«Согласен!» – рассказывал Павел Попович. – Мне говорят: «Подумайте сутки». Да что мне думать, товарищи! Я же дал подписку, что никому о нашей беседе не расскажу. Значит, и советоваться не с кем! Потом вышел в коридор, приоткрыл дверь, голову всунул в комнату и крикнул: «Я согласен!»
Валерий Быковский со смехом признался мне, что, когда заговорили о ракетах, он подумал не о космосе, а о каком-то фантастическом экспериментальном полете в акваторию Тихого океана: так испытывали межконтинентальную ракету.
– А когда сообразил, о чем речь, подумал: «Это ведь очень интересно!» И сразу согласился.
Георгий Шонин, когда заговорили о «новой технике», забеспокоился, что его собираются переводить в вертолетчики, а он этого не хотел – не те высоты, не те скорости. А когда ему сказали о возможном полете вокруг земного шара, в первый момент не поверил.
Андриян Николаев, услышав о космических кораблях, тоже усомнился:
– А это реально?
– Вполне. Конечно, не сразу. Будете готовиться...
– Я с радостью, – улыбнулся Андриян.
Герман Титов, едва заговорили с ним о новой технике, быстро ответил:
– Да, согласен!
Такой же ответ получил Туровский в парткоме Военно-воздушной краснознаменной академии от Павла Беляева:
– Согласен.
– Подумайте.
Беляев помолчал, подумал, как велели, и твердо повторил:
– Согласен.
После полета Гагарина правдисты Николай Денисов и Сергей Борзенко, которые писали со слов Юрия Алексеевича книжку «Дорога в космос», присочинили, будто сам он подал рапорт с просьбой зачислить его в группу кандидатов в космонавты. «Мне казалось, – говорится в книге, – что наступило время для комплектования такой группы. И я не ошибся. Меня вызвали на специальную медкомиссию».
Нет в природе такого рапорта. О том, что «наступило время» подавать рапорт, Гагарин знать не мог, поскольку даже самые прозорливые летчики-истребители и думать не смели о том, что человек полетит в космос в ближайшее время. И в приведенной цитате правдива лишь последняя фраза: на комиссию Гагарина действительно вызвали. «Крестными отцами» будущего космонавта № 1 стали военные медики Петр Васильевич Буянов и Александр Петрович Пчёлкин. Они нашли Юрия Гагарина и Георгия Шонина на северном аэродроме недалеко от города Никеля.
Беседы медиков с летчиками были разными, но почти во всех непременно возникал вопрос: хорошо, новая техника, ракеты, облет земного шара – все это очень интересно, но когда это все будет?!
Когда старшего лейтенанта Дмитрия Заикина спросили, согласен ли он слетать в космос, он согласился, но добавил:
– Но вряд ли всей жизни летной на это хватит...
Шутка ли сказать: человек в спутнике полетит! А как оттуда вернуться на Землю? Это сколько еще работы предстоит специалистам?! Ведь этак будешь ждать, пока из армии не спишут...
Шел август 1959 года. До полета человека в космос оставалось двадцать месяцев.
Давно вынашивал Королев идею собрать под своим крылом «стариков» – тех, кого он знал еще до Колымы, знал, как они умеют работать и как доверяют ему. Так он забрал к себе гирдовца Леонида Корнеева, с которым отнюдь не дружил в РНИИ, старых знакомых еще по коктебельским слетам планеристов: Сергея Анохина, Павла Цыбина, а еще раньше – Тихонравова вместе с его «ребятами». Уговорил Келдыша отдать ему Раушенбаха. У Королева работал Арвид Палло, с которым перед самым арестом делали они ракетоплан. Были люди, которых он узнал в Омске и Казани, ну и, конечно, немало тех, с кем свела его Германия. «Старики» были гвардией Королева. С ними хоть и разговаривал Главный по-дружески, но требовал с них втрое против нормы.
Поэтому так обрадовался Сергей Павлович, когда в мае 1958 года пришел к нему Петр Васильевич Флеров. Петя Флеров – едва ли не самый старый из «стариков»: ведь с МВТУ они вместе, планеры, Коктебель, шарага на улице Радио – есть, что вспомнить! Обнялись, расцеловались.
– Ну, как жизнь? Почему ни разу в гости не позвал? – спросил Королев.
– Не могу, – без улыбки ответил Петр. – Я себя знаю. Обязательно начну хвалиться: «У меня в гостях был Главный конструктор космоса!»
