еще несколько человек – Тиш, Чарли, Риз, Мартин Лонгстрит, Скретч, – кто разделял мое мнение. По крайней мере, именно тогда Том был в своем уме. Скорее всего, он просто сконцентрировал все, чем он был сейчас, чем был когда-то, чем он предельно может быть, и стал самим собой – Томом в наивысшей степени. Возможно, это было то же самое, что и сумасшествие. Безусловно, очень немногие из нас когда-либо сознательно стремятся достичь своих пределов, а те, кто так поступает, неизбежно заходят за границы нормальных человеческих отношений. После этого навсегда их обществом становятся люди неуравновешенные, ходящие по краю пропасти и стоящие вне закона. Так случилось с Томом после того утра на Козьем ручье. Когда я увидела на экране телевизора его лицо – маску Банши, голову Медузы, – я не была шокирована, но глубочайшая и совершенно безнадежная печаль, какую я когда-либо испытывала по отношению к другому существу, пала на меня, как мантия на осужденную королеву, и до тех пор, пока это чувство не превратилось во всеохватывающее, бесцветное утомление, я не могла ни пошевелиться, ни глубоко вздохнуть.
– О, моя дорогая любовь, теперь ты ушла, – прошептала я бескровными губами и стерла изображение Тома пультом дистанционного управления. Прошло несколько дней, прежде чем я вновь услышала имя Тома. Я не думала, что когда-нибудь увижу его лицо.
В утро смерти козочки и светящейся воды Том был на пороге кабинета шерифа, лишь только офис открылся, требуя расследования на заводе „Биг Сильвер" и угрожая насильственными действиями, нанесением увечий и катастрофой. Раньше, чем сонный помощник шерифа смог что-либо ответить, Том вскочил в свой грузовичок и помчался на шоссе № 35 к воротам завода. Он проехал мимо вахтеров на стоянку административного здания и к тому времени, когда прибыла запыхавшаяся охрана, прорвался в контору Френсиса Милликэна, крича, беснуясь и почти отшвырнув его секретаршу на пол. Если бы Френсис не отозвал охранников, они тут же заключили бы Тома в наручники. Рассерженная секретарша уже вопила о судебных процессах и ордерах на арест, когда Том выскочил как ошпаренный из офиса, посоветовав ей напоследок быть поуверенней и заняться сексом с самой собой, потому что больше никто не захочет с ней этого делать.
С завода он вернулся на Козий ручей и позвонил в охрану штата, пэмбертонское отделение полиции, департамент штата по здоровью, местное отделение ФБР, Агентство по защите окружающей среды, представителям „Гринпис" в Уэйкроссе и Саванне, в сельскохозяйственное бюро округа, на местные телевизионные и радиостанции, в газету, сенатору и конгрессмену от штата Джорджия и президентам всех общественных организаций в Пэмбертоне. К полудню он с галлоном воды из Козьего ручья в банке был на пути к частной лаборатории в Атланте. Пока Том находился в городе, он зашел в газеты и на теле– и радиостанции. Большинство из них не придали значения его сообщению, но одна или две записали его речь на пленку, и одна станция передала отрывок из записи в шестичасовых новостях. Днем позже последовала заметка в газете „Атланта конститьюшн" в разделе „Штат и государство". После этой публикации пэмбертонская телевизионная станция добыла в Атланте пленку с интервью Тома и пустила в эфир. Эти кадры я и видела. Очевидно, видел их и весь Пэмбертон.
К тому времени, когда Том вернулся из Атланты, был отдан приказ о его аресте по обвинению в нарушении общественного порядка и в физическом насилии. Френсис Милликэн, у которого Том почти оторвал голубые лацканы пиджака, подал заявление от своего имени и от имени взбешенной секретарши, которая угрожала применить акт Администрации профессиональной безопасности и здоровья, если ее шеф не добьется ордера на арест Тома. Возможно, он бы сделал это в любом случае, но я сомневаюсь; Френсис был человеком, который знал, какое значение может иметь имя, а в Пэмбертоне имя Дэбни имело большой вес. Прежде чем Клэй Дэбни смог внести залог и выудить у племянника неохотное обещание временно вести себя прилично, Том провел ночь в тюрьме округа Бейнз. К следующему утру новость была у всех на устах: Том Дэбни совсем свихнулся и угрожает добиться закрытия завода „Биг Сильвер".
