» Чрезвычайно актуально с учетом последних сводок Совинформбюро, – с этими словами он демонстративно отвернулся к стене.
Королев пожалел, что вообще затеял этот разговор. И в Болшево, и на Яузе, и здесь, в Омске, не раз уже убеждался он, что ничего эти разговоры не дадут, что обратить в свою веру этих умных, знающих людей, прекрасных инженеров, он не в силах. Лучше помалкивать.
Поэтому, когда один из петляковцев, приехавший из Казани, рассказал ему о том, что Глушко – зек из РНИИ – организовал там группу и проектирует ракетные двигатели для Пе-2, чтобы облегчить их взлет с маленьких фронтовых аэродромов, Королев никому ничего не сказал. Но с этого дня он неотступно думал о Глушко и твердо решил во что бы то ни стало добиться перевода в Казань. Дело проворачивалось медленно. После разговора с Королевым непосредственный его «куратор» («Малюта Куратор» – как звал его Крутков) Алексей Петрович Балашов долго сносился со своим начальством, а его начальство – со своим, и добро на перевод было получено только к осени. Вот тогда Королев объявил соседям по комнате, что уезжает в Казань.
– Ускорители эти, конечно, не самое интересное дело, но все-таки поближе к ракетам, – объяснил он, быть может впервые за много месяцев улыбнувшись, словно извиняясь.
– Ты дурак, – сказал Геллер. – Нежели ты не понимаешь, что сейчас, когда машина пошла на фронт, нас освободят обязательно?! Ты понимаешь, что ты дурак?
– Тимоша, называй меня как хочешь, но я поеду, – все с той же тихой улыбкой кротко ответил Королев.
– Тимофей, оставь его в покое, – отозвался с кровати Крутков.
В мае 1942 года три первых серийных самолета Ту-2 улетели в армию Громова. Потом бомбардировщики Туполева дрались на Курской дуге, обеспечивали Выборгскую операцию, бомбили Кенигсберг и Берлин. Ту-2 был признан лучшим фронтовым пикирующим бомбардировщиком второй мировой войны.
Геллер оказался прав. Не скоро, примерно через год – в сентябре 1943-го, туполевцев освободили. Не всех, конечно, группу – как и в первый раз. Заключенный Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец города Житомира, дело № 795372, узнал об этом уже в Казани.
36
Науки благороднейшими человеческими упражнениями справедливо почитаются и не терпят порабощения.
Михайло Ломоносов
Не пытаясь найти какую-нибудь логику в этих печальных событиях, выскажу субъективное мнение: различие в тюремных судьбах Глушко и Королева, несмотря на схожесть предъявленных им обвинений, на то, что числились они членами одной вредительской организации, можно объяснить лишь тем, что Валентин Петрович был арестован на три месяца раньше Королева. Похоже, что Глушко попал в ту же струю, что и Туполев. Следствие велось неспешно, Глушко писал жалобы, его снова допрашивали, он требовал очных ставок с Клейменовым, Лангемаком и Королевым, а ставок этих дать ему не могли, поскольку Клейменова и Лангемака давно уже расстреляли, а искать Королева было лень. Обвинение, с большим трудом, было составлено лишь через два года после ареста Валентина Петровича. В «Заключении» по делу Глушко отмечалось, что его «причастность к контрреволюционной организации основана на показаниях Клейменова, Лангемака и Королева, из показаний которых видно, что Королеву об участии Глушко в организации известно от Лангемака, Лангемаку от Клейменова, а... показания Клейменова не конкретны и из них не видно, от кого ему известно об участии Глушко в организации...» И хотя в совершенно секретной «Повестке» к заседанию Особого совещания и указывалось, что «в настоящий момент уточнить его (Глушко. – Я.Г. ) вовлечение в троцкистскую организацию не представляется возможным», Особое совещание решило, что можно обойтись и без уточнений, и 15 августа 1939 года приговорило Валентина Петровича к восьми годам исправительно-трудовых лагерей.
Но в лагерь Глушко, по счастью, не попал. В Бутырке в камере № 113 он сидел без блатных, в компании людей замечательных – там были командарм с тремя орденами боевого Красного Знамени, посол в Японии, начальник КВЖД, председатель «Озета», будущий академик, выдающийся теплотехник Борис Сергеевич Стечкин.