Королев улыбнулся. Ничего не мог с собой поделать: иногда ему было до чертиков приятно, когда слышал вот такую, незатейливую лесть. Но он успокаивал себя тем, что понимает: это лесть.
Флеров пришел с идеей крылатого спутника. Идею Королев отверг: Феоктистов уже доказал ему, что крылатый спутник, планирующий с орбиты на крыльях, – это многие годы трудов.
– Тут нужно авиационное КБ с большой культурой работы. А у нас контрить не умеют...
Отвергнув идею Флерова, Королев, однако, Петра от себя не отпустил: определил его в группу Феоктистова, обещал назначить персональный оклад, но не назначил, – смущаясь, объяснил потом: «Ну ты пойми, скажут, что я толкаю своих...»
Флерову быстро нашлось дело. К зиме 1959 года опытное производство уже выпустило несколько спускаемых аппаратов, и Королев решил провести испытания «шарика на тряпках» – посмотреть, как сработает система приземления корабля-спутника. Эту работу он поручает группе Феоктистова, а персонально – своим «старым гвардейцам»: Арвиду Палло и Петру Флерову. Перед этим Сергей Павлович совершает еще одно путешествие в прошлое – встречается с авиаконструктором Олегом Константиновичем Антоновым, с которым он познакомился на горе Узун-Сырт летом 1929 года. Они смотрели друг на друга, узнавая и не узнавая, и оба не могли поверить, что прошло тридцать лет, – ведь так недавно все это было: выжженный солнцем склон горы и Олег – совсем мальчик, который кричал ему что-то с земли, а он не понимал, не видел, что на хвосте его планера болтается штопор...
С Антоновым они договорились о выделении военного – «пузатого» – варианта Ан-12 для испытаний спускаемого аппарата. Антонов сам сделал все расчеты и дал добро на сброс «шарика» с высоты 10 тысяч метров. Однако, когда «шарик» был доставлен на маленький военный аэродром Сарышаган у озера Балхаш, оказалось, что все не так просто. Ан-12 лететь на такой высоте было трудно, а тут еще в момент сброса «шарика» менялась центровка, самолет клевал носом и становился плохо управляемым. Поэтому первый сброс решили сделать с высоты 8 километров. Его засекали кинотеодолитами с земли и снимали кинокамерами с двух самолетов сопровождения. Уже на земле вовремя не отцепился парашют, а так все прошло удачно. Второй сброс сделали с 10 500 метров. Не открылся люк, и поэтому не сработала катапульта кресла. Звонили в Подлипки.
– У нас вчера тоже не открылся, – сказал Феоктистов. – Увеличиваем число пружин, меняем затяжку, пришлю вам изменения...
Третий сброс прошел благополучно. Стояли тридцатиградусные морозы. Все очень мерзли. Флеров, набравшись храбрости, позвонил Королеву и, доложив об испытаниях, попросил прислать спирта. Королев долго сопел в трубку, потом буркнул: «Хорошо, жди...» Через день в кромешной пурге сел самолет с бидоном. На четвертый пуск прилетел сам Феоктистов. Когда увидели, что Константин Петрович в коротких бумажных носочках, и узнали, что он, пардон, в трусиках, взять его на борт отказались, пока он не облачился в высокие меховые штаны, прозванные испытателями «инкубаторами». Четвертый сброс тоже прошел отлично. На радостях почали бидон. На пятом сбросе решили посадить в «шарик» собак. Все сработало хорошо, но «шарик» куда-то закатился в неоглядной степи, и его долго не могли найти. Когда нашли, бедные собачки выглядели измученными, но были целы.
Только 10 апреля 1960 года экспедиция испытателей улетела с Балхаша. Выслушав доклад по итогам пяти сбросов, Королев остался доволен. Эти итоги были ему очень нужны: через месяц он планировал начать испытательные полеты беспилотных кораблей-спутников в космосе.
