— Ну чего она все время гаснет?
— Наверное мой женишок, Лешуков, вспоминает! — засмеялась Света. — Мне, небось, свинок давно кормить пора!..
А протрезвевший старший сержант Лешуков в это время сидел на топчане, обхватив взъерошенную голову своими огромными лапами, окруженный перепуганными бойцами с помятыми физиономиями, среди немыслимого бардака — заблеванных и зассанных полов, перевернутой посуды, смешавшейся с остатками закуски, — и не обращая внимания на непрерывно звучащий с искореженного пульта сигнал вызова с поста, время от времени начинал тихо подвывать, наподобие собаки, потерявшей своего хозяина. Лешукову отчаянно не хотелось в дисбат…
Трясясь в кузове старенького грузовика, с натугой преодолевающего подъемы, Голова с Умником обсуждали, куда лучше спрятать украденные карабины.
— В подвал не потащишь, — задумчиво произнес Колесников, поглядывая на проносящиеся мимо деревья. — Какой-нибудь Парфеныч в очередной раз ментовку вызовет от нехер делать, те обшмонают и будет нам вместо вытрезвителя сам знаешь что.
— Он скрестил пальцы рук, изобразив решетку.
— Да… — согласился с ним Голова и вдруг возбужденно подскочил на месте:
— Слушай, километрах в десяти от города полигон есть. Заброшенный. Был там?
— Не приходилось, — ответил Умник. — Думаешь, туда?
— Ну! — хлопнул его по колену Голованов. — Я там побывал как-то раз. Там блиндажей всяких, окопов до едрени матери — облюбуем какой-нибудь блиндажик, устроим тайник. Ну да, точно! — воодушевился он. — И добраться туда нетрудно, сел на двадцать девятый автобус, полчаса — и там. И никакие Парфенычи во век не разнюхают… Как, Умник?
— А что, это идея, — согласился тот. В сказанном Головой действительно было рациональное зерно…
Грузовик, доехав до развилки, остановился. Выпрыгнув первым и принимая груз из рук передававшего его Умника, Голованов с интересом косился, наблюдая, как шофер — молодой парень с реденькими усиками, — обогнув кабину, открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья и протянул руки, помогая Светлане выйти. Поймав выпрыгнувшую девушку и с сожалением, после чересчур затянувшейся паузы разжав объятия, парень сказал:
— Все, ребята, дальше нам не по пути. Ну да ничего, здесь вам уже полегче будет попутку поймать. — И садясь за руль, глядя больше на Светлану, помахал рукой:
— Всем привет!
— Чегой-то он? — недовольно пробурчал Умник, взваливая на плечи до смерти надоевшую кладь. — Тоже в женихи набивается? Смотри, Светка, допрыгаешься у меня!
— Ой-ой-ой! Какие мы грозные, — довольная проявлением ревности со стороны любимого парня, шутливо запричитала та и, привстав на цыпочки, прильнув к его уху, ласково прошептала:
— Дурачок, кроме тебя мне никто больше не нужен…
— То-то же! — пробурчал успокоенный Сергей, а скривившийся Голова, наблюдая за их телячьими нежностями, только сплюнул себе под ноги:
— Дерьмо!..
Через пару дней, выйдя из двадцать девятого автобуса одновременно с двумя какими-то бабками, пятеро молодцев и девушка отправились к лесу, в сторону заброшенного несколько лет назад небольшого армейского полигона, к которому вела грунтовая автомобильная дорога, местами заросшая высокой травой.
— За мной!.. — скомандовал Голова. Дойдя до нужного места, он спрыгнул в окоп, вырытый по грудь взрослому мужчине и укрепленный по бокам деревянными досками. Поплутав в разветвленном лабиринте окопных ходов и нырнув в итоге в какой-то лаз, через минуту, уже стоя внутри блиндажа, вросшего в землю по половину или больше, он подбадривал выбирающихся из коротенького подземного хода товарищей:
— Давай-давай, шевелись!
— А что, другого блиндажа, или как там его, не нашлось?
— спросила Света, которой Сергей помог забраться наверх. Она подошла к одному из четырех узеньких просветов-окошечек, находящихся изнутри на уровне груди, а снаружи невысоко приподнимающихся над землей, и выглянула в одно из них — блиндаж расположился на небольшом возвышении, поэтому все вокруг хорошо отсюда просматривалось. — Вон же их сколько! А в этот пока еще проберешься…
— Вот и видно сразу, что дура! — бросил ей Голованов.
