А когда я проезжал через болото Биг Сильвер по шоссе номер 35 – оно проходит по владению завода, – вода в кюветах дымилась, как река в аду. Но она просто горячая. В буквальном смысле. Просто нормальная горячая вода. Я уже говорил вам, что сточные воды проверяются каждый день, кроме воскресенья, шестью способами. И проверялись так тридцать пять лет. И не только служащими завода. Здесь масса независимых проверочных групп, а Управление по охране окружающей среды и Департамент по энергии регулярно проводят собственный контроль. Я уж не говорю о всевозможных группах по защите окружающей среды, начиная с тех, кто находится на грани помешательства, и заканчивая научными комиссиями, отмеченными призами.
Существует целый городок протестующих, наблюдающих за заводом. Они ходят по его территории двадцать четыре часа в сутки в соответствии с Законом о свободе информации и могут получить любые записи с любого завода. Вы читали эти публикации. Но главное: несмотря на все недостатки и промахи, воздух и вода, поступающая с этого завода, – чисты. Если вы слушаете новости и читаете газеты, то наверняка знаете, что на некоторых ядерных заводах существуют тяжелые проблемы: плавление и просачивание токсичных отходов, ложь и дезинформация… Ханфорд в штате Вашингтон, Фернальд в Огайо особенно прогнили. Сейчас проводятся уголовные расследования по вопросу неправильного обращения с отходами, замалчивания, которое процветает в Роки-Флэтс. Но у завода „Биг Сильвер" таких проблем никогда не было. Да, он стар, и его методы захоронения отходов такие же допотопные, как и на других заводах, половина реакторов приостановлены потому, что небезопасны. Но суть в том, что завод „Биг Сильвер" знает: его система слива отходов устарела, и администрация работает над тем, чтобы модернизировать ее. Стоки расчищены в самых опасных местах, а некоторые реакторы остановлены. Руководство завода никогда ничего не скрывало. Из всех предприятий, принадлежащих правительству, общественность больше всего сует нос, больше всего прощупывает и проверяет оборудование именно на „Биг Сильвер". Страттон-Фурниеры всегда делали упор именно на гласность. Все, кто угодно, могут пройти по заводу, если заранее созвонятся с Бюро по общественным связям. Для получения пропуска нужно подождать три дня. Мы должны устроить для Хилари экскурсию на „Биг Сильвер". Это поможет навсегда устранить проблему.
– Неплохая идея, – отозвалась я, в то же время почему-то ненавидя это предложение Картера. – Я спрошу Хил об этом утром. Но дело не только в заводе. Дело во всем… душевном состоянии. Почему-то Хилари не прижилась здесь. Только когда она скачет на Питтипэт, в ней появляется что-то от ее былой живости. Но не может же она жить ради лошадей. Я не могу допустить этого. Она должна стать здоровой во всех отношениях. Она должна стать тверже и крепче. Девочка не должна вырасти жертвой. Не могу понять: Пэмбертон первое время казался таким прекрасным, почти сказочным. Я думала, что в таком месте не может быть ничего, что повредит ей. Но что-то не так. И я не могу найти причину.
– На свете нет абсолютно безвредного места, Энди, – мягко заметил Картер. – Но я рискну сказать, что в Пэмбертоне в этом отношении лучше, чем в других местах, куда бы вы решили отвезти дочку. Она еще слишком мала. А потеряла очень много. Дайте Хилари время – ведь вы здесь немногим более шести недель.
Я помолчала. Картер говорил разумно, но он не видел Хилари такой, какой она была раньше. До того вечера, когда погиб ее щенок. И не мог даже представить, какая огромная пропасть зияла между тем ребенком и нынешним, спящим наверху.