Он был, однако, не только выдающимся теплотехником, но и не менее выдающимся знатоком тюремных дел. В 1936 году, когда Стечкина, как бывшего вредителя, уволили с авиазавода, его хотел забрать к себе Туполев в 1-й главк Наркомата оборонной промышленности. Стечкин презирал чиновников, отказался, но вскоре с помощью того же Туполева стал заместителем начальника Центрального института авиационного моторостроения. Там его арестовали уже по делу Туполева – в принадлежности его к «фашистско-русской партии» сомнений не было, да и сам он до поры это не отрицал. У Стечкина был редкий нюх опытного зека. Он знал, что надо сделать, чтобы ускорить дело, а что для того, чтобы его притормозить, и когда надо ускорять, а когда притормаживать. О шарашках он прознал раньше других и подсказал Глушко написать заявление, просить использовать как специалиста. И действительно, заявление – редчайший случай! – возымело действие: Глушко перевели на авиазавод в Тушино, а когда он заикнулся, что, мол, не худо бы привезти из РНИИ его чертежи и документы, привезли. Более того, он попросил себе в помощь несколько человек – дали! Появился уже некий коллектив, эмбрион будущего ОКБ.
Глушко почувствовал, что лагерей, может быть, удастся избежать, и написал очень толковое предложение по установке ЖРД на самолетах. Не подозревая о существовании «Трехтактного Устинова» из ЦКБ-29, Валентин Петрович, тем не менее, ясно представлял себе технический уровень будущих читателей своей записки и постарался сделать ее максимально популярной. Он объяснял, что ракетный двигатель позволит бомбардировщикам не только уменьшить разбег при взлете и взять на борт больше бомб, но, если случится, и удрать от преследования вражеских истребителей гораздо проворнее. В боевых условиях неожиданное резкое увеличение скорости всегда даст эффект, будь то атака или отступление.
Бумага действительно была очень ясная и понятная, потому что через несколько дней Глушко повезли на Лубянку. Невольно вспомнились дубинки, сплетенные из проводов со свинцовой изоляцией, но на этот раз обхождение было выше всех похвал: только на «вы» и папиросное угощение. Выяснилось, что руководство ВВС выразило свою заинтересованность, а НКВД взяло на себя хлопоты по его трудоустройству. Предлагались на выбор: Москва, Ленинград и Казань. Глушко задумался. Разумеется, лучше всего было бы вернуться на свои родные стенды в Лихоборы. Но, во-первых, он не сможет работать под началом доносчика, во-вторых, никто его туда не пошлет, поскольку НИИ-3 никакого отношения к ВВС не имеет. В любой же другой известной ему организации в Москве или в Ленинграде – а знал он их довольно хорошо – он все равно окажется телом инородным, всем мешающим и отправить его оттуда в лагерь при желании не представит большого труда.
– А что в Казани? – осторожно спросил Глушко.
– Там будет большой авиазавод.
Ага, значит дело только разворачивается и добиться независимости и самостоятельности там будет гораздо легче. Впрочем, о какой независимости и самостоятельности может мечтать зек?
– Я хотел бы работать в Казани, – сказал Глушко, и ответ его почему-то очень понравился чекисту.
– Правильно! Вы сделали совершенно правильный выбор, – радостно сказал он. Так и не поняв причин ликования энкэвэдэшника. Глушко со своими сотрудниками вскоре переехал в татарскую столицу.
Сначала Валентин Петрович планировал установить свой ракетный двигатель на самолете «Сталь-7» Роберта Бартини. Это была замечательная машина для перевозок двенадцати пассажиров с невероятной для пассажирских самолетов скоростью: четыреста километров в час. Весной 1937 года после успешных испытаний решили готовить «Сталь-7» к кругосветному перелету. Одновременно Бартини стал переделывать этот самолет в бомбардировщик ДБ-240. Не успел: арестовали.