Бросил, впрочем, довольно беззлобно. — Да мы с твоим Умником знаешь сколько здесь всего облазили, прежде чем его нашли?
Скажи, Умник! — Тот кивнул, подтверждая. — Дело в том, — продолжил Голова, — что тут имеется наглухо заколоченная дверь, — он указал пальцем, — и тот, кто сюда сунется, подумает, что внутрь никак не попасть, не ломать же ему эту самую дверь. Там без инструмента не обойтись, потому что она железом оббита. А ход этот… Да кто его будет искать? Мы и сами ломанулись было снаружи — заколочено, да и землей наполовину засыпано; в окно не влезешь — слишком узкое; хотели уже уходить, а потом Умник совершенно случайно нашел этот лаз. Понятно? — Все дружно закивали. — Тут у нас все удобства… — На манер радушного хозяина, демонстрирующего квартиру гостям и просящего располагаться поудобнее, он обвел рукой вокруг. — Вон нары, тут и вдесятером спать можно, если что. Вон стол со скамейками — наверное, солдаты на нем свои обеды жрали, а мы можем квасить с комфортом, в карты играть.
И не засрано тут, не зассано, как в других… И мы тоже не будем здесь ссать, будем на улицу выходить… — повысив голос, с нажимом произнес он и выразительно посмотрел на Мелкого, который пристроился было в углу. Тот мигом отскочил, застегнул ширинку и повернулся к пахану.
— А я что, я ничего… Не ссать, так не ссать, — покладисто согласился он.
— Вы бы посмотрели, что в других блиндажах творится! — подтвердил Умник. — А здесь мы можем хоть месяцами жить, только жратвы натащи.
— От ментов, в случае чего хоть прятаться, а хоть даже отстреливаться… — продолжил мысль Голованов.
— Отстреливаться? От ментов? — испуганно пискнул Мелкий. — Вы что это ребята задумали, а?
Все громко заржали, а Голова хлопнул его по спине и давясь смехом, успокоил:
— Да это я так, к слову.
— Ладно, ты не тяни! — нетерпеливо произнес Дрын. — Всю эту бодягу потом нам расскажешь. Давай, показывай, где они?
— А вы сами найдите! — рисуясь, предложил главарь. — А, Умник? Пусть пошмонают!
Компания, разбредшись по блиндажу и заглядывая во все углы, копаясь в грязи под нарами, под лестницей, вскоре убедилась, что здесь ничего нет. Победно усмехающийся Голованов, выдержав томительную паузу, отошел в дальний угол и с помощью валявшейся острой щепки подцепив одну из толстых деревянных досок, из которых был сделан весь пол, слегка ее приподнял. Оказалось, та была подпилена и поэтому поднялась только ее часть, не более метра. Пока он держал доску, подоспевший на подмогу Умник запустил руку в образовавшуюся щель и стал извлекать из пустоты под полом добытые карабины с боеприпасами, передавая их стоящему рядом Соколу. Вскоре на столе лежало восемь таивших в себе смерть предметов, сотворенных человеком для уничтожения себе подобных. Рядом расположились подсумки с патронами. Дрын, Сокол и Мелкий, в отличие от Головы с Умником, которые весь предыдущий день провели в изучении оружия, и Светланы, которая хоть и недолго, но видела их в караульном помещении, уставились на добычу, не сводя с лежащей на столе груды восхищенных глаз. Первым опомнился и осторожно взял в руки карабин Сокол. За ним последовали и Дрын с Мелким.
— Так вот они какие, эти самые СКС-ы… — уважительно произнес Дрын, вертя в руках карабин, который совсем недавно находился в руках защитников Отечества, бывал на постах и стрельбищах, а теперь должен был послужить начинающим бандитам в их отнюдь не мирных целях — и все благодаря некоторым любителям дармового угощения в военной форме.
— А почему их СКС-ами называют? — заинтересовался дотошный Мелкий, пробуя передернуть затвор.