– Не мое дело давать вам советы. Но, будь я на вашем месте, Энди, я забрал бы дочку из этой школы и отдал бы в „Пэмбертон Дэй". Я знаю, вы не хотите сделать из нее элитарного ребенка, но из того, что я видел, могу заключить, что у Хилари очень мало общего с детьми, верящими в Даппий, горящую воду и разлагающуюся кровь. По своей природе она выше этого. Девочка принадлежит к миру книг и музыки, к миру мыслящих людей. Вы заметили, я не говорю „к миру денег". Я имею в виду духовное развитие. У Хил есть способности в этом направлении, и она опередила многих в своем развитии. Удерживать ее в стороне от жизни культурного круга – значит препятствовать ей, Энди. Хил не может поднять тех чернокожих детей до своего уровня, как бы ни пыталась, а вот они могут стянуть ее до своего. Вы видели это вчера. Если бы она была постарше или более крепкой…
Картер замолчал и взял меня за руку. Какое-то время мы сидели в тишине, медленно покачиваясь. Затем он произнес:
– Я бы считал большой честью для себя платить за обучение Хил в „Пэмбертон Дэй". Если в этом проблема…
– Да нет, не в этом, – медленно произнесла я. – Ее отец оплатит закрытую школу. Он очень хочет этого. Дело в том… почему-то я не хочу, чтобы ее полностью поглотил пэмбертонский образ жизни.
– Но она часть этой жизни, – мягко возразил мой собеседник, повторяя недавние слова Тиш. – Хотите вы этого или нет, но она уже стала частью Пэмбертона. Разве вы не желаете, чтобы она чувствовала себя таковой? Зачем пытаться жить одной ногой в Старом Пэмбертоне, а другой – в восточной части города? Все дети, с которыми Хил будет расти, уже учатся в „Пэмбертон Дэй". Ведь не будет же она ходить на свидания, вечеринки, балы с детьми с верховьев Козьего ручья?! Возможно, она и будет общаться с чернокожими, но не с этими. Разве вы не понимаете? Единственное, что делает бесплатная школа, это сбивает девочку с толку. Хил теряет почву под ногами. Нет ничего удивительного в том, что она так серьезно воспринимает поддразнивания и страшные истории. У нее нет иммунитета против обыденной жизни.
Я не ответила. Картер медленно продолжал:
– Надеюсь, что именно мы – Хил и я – ваша проблема.
– Картер, я подумаю об этом. Обещаю. А тем временем выясню, захочет ли Хилари поехать на экскурсию на завод. Только при условии, что вы отправитесь с нами.
– Только скажите когда. Я позвоню Фрэнку Милликэну в понедельник утром. Лучше всего начать с руководства.
Но Хилари была тверда как камень, отказываясь ехать на завод. И мы договорились отправиться в воскресенье только до ворот „Биг Сильвер".
– Как только ты увидишь, насколько все обычно вокруг, насколько обычны соседние поселения и городки, у тебя сложится более верное представление о заводе. И уж ничто не будет пугать тебя, – убеждала я дочку, – вот увидишь. Это просто территория, где люди работают так же, как и в других местах. И живут поблизости от своей работы. Возможно, он не больше завода Форда в Атланте. И туда не намного труднее попасть.
– Ну ладно, – произнесла Хил тихим, напряженным голосом. – Но я не собираюсь заходить внутрь и хочу, чтобы ты обещала мне, что даже не приостановишься у ворот завода.
– Обещаю, – вздохнула я. – И вовсе не собираюсь применять силу.
Мы выехали на следующее утро около одиннадцати, когда колокола церкви Святого Мартина пели среди теплых неподвижных лесов, а треск и грохот с площадок для поло приглушался влажностью воздуха. Небо было серым и низким, на западе к этому цвету добавлялся синеватый оттенок.
– Совсем летний день, – заметил Картер. – Наверно, нам предстоит прослушать несколько лягушачьих концертов до наступления прохладной погоды. Надеюсь, что скоро похолодает. К осени я готов уже давно.
Перед поездкой он играл в поло и был все еще одет в галифе и сапоги. Его голубая рубашка была чистой, а редеющие волосы сохраняли следы влажной расчески. Лоб и нос шелушились от загара, как и тогда, когда я познакомилась с ним, а голубые глаза ярко блестели на бронзовом лице. Картер выглядел солидным, уютным и тем не менее каким-то экзотичным. Не уверена, что смогу привыкнуть к повседневному ношению одежды для поло…
Мне было интересно, как будут выглядеть пэмбертонцы с западной стороны города глубокой зимой, когда поблекнет их загар. Я решила, что на этой стороне загар почему-то никогда не бледнеет. Могла бы поспорить, что меланома также была запрещена в Старом Пэмбертоне. Для себя я решила непременно спросить об этом Картера. Даже ножа Хилари, которая была, как и у Криса, цвета светящегося бисквита, стала на лице и руках медовой от солнца. А я, смуглая чужестранка, наконец-то выглядела в соответствии со своим окружением.