Если бы на месте Тома был кто-то другой или если бы он не предпринял шумную лобовую атаку, то, может быть, многие из тысяч пэмбертонцев поднялись бы с негодующим протестом или с наслаждением покачали бы головами за завтраком, и уж, во всяком случае, они до некоторой степени поверили бы его утверждениям. Пэмбертон не был населен глупцами, люди читали газеты и смотрели новости. Они знали о Чернобыле, Тримайл-Айленде, о целых семьях, страдающих лейкемией, о мертвых овцах в Монтане, штат Вашингтон, о докладах, следующих один за другим от комитета, расследующего заявления о неправильной эксплуатации, о сокрытии разных неполадок на государственных ядерных предприятиях. Жители города привыкли к регулярным протестам активистов у ворот „Биг Сильвер", как к ежегодным барбекю, устраиваемым общественной благотворительной организацией, или к рождественской кампании „Пустой чулок", проводимой молодыми людьми из „Джей Си".
Но это был завод „Биг Сильвер", репутация которого, как предприятия совершенно безопасного, была образцом для всей ядерной промышленности, она провозглашалась и подчеркивалась во всем мире как пример того, насколько разумно и безопасно может создаваться ядерное оружие и его компоненты и проводиться захоронение отходов. Завод „Биг Сильвер" – это, возможно, наиболее часто, тщательно и гласно проверяемая ядерная организация во всей государственной системе. Еще ни разу не раздавалось ни слова, ни шепота, не было даже мысли об опасности захоронения отходов производства завода. Всем это было известно. Об этом знал каждый на протяжении вот уже более тридцати лет.
Кроме того, „Биг Сильвер" обеспечивал работой и заработком больше половины жителей целых трех округов. Стоит закрыть завод, и для многих это будет означать возврат к стрижке газонов и приготовлению канапе для богачей. Либо такая жизнь, либо социальное пособие и талоны на питание. Возврат в замшелую команду, чьи профессии процветают только зимой и зависят от прихоти значительно сократившегося племени богатых кочевников, потомки которых уже давно нашли себе новые поля для развлечений.
Через несколько часов после трансляции выступления Том Дэбни обнаружил, что стал парией. Я подумала о словах Тиш по поводу святых и сумасшедших: святой – это человек, готовый прослыть дураком ради того, чтобы доказать что-то другим дуракам. Мне вспомнились слова подруги о готовности Тома пойти на любые крайности, которые он сочтет необходимыми, а это качество присуще в такой же мере святым, как и сумасшедшим, преступникам и дуракам. Мне хотелось позвонить Тиш и сказать, что она была права, но ватное утомление задушило это желание так же, как и большинство других моих порывов, а кроме того, как сказал Марло это было давным-давно и в другой стране.
Когда из лаборатории поступил отчет об анализе, показывающий, что вода, взятая Томом из Козьего ручья, содержит астрономически высокий уровень плутония, цезия и стронция-90, Том позвонил Френсису Милликэну и сообщил, что прибудет через пятнадцать минут с доказательствами своих утверждений, и просил предупредить службу безопасности, что Френсис и сделал. Том, ничего не подозревая, вошел в кабинет управляющего, бросил отчет лаборатории на стол, объявив голосом, который был слышен за три кабинета, что он отправляется в Агентство по защите окружающей среды и в средства массовой информации Атланты, как только сможет заправить свой грузовичок. Это была, как позднее он признался Ризу Кармоди, самая глупая вещь, какую он сделал в своей жизни. Когда на следующий день представители Агентства и средств информации прибыли на завод, отчет исчез, не было никаких свидетельств, что Том Дэбни посещал кабинет управляющего, а лаборатория в Атланте отрицала, что знает что-либо о человеке по имени Том Дэбни и о банке воды из Козьего ручья, Пэмбертон, штат Джорджия. Исчерпывающий, проведенный под тщательным наблюдением поиск не дал результатов: не было обнаружено никаких письменных свидетельств и иных доказательств того, что Том когда-либо посещал лабораторию и завод. В каждую проходную „Биг Сильвер" поступило распоряжение, что Томас Дэбни должен быть задержан на месте, если он попытается прорваться через охрану. К распоряжению прилагалась фотография.