Кроме ДБ-240, Глушко собирался опробовать двигатель и на истребителе – «сотке» Петлякова, но «сотка» быстро переродилась в пикирующий бомбардировщик и теперь, когда Петлякова и его КБ перевели в Казань, Глушко понял, что это – перст судьбы: никакая «Сталь-7», тем более несуществующая «сотка», ему не нужны – на казанском заводе начался серийный выпуск Пе-2, машины, вполне подходящей для экспериментов с ракетными двигателями. Глушко начинает разработку нескольких двигателей и довольно быстро добивается успеха. Уже в 1941 году его группа создает двигатель РД-1 с тягой в триста килограммов, работавший на тракторном керосине и азотной кислоте. С начала 1942 года он проводит целую серию испытаний на стенде и добивается, что камера не прогорает и через 70 минут после запуска, причем непрерывно двигатель работал 40 минут, пока не опорожнились баки.
Вот обо всем этом и узнал в Омске Королев, узнал и потерял покой.
Валентин Петрович Глушко рассказывал мне, что Королева он хотел вытянуть к себе еще с Колымы, но Туполев перехватил его. В автобиографическом очерке «Рождение мечты и первые шаги» Глушко пишет:
«По моему ходатайству на работу в наше ОКБ был направлен С.П. Королев. Он горячо взялся за руководство разработкой установки наших двигателей на самолетах и проявил в этой работе блеск своего таланта. С 1942 по 1946 год С.П. Королев был заместителем Главного конструктора двигателей по летным испытаниям».
Во всех своих статьях и книгах, в редактируемой им энциклопедии «Космонавтика», везде, где возможно, Валентин Петрович непременно подчеркивает: Королёв был его заместителем. Наверное, это очень льстит его самолюбию. Но что правда, то правда: Глушко у Королева заместителем не был, а Королев у Глушко был!
Да, был, и был необыкновенно счастлив! Словно истомленный жарой человек, нырнувший в прохладную речку, бросился он в мир своих долгожданных ракет. Теперь он не знал ни выходных дней, ни обеденных перерывов. «Его все называли неугомонным, – вспоминает библиотекарша заводоуправления Лидия Павловна Палеева. – Его жажда знаний удивляла нас. Мы еле успевали подбирать для него необходимые материалы...»
Королева очень интересовали новые разработки Глушко. Он понимал, насколько важно сейчас, в военное время, отработать надежный и мощный ускоритель на жидком топливе. И, тем не менее, буквально с первых своих дней в Казани он снова начинает борьбу за ракетоплан. Очевидно, за все эти годы мечта о заатмосферном самолете не оставляла его. Едва расположившись, оглядевшись и разобравшись, чем конкретно на сегодняшний день располагает Глушко (а располагал он перспективным, но очень еще сырым двигателем), Королев пишет весьма солидную служебную записку: «К вопросу о самолете-перехватчике РП с реактивным двигателем РД-1». Стиль знакомый – автор сразу берет быка за рога:
«Ознакомление с реактивными двигателями показало, что в ближайшее время вполне возможно и необходимо использование этих двигателей на самолетах.
При обеспечении необходимых условий такие самолеты могут быть осуществлены в короткие сроки и с большим эффектом применены в войне против Германии».
Прекрасно понимая, сколь велика ответственность за выполнение оборонных заданий в военное время, Королев, тем не менее, назначает сам себе сроки невероятно жесткие. «В декабре месяце с.г., – пишет он 16 декабря – РД-1 поступает на испытания. В течение I квартала 1943 года двигатель будет отрабатываться, после чего он может быть установлен на самолет ориентировочно 1/V-1/VI-1943 г.».
. Далее в записке он сжато излагает историю вопроса, рассказывая о своем РП-318, о полете Федорова, дает краткое описание перехватчика, предварительные расчетные данные, оговаривает вооружение (две пушки и пулемет), уточняет особенности производства. В приведенных таблицах, конечно, есть цифры, как говорится, «среднепотолочные». Королев считает, например, что максимальная скорость перехватчика превысит тысячу километров в час (»...на основании расчетов с учетом поправки по Берстоу получается 1000 км/час во всех случаях»), не зная, что он переступает тем самым звуковой барьер, предъявляющий особые требования к конструкции самолета. В заключение – опять-таки уже известный всесокрушающий королевский напор: «Предлагаемый самолет-перехватчик РП с реактивным двигателем РД-1 является представителем нового класса сверхскоростных высотных истребителей».
Он видит свою машину во всех деталях и пишет о ней, как о чем-то реально существующем: «РП обладает (уже обладает! – Я.Г. ) исключительно высокими летными и тактическими качествами и мощным вооружением, что при сравнительно большой для реактивных машин продолжительности полета позволит ему решить многие недоступные для винтомоторных самолетов тактические задачи.