Картер медленно вел „ягуар" через тоннели, образованные кронами дубов, по размеченным улицам города, затем пересек Пальметто, избегая направляющихся к церкви „мерседесов" и „ягуаров", и свернул направо, на шоссе № 35, которое вело на юго-запад к Таллахасси. Я никогда не была на этом шоссе, колледж находился в противоположном направлении, к северо-западу, на шоссе, ведущем к Атланте. До сего времени у меня не было необходимости посещать эти места.
Это была другая страна, другой мир. Два месяца назад она не показалась бы мне враждебной: Атланта окружена такими же мелкими предместьями, как слон пигмеями-охотниками с копьями. Но теперь, после нескольких недель жизни в историческом районе, этот мир так же раздражал, как чуждая культура. Мои глаза, привыкшие к мягкости, симметрии и великолепию, непроизвольно заморгали от грубости и примитивности увиденного.
– Я слишком долго находилась здесь. Еще недавно это ничуть не взволновало бы меня, а сейчас окружающее выглядит почти безобразным.
– А это и в самом деле безобразно, – отозвался Картер. – Хотя тут есть хорошие новые районы и дома такие же дорогие, как и на нашей стороне, но их отсюда не видно.
– По правде сказать, здесь не безобразно, а просто обыкновенно, – решила я. – Вы не понимаете, как вы избалованны, живя в Старом Пэмбертоне. И мы тоже.
– Нет, здесь слишком безобразно, – проговорила Хилари. – Я ненавижу все, что здесь есть.
В тоне дочери прозвучало что-то, что мне не понравилось, что-то сытое и самодовольное. Раньше я такого не слышала.
– Это нисколько не хуже, чем Бакхед, – заметила я. – А ты считала Бакхед самым красивым местом на земле.
– Нет, не считала. Я его ненавидела.
– Да… Ты сегодня просто полна ненависти, – твердо сказала я и замолчала.
Может быть, это лучше, чем нытье или страх? А может быть, нет… Я поговорю с ней дома. Я не собираюсь растить неоперившегося молодого сноба. Но в то же время мне не хотелось расстраивать дочь еще больше. Сегодня она проснулась с головной болью, была вялой и раздражительной и пыталась отговориться от поездки на завод. Я настояла на том, чтобы она поехала. Мне хотелось, чтобы она воочию убедилась, что на заводе со стороны духов угрозы быть не может. Когда она прогонит этот призрак, будет достаточно времени, чтобы заняться намного более коварной проблемой элитарности.
Шоссе вело через участок небольших каркасных домиков и бунгало из кирпича горчичного цвета, где во дворах, слишком затененных старыми корявыми деревьями, пыталась пробиться травка, а у обочин и на подъездных дорогах стояли старые автомобили.
Затем шоссе вырвалось в район Лью-Маус, скучное, выстроенное на скорую руку воплощение самого однообразия, которое постепенно разрушает великолепие и специфическую особенность Юга: дебри магазинов пищи быстрого приготовления, цепи торговых центров, районы магазинов уцененных товаров, мотели с пониженными ценами для коммивояжеров.
То, что было когда-то огромными участками сосновых лесов, превратилось теперь в безлесые равнины, на которых ряд за рядом стояли, как армия усталых вестготов, плохо построенные, претенциозные кондоминиумы. Спутниковые антенны и трансамериканские радары заняли место кустарников и садовой мебели. Над стоянкой для автомобилей рядом с баптистской церковью развевался лозунг: „Америка: полюби ее или покинь ее". Напротив церкви, у Детского центра развития „Счастливое детство", худая женщина в розовых бигуди и шортах, настолько оправдывающих свое название, что были видны худые, печальные ягодицы, стегала гибким зеленым хлыстом из бирючины визжащего и извивающегося ребенка.
– Не все счастливы в „Счастливом детстве", – поморщившись, заметил Картер.
– Может быть, следует вмешаться, как вы думаете? – спросила я, вздрагивая при каждом ударе хлыста.
– Бог ты мой, нет, конечно, – ответил Картер. – На этой стороне такие методы не считаются жестоким обращением с ребенком, если его не охаживают толстенной доской.
Картер увидел мое лицо и извинился: – Простите, Энди, я не хотел быть болтливым.
