— Слушай, Желябов, откровенно говоря, не очень-то мне нравится твой видок. — Выпив водки, он сунул в рот кусочек копченой колбасы. — Случилось что-нибудь? Где Филипыч, санитары?
— Санитары с Филипычем в карты режутся. В своей комнате, — ответил тот. — Да все путем, почему ты спрашиваешь? — Но его глаза как-то неуверенно вильнули куда-то в сторону.
— Ты знаешь, а ведь и мне тоже что-то подозрительно, — не укрылось это от Воловикова. — Что с тобой? Может, с нашей девицей что-нибудь произошло? Она как, жива-здорова?
— Да что с ней сделается, через нее еще роту пропустить можно, — отмахнулся Желябов и уцепился за соломинку:
— Кстати, пойдем, посмотрите на нее. Ведь соскучились, поди. — Он явно старался заговорить им зубы.
— Вообще-то мне не так все представлялось. — Воловиков поскучнел. — Где спецэффекты, загробная музыка, воскресение убитого Филипыча? Таинственное появление всех нас троих одновременно? Мрачный каминный зал, и все в таком духе.
— Да, — согласился Мышастый. — Ты прав, именно так я и хотел все организовать. Ну да ладно, пойдем пока просто на нее поглядим, а там уже, может, по ходу что сымпровизируем.
Понимаешь, как-то все сумбурно, скомканно сегодня — уж так обстоятельства сложились. — Он имел в виду похищение дочери.
— Ну ничего, одно только воскрешение Филипыча чего стоит.
Ведь это для нее будет словно явление Христа народу, верно?
— И опять с недоумением поймал странный взгляд Желябова. — Ладно, пошли… — задумчиво проговорил он.
Открыв комнату Ольги, Желябов пропустил их вперед. Мышастый с Воловиковым зашли, с интересом вертя головами по сторонам — они еще не видели, как она тут обустроилась. Женщина сидела в своем атласном халате на краю кровати, опустив ноги на пол. На ее ногах были те самые туфли без задников, которые Мышастый помнил еще по физкультурному залу. Она посмотрела на троих вошедших к ней в комнату мужчин как-то безразлично, словно не никого узнавая.
— Разве ты меня не узнала, Оленька? — Мышастый вышел вперед, остановился прямо перед девушкой, приподнял ее лицо за подбородок.
— Почему? Узнала, — безразлично ответила та, не делая попыток освободиться от его руки и спокойно глядя ему прямо в глаза. — Вы тот самый режиссер, который хотел снимать меня в спортивной рекламе.
— Правильно, Оленька, молодец. И один раз я тебя все-таки снял, вспомни. А хочешь еще разок сняться в такой рекламе? — ласково спросил он, поглаживая ее второй рукой по волосам.
— Не хочу! Нет! — ответила девушка, вздрогнув. В ее глазах появился испуг.
Наконец-то хоть какая-то реакция, — обрадовался Мышастый, и продолжил:
— Но почему? Ведь ты сама очень этого хотела, и спортивный зал тебе понравился. Там такие хорошие тренажеры — красивые, удобные. Помнишь, как тебе хорошо было крутить педали, грести? Или вот «козел»… Пойдем в зал, посмотрим на него еще разок? Идем! — Он взял ее за руку.
— Нет! Не хочу! Не надо меня туда вести! Пожалуйста!..
— Ольга вырвала руку и заплакала.
— Вот видите, все она прекрасно помнит, мерзавка, — с удовлетворением подвел итог Мышастый, и повернулся к друзьям, с интересом слушающим их диалог и внимательно следящим за реакцией девушки. — А то я было подумал, что она совсем уже до ручки дошла.
— Но ведь мы так и хотели? — возразил Воловиков.
— В общем-то да, но что-то не нравится мне ее апатия. — Мышастый поморщился. — В девчонке совсем не осталось огня.
Какие-то чересчур замедленные реакции. Все-таки мы не психиатры, — был вынужден признать он, глядя на тихо всхлипывающую женщину. — Неплохо было бы для начала необходимую литературу поштудировать, то, се. Ну да ничего, со следующей мы что-нибудь получше придумаем. А эту не мешало бы как-то взбодрить… — Он задумался. — Знаете что, давайте-ка ее в каминный зал. Там и решим на месте. — И опять повернувшись к Ольге, ласково проворковал:
— Пойдем, девочка, с нами. — Видя, что она опять отрицательно замотала головой, он схватил ее за руку, потянул на себя:
— А будешь артачиться, я найду способ тебя взбодрить!
