– Выбрасывайся! Центровка изменится!!
Он выбросился, а Огородников разбился. Несколько дней Победоносцев не мог говорить, есть, пить, спать...
Он дружил с Юрой Станкевичем. Юра тоже разбился.
Станкевич был женихом Тоси. Когда Александр Васильевич Чесалов, руководивший секцией летных испытаний, впервые увидел ее на аэродроме, он спросил:
– А это кто такая?
– Младший техник Савицкая.
– А детскую коляску для нее вы привезли?
Первый раз она полетела с Николаем Елагиным, тем самым, который угробил гигант «Максим Горький», и очень быстро отлично научилась летать. Это очаровательное существо влюбило в себя весь аэродром. И Юру Победоносцева тоже...
Кончал он уже не МВТУ, а отпочковавшийся от него МАИ (см. главу 12) и сразу был переведен на должность старшего инженера ЦАГИ. Пожалуй, лучшей его работой в ЦАГИ, за которую он получил благодарность замнаркома и денежную премию, была разработка приспособления, облегчающего выход самолета из «штопора».
А потом он пришел в ГИРД. Пути Победоносцева и Королева, так долго идущие рядом, пересеклись, наконец. С тех пор они рядом многие годы, с перерывом на тюрьму – Победоносцев чудом избежал ее, работали в Германии, в Подлипках, в Кап.Яре, хотя общих работ у них практически не было. Королев занимался жидкостными ракетами, ракетопланами, Победосноцев – пороховыми снарядами, изучением сверхзвуковых скоростей, прямоточными двигателями. Разные заботы не мешали быть единомышленниками в главном: в отношении к жизни, к труду, к людям. Они об этом редко говорили, но знали, что это – так...
В 1935 году Тося Савицкая попала под машину. Тяжелый перелом обеих ног. В ЦАГИ она не вернулась: костыли, летать нельзя. Вышла замуж за кинорежиссера. Победоносцев тоже женился. Дочка родилась, но жизнь была невыносимой: жена его – славная добрая женщина, тоже работавшая в ГИРД, с годами все глубже уходила в неизлечимый алкоголизм. Сама страдала ужасно, и все вокруг мучались. Юрий Александрович случайно встретил Тосю в Севастополе и понял, что любит ее. Он и раньше ее любил, но не понимал этого. И вот однажды он посадил Тосю в машину и сказал:
– Поедешь со мной. Больше тебе там, – он кивнул на окна, – делать нечего.
Так Антонина Алексеевна стала женой Юрия Александровича. Победоносцев без конца то улетал в Германию, то прилетал из Германии, а когда окончательно вернулся в Подлипки и стал главным инженером НИИ-88, оказалось, что поселить его негде и единственное спасение – вторая комната Королева. И вот они опять оказались вместе: Королев и Победоносцев. Теперь вместе шли на работу, а то и с работы, вместе уезжали на полигон и, как помните, даже письма своим женам писали тоже вместе...
Я был знаком с Юрием Александровичем, знал Антонину Алексеевну, бывал в их доме и, глядя из окна на веселый хоровод маленьких конькобежцев, кружащихся по Патриаршему пруду, говорил им: «Какие вы счастливые люди! Когда я умру, в завещании напишу, чтобы на вашем доме установили мне мемориальную доску: „В этом доме всю свою жизнь мечтал жить и работать...“» Юрий Александрович смеялся... Это был очень мягкий, чуть ироничный человек, весьма скептически относящийся к признанным авторитетам, но никогда этим не бравирующий и вообще лишенный всякого самомнения. Он подробно и откровенно рассказывал мне об РНИИ, о жизни в Германии и суровых днях Кап.Яра. Мне было приятно, что в отличие от многих других моих собеседников он никогда даже не намекал на особо доверительные, дружеские отношения с Сергеем Павловичем. Потом, прочитав несколько писем Королева к Победоносцеву, я понял, что он имел на это право.
Последний раз встретились мы в холле гостиницы накануне открытия ХХIV Международного астронавтического конгресса в октябре 1973 года, на котором Победоносцев должен был делать доклад по истории РНИИ. Он только что прилетел из осенней Москвы в солнечный Баку, сидел в толстом драповом пальто, распаренный, но веселый. Мы сговорились увидеться. В день открытия конгресса я опаздывал в зал, быстро шел по уже опустевшему фойе, когда услышал:
– Человеку плохо, врача, врача скорее.
Юрий Александрович лежал у стены на мягкой лавке с закрытыми глазами. Вокруг суетилось много людей, прибежали «космические» эскулапы из Института медико-биологических проблем, очень скоро появились санитары с носилками и Юрия Александровича увезли. Так он умер.
