Они раскручиваются еще на Земле и работают до конца: до возвращения космонавтов, до пробы лунного грунта, до фотографии ядра кометы Галлея. Его могли поднять с постели, отловить в гостях, вытащить из театральной ложи всегда, в любое время дня и ночи. На этот раз все случилось перед самым стартом космонавта-5.
С Королевым сцепились они яростно, но коротко: оба понимали, что надо не ругаться, а дело делать, космонавт-то уже в корабле сидит. Что, собственно, сломалось, очень быстро нашел заместитель Кузнецова Илларий Николаевич Сапожников. Он же предложил шефу быстро снять отказавший блок и заменить дубликатом, предварительно испытав его в МИКе. Сапожников привез новый блок из МИКа, не дожидаясь, пока электрический «волчок» остановится после испытаний, но, как ни торопились. Быковский просидел вместо положенных «по штату» двух часов – часов пять.
Казалось, теперь все мыслимые отказы уже позади, но буквально за секунды до включения двигателей не прошла команда «Земля-борт». По этой команде отходит кабель-мачта со штеккером, иными словами, из штепселя на боку ракеты вытаскивается вилка, но не с двумя рожками, как у вас дома, а с множеством. В этот момент как бы рвется электрическая пуповина, связывающая ракету с землей, ракета превращается в самостоятельную замкнутую систему. Так вот, команда «Земля-борт» не прошла, кабель-мачта не откинулась в сторону. Королев, Воскресенский и Кириллов в бункере совещались несколько мгновений. Общее решение – пускать! Поднимаясь, ракета освободит штеккер, не приварен же он к ней, черт его дери! И точно, едва включилась предварительная ступень и ракета задрожала, еще до начала подъема, штеккер выскочил и кабель-мачта откинулась в сторону. Жаль, никто не померил тогда пульс у Главного. Сравнить бы с пульсом космонавта...
Через положенные девять минут «Восток-5» вышел на орбиту. Стартовая команда вздохнула с облегчением; все прошлые и будущие «бобы» улетели вместе с ним. И, действительно, если не считать заминки с датчиками боковых ускорений во время испытаний приборного отсека «Восток-6» на герметичность, когда космонавты были еще в Звездном, все прошло на редкость спокойно и гладко. Терешкова стартовала 16 июня. Нервничала, конечно: за четыре минуты до команды «Подъем!» пульс был уже 84 удара в минуту – заведомо выше нормы. Но само восхождение в космос, тряску, волны перегрузок она перенесла очень хорошо, пожалуй, лучше всех мужчин.
Подготовка к старту и сам старт первой женщины-космонавта несколько заслонили заботы о Быковском, который и после выхода на обриту сохранил свою собранность и деловитость. Он блестяще, с минимальными расходами рабочего тела провел все операции по ориентации корабля, но вскоре передал в Центр управления радиограмму тревожную, вызвавшую большое волнение всех специалистов, включая Главного конструктора. «Был космический стук», – сообщил Быковский на очередном сеансе связи, уже уходя из зоны радиовидимости.
– Стук? Что за стук? – удивился Королев. – Что у него может там стучать? – он обернулся к Феоктистову, – вряд ли кто-нибудь знал «Восток» лучше Константина Петровича.
Совершенно не представляю себе, – задумчиво ответил Феоктистов. – Очевидно, что-то где-то отвинтилось или оторвалось и теперь в невесомости плавает и постукивает. Но что и где?
– «Ястреб», я «Двадцатый», – Королев сам сел на связь. – Постарайтесь точнее определить место, где стучит, и характер стука. Какова его частота? Насколько он силен, т.е. велика ли, по вашему мнению, масса, производящая стук. Все это нам важно знать. Передайте на следующем сеансе связи, а мы пока подумаем... Прием...
Все время до следующего сеанса связи проектанты вместе с Королевым ломали головы, – что и где может стучать. Определилось несколько более-менее правдоподобных версий.
Тем временем настала пора волноваться Быковскому. Он решительно не понимал, что от него хотят! Нигде ничего не стучало! Шуршало и потрескивало радио. Тихо шелестели вентиляторы. Все в норме. Валерий напрягся, стараясь уловить малейший посторонний звук, но никакого стука нигде не было слышно. Значит, Земле о нем известно нечто, чего он сам не знает. Что это может быть? Насколько это опасно? Первое, что он сказал на очередном сеансе связи:
– Никакого стука нигде не слышу...
– «Ястреб», – строго сказал Гагарин, теперь он был на связи» – ты сам радировал: «Был космический стук...» Прием...
– Я радировал: «Был космический стул». Я покакал, понимаешь? Прием...
Взрыв хохота.