Требования, предъявляемые к кандидатам в космонавты, определялись в первую очередь возможностями ракетной техники. Американцы в 1957 году начали отбирать кандидатов для полета в космическом корабле «Меркурий». Тяга ракеты-носителя «Атлас-Д» лимитировала вес корабля двумя тоннами. На автоматизацию и дублированные системы резервов по весу не было. Иными словами, американскому астронавту требовалось больше работать, чем советскому космонавту, поскольку вес «Востока» более чем в два раза превышал вес «Меркурия», что позволяло аппаратуре разгрузить человека, освободить его от выполнения многих операций во время полета. Американский отбор кандидатов был более жестким, чем советский. Больше работы, значит, должно быть больше опыта. Опыт дают годы, и возрастной потолок американцев был отодвинут до сорока лет. Астронавтом мог стать лишь квалифицированный летчик-испытатель со степенью бакалавра наук и с налетом не менее 1500 часов. Для сравнения скажу, что к моменту поступления в отряд космонавтов налет Гагарина составлял около 230 часов, Титова – 240, Леонова – 250. Космонавты из последующих наборов: Шаталов, Береговой, Филипченко, Демин и другие, которым предстояло проводить в космосе работу несравненно более сложную, были и старше, и опытнее. Из 508 американских кандидатов к апрелю 1954 года, как уже говорилось, было отобрано 7 человек. Надо отметить и такую деталь, характеризующую то нетерпение, с которым американцы стремились взять реванш за «Красную Луну» – так называли в США наш первый спутник. Набор астронавтов в США начался до того, как был создан космический корабль и отработан его носитель. Между тем, когда наши медики просматривали медицинские книжки в истребительных авиаполках, в цехах опытного производства Королева уже стояли первые сферические оболочки будущих «Востоков», а носитель эксплуатировался более трех с половиной лет. После полета Гагарина в США, наверное, от досады нас упрекнут в излишней и неоправданной торопливости, чуть ли не в техническом авантюризме. Да, мы торопились. Но торопились не только мы.
В 1959 году наши медики отобрали в частях ВВС около двухсот кандидатов. Теперь их надо было вызывать в Москву на медицинскую комиссию. Центральный госпиталь ВВС в Сокольниках сразу обследовать, причем тщательно обследовать, такую массу народа не мог, поэтому летчиков вызывали партиями по 20 человек. Впрочем, задачу врачам облегчали сами кандидаты. Чуть было не передумал идти в космонавты Алексей Леонов. Он сразу дал согласие летать на «новой технике». Но между двумя медкомиссиями Алексей женился, жил в большой тесноте, а тут узнал, что его переводят в ГДР – там хорошие условия и Германию посмотрит, а здесь перспективы туманные. Да и вовсе могут забраковать. Он приехал, чтобы отказаться.
– Да что ты! Оставайся! Ведь интересно, – Попович, Горбатко, Гагарин уговорили его.
Опасения Леонова были вовсе не беспочвенными. Проверка здоровья действительно была необыкновенно строгой, а «забракованные», вернувшись в свои части, естественно, еще больше сгущали краски. Бывали случаи, когда тщательный медицинский осмотр выявлял некие ранее просмотренные (или скрываемые) изъяны, которые не только исключали из числа кандидатов в космонавты, но накладывали запрет и на прежнюю летную работу. Об этом узнали те, кто ждал очередного вызова. И, получив такой вызов, многие в Москву не ехали, руководствуясь популярной поговоркой, что синица в руках лучше, чем журавль в небе.
– Из семи летчиков, отобранных в нашей дивизии, пятеро не поехали в Москву, – вспоминает Дмитрий Заикин.
Так, еще до всяких медицинских проверок, летчики проходили проверку характера, воли, силы собственного желания испытать себя в новом неизведанном деле, преданности делу старому.
Кроме всевозможных анализов и осмотров, кандидатов подвергали так называемым нагрузочным пробам – выдерживали в барокамере, крутили на центрифуге: проверяли устойчивость организма к гипоксии и перегрузкам. День ото дня группа кандидатов сжималась, как шагреневая кожа.
– Вполне понятно, что не все могли соответствовать требованиям, предъявляемым к будущим космонавтам. На то и отбор, – вспоминал Георгий Шонин.
Но кто тогда мог точно сказать, какими должны быть эти требования? Поэтому для верности они были явно завышенными, рассчитанными на двойной, а может быть, и тройной запас прочности. И многие, очень многие возвращались назад в полки...
Обидно было возвращаться. И не в том дело, что не полетаешь теперь на спутнике, – об этом мало жалели, поскольку трудно жалеть о том, чего не представляешь. Жалели, что не сдюжили. В молодые годы особенно развит дух соревнования, обострено болезненное отношение именно к своим телесным (к умственным – как-то спокойнее) недостаткам, и ребята, конечно, переживали.
– Ну как, прошел? – с горькой улыбкой спрашивал «забракованный» у «счастливчика». – Ну, молодец, Лайкой будешь...