После его смерти в бумагах нашли записку: «Когда будут со мною прощаться в крематории или на кладбище, хочу, чтобы исполнялся вальс цветов из „Щелкунчика“, но только не печальные реквиемы. Особенно я не люблю похоронные марши».
Эхо характера, вдруг прозвучавшее...
В то время Нина Ивановна не была еще законной женой Сергея Павловича. Поначалу они оба убеждали друг друга, как важно оставаться людьми свободными, не зависеть друг от друга, убеждали горячо, очевидно, потому, что оба в это не очень верили. Вернувшись с полигона в благодушном настроении после первых удачных пусков, Королев сказал Нине:
– Я передумал, мы поженимся!
А я своего решения не изменила! – с улыбкой ответила она.
Он очень смутился:
– Как же так? Ты подумай...
– Непременно подумаю...
Вскоре после Нового 1948 года Королев берет отпуск, и они впервые уезжают вместе в Кисловодск, в санаторий имени С.Орджоникидзе, а оттуда – на Кавказ: Сочи, Сухуми, Хоста, поездка в Самшитовую рощу – это было их запоздалое «свадебное путешествие». 7 февраля Королев писал Победоносцеву из Сочи:

«Дорогие Тосенька и Юра, шлем вам привет из Сочи, куда приехали вчера. Наш кисловодский сезон окончился очень удачно, время провели прекрасно, жили в чудесном дворце-санатории и не раз теплым словом вспоминали Льва Робертовича за его хлопоты с путевкой. Остаток нашего отпуска решили провести здесь на побережье. Вчера здесь было пасмурно, шел дождь, а сегодня ясный, теплый, солнечный день, как почти все последнее время. Несмотря на дождь, мы вчера целый день ходили по Сочи, любуясь этим чудесным городом. Завтра думаем двинуться дальше: Гагры, Сухуми, а там видно будет».

Королев отдыхать не умел, как правило, тяготился отдыхом, без конца звонил в КБ, а главное – голову не отключал, думал о работе. Казалось бы тогда, зимой 48-го, мог позабыть о своих ракетах. И действительно, он пишет: «Признаюсь, что очень не хочется возвращаться в Москву». Но тут же поправляется: «Впрочем, за последние дни мысли о работе все чаще и чаще появляются у нас обоих. По-видимому, мы уже основательно отдохнули».
«Вас обоих, – продолжает Королев, – вспоминали не раз. Очень интересуемся здоровьем Тосеньки и „грядущими событиями“. Шлем вам обоим и Тосеньке особо сердечные пожелания здоровья, счастья и успехов, а самое главное – хороших сынульку и дочурку.
Мы решили возвратиться примерно в районе 20/II. Еще раз привет. Нина. Сергей».
«Грядущие события» – предстоящие Антонине Алексеевне роды. Вскоре после возвращения Королевых с юга – 1 апреля 1948 года – у Победоносцевых родился сын Алеша. Королев завидовал Юрию Александровичу. Ему очень хотелось, чтобы Нина Ивановна родила ему сына или дочь. Однако не получалось. В конце 40-х – начале 50-х годов он беспрестанно показывает жену разным медицинским светилам в Москве, Одессе и по их рекомендациям отправляет ее на лечение в Евпаторию, Саки. В его письмах к Нине Ивановне из Кап.Яра тех лет неназойливо, но часто прослеживается эта тема: «Поедем с тобой, моя родная, вместе отдыхать к морю, либо в горы, и ты там отдохнешь, успокоишься и наберешься сил – для меня и для сына». «Очень хочу, чтобы ты хорошо отдохнула и полечилась. Во имя сынули, дочи и нас с тобой». В письме в евпаторийский санаторий «Чайка» Королев пишет: «Меня очень тронуло твое горячее желание лечиться».
Постепенно, очевидно, понимая, что лечение, увы, результата не дает, он оставляет эту тему в своих письмах, знает, что не меньше, а куда больше его страдает она, и только в 1953 году промелькнуло: «Еще один вопрос очень мучает тебя и меня, конечно. Но я твердо уверен, что сынуля у нас все же будет...»
Когда у Победоносцева родилась дочь, Королев говорил полушутливо Антонине Алексеевне:
– Отдай мне Леночку. Я ее на машине буду в английскую школу возить...
– Вот потому и нельзя ее отдавать, что вы ее будете на машинах возить, – с улыбкой отвечала Тося.