– Ничего страшного. Но можете вы мне объяснить, почему здесь семь, нет – восемь автомобильных мастерских подряд на одной улице? Я видела на полумильном торговом ряду передачи, покрышки, обивку, разные запчасти, средства для мытья, полировку… И все это открыто в воскресенье.
– Автомобиль в Восточном Пэмбертоне, как лошадь в Западном, – засмеялся Картер. – Полутонные пикапы, фургоны, машины с четырьмя ведущими колесами, крытые грузовики, не говоря о мотоциклах и всевозможных велосипедах для грунтовых и асфальтовых дорог.
– А ездит ли кто-нибудь на обычных автомобилях?
– Нет, если в нем нельзя спать.
– А зачем им спать в машине?
– Во время охоты, – объяснил Картер. – Большинство здешних жителей не имеют доступа в такие места, как „Королевский дуб". Поэтому они отправляются очень далеко в глубь лесов и не хотят возвращаться домой ночевать, тем более если пьют и рассказывают небылицы всю ночь. Они просто спят в своих грузовичках и фургонах, а также привозят в них добытую дичь.
– А где они питаются, принимают ванну и ходят в туалет? – спросила Хилари.
– Продовольствие от „Макдональдса" они привозят с собой, в туалет ходят в лесу, а ванны вообще не принимают, – улыбнулся девочке Картер. – Ты, наверно, не очень-то захочешь оказаться с подветренной стороны у такой компании, возвращающейся с охоты домой. От такого аромата и окаменеть недолго.
– Это вульгарно, – фыркнула Хилари.
– И в самом деле вульгарно, – подтвердил Картер. – Но это имеет и свои привлекательные стороны.
Мы ехали в тусклом свете утра, минуя вывески, расхваливающие клубы, отделения сберегательных и кредитных учреждений, „деревенские старинные изделия". „Аренда Фитцбастера за 1,5 доллара в день" – гласила одна реклама, „Бог – это величайший взрыв, какой только может быть" – заявляла другая, установленная на газоне перед церковью из железобетонных блоков. Под словами красовалось изображение грибовидного облака. Я толкнула Картера в бок и указала на рекламный щит. Картер кивнул головой:
– Они здесь везде. В Нью-Моргантоне – новом растущем городке, есть „Атомные запчасти", „Грибовидное облако: пицца на вынос" и еще несколько подобных заведений. Заводилы на стадионе и оркестранты средней школы носят изображения ядерного взрыва на своей униформе. Казалось бы, Нью-Моргантон должен хоть немного опасаться атомной энергии. Когда решили построить завод „Биг Сильвер", сюда прибыли представители Комиссии по атомной энергии и скупили буквально все дома и предприятия в Моргантоне – так раньше назывался город, а потом все разрушили и перенесли город примерно на пятнадцать миль к востоку. Почти все жители выступали против такого насилия, об этом писали в газетах, журналах „Лайф" и „Моветон ньюс". Есть даже народная песня, Том Дэбни поет ее. Но, конечно, общественность проиграла, некоторые дома были перенесены на новое место, другие заброшены и снесены. И возник „мгновенный" новый город. И, что странно, Нью-Моргантон, кажется, влюбился в бомбу сразу же, как только высохла краска на новых домах. На эмблеме практически каждого второго предприятия есть грибовидное облако. Несколько человек разбогатели, делая анализы воды и почвы, пока не исчез страх. Все они гордятся своим городом, как если бы он был Диснейлендом.
– Вот видишь, – улыбнулась я Хилари. Дочка ничего не ответила.
Нью-Моргантон промелькнул и остался позади – такой мертвенно-бледный и заброшенный, как кратер на Луне. Мы выехали в открытые поля, которые становились коричневыми и золотыми под осенним солнцем. Надвигались и проносились мимо рощи пекановых деревьев, покрытых орехами, и вскоре все ближе и ближе стали подступать темные изгибы леса. Кюветы вдоль прямого пустынного шоссе были полны неподвижной черной водой.
– Это начало лесов Биг Сильвер, – объяснил Картер. – А „Королевский дуб" находится вон там, слева. Когда мы ехали на барбекю, мы проезжали по другой дороге, почти в противоположном направлении – ведь это очень большое земельное владение. А за ним начинаются земли завода – как раз за этим поворотом.