Утешали они себя такими шуточками? Да нет, конечно. Как говорится, не от хорошей жизни они шутили...
А время шло. Королев торопил медиков. К концу 1959 года пройти комиссию по «теме № 6» – так формулировалось в официальных медицинских документах – удалось 20 кандидатам. Эти летчики и составили первый отряд советских космонавтов. Через несколько лет во всех статьях и книжках их будут называть гагаринским отрядом.
Но кто мог угадать тогда такое название?! Двадцать летчиков в теплых казенных пижамах с белыми отложными воротничками стояли перед медиками. Среди них были будущие летчики-испытатели и скромные педагоги, генералы и просто пенсионеры, депутаты Верховного Совета СССР и почетные граждане многочисленных зарубежных городов, прославленные, всей стране известные Герои и неизвестные никому, те, кто нелепо поломал всю свою жизнь. Вот их имена:
Аникеев Иван Николаевич,
Беляев Павел Иванович,
Бондаренко Валентин Васильевич,
Быковский Валерий Федорович,
Варламов Валентин Степанович,
Волынов Борис Валентинович,
Гагарин Юрий Алексеевич,
Горбатко Виктор Васильевич,
Заикин Дмитрий Алексеевич,
Карташов Анатолий Яковлевич,
Комаров Владимир Михайлович,
Леонов Алексей Архипович,
Нелюбов Григорий Григорьевич,
Николаев Андриян Григорьевич,
Попович Павел Романович,
Рафиков Марс Закирович,
Титов Герман Степанович,
Филатьев Валентин Игнатьевич,
Хрунов Евгений Васильевич,
Шонин Георгий Степанович.
Среди них стоял будущий первый космонавт нашей планеты – человек, которому суждено было навсегда войти в историю земной цивилизации. Но кто мог отгадать его тогда среди двадцати молодых летчиков в теплых госпитальных пижамах с белыми отложными воротничками?
Павел Попович в термокамере
Владимир Комаров в барокамере
Кандидаты в космонавты в госпитале осенью 1959 г.
Слева направо: Г.Нелюбов, Г.Титов, А.Николаев, В.Горбатко, Ю.Гагарин, И.Аникеев, А.Леонов, В.Ф.Быковский, П.Попович, Г.Шонин, В.Я.Клоков
63
Будь осторожен. Итог на лезвии держится бритвы:
Нынче удача, глядишь; завтра, глядишь, неуспех.
Феогнид
Ракеты – дело опасное. По преданию около 1500 года китайский изобретатель Ван Гу построил замысловатый воздушный змей с сорока семью пороховыми ракетами, которые одновременно поджигали сорок семь слуг. Ракеты взорвались, и Ван Гу погиб. Но это когда было... Макс Валье погиб в 1930 году: осколок взорвавшегося двигателя ударил в грудь, кровь била фонтаном. На следующий год взрыв в лаборатории убил немецкого ракетчика Рейнгольда Тиллинга и двух его помощников. Пионеру ракетной техники Роберту Эсно-Пельтри оторвало несколько пальцев. Королев чудом остался жив во время взрыва на стенде в 1938 году.
Страшная трагедия разыгралась на площадке № 43 в Тюратаме 24 октября 1960 года во время подготовки к первому пуску межконтинентальной ракеты Янгеля Р-16. Самопроизвольное включение второй ступени на старте привело к взрыву и мгновенному чудовищному пожару. В огне погибли Главнокомандующий ракетными войсками маршал М.И.Неделин, заместитель министра Л.А.Гришин, заместитель Янгеля Л.А.Берлин, Главный конструктор систем управления Б.М.Коноплев, знаменитый «стреляющий» Герой Социалистического Труда А.И.Носов, испытатель Е.И.Осташов... – всего 59 человек. Буквально за минуту до взрыва Янгель отошел от ракеты покурить и остался жив. Потом Хрущев довольно бесцеремонно спросил его по телефону:
– А вы почему не погибли?..
Эта катастрофа надломила Михаила Кузьмича, словно он действительно был виноват в том, что не погиб. И хотя разбор всех обстоятельств дела, который вела государственная комиссия под председательством Л.И.Брежнева, показал, что если уж и можно кого винить, то не Янгеля, а, скорее, конструктора системы управления Коноплева и, в первую очередь, оператора, не выполнившего инструкцию предполетной проверки, пламя этого взрыва опалило Янгеля на всю жизнь...