Письма Королева с полигона проникнуты любовью, нежностью и вниманием к жене. Чувствуется, что в отсутствие Нины он какой-то неприкаянный, допоздна, когда все уже разошлись, сидит на работе. В гости не ходит и к себе никого не зовет. Однажды ездил в министерство, освободился часов в шесть и оказался в непривычном для себя состоянии праздного столичного жителя. Подумал о кино, о театре, не прельстился. Забрался на пятнадцатый этаж гостиницы «Москва» в ресторан. За столиком с ним сидела пожилая супружеская пара. Кинорежиссер Иванов-Барков с женой. За многие годы работы в кино переживал он первый большой успех: недавно вышел его фильм «Далекая невеста», пожалованный Сталинской премией. Говорили о фильме, не о ракетах же говорить... Королев запомнил этот, в принципе, малозначительный эпизод своей жизни, потому что в течение очень короткого времени он соприкоснулся с людьми из другого мира, совершенно ему неизвестного, со своими страстями, трудами, интригами. Они были для него словно инопланетяне, потому что на его маленькой планете ракеты не оставляли места ни для чего другого.
Ему хотелось сделать что-нибудь приятное для жены и вообще проявить себя хозяином дома, и он затевает ремонт квартиры. В письмах в санаторий докладывает Нине Ивановне об успехах в этом деле, которое было для него, очевидно, более сложным, чем испытания баллистических ракет. Теперь уже самому ему хочется «свить гнездо», обустроиться, начать новую жизнь. Заниматься всем этим ему некогда: в НИИ до глубокого вечера, не говоря уже о полетах в Кап.Яр. Весной 49-го он простудился, лежит дома с воспалением легких, до этого, в апреле, Нину оперируют в МОНИКИ, удаляют миндалины. Короче, переживает то самое, что все мы называем «тяжелая полоса». Вдобавок ко всему, начатый в июне бракоразводный процесс с Ксенией Максимилиановной затягивается: развод она ему не дает. Это очень его нервирует. Надо искать юристов, все им объяснять, это крайне неприятно, требует много денег, которых у него мало, а главное, времени, которого у него еще меньше. Лишь 26 августа 1949 года получает он документы о расторжении брака с Ксенией Максимилиановной Винцентини. Через четыре дня – 1 сентября 1949 года во время обеденного перерыва Сергей Павлович Королев регистрирует брак с Ниной Ивановной Ермолаевой. 4 сентября Королев был уже в Кап.Яре.
Капустин Яр был полигоном для испытаний ракет, но в неменьшей степени и для испытаний людей. Если учитывать интересы хлебопашцев, наверное, правильно, что ракетчикам отдали эти бросовые солончаковые степи, но если говорить об интересах самих ракетчиков, то надо признать, что жить здесь было неимоверно трудно. Постоянно, из года в год, в своих письмах к Нине Ивановне Королев рисует безотрадную картину полигона. Уже в самом первом своем письме он пишет: «Внешние условия очень тяжелые. Пыль ужасная, жара днем, холод ночью, нехватка воды и эта унылая солончаковая степь кругом. Наше подвижное жилище просто как оазис.
Но бывать в нем приходится мало». «Что касаемо пустыни, – пишет Королев в другом письме, – то это действительно пустыня, забытое Богом местечко на Земле, и человек, находясь в ней, чувствует себя одинокой песчинкой... Это пренеприятное место с резко выраженным континентальным климатом... Погода здесь довольно странная: страшная жара неожиданно сменяется резким похолоданием. Два раза были дожди и пыльная буря. Вообще очень ветрено и пыльно... Исключительно изнуряюще действует жара, доходящая до 45-50° на солнце. Мне порекомендовали пить особые капли три раза в день, что я и делаю. Утром натощак пью глюкозу. Все это – для укрепления деятельности сердца и поднятия его силы... Ночью 32° тепла, а днем однажды в тени было 43°! Я немного подгорел, хотя очень берегусь от солнца. Большое тебе спасибо за шляпы, № 58 мне подошел точно по размеру... Хожу в парусине и чувствую себя в ней отлично». Королев с усмешкой говорил Меньшикову: «Мы как котлеты на сковородке: один бок пригорит, сразу переворачиваемся». Жара заставляет его менять режим работы: днем старается быть в вагоне, ночью уезжает на стартовые площадки. Перед работой он иногда вместе с Рязанским, Мишиным или с кем-нибудь из военных ездил купаться на Ахтубу. Но и это не помогало: «Эффект купания пропадает в течение 30 минут из-за жары...»