РП может (уже может! – Я.Г. ) догнать и уничтожить любой современный скоростной самолет, летящий на сколь угодно большой высоте и попавший в зону его действия».
Но и этой вновь выдвинутой Королевым идее ракетоплана не суждено было осуществиться. Первый раз ее погубил Сталин, посадив конструктора (и еще несколько тысяч конструкторов) в тюрьму. Второй раз – два молодых, очень талантливых инженера, никогда не слышавших ни о РП-318, ни о его авторе.
Но Королев о них слышал: когда он приехал в Казань, Глушко подробно рассказал ему о самолете БИ, который он видел в Билимбае под Свердловском, описал все его характеристики. Характеристики эти, надо признать, были весьма скромны: на максимальной скорости (800 километров в час) БИ мог лететь не более двух минут, а на пониженной – не более четырех-пяти минут. Двигатель БИ допускал шесть пусков продолжительностью не более 80 секунд. На таком самолете особенно не повоюешь. Королев в своей записке отмечает, что, конечно, можно установить на этом самолете более совершенный двигатель Глушко РД-1, но предупреждает: «Потребная для этого переделка самолета БИ так велика, что фактически сводится к созданию машины заново». В абзаце, посвященном БИ, явно звучит некоторое раздражение по отношению к сопернику. И оно объяснимо: РП-318 – планер, сам подняться с земли не мог, а БИ – какой-никакой, но самолет. Несмотря на всю непохожесть, главные идеи, заложенные в этих машинах, пересекались в одной точке: это были летательные аппараты с жидкостными ракетными двигателями для полета человека.
Что за БИ? Откуда он взялся?
Был такой не очень удачливый авиаконструктор Виктор Федорович Болховитинов. В его КБ работали два молодых инженера: Александр Березняк и Алексей Исаев. Березняку пришла в голову идея создать ракетный самолет. Он поделился ею с Исаевым, и они вместе, никому ничего не сказав, начали проектировать невиданную машину. Это была чистая самодеятельность, через много лет Исаев вспоминал:
– ...Страшно вспомнить, как мало я тогда знал и понимал. Сегодня говорят: «открыватели», «первопроходцы». А мы в потемках шли и набивали здоровенные шишки. Ни специальной литературы, ни методики, ни налаженного эксперимента. Каменный век реактивной авиации. Были мы оба законченные лопухи!..
Работа эта их страшно увлекла, ни о чем другом думать они не могли, и, в конце концов, однажды вечером поехали домой к Болховитинову и все ему рассказали. Болховитинов посмотрел их расчеты, полистал эскизы и сказал задумчиво:
– Все это может у вас получиться...
Так их самодеятельность была узаконена шефом, но ни в каких планах КБ самолет не значился.
Болховитинов катался в воскресенье на яхте по Клязьминскому водохранилищу и, подойдя к берегу, увидел Исаева, сидящего на мотоцикле.
– Виктор Федорович, война! – крикнул Исаев.
Он посадил шефа на багажник и отвез в наркомат.
В тот же день нарком авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин узнал о самолете БИ и дал команду построить опытный экземпляр за месяц.
Через месяц и десять дней БИ – Березняк и Исаев назвали самолет первыми буквами своих фамилий – выкатили на аэродром. Но двигателя для него не было, да и выбирать тогда особенно не из чего было. Остановились на новом двигателе Душкина – варианте двигателя того, что он делал для РП-318.
– Двигатель выглядел внушительно, а показатели имел ерундовые, – вспоминал Исаев. – Расчет был на одну-единственную атаку. Эта атака должна была уничтожить вражескую машину, а после ее окончания самолет должен был спланировать на свой аэродром... Осенью 41-го КБ Болховитинова эвакуировали на Урал. Разместилось оно в Билимбае на крохотном труболитейном заводике. В Кольцове, туда, где сейчас Свердловский аэропорт, эвакуировали научно-испытательный институт ВВС. Там они и нашли Бахчи – Григория Яковлевича Бахчиванджи – летчика-испытателя для своего БИ. И 15 мая 1942 года состоялся первый полет. Двигатель работал около минуты, но за это время Бахчи сумел забраться на полторы тысячи метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Королев пожалел, что вообще затеял этот разговор. И в Болшево, и на Яузе, и здесь, в Омске, не раз уже убеждался он, что ничего эти разговоры не дадут, что обратить в свою веру этих умных, знающих людей, прекрасных инженеров, он не в силах. Лучше помалкивать.