Проведя почти не упирающуюся женщину через коридор и лестницу, он затащил ее в каминный зал и подвел к широкой деревянной скамье, специально сколоченной по его заказу для подобного рода развлечений. Затем подтолкнул Ольгу на предназначенное для нее место. Неловко упав на скамью, она медленно передвинулась на край и присела, глядя на столпившихся перед нею мужчин широко раскрытыми глазами. И опять, как с раздражением отметил Мышастый, в них почти не было страха — скорее, почти полное безразличие. Воловиков только сейчас обратил внимание, что скамья имеет скобы для веревок и поднял брови.
— Ты что надумал? Никак выпороть, словно провинившуюся школьницу?
— Н-не знаю… — Мышастый пребывал в явном сомнении. — Может и зададим нашей девице небольшую трепку. Так, для начала… — Чувствовалось, что он не уверен в успехе своей затеи. — Хотя, взбодрит ли это ее? Что-то сомнительно… Но все равно, давайте, ребята, привяжем ее, что ли?
Через некоторое время полностью раздетая женщина, привязанная к специальным скобам, лежала под внимательными взглядами мужчин. Мышастый тщательно осмотрел ее фигуру и Желябов удостоился первой похвалы:
— Слушай, а ведь она даже не похудела, ты молодец, держал ее в кондиции. Что, неужто насильно кормил?
— Питательным раствором, — довольный тем, что его усилия оценены по достоинству, скромно подтвердил тот.
Мышастый, не испытывая ни малейшего азарта, словно нехотя, взял хлыст… Несколько красных рубцов, отчетливо отпечатавшихся на плечах Ольги, грозный свист гибкого орудия, поначалу несколько возбудили его, но реакция жертвы его полностью разочаровала и он опять сник. Женщина лишь слабо вздрагивала при соприкосновении инструмента экзекутора со своей кожей и даже не стонала… Мышастый поморщился, передал хлыст Воловикову, и опять надев пиджак, присел на стул.
Закурив, он равнодушно наблюдал, как Воловиков, словно впервые видя подобный предмет, вертит хлыст в руках, тоже словно нехотя замахивается… Через несколько секунд, совершив пару резких движений и тот, изрядно раздосадованный, присел рядом с ним:
— Нет, — прокомментировал он результат, — совсем не на то я рассчитывал. Я-то думал, будет весело, девчонка будет извиваться как змея, кричать от боли, слезно молить о пощаде, а тут… — Он безнадежно махнул рукой и они молча стали наблюдать за действиями Желябова.
Тот тоже без видимого азарта, словно только для пробы — каково полосовать беспомощного человека, хлестнул несколько раз Ольгу по спине.
— Только шкуру ей не попорть, — недовольно заметил Воловиков, гася сигарету. Он заметил, что один из ударов рассек женщине кожу до крови. — Ведь все идет к тому, что придется ее на потом оставить, сегодня что-то не заладилось. А может, нам надо было хорошенечко напиться?
Ладно, — Мышастый вздохнул, вставая, — пойдем наверх.
Не оглядываясь на Ольгу, потеряв к ней интерес, трое уныло поплелись к выходу…
— Н-да-а, тяжелый случай, — повторил Мышастый, опрокинув добрых сто грамм разом и только сильно выдохнув. — Признаться, даже не знаю, что и думать… Афанасьевич, — обратился он к заглянувшему Бугаю, — скажи этим, как их… санитарам, пусть сбегают вниз, отвяжут Ольгу. Ну, лежит там одна девица, они в курсе. Да, и пусть дверь потом за собой закроют! — крикнул он вслед удаляющемуся шоферу. — Хотя, куда ей убегать? — Это он добавил уже своим.
— Слушайте, а может вколоть ей что-нибудь возбуждающее?
— неожиданно пришло в голову Воловикову. Как и все, он сидел с кислой гримасой на лице и с ненужной внимательностью разглядывал налитый в рюмку коньяк. — Какой-нибудь препарат, а?
Ведь должно что-то иметься для таких случаев, антидепрессант, какой, что ли? Или как его там?
— Черт! А идея, кстати, правильная, — заметил Мышастый.
— Вот только, увы, никто об этом вовремя не позаботился.
Никто ж не знал… Надо будет это обмозговать попозже, сегодня-то у нас уже вряд ли что получится. Это ведь надо проконсультироваться со знающим человеком, что конкретно ей дать, в каких дозах, как это будет действовать… Ну да черт с ним, не последний день живем. Отложим на потом.
— Антон, а как с твоей дочкой прошло? Чем закончилось?
— вспомнил Воловиков. — Ты обещал рассказать.