Дорога свернула, и мы сбавили скорость. Впереди на некотором расстоянии стояла простая белая деревянная сторожка с черно-белым шлагбаумом. Вокруг домика были высажены осенние цветы, а вдоль обочины расположились несколько аккуратных белых щитов-объявлений. Внутри сторожки сидел охранник в форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Существует целый городок протестующих, наблюдающих за заводом. Они ходят по его территории двадцать четыре часа в сутки в соответствии с Законом о свободе информации и могут получить любые записи с любого завода. Вы читали эти публикации. Но главное: несмотря на все недостатки и промахи, воздух и вода, поступающая с этого завода, – чисты. Если вы слушаете новости и читаете газеты, то наверняка знаете, что на некоторых ядерных заводах существуют тяжелые проблемы: плавление и просачивание токсичных отходов, ложь и дезинформация… Ханфорд в штате Вашингтон, Фернальд в Огайо особенно прогнили. Сейчас проводятся уголовные расследования по вопросу неправильного обращения с отходами, замалчивания, которое процветает в Роки-Флэтс. Но у завода „Биг Сильвер" таких проблем никогда не было. Да, он стар, и его методы захоронения отходов такие же допотопные, как и на других заводах, половина реакторов приостановлены потому, что небезопасны. Но суть в том, что завод „Биг Сильвер" знает: его система слива отходов устарела, и администрация работает над тем, чтобы модернизировать ее. Стоки расчищены в самых опасных местах, а некоторые реакторы остановлены. Руководство завода никогда ничего не скрывало. Из всех предприятий, принадлежащих правительству, общественность больше всего сует нос, больше всего прощупывает и проверяет оборудование именно на „Биг Сильвер". Страттон-Фурниеры всегда делали упор именно на гласность. Все, кто угодно, могут пройти по заводу, если заранее созвонятся с Бюро по общественным связям. Для получения пропуска нужно подождать три дня. Мы должны устроить для Хилари экскурсию на „Биг Сильвер". Это поможет навсегда устранить проблему.
– Неплохая идея, – отозвалась я, в то же время почему-то ненавидя это предложение Картера. – Я спрошу Хил об этом утром. Но дело не только в заводе. Дело во всем… душевном состоянии. Почему-то Хилари не прижилась здесь. Только когда она скачет на Питтипэт, в ней появляется что-то от ее былой живости. Но не может же она жить ради лошадей. Я не могу допустить этого. Она должна стать здоровой во всех отношениях. Она должна стать тверже и крепче. Девочка не должна вырасти жертвой. Не могу понять: Пэмбертон первое время казался таким прекрасным, почти сказочным. Я думала, что в таком месте не может быть ничего, что повредит ей. Но что-то не так. И я не могу найти причину.
– На свете нет абсолютно безвредного места, Энди, – мягко заметил Картер. – Но я рискну сказать, что в Пэмбертоне в этом отношении лучше, чем в других местах, куда бы вы решили отвезти дочку. Она еще слишком мала. А потеряла очень много. Дайте Хилари время – ведь вы здесь немногим более шести недель.
Я помолчала. Картер говорил разумно, но он не видел Хилари такой, какой она была раньше. До того вечера, когда погиб ее щенок. И не мог даже представить, какая огромная пропасть зияла между тем ребенком и нынешним, спящим наверху.
– Не мое дело давать вам советы. Но, будь я на вашем месте, Энди, я забрал бы дочку из этой школы и отдал бы в „Пэмбертон Дэй". Я знаю, вы не хотите сделать из нее элитарного ребенка, но из того, что я видел, могу заключить, что у Хилари очень мало общего с детьми, верящими в Даппий, горящую воду и разлагающуюся кровь. По своей природе она выше этого. Девочка принадлежит к миру книг и музыки, к миру мыслящих людей. Вы заметили, я не говорю „к миру денег". Я имею в виду духовное развитие. У Хил есть способности в этом направлении, и она опередила многих в своем развитии. Удерживать ее в стороне от жизни культурного круга – значит препятствовать ей, Энди. Хил не может поднять тех чернокожих детей до своего уровня, как бы ни пыталась, а вот они могут стянуть ее до своего. Вы видели это вчера. Если бы она была постарше или более крепкой…
Картер замолчал и взял меня за руку. Какое-то время мы сидели в тишине, медленно покачиваясь. Затем он произнес:
– Я бы считал большой честью для себя платить за обучение Хил в „Пэмбертон Дэй". Если в этом проблема…
– Да нет, не в этом, – медленно произнесла я. – Ее отец оплатит закрытую школу. Он очень хочет этого. Дело в том… почему-то я не хочу, чтобы ее полностью поглотил пэмбертонский образ жизни.