Поэтому, когда один из петляковцев, приехавший из Казани, рассказал ему о том, что Глушко – зек из РНИИ – организовал там группу и проектирует ракетные двигатели для Пе-2, чтобы облегчить их взлет с маленьких фронтовых аэродромов, Королев никому ничего не сказал. Но с этого дня он неотступно думал о Глушко и твердо решил во что бы то ни стало добиться перевода в Казань. Дело проворачивалось медленно. После разговора с Королевым непосредственный его «куратор» («Малюта Куратор» – как звал его Крутков) Алексей Петрович Балашов долго сносился со своим начальством, а его начальство – со своим, и добро на перевод было получено только к осени. Вот тогда Королев объявил соседям по комнате, что уезжает в Казань.
– Ускорители эти, конечно, не самое интересное дело, но все-таки поближе к ракетам, – объяснил он, быть может впервые за много месяцев улыбнувшись, словно извиняясь.
– Ты дурак, – сказал Геллер. – Нежели ты не понимаешь, что сейчас, когда машина пошла на фронт, нас освободят обязательно?! Ты понимаешь, что ты дурак?
– Тимоша, называй меня как хочешь, но я поеду, – все с той же тихой улыбкой кротко ответил Королев.
– Тимофей, оставь его в покое, – отозвался с кровати Крутков.
В мае 1942 года три первых серийных самолета Ту-2 улетели в армию Громова. Потом бомбардировщики Туполева дрались на Курской дуге, обеспечивали Выборгскую операцию, бомбили Кенигсберг и Берлин. Ту-2 был признан лучшим фронтовым пикирующим бомбардировщиком второй мировой войны.
Геллер оказался прав. Не скоро, примерно через год – в сентябре 1943-го, туполевцев освободили. Не всех, конечно, группу – как и в первый раз. Заключенный Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец города Житомира, дело № 795372, узнал об этом уже в Казани.
36
Науки благороднейшими человеческими упражнениями справедливо почитаются и не терпят порабощения.
Михайло Ломоносов
Не пытаясь найти какую-нибудь логику в этих печальных событиях, выскажу субъективное мнение: различие в тюремных судьбах Глушко и Королева, несмотря на схожесть предъявленных им обвинений, на то, что числились они членами одной вредительской организации, можно объяснить лишь тем, что Валентин Петрович был арестован на три месяца раньше Королева. Похоже, что Глушко попал в ту же струю, что и Туполев. Следствие велось неспешно, Глушко писал жалобы, его снова допрашивали, он требовал очных ставок с Клейменовым, Лангемаком и Королевым, а ставок этих дать ему не могли, поскольку Клейменова и Лангемака давно уже расстреляли, а искать Королева было лень. Обвинение, с большим трудом, было составлено лишь через два года после ареста Валентина Петровича. В «Заключении» по делу Глушко отмечалось, что его «причастность к контрреволюционной организации основана на показаниях Клейменова, Лангемака и Королева, из показаний которых видно, что Королеву об участии Глушко в организации известно от Лангемака, Лангемаку от Клейменова, а... показания Клейменова не конкретны и из них не видно, от кого ему известно об участии Глушко в организации...» И хотя в совершенно секретной «Повестке» к заседанию Особого совещания и указывалось, что «в настоящий момент уточнить его (Глушко. – Я.Г. ) вовлечение в троцкистскую организацию не представляется возможным», Особое совещание решило, что можно обойтись и без уточнений, и 15 августа 1939 года приговорило Валентина Петровича к восьми годам исправительно-трудовых лагерей.
Но в лагерь Глушко, по счастью, не попал. В Бутырке в камере № 113 он сидел без блатных, в компании людей замечательных – там были командарм с тремя орденами боевого Красного Знамени, посол в Японии, начальник КВЖД, председатель «Озета», будущий академик, выдающийся теплотехник Борис Сергеевич Стечкин.