Тогда Том отправился к Клэю. Он умолял дядю предоставить ему возможность выступить с информацией по радио, телевидению и в газетах, которыми распоряжался Клэй. К этому времени Том вел себя уже совсем нехорошо. Он то бушевал, то рыдал, волосы его были всклокочены, а глаза казались дикими. Клэй Дэбни со слезами на глазах пытался урезонить племянника.
– Послушай, Том, – говорил он, – пожалуйста, ради Бога, послушай минутку. Без доказательств я не могу выпустить тебя в эфир. Меня закроют тут же. Меня выгонят из дела. И без доказательств ты вновь кончишь тюрьмой, если будешь продолжать в том же духе. Господи, почему ты оставил отчет у этой задницы Милликэна? Конечно, этот ублюдок разорвал его на кусочки и обратился в лабораторию в Атланте. А может, это сделало правительство. А ты думал, как они поступят? Назовут тебя „Гражданином года"? Если ты хочешь получить доказательства, что вода заражена, то нужно действовать по-другому. Стоит вызвать раздражение правительства – и ты наверняка ничего не найдешь. Сказать, что они огородились каменной стеной – ничего не сказать об их действиях. Давай просто успокоимся, обдумаем это дело и посмотрим, нет ли иного пути.
То, что предложил Клэй, не совсем утихомирило Тома, но на какое-то время он все же успокоился.
Френсиса Милликэна и других представителей высшей администрации завода „Биг Сильвер" Клэй Дэбни знал давно, и, если они ему и не нравились и он не восхищался ими, а они, в свою очередь, им, все же старин считал, что администрация честна в своих заявлениях, а завод – безопасен, чист и спокоен. Руководство предприятия, в свою очередь, знало, что Клэй – человек прямой и глубоко преданный делу благополучия своих сограждан. Клэй выразил готовность найти самого беспристрастного, квалифицированного и независимого инженера, какого только можно отыскать, и предложить заводу, чтобы этот человек произвел на их территории собственные исследования, ему предоставили бы открытый доступ на все заводские площади и дали исчерпывающие анализы воздуха, почвы и воды. Клэй оплатит счета и сам выберет инженера. Завод „Биг Сильвер" не будет иметь к этому человеку никакого отношения.
– Черт возьми, ты даже можешь помочь мне найти такого инженера, если хочешь, – убеждал старик Тома. – Ты можешь доверить мне это дело? – Его голубые глаза все еще были влажными, когда он пристально посмотрел на племянника, которого долгие годы любил, как собственного сына.
Том был полностью разбит и выглядел так, будто долго голодал. Том долго смотрел на Клэя, а затем произнес:
– Да, хорошо, думаю, что да.
– О'кей, договорились, – вздохнул с облегчением Клэй. – А теперь отправляйся домой, выспись и, ради Бога, замолкни по поводу Козьего ручья до тех пор, пока мы не узнаем, что к чему. Если окажется, что новые анализы подтверждают твои слова, я обещаю, что тот же час мы выступим против завода. И будем использовать все, что у меня есть и что я могу получить. Но до этого момента ты должен вести себя тихо и спокойно. Ты выставляешь себя самым настоящим дураком. Если бы твой отец узнал, что ты бегаешь по городу как безумный и вопишь об отравленных водах и лесах, это убило бы его.
Том пристально посмотрел на дядю измученным взглядом.
– Нет, не убило бы. Он сделал бы то же самое. Я видел рыбу, Клэй. Я похоронил оленя. Я застрелил козу. Я читал этот отчет. Я видел ту воду, Клэй… Ведь это леса. Леса! Разве ты забыл, что они значат?
Клэй некоторое время смотрел на племянника, затем тяжело вздохнул.
– Думаю, что до некоторой степени – да. Том, нелегко поддерживать это в себе и трудно жить согласно традициям лесов. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Ты прав насчет твоего отца. Я даю тебе слово, что возьмусь за завод, если эксперт что-нибудь там обнаружит. Я буду поддерживать тебя. Договорились?
– Договорились, – согласился Том и от Клэя отправился на Козий ручей.
