— Только вот не в твоем положении торговаться, — напомнил ему Сергей. — Ты давай, базарь, а мы уже сами оценим, чего стоит твоя информация. Может, набрешешь с три короба.
— Ребята, да вот вам крест! — засуетился Майкл, словно и впрямь во что-то верил, а может, просто кладбищенская обстановка подействовала на него таким образом. — Короче так…
Как раз три недели назад один амбал в наглую увел из нашего ящика все письма. И так два дня подряд. Так что, скорее всего, ее фотки как раз и были среди тех, что он стащил.
— Что за амбал еще такой? — поинтересовался Чиж, переглянувшись с Сергеем. Что-то подобное им говорила Наташа.
— Да я ведь и сам не знаю. — Майкл развел руками, радуясь, что дело, к счастью для него, вроде сдвинулось с мертвой точки и, вполне возможно, вскоре он будет свободен — затрещины, щедро отпускаемые ему этим, кажись, Сергеем, уж очень пришлись Майклу не по душе, а что будет, если за него возьмутся по-настоящему? Он нутром чуял, что Сергея сдерживает только присутствие напарника, и поэтому старательно напрягся, пытаясь вспомнить еще какие-либо подробности, которые могли бы заинтересовать этих двоих. — Я обнаружил, что ящик пустой… Ну, сразу подскочил к Наташке, а та говорит, что вроде крутился там с утра один… Я бегом к Левензону.
Тот выделил Семку, чтоб проучил, значит, этого наглого амбала… А как подкараулили на второй день того бандюгу — Семка и струхнул. Тот такой страшный, сразу видно, что ему кого пришить — все равно, что другому высморкаться. Страшный, здоровый, жуткий…
— Да давай же ты по существу! — не выдержал Чиж. — Хватит уже с нас твоих детских впечатлений.
— А самое-то главное… По существу, как вы говорите…
— Майкл торжествующе оглядел сгорающих от нетерпения друзей, приберегая самое основное напоследок и выдерживая настоящую актерскую паузу.
— Ну! — не сдержавшись, рявкнул Сергей.
— Вот тебе и ну, — снисходительно глянул на него Майкл, в точности зная, что уж сейчас-то его наверняка бить не будут. — Я запомнил номер его автомашины! — эффектно поставил он точку в своем повествовании. — Шикарная тачка, я себе когда-нибудь такую куплю, девок в ней буду…
— Опять? — с угрозой в голосе поинтересовался Сергей.
— Ну, в общем, у него номер был запоминающийся. Три семерки. Совсем как в игральном аппарате. Чего там запоминать-то? Такие еще по блату ставят. Крутые там всякие, бизнесмены. Чтоб все сразу видели, кто едет — и ГАИ-шники и вообще. Я себе когда-нибудь тоже обязательно такой… — Он испуганно сжался, замолк, заметив угрожающее движение Сергея, руку которого, на его счастье, вовремя перехватил Александр.
— А номер-то был не наш, Мшанским он был, — закончил Майкл, благодарно взглянув на своего спасителя.
— Мшанским? — машинально переспросил тот. Дело осложнялось — теперь, видимо, придется гнать в этот самый Мшанск.
— Ну да, я по буковкам определил, — заявил Майкл, гордясь своим сыщицким талантом. — Так, на всякий случай запомнил, ведь красоток тридцать он у нас увел, никак не меньше.
— Он до сих пор не мог забыть нанесенную в том числе и ему лично обиду, ведь из этих тридцати и ему бы обязательно что-нибудь перепало. Может, как раз та самая, фотографии которой он только что держал в руках… — Ведь из этих тридцати и мне бы перепало, — забывшись, повторил он вслух свою мысль, — может, как раз та самая… — Он опять вовремя спохватился, заметив устремленный на него красноречивый взгляд — на сей раз Чижа.
— Сейчас тебе перепадет, — пообещал тот и переспросил:
— Точно, семерки? А может, девятки, или…
— Точно, точно, — угодливо зачастил маленький аферист.
— Точно помню. А тачка — «Ниссан Максима». Как пить дать.
— Что с ним будем делать? — спросил Сергей у Чижа. Может, скормим ему все эти письма? А давай, я его хоть на прощание отметелю, а? Ногу вот, к примеру, ему сломаю, а? Я умею, аккуратненько-аккуратненько так… Чтобы на почту свою всю оставшуюся жизнь на костылях ковылял, да не о девицах, а о здоровье своем побольше думал. А, Саня? Можно? Дай мне его, прошу.