Он был, однако, не только выдающимся теплотехником, но и не менее выдающимся знатоком тюремных дел. В 1936 году, когда Стечкина, как бывшего вредителя, уволили с авиазавода, его хотел забрать к себе Туполев в 1-й главк Наркомата оборонной промышленности. Стечкин презирал чиновников, отказался, но вскоре с помощью того же Туполева стал заместителем начальника Центрального института авиационного моторостроения. Там его арестовали уже по делу Туполева – в принадлежности его к «фашистско-русской партии» сомнений не было, да и сам он до поры это не отрицал. У Стечкина был редкий нюх опытного зека. Он знал, что надо сделать, чтобы ускорить дело, а что для того, чтобы его притормозить, и когда надо ускорять, а когда притормаживать. О шарашках он прознал раньше других и подсказал Глушко написать заявление, просить использовать как специалиста. И действительно, заявление – редчайший случай! – возымело действие: Глушко перевели на авиазавод в Тушино, а когда он заикнулся, что, мол, не худо бы привезти из РНИИ его чертежи и документы, привезли. Более того, он попросил себе в помощь несколько человек – дали! Появился уже некий коллектив, эмбрион будущего ОКБ.
Глушко почувствовал, что лагерей, может быть, удастся избежать, и написал очень толковое предложение по установке ЖРД на самолетах. Не подозревая о существовании «Трехтактного Устинова» из ЦКБ-29, Валентин Петрович, тем не менее, ясно представлял себе технический уровень будущих читателей своей записки и постарался сделать ее максимально популярной. Он объяснял, что ракетный двигатель позволит бомбардировщикам не только уменьшить разбег при взлете и взять на борт больше бомб, но, если случится, и удрать от преследования вражеских истребителей гораздо проворнее. В боевых условиях неожиданное резкое увеличение скорости всегда даст эффект, будь то атака или отступление.
Бумага действительно была очень ясная и понятная, потому что через несколько дней Глушко повезли на Лубянку. Невольно вспомнились дубинки, сплетенные из проводов со свинцовой изоляцией, но на этот раз обхождение было выше всех похвал: только на «вы» и папиросное угощение. Выяснилось, что руководство ВВС выразило свою заинтересованность, а НКВД взяло на себя хлопоты по его трудоустройству. Предлагались на выбор: Москва, Ленинград и Казань. Глушко задумался. Разумеется, лучше всего было бы вернуться на свои родные стенды в Лихоборы. Но, во-первых, он не сможет работать под началом доносчика, во-вторых, никто его туда не пошлет, поскольку НИИ-3 никакого отношения к ВВС не имеет. В любой же другой известной ему организации в Москве или в Ленинграде – а знал он их довольно хорошо – он все равно окажется телом инородным, всем мешающим и отправить его оттуда в лагерь при желании не представит большого труда.
– А что в Казани? – осторожно спросил Глушко.
– Там будет большой авиазавод.
Ага, значит дело только разворачивается и добиться независимости и самостоятельности там будет гораздо легче. Впрочем, о какой независимости и самостоятельности может мечтать зек?
– Я хотел бы работать в Казани, – сказал Глушко, и ответ его почему-то очень понравился чекисту.
– Правильно! Вы сделали совершенно правильный выбор, – радостно сказал он. Так и не поняв причин ликования энкэвэдэшника. Глушко со своими сотрудниками вскоре переехал в татарскую столицу.
Сначала Валентин Петрович планировал установить свой ракетный двигатель на самолете «Сталь-7» Роберта Бартини. Это была замечательная машина для перевозок двенадцати пассажиров с невероятной для пассажирских самолетов скоростью: четыреста километров в час. Весной 1937 года после успешных испытаний решили готовить «Сталь-7» к кругосветному перелету. Одновременно Бартини стал переделывать этот самолет в бомбардировщик ДБ-240. Не успел: арестовали.