Когда представишь себе всю эту жизнь, как-то совсем по-другому звучит трогательная просьба, с которой обращается он к жене, живущей в Крыму: «Захвати с собой немножко моего любимого теплого моря...»
Королев прошел испытания Кап.Яром во все времена года: весной (1948-49 гг.), летом (1951-52 гг.), осенью (1947-49 гг.), зимой (1950 г., 1953 г.). Пыль сменялась метелью, метель пылью, а кормили всегда плохо. Если даже Королев, видит бог, человек не избалованный, прошедший школу тюрем, лагерей и голодных шараг военной поры, жалуется на полигонный рацион, значит, дело совсем труба.
«Пользуюсь случаем сказать, – пишет он домой, – что с питанием здесь стало необычайно плохо. Так все скудно и невкусно. Я прямо страдаю после нашего домашнего стола. Мяса я совсем не могу здесь есть. Молочных продуктов здесь почти нет. Иногда бывает свежая рыба и яйца, чем мы и спасаемся... На мясо я буквально не могу смотреть и с отвращением прикасаюсь ко всем этим блюдам – твердым и жидким... Один раз достали творог, но соленый и старый».
Генерал Меньшиков вспоминал:
– Когда работали ночью, на старт привозили кашу. Черт их знает, из чего ее варили, сущее мыло... Нина Ивановна постоянно организует продовольственные посылки на полигон, но воду-то не пошлешь, и питьевая вода вырастает в постоянную «неразрешимую» проблему. «Вода здесь только „Ижевская“ и притом горькая, газ весь выдохся, – пишет Королев. – А простая вода – только хлорированная, не могу ее пить совершенно!»
Иногда он просит прислать ему пива, «если можно достать бутылочек 10», или, «если будет можно, передай мне сухого красного или белого винца. Здесь нет ничего, а водку я не пью, и какой-нибудь кексик. Тут абсолютно нет ничего сладкого, острого и соленого».
«Сухой закон», провозглашенный на полигоне, был совершеннейшей фикцией, поскольку в деле были сотни тонн отличного спирта. Учуяв перегар, маршал Яковлев наказывал беспощадно, выговаривал Вознюку со всей строгостью: «У тебя пьют, и я требую, чтобы этому был положен конец!» Вознюк мог наказать офицера, а как солдата накажешь? Посадить на «губу»? Так после пекла стартовой площадки это ему поощрением обернется. Цистерны со спиртом были на пломбах, но как ни был хитер генерал Вознюк, солдат был хитрее его. При различных заливках-переливках поднаторевшие в этом деле стартовики могли так положить шланг, что в нем всегда оставалось полведра «огненной жидкости».
Забегая вперед, скажу, что борьба со спиртоносцами продолжалась и на Байконуре. Некоторые детали и трубопроводы требовалось обезжиривать, а для этого их промывали спиртом, который после такой операции требовалось выливать, но его, естественно, не выливали – и то сказать, продукт был чист как слеза. Наконец, разгневанное начальство поручило офицерам лично контролировать уничтожение спирта. И офицеры сопровождали солдата, который на их глазах выливал ведро спирта в песок неоглядной пустыни. Однако и после такого контроля личный состав продолжал попахивать. Проблема долго не поддавалась решению, пока один из офицеров не провалился ногой в ведро, закопанное в пустыне и прикрытое чистой портянкой, присыпанной песком, в которое на его глазах и выливали спирт.
В общем, кто хотел выпить на полигоне, тот такую возможность изыскивал. Василий Иванович Вознюк вспоминал, что Королев на протяжении всех лет работы в Кап.Яре (то же было и в Тюратаме) оставался последовательным и убежденным противником всевозможных банкетов, дружеских застолий, всегда протестовал, когда начинались намеки, что победу надо бы «обмыть», а неудачу «утопить в вине».
– Вот вы просите меня рассказать о Королеве, – говорил мне Василий Иванович. – Но я могу вспомнить его только на стартовой площадке, в МИКе, в штабном вагоне на совещаниях Госкомиссии. Я не помню его нигде, кроме работы. Он не ездил на рыбалку, не играл в карты, не приходил на вечеринки. Очень редко нам привозили кино. Вот в кино он иногда ходил. Помню, ему нравилась кинокомедия «Первая перчатка». Но я потому и запомнил этот фильм, что кино было большой редкостью. Еще, правда, помню, привезли французский фильм «Фанфан-Тюльпан».
Когда Жерар Филипп опрокидывал там в стог сена девчонку, генерал Пырский кричал солдату-киномеханику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157