— Пусть живет, гаденыш, — подумав, ответил Чиж и побледневший Майкл с облегчением перевел дух. — Значит, так…
— принялся наставлять он «почтальона», сверля его при этом таким взглядом, что у бедняги мурашки забегали по коже — до него только сейчас дошло, что самым опасным был вовсе не Сергей, а как раз этот, второй. — Если Наташка нам что плохое про тебя расскажет, тебе конец. Я потом проверю. Если соврал нам хоть в малости — конец. Язык держать за зубами.
Словечко своему Левензону про нас ляпнешь — конец. Ясно?
Майкл, послушно кивая в такт каждого «конец», да так истово, что его маленькая головка чуть не отваливалась от чрезмерного усердия, кивнул в последний раз:
— Ясно.
— Ну все, поехали. — Чиж позвал жестом нехотя двинувшегося за ним Сергея, все еще кровожадно, с сожалением оглядывающегося на Майкла. — Время дорого, — пояснил он, — вон ведь как все закрутилось. А этот гаденыш… Хрен с ним.
Уже отъезжая, они услышали пронзительный крик Майкла.
— А ну, останови! Может, стервец еще чего полезного вспомнил? — скомандовал Чиж, и Сергей притормозил машину.
— Ребята, а как же я? Мне ведь теперь через весь город… — К ним уже подбегал запыхавшийся Майкл.
— Тьфу! — только и смог прокомментировать все это Чиж, а Сергей наоборот, развеселился:
— Вот же поганец, ты только посмотри, как наш малец ожил. — Он с веселым удивлением посмотрел на друга и, уже собираясь трогать вновь, услышал:
— Ну хоть письма-то оставьте? Левензон ведь с меня шкуру сдерет.
— Нет, ну это уже просто невозможно, — открывая дверь и делая вид, что собирается выйти, проворчал Сергей. — Ты все-таки решил их съесть, да? — с нарочитым удивлением спросил он переминающегося с ноги на ногу Майкла. — Надумал-таки? — И засмеялся вслед мгновенно бросившемуся наутек маленькому пройдохе:
— Левензону от нас привет!..
Уже выбравшись на автотрассу, ведущую к Мшанску, Сергей все вспоминал, не будучи в силах успокоиться:
— Нет, Саш, ну как он тебе, а? Во наглец! Только что был рад, что хоть живым и здоровым остался, а через минуту уже и довези его, и письма отдай… Вот же порода! — Сергей отчасти словно восхищался таким поведением маленького мерзавца. — Нет, надо было его отметелить, зря ты…
— Да хрен с ним, пусть живет, — отмахнулся Чиж, и вдруг, что-то вспомнив, потянулся к заднему сиденью. — Ну-ка, посмотрим лучше, что за девчонки этим аферистам понаписали на свою голову.
— Давай! — обрадовался Сергей. — Это мне по душе! Даешь просмотр девиц-красавиц!
— Смотри-ка? — удивился Александр, вскрывая уже пятый конверт:
— И эта довольно ничего себе.
— Ага, — подтвердил Сергей. Он оторвался от дороги и бросил на фотографию быстрый оценивающий взгляд:
— Ничего девочка, точно.
— И чего только этим дурехам дома не сидится? — вздохнул Чиж, вскрывая очередное девичье послание. Ведь обуют их для начала такие вот хорьки, вроде этого Майкла, Левензона, и как его… Семки, что ли. А потом и того похлеще начнется.
— Вдруг, какая-то девушка, снявшаяся в купальнике на пляже, чем-то неуловимо напомнила ему Ольгу и Чиж, мгновенно потеряв всяческий интерес к остальным красавицам, не поворачиваясь, бросил Сергею:
— Надоело. Будешь еще смотреть?
— Да ну их, — так же мрачно ответил тот. Ему тоже вдруг вспомнилась Вика. Как она там без него? Ушла ли от альбиноса, и вообще, завязала ли со своей профессией? А что, если ее не отпускают намертво вцепившиеся в нее сутенеры? Нет, надо будет срочно за ней ехать. Вот только поможет другу найти пропавшую невесту… — Выкинь ты все это дело вообще, — посоветовал он Александру. — Прямо сейчас, в окно.
Тот стал выбрасывать конфискованное у Майкла добро, предварительно превращая все в мелкие клочки:
— А то найдет какой-нибудь очередной шустрый аферист и будут девушкам неприятности. Пусть хоть этим повезет. — Сергей молча кивнул, соглашаясь…
— Ну, что будем делать? — Сергей остановил машину в городской черте Мшанска.
— Знаешь, давай хоть разок отоспимся по-человечески, — предложил Чиж. — Найдем какую бабку, что ли, заплатим, поспим, как люди, на кроватях?