Кроме ДБ-240, Глушко собирался опробовать двигатель и на истребителе – «сотке» Петлякова, но «сотка» быстро переродилась в пикирующий бомбардировщик и теперь, когда Петлякова и его КБ перевели в Казань, Глушко понял, что это – перст судьбы: никакая «Сталь-7», тем более несуществующая «сотка», ему не нужны – на казанском заводе начался серийный выпуск Пе-2, машины, вполне подходящей для экспериментов с ракетными двигателями. Глушко начинает разработку нескольких двигателей и довольно быстро добивается успеха. Уже в 1941 году его группа создает двигатель РД-1 с тягой в триста килограммов, работавший на тракторном керосине и азотной кислоте. С начала 1942 года он проводит целую серию испытаний на стенде и добивается, что камера не прогорает и через 70 минут после запуска, причем непрерывно двигатель работал 40 минут, пока не опорожнились баки.
Вот обо всем этом и узнал в Омске Королев, узнал и потерял покой.
Валентин Петрович Глушко рассказывал мне, что Королева он хотел вытянуть к себе еще с Колымы, но Туполев перехватил его. В автобиографическом очерке «Рождение мечты и первые шаги» Глушко пишет:
«По моему ходатайству на работу в наше ОКБ был направлен С.П. Королев. Он горячо взялся за руководство разработкой установки наших двигателей на самолетах и проявил в этой работе блеск своего таланта. С 1942 по 1946 год С.П. Королев был заместителем Главного конструктора двигателей по летным испытаниям».
Во всех своих статьях и книгах, в редактируемой им энциклопедии «Космонавтика», везде, где возможно, Валентин Петрович непременно подчеркивает: Королёв был его заместителем. Наверное, это очень льстит его самолюбию. Но что правда, то правда: Глушко у Королева заместителем не был, а Королев у Глушко был!
Да, был, и был необыкновенно счастлив! Словно истомленный жарой человек, нырнувший в прохладную речку, бросился он в мир своих долгожданных ракет. Теперь он не знал ни выходных дней, ни обеденных перерывов. «Его все называли неугомонным, – вспоминает библиотекарша заводоуправления Лидия Павловна Палеева. – Его жажда знаний удивляла нас. Мы еле успевали подбирать для него необходимые материалы...»
Королева очень интересовали новые разработки Глушко. Он понимал, насколько важно сейчас, в военное время, отработать надежный и мощный ускоритель на жидком топливе. И, тем не менее, буквально с первых своих дней в Казани он снова начинает борьбу за ракетоплан. Очевидно, за все эти годы мечта о заатмосферном самолете не оставляла его. Едва расположившись, оглядевшись и разобравшись, чем конкретно на сегодняшний день располагает Глушко (а располагал он перспективным, но очень еще сырым двигателем), Королев пишет весьма солидную служебную записку: «К вопросу о самолете-перехватчике РП с реактивным двигателем РД-1». Стиль знакомый – автор сразу берет быка за рога:
«Ознакомление с реактивными двигателями показало, что в ближайшее время вполне возможно и необходимо использование этих двигателей на самолетах.
При обеспечении необходимых условий такие самолеты могут быть осуществлены в короткие сроки и с большим эффектом применены в войне против Германии».
Прекрасно понимая, сколь велика ответственность за выполнение оборонных заданий в военное время, Королев, тем не менее, назначает сам себе сроки невероятно жесткие. «В декабре месяце с.г., – пишет он 16 декабря – РД-1 поступает на испытания. В течение I квартала 1943 года двигатель будет отрабатываться, после чего он может быть установлен на самолет ориентировочно 1/V-1/VI-1943 г.».
. Далее в записке он сжато излагает историю вопроса, рассказывая о своем РП-318, о полете Федорова, дает краткое описание перехватчика, предварительные расчетные данные, оговаривает вооружение (две пушки и пулемет), уточняет особенности производства. В приведенных таблицах, конечно, есть цифры, как говорится, «среднепотолочные». Королев считает, например, что максимальная скорость перехватчика превысит тысячу километров в час (»...на основании расчетов с учетом поправки по Берстоу получается 1000 км/час во всех случаях»), не зная, что он переступает тем самым звуковой барьер, предъявляющий особые требования к конструкции самолета. В заключение – опять-таки уже известный всесокрушающий королевский напор: «Предлагаемый самолет-перехватчик РП с реактивным двигателем РД-1 является представителем нового класса сверхскоростных высотных истребителей».
Он видит свою машину во всех деталях и пишет о ней, как о чем-то реально существующем: «РП обладает (уже обладает! – Я.Г. ) исключительно высокими летными и тактическими качествами и мощным вооружением, что при сравнительно большой для реактивных машин продолжительности полета позволит ему решить многие недоступные для винтомоторных самолетов тактические задачи.