— Расшифровывается так: самозарядный карабин Симонова, — важно объяснил Голованов, который специально, чтобы произвести впечатление на своих подельников, узнал об этом оружии все что смог — в основном от соседа-фронтовика, воевавшего еще в Великую Отечественную. Тот рассказал Голове все, что знал сам, разумеется, не ведая, для чего все это потребовалось молодому соседу, которого он всегда считал лишь мелким хулиганом… — Берется обойма, — продолжал учить тот и, взяв один из подсумков, возможно совсем недавно принадлежавший отличнику боевой и политической подготовки старшему сержанту Лешукову, извлек из него одну из трех находившихся внутри обойм. Все с интересом уставились на патроны, гнездившиеся в специальной стальной скобе и имевшие остроносые наконечники-пули с блестящей, похоже медной, оболочкой. — Затем оттягивается затвор… — Он показал. — Обойма вставляется вот в эти пазы и патроны пальцем выдавливаются внутрь. Все. Потом эта железяка убирается, — он отложил на стол стальную пластину, в которой удерживались патроны, — затвор отпускается… Готово! Патрон в патроннике! Теперь остается только снять с предохранителя, — он проделал и эту несложную операцию, отогнув рычажок возле спускового крючка, — и… и можно теперь гасить кого угодно! — Он направил ствол карабина в сторону Мелкого, уперев его тому прямо в грудь — Хочешь, прямо сейчас и испробуем?
— Ты… Ты что! — в голос заорал тот, отчаянно перепугавшись — его физиономия побледнела, приобретя сходство с обильно наштукатуренным лицом немолодой проститутки, у которой им пришлось однажды выпивать и которой необходимо было под толстым слоем пудры скрывать от клиентов множественные морщины. — Ведь нажмешь случайно, и кранты! — Он не отрываясь смотрел на палец Голованова, застывший на спусковом крючке.
— Могу ведь и не случайно… — грозно пообещал тот и тут же расслабленно ухмыльнулся, заканчивая ломать комедию.
— Ладно, живи. — И довольный произведенным эффектом, не удержавшись, добавил:
— Пока.
— Ну и шуточки у тебя… — Мелкий с облегчением перевел дух. Краска постепенно возвращалась на его физиономию, все еще хранящую следы испуга.
— Слушай, Голова, а давай во что-нибудь шмальнем? — загорелся Сокол. — Ну, хоть в стену или в окно?
— Рано! — отрубил Голова. — Придет время, нашмаляетесь вдоволь, обещаю, — загадочно добавил он. Главарь имел кое-какие задумки относительно боевого крещения своей группы, но пугать остальных было пока преждевременно. — А сейчас услышать могут, нам это ни к чему, да и вообще, патроны беречь надо.
— А сколько их у нас? — спросил Дрын с интересом.
— А вот считай. — Голова принялся загибать пальцы. — Восемь подсумков, в каждом по три обоймы, в обойме по десять патронов… Значит, всего двести сорок штук!
— Ого! — восхитился Дрын.
— Не так уж и много, — с видом знатока заявил Голова. — Всего на парочку добрых боев.
— А мы что, будем участвовать в боях? — опять испугался Мелкий. — Ты что-то недоговариваешь, Голова, что за бои такие, в натуре?
— Ну, — уклончиво ответил тот, — мало ли. Могут же случиться всяческие перестрелки. В общем, в свое время сам все узнаешь, — «успокоил» он Мелкого.
Когда все вдоволь наигрались оружием, патронами, пробуя заряжать и имитировать стрельбу, Голованов приказал сложить карабины с боеприпасами обратно, в обнаруженный ими тайник, неизвестно кем и для чего сделанный — возможно, солдатики прятали там водку или те же боеприпасы, чтобы потом загнать их желающим, — и объявил:
— С завтрашнего дня все начали усиленно ходить в тир!
Понятно? Чтобы через неделю-другую в муху у меня попадали!