— Давай, — согласился с ним Сергей. — Все равно ведь на ночь глядя ничего не успеем. Да и на завтрак не помешает разговеться чем-нибудь домашненьким. Надоело уже одно и то же жрать. — Он кивнул на остатки очередной порции пирожков и «колы». То же самое они покупали сразу после посещения фотографа, только пирожки теперь были другие, с картошкой.
— Ну и поехали тогда на вокзал, — решил Чиж. — На них обычно такие старушки и обитаются…
Мастер Людмила делала маникюр Альбине Георгиевне, жене Мышастого, и победно улыбалась. Правда, ей приходилось делать это незаметно, про себя, чтобы улыбку не заметила клиентка, грузно развалившаяся перед ней в кресле, но от этого приятные, только что услышанные новости не становились менее приятными. А рассказывала эти новости сама Альбина Георгиевна. Говорила она с дамой, разместившейся в соседнем кресле, которой напарница Людмилы также делала маникюр и которая отличалась от своей собеседницы разве что цветом волос и фасоном безвкусных тряпок. Все остальное: излишний вес, крикливость базарной торговки, аляповатость и отсутствие стиля в одежде при несомненной ее дороговизне — все было практически одинаковым. Еще, одним отличием являлось то, что подруга жены Мышастого совсем недавно додумалась-таки поменять свои золотые зубы на металлокерамические, в то время как сама Альбина до сих пор ходила по старинке, на манер старой цыганки или оттянувшей срок зэчки, блестя золотом при каждом открытии своего крикливого рта, то есть, непомерно часто.
Это ее сходство со стареющей Кармен или только что освободившейся бандершей изрядно веселило Людмилу — ведь она-то знала, что на самом деле Альбина является женой преуспевающего бандита-бизнесмена.
Никак не выходит у вас, голубушки, из грязи-то, да в князи, — со злорадством думала она, вымачивая в специальной ванночке грубые пальцы своей клиентки. Мужья-то ваши как-то поднялись, нахватались по верхам всего-чего , в том числе и некоторое умение одеваться и относительно хорошие манеры, а вот вы до них явно не дотягиваете. Живете до сих пор по въевшимся в вашу дряблую кожу обычаям сварливых коммуналок и имеете интеллект тех самых базарных торговок, которых так напоминаете, а может даже, каковыми когда-то и являлись.
Людмила, красивая ухоженная женщина сорока пяти лет, ненавидела их всеми фибрами своей души, стараясь при этом, чтобы ее чувства никак не проявлялись, иначе она моментально потеряла бы свое место, имеющее неплохую доходность даже при патологической скупости большинства своих клиенток. Ее интерес заключался несколько в ином. Будучи женщиной неглупой, она прилежно прислушивалась ко всем их разговорам, благо что те и не пытались что-либо скрывать, постоянно рассказывая друг дружке о делах мужей, щеголяя перед подругами своей осведомленностью, а потом выгодно этой информацией распоряжалась, перепродавая ее заинтересованным лицам, недостатка в которых не наблюдалось. А ненависть обычная, классовая, превратилась уже во вполне осязаемую, конкретную, после случая, когда она получила увесистую пощечину как раз от этой вот самой Альбины Георгиевны, когда поцарапала той палец своим инструментом.
«Мерзавка! — заорала тогда Альбина, словно ей не царапнули случайно палец маникюрными ножницами, но намеренно сунули всю пятерню по-меньшей мере под циркулярную пилу. — Ты это сделала нарочно!» — И закатила звонкую пощечину, продемонстрировав тем самым свои базарные навыки, заключающиеся в умении работать не только языком, но при удобном случае и кулаками. Ее подруги, находящиеся в тот момент в зале, на словах вроде бы осудили такой поступок Альбины, но в душе, чувствовалось, были с ней вполне солидарны: этим хамкам надо периодически указывать их истинное место. Плюс ко всему здесь еще имела место обыкновенная женская зависть к Людмиле — та была весьма симпатичной элегантной женщиной с некоторой, только красящей ее полнотой, в отличие от них, просто грузных и неряшливых, фигурам и лицам которых уже ничего не в силах было помочь, в том числе и этот самый «Эдельвейс», где они проводили большую часть своего свободного времени.
Да еще добро бы Людмила была молоденькой девчонкой студенческого возраста — тогда и завидовать можно было разве что ее молодости — нет, их раздражало именно то, что ей, как и многим из них, было за сорок, а ее тело не шло ни в какое сравнение с грузными телесами этих распустех. К тому же Людмила имела молодого двадцатипятилетнего любовника, встречавшегося с ней отнюдь не ради денег. Конечно же, все это вместе взятое просто не могло их не раздражать…
— Нет, вы себе представляете? — продолжала трещать Альбина Георгиевна. — Нас просто-напросто кинули! Все наше СП накрылось медным тазом! Уже второй наш проект! Черт бы все побрал!