– Но она часть этой жизни, – мягко возразил мой собеседник, повторяя недавние слова Тиш. – Хотите вы этого или нет, но она уже стала частью Пэмбертона. Разве вы не желаете, чтобы она чувствовала себя таковой? Зачем пытаться жить одной ногой в Старом Пэмбертоне, а другой – в восточной части города? Все дети, с которыми Хил будет расти, уже учатся в „Пэмбертон Дэй". Ведь не будет же она ходить на свидания, вечеринки, балы с детьми с верховьев Козьего ручья?! Возможно, она и будет общаться с чернокожими, но не с этими. Разве вы не понимаете? Единственное, что делает бесплатная школа, это сбивает девочку с толку. Хил теряет почву под ногами. Нет ничего удивительного в том, что она так серьезно воспринимает поддразнивания и страшные истории. У нее нет иммунитета против обыденной жизни.
Я не ответила. Картер медленно продолжал:
– Надеюсь, что именно мы – Хил и я – ваша проблема.
– Картер, я подумаю об этом. Обещаю. А тем временем выясню, захочет ли Хилари поехать на экскурсию на завод. Только при условии, что вы отправитесь с нами.
– Только скажите когда. Я позвоню Фрэнку Милликэну в понедельник утром. Лучше всего начать с руководства.
Но Хилари была тверда как камень, отказываясь ехать на завод. И мы договорились отправиться в воскресенье только до ворот „Биг Сильвер".
– Как только ты увидишь, насколько все обычно вокруг, насколько обычны соседние поселения и городки, у тебя сложится более верное представление о заводе. И уж ничто не будет пугать тебя, – убеждала я дочку, – вот увидишь. Это просто территория, где люди работают так же, как и в других местах. И живут поблизости от своей работы. Возможно, он не больше завода Форда в Атланте. И туда не намного труднее попасть.
– Ну ладно, – произнесла Хил тихим, напряженным голосом. – Но я не собираюсь заходить внутрь и хочу, чтобы ты обещала мне, что даже не приостановишься у ворот завода.
– Обещаю, – вздохнула я. – И вовсе не собираюсь применять силу.
Мы выехали на следующее утро около одиннадцати, когда колокола церкви Святого Мартина пели среди теплых неподвижных лесов, а треск и грохот с площадок для поло приглушался влажностью воздуха. Небо было серым и низким, на западе к этому цвету добавлялся синеватый оттенок.
– Совсем летний день, – заметил Картер. – Наверно, нам предстоит прослушать несколько лягушачьих концертов до наступления прохладной погоды. Надеюсь, что скоро похолодает. К осени я готов уже давно.
Перед поездкой он играл в поло и был все еще одет в галифе и сапоги. Его голубая рубашка была чистой, а редеющие волосы сохраняли следы влажной расчески. Лоб и нос шелушились от загара, как и тогда, когда я познакомилась с ним, а голубые глаза ярко блестели на бронзовом лице. Картер выглядел солидным, уютным и тем не менее каким-то экзотичным. Не уверена, что смогу привыкнуть к повседневному ношению одежды для поло…
Мне было интересно, как будут выглядеть пэмбертонцы с западной стороны города глубокой зимой, когда поблекнет их загар. Я решила, что на этой стороне загар почему-то никогда не бледнеет. Могла бы поспорить, что меланома также была запрещена в Старом Пэмбертоне. Для себя я решила непременно спросить об этом Картера. Даже ножа Хилари, которая была, как и у Криса, цвета светящегося бисквита, стала на лице и руках медовой от солнца. А я, смуглая чужестранка, наконец-то выглядела в соответствии со своим окружением.
Картер медленно вел „ягуар" через тоннели, образованные кронами дубов, по размеченным улицам города, затем пересек Пальметто, избегая направляющихся к церкви „мерседесов" и „ягуаров", и свернул направо, на шоссе № 35, которое вело на юго-запад к Таллахасси. Я никогда не была на этом шоссе, колледж находился в противоположном направлении, к северо-западу, на шоссе, ведущем к Атланте. До сего времени у меня не было необходимости посещать эти места.