Мышастый довольно подробно описал сегодняшние события, не забыв упомянуть о мерзких рожах похитителей. Приятели слушали, стараясь не пропустить ни слова — у каждого имелись дети, — и когда рассказ был закончен, все принялись горячо обсуждать услышанное. Под разговор Мышастый незаметно для себя почти прикончил бутылку и с удивлением обнаружил, что слегка опьянел.
— Да, — подводя итог дискуссии, произнес Воловиков, — времена, понимаешь. Скоро уже на улицу нельзя выйти будет.
Совсем оборзели, девок средь бела дня похищают… — Все вдруг вспомнили, что они сами если и не похитили, то, по-крайней мере, завлекли обманом женщину, которая, только что высеченная ими же, лежит сейчас в подвале. — Ну, мы-то другое дело, — с усмешкой поторопился добавить Воловиков. — Нам можно.
Мышастый, услышав про «девок», внезапно почувствовал бодрость и желание вполне определенного рода. «Если девчонка не реагирует на хлыст, может, на другой предмет она откликнется активнее?» — подумал он, вспоминая постельные достоинства Ольги, а вслух, вставая, предложил:
— Пойдем, посмотрим, что она там делает? Кто-нибудь желает?
— Пошли, — согласились оба, — все равно скукотища.
Уже подходя к каминному залу, Мышастый почуял что-то неладное. Дверь, несмотря на отданное им распоряжение, была слегка приоткрыта, а спиной к ним, просунув голову в щель, стоял один из «санитаров». «Что еще за ерунда такая?» Сделав предупреждающий знак идущим вслед за ним товарищам, стараясь ступать бесшумно, он подкрался к торчащему в дверях парню.
— И что там интересного показывают? — тихо спросил он, положив тому руку на плечо.
Парень испуганно вздрогнул, медленно повернулся, и при виде хозяина у него отвисла челюсть:
— Т-там… там ничего… — побледнев, промямлил он.
— А ну-ка, сдерни отсюда! — Оттолкнув его, Мышастый осторожно вошел в зал, даже не представляя себе пока, что там могло происходить и почему так испугался этот шестерик.
Открывшаяся взору картина заставила его остолбенеть.
Не веря своим глазам, застыв неподвижно и наливаясь яростью, он смотрел, как раздевшийся до пояса Филипыч, со спущенными штанами лежит на Ольге и, самозабвенно отдаваясь приятному занятию, яростно елозит иссохшими тощими ягодицами. А та, к его негодованию, судя по хорошо знакомым ему негромким стонам, испытывает явное наслаждение! Но что поразило его больше всего, даже уколом какой-то нелепой ревности отдавшись в сердце — эта дрянь обняла шею старика и задрала ноги, подтянув колени к плечам, как обычно бывало с ней при подступлении оргазма — то есть, вела себя точь-в-точь, как в свое время с ним, Мышастым! С ним — да, но с каким-то Филипычем!.. А второй «санитар» стоит рядом, копошится в ширинке, и, завороженно наблюдая за действиями старика, не иначе как дожидается своей очереди — это же очевидно!
«Да они попросту устроили с ней хоровуху! — в ярости сообразил Мышастый, которому звуки двух мокрых от пота, ритмично соприкасающихся животов, казалось, били прямо в мозг.
— А этот, третий, стоял на стреме! Ну, подождите, уроды, сейчас вы у меня попляшете!»
— Постой Антон, — тихо прошептал Воловиков ему в ухо, с трудом подавляя рвущийся наружу смешок, — дай старому козлу хотя бы кончить. — И вообще, интересно же…
Дрожа от ярости, Мышастый, тем не менее, повиновался.
Интересно, но почему эта мерзавка сейчас реагирует на мужчину в точности так же, как делала это обычно? Если чертова девица только что почти не испытывала боли, если чувствительность ее тела заторможена, разве может она ощущать наслаждение от ласк Филипыча? Не конкретно старика — вообще подобного рода мужских действий?.. А черт его знает, ведь они и впрямь не являются знатоками физиологии человека… Раздражение Мышастого усилилось. Доведется ли ему хоть когда-нибудь, хоть разок попользоваться столь роскошным материалом, телом такой породистой девчонки? Попадется ли когда-нибудь в их сети такая красивая и страстная штучка?