— Да как же так, Альбочка? — с наигранным ужасом взметнула руками собеседница, выплеснув при этом из ванночки часть раствора прямо в лицо обрабатывавшей ее маникюрши и делая при этом вид, что ничего не замечает. — Как такое могло произойти?
— А вот… — распространяя вокруг себя луковый аромат, в облаке которого, испытывая от него легкое головокружение, сидела и Людмила, отвечала Альбина. — Могло! Да еще как! В общем, слушай меня сюда… Приехали мы в Москву, в министерство. Надо было дать одному там взятку, чтобы он устроил нам лицензию на вывоз. В общем, вывоз неважно чего, я и сама это плохо поняла. А жена Коноплянова… Знаешь ведь жену Коноплянова? Жена Коноплянова договорилась по телефону с работником министерства, что он эту взятку передаст… в общем, неважно, кому, в общем, передаст ее кому надо. Вот. Ну, этот самый знакомый ее знакомого и передаст, поняла? А из наших его никто раньше не видел… И вот мы приезжаем, останавливаемся в гостинице, шикарной, разумеется… Забыла, как там ее… В общем, там еще пальма у входа растет и хорошая жареная картошка в ресторане; мы ею объедались буквально, больше даже, чем икрой… Ну, неважно. В общем, на следующий день мы в условленное время ждем в министерстве этого человека. Ну, чуть раньше пришли, не опаздывать же, все-таки деловая встреча… Подходит он, представляется, все сходится, он в курсе всех наших дел, мы ходим за ним по коридорам, он собирает бумажки, заходит в кабинеты, со всеми там здоровается, потом берет у нас деньги и мы ждем его четыре часа, пока не начинаем понимать, что здесь что-то не так… Ну, вернулись в гостиницу, звоним жене Коноплянова, та обещает нам разобраться и перезвонить, а сама созванивается с тем, министерским. Через некоторое время в гостиницу прибегает запыхавшийся человек, называется тем самым, что должен был нам все устроить и удивляется, что мы не пришли! Представляешь? Ему позвонила жена Коноплянова, ругалась, и велела быстро идти к нам в гостиницу разбираться! Но ведь это совсем другой человек, не тот, что был в министерстве! И оба назвались одним именем!
— Ужас! Какой ужас! — опять всплеснула руками подруга, опять попав в глаза своему мастеру брызгами раствора и опять этого «не замечая». — А сколько вы ему дали денег, Альбочка?
— Десять тысяч долларов! Негодяй!.. В общем, мы уже потом, задним числом с помощью этого настоящего, из министерства, во всем разобрались. Видимо было так… Кто-то, кто был в курсе всех наших СП-шных дел, подослал того афериста чуть раньше времени, и он опередил того, настоящего! Но кто же был в курсе всего? Мы же ни с кем — ни-ни! Никогда! И что нам теперь делать? Мой Мышастый, например, мне теперь точно ничего больше не даст. Разве хоть кто-то из наших мужей еще чего-то нам даст? Я даже боюсь ему об этом говорить, он ведь будет смеяться — это еще хуже, чем если бы он ругался!..
Ой!.. Я же там купила такую кофточку! Ты просто обалдеешь! В общем, там идет сначала синий — вот так. А здесь белый…
Вот, а потом…
Ну и мурло, — злорадно подумала Люда, — так тебе и надо, кухарка чертова! Жри свою жареную картошку и смотри телесериалы. Еше в бизнес полезла, идиотка!
Это была небольшая, но весомая победа Людмилы в ее скрытной войне с этими возомнившими о себе плебейками, которую она им тайно объявила. Огромных трудов ей стоило уговорить своего любовника, чтобы тот вместе с друзьями провернул эту нехитрую операцию, уже десятками раз описанную в «Аргументах и фактах», в рубрике «Курсы для простаков». Ее Валерка долго упирался, опасаясь, что все может всплыть, после чего не сносить им всем головы, но, заручившись поддержкой шустрых приятелей, в итоге все же решился, и теперь три тысячи баксов — ее доля — пойдут уж отнюдь не на безвкусные кофточки, о которых сейчас кудахчет эта дура, а… Потом она еще решит, на что они пойдут, да и дело здесь не только в деньгах, а в чувстве морального удовлетворения — в том, что она обула всех этих провинциальных тупиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90