На лету! Научитесь целиться, рука чтобы не дрожала и все такое, потом и боевыми пошмаляем. Это я вам обещаю! — Он недобро улыбнулся, но никто не обратил внимания на подобного рода мелочь — впечатлений на сегодня и без того хватало…
После проведенной с Ольгой ночи Чиж некоторое время ходил окрыленным, хотя эта самая ночь оставалась пока единственной — молодая женщина еще не решалась сделать их интимную связь постоянной. Вообще, он был очень доволен тем, как складывались их отношения, и с пониманием отнесся к решению Ольги не переводить пока то новое, что произошло между ними недавно, на постоянную основу, хотя после ночи, проведенной со своей девушкой, страстность которой просто не имела границ, это понимание давалось ему очень нелегко. Теперь все в его жизни было как нельзя лучше, если не считать этих дурацких головных болей, которые стали посещать его излишне часто после драки в парке. После аналогичной схватки в «Фениксе» с ним такое уже было, но через пару недель все бесследно прошло, теперь же мучения слишком затянулись — болело все сильнее и сильнее. А самое главное — что вызывало у него беспокойство и о чем он не рассказал врачу, когда решился тайком от Оли посетить поликлинику — то, что в последнее время вместе с головной болью его стали посещать какие-то то ли непонятные сны, то ли кошмарные видения…
Над всем этим можно было посмеяться, если б эти самые видения не были уж слишком отчетливыми. Дело дошло даже до того, что после разговора с Волковым он стал представлять себя тем самым снайпером, о котором рассказал Шурка и о котором было написано в газетах. Это явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения Чижа. Если отныне каждая небылица, пересказанная его приятелем-пустозвоном будет иметь такое продолжение, то Александр просто сойдет с ума, а может, уже и сошел. Кажется, подобное раздвоение личности называется шизофренией. А захочет ли его Оля встречаться и тем более выходить замуж за шизофреника? К такому болтуну, каковым являлся Волков, его заставила обратиться только боязнь идти на прием к официальному психиатру — он, как и многие обыватели, рисовал себе неприглядную картину натягивания на него смирительной рубашки после первых же жалоб, произнесенных в кабинете врача, со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде больничной палаты — и непременно для буйных, — уколов, процедур, привязывания к койке, дубинок санитаров и многого другого, чего может предложить современная высокоразвитая российская медицина для излечения подобного рода больных…
Поэтому, получив от Волкова подтверждение, что отставной сосед-психиатр не является плодом его больного воображения, Саша решил немедленно таким шансом воспользоваться. Теперь нужно было как можно осторожнее поговорить с Шуркой, чтобы тот не разнес по всему свету весть о том, что Чиж сошел с ума, о чем он, бдительный Волков, уже давно догадывался, а теперь получил убедительное тому подтверждение… Поэтому в пятницу, дождавшись конца смены и переодевшись первым, он вскоре ждал на проходной своего коллегу, проклиная про себя, что настолько необходимый ему сейчас человек оказался соседом именно Волкова, а не кого-нибудь другого…
Когда наконец появилась тощая фигура приятеля, Чиж мрачно отбросил докуренную сигарету, дождался, пока тот поравняется с ним, пристроился рядом и спросил как можно безразличнее:
— Слушай, Волков, помнишь, я интересовался твоим соседом?
— Психиатром, что ли? Помню, а что?
— Да вот, попросил меня тот самый друг устроить ему встречу, — пояснил Чиж. — Узнай, завтра в субботу можно?
— Давай, — уверенно ответил Шурка. — Часикам к семи вечера и приводи. И пусть не забудет прихватить с собой бутыльков. Штук этак несколько.
— Слушай, — начиная слегка раздражаться, спросил Чиж, — ты откуда знаешь, что именно к семи? Ты сам, что ли, прием проводить собрался? Может, ты и есть тот самый психиатр? И при чем тут бутыльки; мы будем пить или делом заниматься?
— Объясняю по пунктам, — снисходительно, важничая от того, что Чижу приходится его о чем-то просить, ответил Волков. — К вечеру он только раскачивается — сова, понимаешь? А если с бодуна, так и вообще… Это первое. Второе… Бутыльков несколько, потому что один пойдет мне, — он выразительно посмотрел на Александра, — за мое так сказать, посредничество; ну а уж остальным тоже применение найдется, за это не беспокойся. Может, ему захочется сразу же выпить. Перед сеансом, для бодрости. А может, просто опохмелиться — это же для него вообще святое. А иначе он и работать не будет, — закончил свои убедительные пояснения Волков.
— Ладно, — согласился Чиж, удовлетворившись ответом, — несколько, так несколько. Только бы он не перебрал, — озабочено произнес он, — что тогда с него возьмешь?
— Не боись, он меру знает, — заверил Волков.
— Хорошо бы, — буркнул Саша…
В субботу вечером, чуть раньше назначенного времени, он уже стоял перед обшарпанной дверью коммунальной квартиры и найдя табличку «Волков — 2 зв.», дважды нажал на потертую кнопку звонка, отозвавшегося где-то в глубине квартиры, видимо, в комнате самого Волкова. Убедившись, что никакой реакции не последовало и за дверью не слышно никаких шагов, Чиж, слегка разозлившись, выдал теперь уже целую серию двойных звонков. Только после этого его ухо уловило ленивое шарканье шлепанцев, приглушенно донесшееся из-за двери, затем негромко щелкнул замок и перед ним предстал заспанный, протирающий глаза Волков, облаченный в синие трусы, доходившие почти до колен его тощих жилистых ног, и несвежую майку, последний раз подвергавшуюся стирке наверняка никак не менее месяцев трех назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90