Видимо, почувствовав чье-то присутствие, парень, ожидающий своей очереди, нервно оглянулся и обомлел, глупо заметавшись на месте, затем отбежал в дальний угол и забился в него, со страхом глядя на разгневанного пахана, уже сжимающего в руке рукоять пистолета и, на его счастье, пока не сводящего пропитанного ненавистью взгляда со старого прелюбодея. А тот, произведя последние, судорожно-частые толчки, замер, и, издав протяжный вздох, рухнул на Ольгу, истекая потом, который, собираясь на морщинистой спине в крупные капли, стекал вниз, на замершую под ним любовницу. «Откуда в этой старой щепке, пропитанной чифирем, столько влаги?» — Как-то отрешенно подумал Мышастый, машинально отметив, что женское тело также блестит от пота — очевидно своего и чужого, обильно стекающего сверху. Наконец, Филипыч собрался с силами, скинул со своей шеи руки Ольги, слез с ее тела, и, больше не обращая на нее никакого внимания, позвал, одновременно подтягивая штаны:
— Ну, Борюся, вперед, теперь твоя оче… — Он поперхнулся, заметив обмочившегося со страха компаньона, который, так и забыв подтянуть штаны, сидел в углу, уставившись на Мышастого застывшим взглядом. Его сотрясала нервная дрожь.
Видимо, догадавшись, в чем дело, не оборачиваясь пока назад, старый рецидивист как-то слишком уж тщательно управлялся с брюками, оттягивая момент, когда все равно придется повернуться, но вот его рука тихонько скользнула в карман…
— Что, старый козел, доигрался? — тихим, зловеще прозвучавшим голосом поинтересовался Мышастый и вскинул руку.
Как ни настраивался он внутренне на любые неожиданности, его выстрел все-таки прозвучал мгновением позже, а тем же мгновением раньше — стремительно, подобно стальной пружине повернувшийся Филипыч метнул нож, который, сверкнув своим лезвием возле самой шеи Мышастого, ударился о стену и со звоном упал на пол. Сам старик, с аккуратной дырочкой во лбу, уже растянулся перпендикулярно деревянному «брачному ложу», на котором только что испытал последний в своей жизни оргазм.
Воловиков с Желябовым, выпучив глаза смотрели на труп Филипыча, с трудом воспринимая такой простейший факт, что этот человек только что был жив, здоров, и даже весьма неплохо проводил последние в своей жизни минуты.
— Т-ты… Т-ты… — все силился и никак не мог что-то произнести Воловиков. Он с трудом оторвал взгляд от того, что только что было стариком-рецидивистом и уставился на Мышастого, с которым провел во всевозможных развлечениях столько времени и даже не подозревал, что тот может вот так запросто убить человека.
— Что — я? Я защищался, — со злостью ответил тот, пряча пистолет обратно в кобуру. — Кстати, этот его подарочек мог ведь и ты запросто поймать. — Он кивнул на валяющийся на полу нож и с любопытством посмотрел, как от этих его слов глаза Воловикова совсем обезумели — тот, очевидно, воспринял просвистевшую рядом полоску отточенной стали как нечто виртуальное, происходящее где-то в параллельном мире, и только сейчас начинал понимать, что и сам что был на волосок от гибели. — А этот «добрый старик», сам, лично, знаешь сколько отправил на тот свет таких вот, вроде тебя? И до сих пор, кстати, числится в розыске. Наше счастье, что он маленько сноровку потерял, глазомер на старости лет подводить стал…
— И заслышав громкий топот по коридору, повысил голос:
— Ладно, все! Концерт считайте оконченным. Выметайтесь, выметайтесь отсюда… — Он принялся грубо выталкивать обоих за дверь, освобождая дорогу подбегающему Бугаю.
— Стреляли здесь, шеф? — Сжимая в лапе пистолет, тот с настороженностью хищника шарил глазами по сторонам, сразу профессионально сбросив со счетов Филипыча как возможного противника. Не найдя никого и ничего, что могло бы угрожать безопасности патрона, он с облегчением убрал пистолет в кобуру, точно такую же, как и у Мышастого, только скрытую не под пиджаком, а под легкой курткой, и, подняв валяющийся рядом нож, с любопытством повертел его в руках:
— Его работа?
— Он кивнул на старика, моментально сообразив, как все могло произойти.
— Да, — ответил Мышастый, радуясь появлению хоть одного здравомыслящего человека, не ахающего и не заикающегося при виде всего лишь какого-то дохлого уркагана. — Совсем оборзел, старый козел. На меня руку поднял.
— Да я ведь давно к нему присматривался, хозяин, все хотел вам сказать, что больно уж ненадежная он бестия.
Взгляд у него был такой, знаете… В общем, весь себе на уме. Еще раньше надо было бы от него избавиться, да только я не лез к вам с советами, не мое вроде это дело… Ну а с этой падалью что делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90