Но все перечисленное – от Ван Гу до Неделина (и многое здесь не названное!) – было результатом несчастных случаев. Человек не уберегся, не отошел, не спрятался за бруствер, не притаился в бетонном подземелье, просто не уехал на безопасное расстояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Валерий Быковский со смехом признался мне, что, когда заговорили о ракетах, он подумал не о космосе, а о каком-то фантастическом экспериментальном полете в акваторию Тихого океана: так испытывали межконтинентальную ракету.
– А когда сообразил, о чем речь, подумал: «Это ведь очень интересно!» И сразу согласился.
Георгий Шонин, когда заговорили о «новой технике», забеспокоился, что его собираются переводить в вертолетчики, а он этого не хотел – не те высоты, не те скорости. А когда ему сказали о возможном полете вокруг земного шара, в первый момент не поверил.
Андриян Николаев, услышав о космических кораблях, тоже усомнился:
– А это реально?
– Вполне. Конечно, не сразу. Будете готовиться...
– Я с радостью, – улыбнулся Андриян.
Герман Титов, едва заговорили с ним о новой технике, быстро ответил:
– Да, согласен!
Такой же ответ получил Туровский в парткоме Военно-воздушной краснознаменной академии от Павла Беляева:
– Согласен.
– Подумайте.
Беляев помолчал, подумал, как велели, и твердо повторил:
– Согласен.
После полета Гагарина правдисты Николай Денисов и Сергей Борзенко, которые писали со слов Юрия Алексеевича книжку «Дорога в космос», присочинили, будто сам он подал рапорт с просьбой зачислить его в группу кандидатов в космонавты. «Мне казалось, – говорится в книге, – что наступило время для комплектования такой группы. И я не ошибся. Меня вызвали на специальную медкомиссию».
Нет в природе такого рапорта. О том, что «наступило время» подавать рапорт, Гагарин знать не мог, поскольку даже самые прозорливые летчики-истребители и думать не смели о том, что человек полетит в космос в ближайшее время. И в приведенной цитате правдива лишь последняя фраза: на комиссию Гагарина действительно вызвали. «Крестными отцами» будущего космонавта № 1 стали военные медики Петр Васильевич Буянов и Александр Петрович Пчёлкин. Они нашли Юрия Гагарина и Георгия Шонина на северном аэродроме недалеко от города Никеля.
Беседы медиков с летчиками были разными, но почти во всех непременно возникал вопрос: хорошо, новая техника, ракеты, облет земного шара – все это очень интересно, но когда это все будет?!
Когда старшего лейтенанта Дмитрия Заикина спросили, согласен ли он слетать в космос, он согласился, но добавил:
– Но вряд ли всей жизни летной на это хватит...
Шутка ли сказать: человек в спутнике полетит! А как оттуда вернуться на Землю? Это сколько еще работы предстоит специалистам?! Ведь этак будешь ждать, пока из армии не спишут...
Шел август 1959 года. До полета человека в космос оставалось двадцать месяцев.
Давно вынашивал Королев идею собрать под своим крылом «стариков» – тех, кого он знал еще до Колымы, знал, как они умеют работать и как доверяют ему. Так он забрал к себе гирдовца Леонида Корнеева, с которым отнюдь не дружил в РНИИ, старых знакомых еще по коктебельским слетам планеристов: Сергея Анохина, Павла Цыбина, а еще раньше – Тихонравова вместе с его «ребятами». Уговорил Келдыша отдать ему Раушенбаха. У Королева работал Арвид Палло, с которым перед самым арестом делали они ракетоплан. Были люди, которых он узнал в Омске и Казани, ну и, конечно, немало тех, с кем свела его Германия. «Старики» были гвардией Королева. С ними хоть и разговаривал Главный по-дружески, но требовал с них втрое против нормы.
Поэтому так обрадовался Сергей Павлович, когда в мае 1958 года пришел к нему Петр Васильевич Флеров. Петя Флеров – едва ли не самый старый из «стариков»: ведь с МВТУ они вместе, планеры, Коктебель, шарага на улице Радио – есть, что вспомнить! Обнялись, расцеловались.
– Ну, как жизнь? Почему ни разу в гости не позвал? – спросил Королев.
– Не могу, – без улыбки ответил Петр. – Я себя знаю. Обязательно начну хвалиться: «У меня в гостях был Главный конструктор космоса!»
Королев улыбнулся. Ничего не мог с собой поделать: иногда ему было до чертиков приятно, когда слышал вот такую, незатейливую лесть. Но он успокаивал себя тем, что понимает: это лесть.