Это была другая страна, другой мир. Два месяца назад она не показалась бы мне враждебной: Атланта окружена такими же мелкими предместьями, как слон пигмеями-охотниками с копьями. Но теперь, после нескольких недель жизни в историческом районе, этот мир так же раздражал, как чуждая культура. Мои глаза, привыкшие к мягкости, симметрии и великолепию, непроизвольно заморгали от грубости и примитивности увиденного.
– Я слишком долго находилась здесь. Еще недавно это ничуть не взволновало бы меня, а сейчас окружающее выглядит почти безобразным.
– А это и в самом деле безобразно, – отозвался Картер. – Хотя тут есть хорошие новые районы и дома такие же дорогие, как и на нашей стороне, но их отсюда не видно.
– По правде сказать, здесь не безобразно, а просто обыкновенно, – решила я. – Вы не понимаете, как вы избалованны, живя в Старом Пэмбертоне. И мы тоже.
– Нет, здесь слишком безобразно, – проговорила Хилари. – Я ненавижу все, что здесь есть.
В тоне дочери прозвучало что-то, что мне не понравилось, что-то сытое и самодовольное. Раньше я такого не слышала.
– Это нисколько не хуже, чем Бакхед, – заметила я. – А ты считала Бакхед самым красивым местом на земле.
– Нет, не считала. Я его ненавидела.
– Да… Ты сегодня просто полна ненависти, – твердо сказала я и замолчала.
Может быть, это лучше, чем нытье или страх? А может быть, нет… Я поговорю с ней дома. Я не собираюсь растить неоперившегося молодого сноба. Но в то же время мне не хотелось расстраивать дочь еще больше. Сегодня она проснулась с головной болью, была вялой и раздражительной и пыталась отговориться от поездки на завод. Я настояла на том, чтобы она поехала. Мне хотелось, чтобы она воочию убедилась, что на заводе со стороны духов угрозы быть не может. Когда она прогонит этот призрак, будет достаточно времени, чтобы заняться намного более коварной проблемой элитарности.
Шоссе вело через участок небольших каркасных домиков и бунгало из кирпича горчичного цвета, где во дворах, слишком затененных старыми корявыми деревьями, пыталась пробиться травка, а у обочин и на подъездных дорогах стояли старые автомобили.
Затем шоссе вырвалось в район Лью-Маус, скучное, выстроенное на скорую руку воплощение самого однообразия, которое постепенно разрушает великолепие и специфическую особенность Юга: дебри магазинов пищи быстрого приготовления, цепи торговых центров, районы магазинов уцененных товаров, мотели с пониженными ценами для коммивояжеров.
То, что было когда-то огромными участками сосновых лесов, превратилось теперь в безлесые равнины, на которых ряд за рядом стояли, как армия усталых вестготов, плохо построенные, претенциозные кондоминиумы. Спутниковые антенны и трансамериканские радары заняли место кустарников и садовой мебели. Над стоянкой для автомобилей рядом с баптистской церковью развевался лозунг: „Америка: полюби ее или покинь ее". Напротив церкви, у Детского центра развития „Счастливое детство", худая женщина в розовых бигуди и шортах, настолько оправдывающих свое название, что были видны худые, печальные ягодицы, стегала гибким зеленым хлыстом из бирючины визжащего и извивающегося ребенка.
– Не все счастливы в „Счастливом детстве", – поморщившись, заметил Картер.
– Может быть, следует вмешаться, как вы думаете? – спросила я, вздрагивая при каждом ударе хлыста.
– Бог ты мой, нет, конечно, – ответил Картер. – На этой стороне такие методы не считаются жестоким обращением с ребенком, если его не охаживают толстенной доской.
Картер увидел мое лицо и извинился: – Простите, Энди, я не хотел быть болтливым.
– Ничего страшного. Но можете вы мне объяснить, почему здесь семь, нет – восемь автомобильных мастерских подряд на одной улице? Я видела на полумильном торговом ряду передачи, покрышки, обивку, разные запчасти, средства для мытья, полировку… И все это открыто в воскресенье.