После разговора с дядей ярость Тома несколько поутихла, но он не забыл о произошедшем. Он держал обещание, данное Клэю, и притих до того времени, пока не будет найден инженер и не будут произведены новые анализы, но это грызло Тома, как болезнь. Он сделался молчалив, глаза ввалились. Он больше не охотился, не рыбачил, не выходил в леса и не бывал в городе. Он пропустил много занятий в летнем семестре. Когда Том нуждался в продовольствии, то покупал его в скудном магазинчике, расположенном на дороге, идущей мимо плантации „Королевский дуб". Он закрылся в своем доме на Козьем ручье наедине с записями Бетховена и Вагнера, с бесчисленными книгами и брошюрами о ядерных отходах. Эту литературу достал для него Риз Кармоди в отделении организации „Физики за ответственность перед обществом" в Саванне. Свет в доме часто горел всю ночь. Когда Риз и Мартин приезжали на Козий ручей, чтобы навестить Тома, хозяин не приглашал их в дом. Скретч был единственным человеком, который допускался внутрь, но старик приходил не часто. Скретч слабел день ото дня и все еще отказывался, чтобы кто-нибудь отвез его к доктору.
– Со мной все в порядке будет, как только я улажу одно дело, – повторял он раз за разом.
Риз и Мартин понятия не имели, что это за дело, но знали, что Скретч проводит в лесах в одиночестве столько времени, сколько позволяют ему силы. Иногда – так говорила его дочь – старик оставался в лесу на ночь. Когда Скретч возвращался домой, он ничего не мог делать и только лежал в постели, набираясь сил для следующего похода.
Опять появилась мертвая рыба. Риз видел ее вдоль ручья на отмели. Он закопал рыб, не говоря ни слова, – на болоте Биг Сильвер теперь очистительные ритуалы не проводились. Скретч был не в силах заниматься ими, а Том казался странно незаинтересованным и отстраненным. Риз и Мартин даже не пытались проводить ритуалы в одиночестве. Заболели еще несколько коз. Том не возил их к ветеринару, а сам лечил животных, давая им настой трав и коры, который готовил сам. Его волосы отросли, стали какими-то дикими, а борода а-ля ван Дейк была всклокочена.
Все это я узнала от Риза Кармоди спустя неделю после разговора Тома с Клэем Дэбни. Однажды в конце июня юрист появился у моей двери в густых неподвижных сумерках, чтобы спросить, не желаю ли я отправиться на Козий ручей, и выяснить, что я могу сделать для Тома.
– Все выглядит так, будто он окончательно отдаляется от мира и уходит в дикость, – проговорил Риз. Впервые за все время знакомства с ним его слова звучали более чем невнятно, а в дыхании ощущался кислый запах алкоголя.
– Ты нужна ему, Энди, – упрашивал Риз. – Он не допускает нас к себе, но я думаю, что тебя он пустит. Там, в глубине болот, он начинает умирать, или что-то в этом роде. Не знаю точно, в чем дело. Здесь и леса, и вода, и, конечно, беспокойство по поводу Скретча. И, должно быть, одиночество. Тоска по тебе и Хилари, я думаю. Боюсь, он просто… проиграет. Я знаю, между вами что-то произошло, но ты должна понимать, какое имеешь для него значение. Не смогла бы ты поехать к нему? Просто посмотреть, что происходит. Только один раз?
– Не могу, – ответила я; утомление было таким огромным, что даже слова звучали бессильно. – Я не могу, Риз. Я… Там опасно. Том прав в отношении воды. И Том… перешагнул границу, за которую я не могу идти. Как тебе известно, у меня ребенок. Я не свободна следовать за Томом куда-то в его воображении.
– Энди… ты одна из нас, – в его кротких глазах за склеенными очками появились слезы, легкие слезы алкоголя и печали, – ты прошла через обряд, ты знаешь все. Ты часть лесов, ты веришь…
К своему собственному удивлению, я начала плакать.
– Нет, – рыдала я. – Я не верю. Я верила Тому, а не лесам. Я не верю… во все это. Я верила Тому. А теперь он… покинул меня, леса больны, вода горит, а моя дочь ранена в самое сердце. Если ее ранят еще раз, она погибнет. Риз, всего лишь паз! Риз, все, чему он научил ее, – о лесах, животных, воде, – все, что она научилась любить больше всего на свете, любить настолько сильно, что отказалась от всего остального в жизни, ради чего она отказалась от детства, – Риз, разве ты не видишь, что все это было фальшью! Все это оказалось ложью! Леса загрязнены, животные умирают, а вода убивает…
Я перестала плакать, глубоко вздохнула и начала безмолвно молиться о том, чтобы вновь вернулось окутывающее, как одеялом, утомление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68