Флеров пришел с идеей крылатого спутника. Идею Королев отверг: Феоктистов уже доказал ему, что крылатый спутник, планирующий с орбиты на крыльях, – это многие годы трудов.
– Тут нужно авиационное КБ с большой культурой работы. А у нас контрить не умеют...
Отвергнув идею Флерова, Королев, однако, Петра от себя не отпустил: определил его в группу Феоктистова, обещал назначить персональный оклад, но не назначил, – смущаясь, объяснил потом: «Ну ты пойми, скажут, что я толкаю своих...»
Флерову быстро нашлось дело. К зиме 1959 года опытное производство уже выпустило несколько спускаемых аппаратов, и Королев решил провести испытания «шарика на тряпках» – посмотреть, как сработает система приземления корабля-спутника. Эту работу он поручает группе Феоктистова, а персонально – своим «старым гвардейцам»: Арвиду Палло и Петру Флерову. Перед этим Сергей Павлович совершает еще одно путешествие в прошлое – встречается с авиаконструктором Олегом Константиновичем Антоновым, с которым он познакомился на горе Узун-Сырт летом 1929 года. Они смотрели друг на друга, узнавая и не узнавая, и оба не могли поверить, что прошло тридцать лет, – ведь так недавно все это было: выжженный солнцем склон горы и Олег – совсем мальчик, который кричал ему что-то с земли, а он не понимал, не видел, что на хвосте его планера болтается штопор...
С Антоновым они договорились о выделении военного – «пузатого» – варианта Ан-12 для испытаний спускаемого аппарата. Антонов сам сделал все расчеты и дал добро на сброс «шарика» с высоты 10 тысяч метров. Однако, когда «шарик» был доставлен на маленький военный аэродром Сарышаган у озера Балхаш, оказалось, что все не так просто. Ан-12 лететь на такой высоте было трудно, а тут еще в момент сброса «шарика» менялась центровка, самолет клевал носом и становился плохо управляемым. Поэтому первый сброс решили сделать с высоты 8 километров. Его засекали кинотеодолитами с земли и снимали кинокамерами с двух самолетов сопровождения. Уже на земле вовремя не отцепился парашют, а так все прошло удачно. Второй сброс сделали с 10 500 метров. Не открылся люк, и поэтому не сработала катапульта кресла. Звонили в Подлипки.
– У нас вчера тоже не открылся, – сказал Феоктистов. – Увеличиваем число пружин, меняем затяжку, пришлю вам изменения...
Третий сброс прошел благополучно. Стояли тридцатиградусные морозы. Все очень мерзли. Флеров, набравшись храбрости, позвонил Королеву и, доложив об испытаниях, попросил прислать спирта. Королев долго сопел в трубку, потом буркнул: «Хорошо, жди...» Через день в кромешной пурге сел самолет с бидоном. На четвертый пуск прилетел сам Феоктистов. Когда увидели, что Константин Петрович в коротких бумажных носочках, и узнали, что он, пардон, в трусиках, взять его на борт отказались, пока он не облачился в высокие меховые штаны, прозванные испытателями «инкубаторами». Четвертый сброс тоже прошел отлично. На радостях почали бидон. На пятом сбросе решили посадить в «шарик» собак. Все сработало хорошо, но «шарик» куда-то закатился в неоглядной степи, и его долго не могли найти. Когда нашли, бедные собачки выглядели измученными, но были целы.
Только 10 апреля 1960 года экспедиция испытателей улетела с Балхаша. Выслушав доклад по итогам пяти сбросов, Королев остался доволен. Эти итоги были ему очень нужны: через месяц он планировал начать испытательные полеты беспилотных кораблей-спутников в космосе.