РП может (уже может! – Я.Г. ) догнать и уничтожить любой современный скоростной самолет, летящий на сколь угодно большой высоте и попавший в зону его действия».
Но и этой вновь выдвинутой Королевым идее ракетоплана не суждено было осуществиться. Первый раз ее погубил Сталин, посадив конструктора (и еще несколько тысяч конструкторов) в тюрьму. Второй раз – два молодых, очень талантливых инженера, никогда не слышавших ни о РП-318, ни о его авторе.
Но Королев о них слышал: когда он приехал в Казань, Глушко подробно рассказал ему о самолете БИ, который он видел в Билимбае под Свердловском, описал все его характеристики. Характеристики эти, надо признать, были весьма скромны: на максимальной скорости (800 километров в час) БИ мог лететь не более двух минут, а на пониженной – не более четырех-пяти минут. Двигатель БИ допускал шесть пусков продолжительностью не более 80 секунд. На таком самолете особенно не повоюешь. Королев в своей записке отмечает, что, конечно, можно установить на этом самолете более совершенный двигатель Глушко РД-1, но предупреждает: «Потребная для этого переделка самолета БИ так велика, что фактически сводится к созданию машины заново». В абзаце, посвященном БИ, явно звучит некоторое раздражение по отношению к сопернику. И оно объяснимо: РП-318 – планер, сам подняться с земли не мог, а БИ – какой-никакой, но самолет. Несмотря на всю непохожесть, главные идеи, заложенные в этих машинах, пересекались в одной точке: это были летательные аппараты с жидкостными ракетными двигателями для полета человека.
Что за БИ? Откуда он взялся?
Был такой не очень удачливый авиаконструктор Виктор Федорович Болховитинов. В его КБ работали два молодых инженера: Александр Березняк и Алексей Исаев. Березняку пришла в голову идея создать ракетный самолет. Он поделился ею с Исаевым, и они вместе, никому ничего не сказав, начали проектировать невиданную машину. Это была чистая самодеятельность, через много лет Исаев вспоминал:
– ...Страшно вспомнить, как мало я тогда знал и понимал. Сегодня говорят: «открыватели», «первопроходцы». А мы в потемках шли и набивали здоровенные шишки. Ни специальной литературы, ни методики, ни налаженного эксперимента. Каменный век реактивной авиации. Были мы оба законченные лопухи!..
Работа эта их страшно увлекла, ни о чем другом думать они не могли, и, в конце концов, однажды вечером поехали домой к Болховитинову и все ему рассказали. Болховитинов посмотрел их расчеты, полистал эскизы и сказал задумчиво:
– Все это может у вас получиться...
Так их самодеятельность была узаконена шефом, но ни в каких планах КБ самолет не значился.
Болховитинов катался в воскресенье на яхте по Клязьминскому водохранилищу и, подойдя к берегу, увидел Исаева, сидящего на мотоцикле.
– Виктор Федорович, война! – крикнул Исаев.
Он посадил шефа на багажник и отвез в наркомат.
В тот же день нарком авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин узнал о самолете БИ и дал команду построить опытный экземпляр за месяц.
Через месяц и десять дней БИ – Березняк и Исаев назвали самолет первыми буквами своих фамилий – выкатили на аэродром. Но двигателя для него не было, да и выбирать тогда особенно не из чего было. Остановились на новом двигателе Душкина – варианте двигателя того, что он делал для РП-318.
– Двигатель выглядел внушительно, а показатели имел ерундовые, – вспоминал Исаев. – Расчет был на одну-единственную атаку. Эта атака должна была уничтожить вражескую машину, а после ее окончания самолет должен был спланировать на свой аэродром... Осенью 41-го КБ Болховитинова эвакуировали на Урал. Разместилось оно в Билимбае на крохотном труболитейном заводике. В Кольцове, туда, где сейчас Свердловский аэропорт, эвакуировали научно-испытательный институт ВВС. Там они и нашли Бахчи – Григория Яковлевича Бахчиванджи – летчика-испытателя для своего БИ. И 15 мая 1942 года состоялся первый полет. Двигатель работал около минуты, но за это время Бахчи сумел забраться на полторы тысячи метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157