– Автомобиль в Восточном Пэмбертоне, как лошадь в Западном, – засмеялся Картер. – Полутонные пикапы, фургоны, машины с четырьмя ведущими колесами, крытые грузовики, не говоря о мотоциклах и всевозможных велосипедах для грунтовых и асфальтовых дорог.
– А ездит ли кто-нибудь на обычных автомобилях?
– Нет, если в нем нельзя спать.
– А зачем им спать в машине?
– Во время охоты, – объяснил Картер. – Большинство здешних жителей не имеют доступа в такие места, как „Королевский дуб". Поэтому они отправляются очень далеко в глубь лесов и не хотят возвращаться домой ночевать, тем более если пьют и рассказывают небылицы всю ночь. Они просто спят в своих грузовичках и фургонах, а также привозят в них добытую дичь.
– А где они питаются, принимают ванну и ходят в туалет? – спросила Хилари.
– Продовольствие от „Макдональдса" они привозят с собой, в туалет ходят в лесу, а ванны вообще не принимают, – улыбнулся девочке Картер. – Ты, наверно, не очень-то захочешь оказаться с подветренной стороны у такой компании, возвращающейся с охоты домой. От такого аромата и окаменеть недолго.
– Это вульгарно, – фыркнула Хилари.
– И в самом деле вульгарно, – подтвердил Картер. – Но это имеет и свои привлекательные стороны.
Мы ехали в тусклом свете утра, минуя вывески, расхваливающие клубы, отделения сберегательных и кредитных учреждений, „деревенские старинные изделия". „Аренда Фитцбастера за 1,5 доллара в день" – гласила одна реклама, „Бог – это величайший взрыв, какой только может быть" – заявляла другая, установленная на газоне перед церковью из железобетонных блоков. Под словами красовалось изображение грибовидного облака. Я толкнула Картера в бок и указала на рекламный щит. Картер кивнул головой:
– Они здесь везде. В Нью-Моргантоне – новом растущем городке, есть „Атомные запчасти", „Грибовидное облако: пицца на вынос" и еще несколько подобных заведений. Заводилы на стадионе и оркестранты средней школы носят изображения ядерного взрыва на своей униформе. Казалось бы, Нью-Моргантон должен хоть немного опасаться атомной энергии. Когда решили построить завод „Биг Сильвер", сюда прибыли представители Комиссии по атомной энергии и скупили буквально все дома и предприятия в Моргантоне – так раньше назывался город, а потом все разрушили и перенесли город примерно на пятнадцать миль к востоку. Почти все жители выступали против такого насилия, об этом писали в газетах, журналах „Лайф" и „Моветон ньюс". Есть даже народная песня, Том Дэбни поет ее. Но, конечно, общественность проиграла, некоторые дома были перенесены на новое место, другие заброшены и снесены. И возник „мгновенный" новый город. И, что странно, Нью-Моргантон, кажется, влюбился в бомбу сразу же, как только высохла краска на новых домах. На эмблеме практически каждого второго предприятия есть грибовидное облако. Несколько человек разбогатели, делая анализы воды и почвы, пока не исчез страх. Все они гордятся своим городом, как если бы он был Диснейлендом.
– Вот видишь, – улыбнулась я Хилари. Дочка ничего не ответила.
Нью-Моргантон промелькнул и остался позади – такой мертвенно-бледный и заброшенный, как кратер на Луне. Мы выехали в открытые поля, которые становились коричневыми и золотыми под осенним солнцем. Надвигались и проносились мимо рощи пекановых деревьев, покрытых орехами, и вскоре все ближе и ближе стали подступать темные изгибы леса. Кюветы вдоль прямого пустынного шоссе были полны неподвижной черной водой.
– Это начало лесов Биг Сильвер, – объяснил Картер. – А „Королевский дуб" находится вон там, слева. Когда мы ехали на барбекю, мы проезжали по другой дороге, почти в противоположном направлении – ведь это очень большое земельное владение. А за ним начинаются земли завода – как раз за этим поворотом.
Дорога свернула, и мы сбавили скорость. Впереди на некотором расстоянии стояла простая белая деревянная сторожка с черно-белым шлагбаумом. Вокруг домика были высажены осенние цветы, а вдоль обочины расположились несколько аккуратных белых щитов-объявлений. Внутри сторожки сидел охранник в форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68