Требования, предъявляемые к кандидатам в космонавты, определялись в первую очередь возможностями ракетной техники. Американцы в 1957 году начали отбирать кандидатов для полета в космическом корабле «Меркурий». Тяга ракеты-носителя «Атлас-Д» лимитировала вес корабля двумя тоннами. На автоматизацию и дублированные системы резервов по весу не было. Иными словами, американскому астронавту требовалось больше работать, чем советскому космонавту, поскольку вес «Востока» более чем в два раза превышал вес «Меркурия», что позволяло аппаратуре разгрузить человека, освободить его от выполнения многих операций во время полета. Американский отбор кандидатов был более жестким, чем советский. Больше работы, значит, должно быть больше опыта. Опыт дают годы, и возрастной потолок американцев был отодвинут до сорока лет. Астронавтом мог стать лишь квалифицированный летчик-испытатель со степенью бакалавра наук и с налетом не менее 1500 часов. Для сравнения скажу, что к моменту поступления в отряд космонавтов налет Гагарина составлял около 230 часов, Титова – 240, Леонова – 250. Космонавты из последующих наборов: Шаталов, Береговой, Филипченко, Демин и другие, которым предстояло проводить в космосе работу несравненно более сложную, были и старше, и опытнее. Из 508 американских кандидатов к апрелю 1954 года, как уже говорилось, было отобрано 7 человек. Надо отметить и такую деталь, характеризующую то нетерпение, с которым американцы стремились взять реванш за «Красную Луну» – так называли в США наш первый спутник. Набор астронавтов в США начался до того, как был создан космический корабль и отработан его носитель. Между тем, когда наши медики просматривали медицинские книжки в истребительных авиаполках, в цехах опытного производства Королева уже стояли первые сферические оболочки будущих «Востоков», а носитель эксплуатировался более трех с половиной лет. После полета Гагарина в США, наверное, от досады нас упрекнут в излишней и неоправданной торопливости, чуть ли не в техническом авантюризме. Да, мы торопились. Но торопились не только мы.
В 1959 году наши медики отобрали в частях ВВС около двухсот кандидатов. Теперь их надо было вызывать в Москву на медицинскую комиссию. Центральный госпиталь ВВС в Сокольниках сразу обследовать, причем тщательно обследовать, такую массу народа не мог, поэтому летчиков вызывали партиями по 20 человек. Впрочем, задачу врачам облегчали сами кандидаты. Чуть было не передумал идти в космонавты Алексей Леонов. Он сразу дал согласие летать на «новой технике». Но между двумя медкомиссиями Алексей женился, жил в большой тесноте, а тут узнал, что его переводят в ГДР – там хорошие условия и Германию посмотрит, а здесь перспективы туманные. Да и вовсе могут забраковать. Он приехал, чтобы отказаться.
– Да что ты! Оставайся! Ведь интересно, – Попович, Горбатко, Гагарин уговорили его.
Опасения Леонова были вовсе не беспочвенными. Проверка здоровья действительно была необыкновенно строгой, а «забракованные», вернувшись в свои части, естественно, еще больше сгущали краски. Бывали случаи, когда тщательный медицинский осмотр выявлял некие ранее просмотренные (или скрываемые) изъяны, которые не только исключали из числа кандидатов в космонавты, но накладывали запрет и на прежнюю летную работу. Об этом узнали те, кто ждал очередного вызова. И, получив такой вызов, многие в Москву не ехали, руководствуясь популярной поговоркой, что синица в руках лучше, чем журавль в небе.
– Из семи летчиков, отобранных в нашей дивизии, пятеро не поехали в Москву, – вспоминает Дмитрий Заикин.
Так, еще до всяких медицинских проверок, летчики проходили проверку характера, воли, силы собственного желания испытать себя в новом неизведанном деле, преданности делу старому.
Кроме всевозможных анализов и осмотров, кандидатов подвергали так называемым нагрузочным пробам – выдерживали в барокамере, крутили на центрифуге: проверяли устойчивость организма к гипоксии и перегрузкам. День ото дня группа кандидатов сжималась, как шагреневая кожа.
– Вполне понятно, что не все могли соответствовать требованиям, предъявляемым к будущим космонавтам. На то и отбор, – вспоминал Георгий Шонин.
Но кто тогда мог точно сказать, какими должны быть эти требования? Поэтому для верности они были явно завышенными, рассчитанными на двойной, а может быть, и тройной запас прочности. И многие, очень многие возвращались назад в полки...
Обидно было возвращаться. И не в том дело, что не полетаешь теперь на спутнике, – об этом мало жалели, поскольку трудно жалеть о том, чего не представляешь. Жалели, что не сдюжили. В молодые годы особенно развит дух соревнования, обострено болезненное отношение именно к своим телесным (к умственным – как-то спокойнее) недостаткам, и ребята, конечно, переживали.
– Ну как, прошел? – с горькой улыбкой спрашивал «забракованный» у «счастливчика». – Ну, молодец, Лайкой будешь...
Утешали они себя такими шуточками? Да нет, конечно. Как говорится, не от хорошей жизни они шутили...
А время шло. Королев торопил медиков. К концу 1959 года пройти комиссию по «теме № 6» – так формулировалось в официальных медицинских документах – удалось 20 кандидатам. Эти летчики и составили первый отряд советских космонавтов. Через несколько лет во всех статьях и книжках их будут называть гагаринским отрядом.
Но кто мог угадать тогда такое название?! Двадцать летчиков в теплых казенных пижамах с белыми отложными воротничками стояли перед медиками. Среди них были будущие летчики-испытатели и скромные педагоги, генералы и просто пенсионеры, депутаты Верховного Совета СССР и почетные граждане многочисленных зарубежных городов, прославленные, всей стране известные Герои и неизвестные никому, те, кто нелепо поломал всю свою жизнь. Вот их имена:
Аникеев Иван Николаевич,
Беляев Павел Иванович,
Бондаренко Валентин Васильевич,
Быковский Валерий Федорович,
Варламов Валентин Степанович,
Волынов Борис Валентинович,
Гагарин Юрий Алексеевич,
Горбатко Виктор Васильевич,
Заикин Дмитрий Алексеевич,
Карташов Анатолий Яковлевич,
Комаров Владимир Михайлович,
Леонов Алексей Архипович,
Нелюбов Григорий Григорьевич,
Николаев Андриян Григорьевич,
Попович Павел Романович,
Рафиков Марс Закирович,
Титов Герман Степанович,
Филатьев Валентин Игнатьевич,
Хрунов Евгений Васильевич,
Шонин Георгий Степанович.
Среди них стоял будущий первый космонавт нашей планеты – человек, которому суждено было навсегда войти в историю земной цивилизации. Но кто мог отгадать его тогда среди двадцати молодых летчиков в теплых госпитальных пижамах с белыми отложными воротничками?
Павел Попович в термокамере
Владимир Комаров в барокамере
Кандидаты в космонавты в госпитале осенью 1959 г.
Слева направо: Г.Нелюбов, Г.Титов, А.Николаев, В.Горбатко, Ю.Гагарин, И.Аникеев, А.Леонов, В.Ф.Быковский, П.Попович, Г.Шонин, В.Я.Клоков
63
Будь осторожен. Итог на лезвии держится бритвы:
Нынче удача, глядишь; завтра, глядишь, неуспех.
Феогнид
Ракеты – дело опасное. По преданию около 1500 года китайский изобретатель Ван Гу построил замысловатый воздушный змей с сорока семью пороховыми ракетами, которые одновременно поджигали сорок семь слуг. Ракеты взорвались, и Ван Гу погиб. Но это когда было... Макс Валье погиб в 1930 году: осколок взорвавшегося двигателя ударил в грудь, кровь била фонтаном. На следующий год взрыв в лаборатории убил немецкого ракетчика Рейнгольда Тиллинга и двух его помощников. Пионеру ракетной техники Роберту Эсно-Пельтри оторвало несколько пальцев. Королев чудом остался жив во время взрыва на стенде в 1938 году.
Страшная трагедия разыгралась на площадке № 43 в Тюратаме 24 октября 1960 года во время подготовки к первому пуску межконтинентальной ракеты Янгеля Р-16. Самопроизвольное включение второй ступени на старте привело к взрыву и мгновенному чудовищному пожару. В огне погибли Главнокомандующий ракетными войсками маршал М.И.Неделин, заместитель министра Л.А.Гришин, заместитель Янгеля Л.А.Берлин, Главный конструктор систем управления Б.М.Коноплев, знаменитый «стреляющий» Герой Социалистического Труда А.И.Носов, испытатель Е.И.Осташов... – всего 59 человек. Буквально за минуту до взрыва Янгель отошел от ракеты покурить и остался жив. Потом Хрущев довольно бесцеремонно спросил его по телефону:
– А вы почему не погибли?..
Эта катастрофа надломила Михаила Кузьмича, словно он действительно был виноват в том, что не погиб. И хотя разбор всех обстоятельств дела, который вела государственная комиссия под председательством Л.И.Брежнева, показал, что если уж и можно кого винить, то не Янгеля, а, скорее, конструктора системы управления Коноплева и, в первую очередь, оператора, не выполнившего инструкцию предполетной проверки, пламя этого взрыва опалило Янгеля на всю жизнь...
Но все перечисленное – от Ван Гу до Неделина (и многое здесь не названное!) – было результатом несчастных случаев. Человек не уберегся, не отошел, не спрятался за бруствер, не притаился в бетонном подземелье, просто не уехал на безопасное расстояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157