Терешкова бодро докладывала, что видит Землю и летящую рядом третью ступень. В ставшем уже обязательным докладе «дорогому Никите Сергеевичу» тоже все как всегда было «в ажуре»: «системы корабля работают отлично, самочувствие хорошее...» Но довольно быстро она почувствовала усталость и какой-то общий физический дискомфорт. Заболела коленка, а устроить ногу так, чтобы не болела, было трудно. Мешал, давил на плечо гермошлем, хотя в невесомости он давить не может. Ей казалось, что голова болит из-за этих чертовых датчиков, которые прилепили ей на голову. Хлеб оказался сухой. Хотелось пожевать мягкого черного хлеба с картошкой и луком. Состояние было какое-то мутное. Вспоминая советы Германа Титова, она старалась не крутить головой, сидеть тихо. Не нравилось ей тут. Хотелось домой. Когда Быковский слышал по радио ее голос, ему казалось, что она плачет.
– «Чайка», по выходу из тени приступайте к режиму ориентирования, – напомнила Земля. – Не забудьте, что стрелка загорается через три секунды после отклонения ручки. Не спешите. Время есть. Прием...
– «Чайка», как получилось?
– Не волнуйтесь, я все сделаю... Сориентируюсь...
Через некоторое время Земля опять поинтересовалась результатами.
– Потом, – кратко отозвалась «Чайка».
Каманин пишет в дневнике: «По программе у нас должна быть связь. Сидим и ждем, а ее все нет и нет... Ждем следующий виток, а это еще полтора часа. На подходе корабля к космодрому запрашиваю: „В чем дело?“ Раз запрашиваю, два – не отвечает. Тогда включаю „побудку“ – шумовой сигнал. Там такая сирена – разбудит кого хочешь.
– В чем дело? – спрашиваю. – Почему не выходите на связь?
– Двадцатый! Двадцатый! Я заснула: устала очень и заснула!
– Почему не провели тренировку по ручному спуску корабля?
– Я пыталась, но ничего не получилось: очень устала. Дайте мне немного отдохнуть. Завтра утром все сделаю. Все получится!
Королев сидит рядом, недовольный. Она уже уходит из зоны связи. Мне только остается пожелать счастливого пути.
– Ну, ложись, отдыхай, а завтра утром все надо выполнить...»
Сориентироваться в космосе она не смогла ни разу.
– Карапь не слушается... – жалобно докладывала она Королеву. (Герман Титов любил потом над ней подтрунивать: «Ну как, Валентина, слушается тебя „карапь“?»)
– Чтобы я когда-нибудь связался с женщинами! – кипятился Сергей Павлович. – Никогда!
И дома, когда вернулся в Москву, уже с добродушной улыбкой сказал Нине Ивановне:
– Запомни, детонька, бабам в космосе делать нечего!..
Но тогда Королеву было не до добродушных улыбок. С явным раздражением он приказал все эксперименты с ориентацией прекратить: рабочего тела осталось лишь на одну «аварийную» ориентацию в случае отказа автоматики. Все понимали, что «Восток-6» надо поскорее посадить.
В 1975 году Питер Смолдерс в журнале «Space night» приводит слова Алексея Леонова: «У Терешковой были дублерши. Но, анализируя ее полет, мы поняли, что их удел – оставаться на Земле...»
Увы, так и случилось. Девушки учились в Академии имени Н.Е. Жуковского и получили диплом «летчик-инженер-космонавт», но космонавтом никто из них так и не стал. В 1969 году их маленький отрядик был расформирован. Лишь в 1982 году всесокрушающая энергия Светланы Савицкой вновь вывела женщину в космос...
«Восток-6» сел 19 июня в довольно глухом районе. При катапультировании Валентина немного поцарапала лицо о металлическое кольцо, к которому крепится шлем. Люди на Земле встретили небожительницу восторженно, но телефона поблизости не было, и в ЦУПе волновались, что с космонавтом. Корабль давал штатный радиопеленг – ясно, что он на Земле, но что с Валентиной? Когда над местом приземления начал кружить Ил-14 со спасателями, командир доложил, как положено:
– Парашютистов выбросил. Вижу два объекта...
Да пусть он доложит, видит человека или нет! – закричал Королев. – Зачем нам его «объекты»?
Тут на связь вышел командир другой группы спасателей и всех успокоил: жива, здорова. Ну, слава богу...
Полет Валерия Быковского планировался на восемь суток. Но еще до старта Терешковой баллистики доложили Королеву, что орбита «Востока-5» низковата. В перигее (низшей своей точки) она была на шесть километров ниже, чем, скажем, у Гагарина, на восемь – чем у Титова. С такой орбитой вряд ли корабль сможет летать долго. Он будет цеплять атмосферу и виток за витком тормозиться все больше. Если его не посадить, он зароется в атмосферу сам, пойдет к Земле в нерасчетном режиме с большими перегрузками. Когда П.Р. Попович пишет: «Собственно говоря, продолжительность полета Быковского и Терешковой можно было увеличить. Корабль это позволял. Но нам не нужны были голые рекорды», он не прав. Во-первых, тогда нам очень нужны были «голые рекорды». Все пилотируемые полеты при Королеве были в том или ином смысле рекордными. Во-вторых, хотя корабли, действительно, позволяли летать дольше, вряд ли было целесообразно увеличивать продолжительность этих полетов, учитывая тонус Терешковой и параметры орбиты Быковского. Пока баллистики уточняли, как со временем меняется орбита «Востока-5», Королев передал Валерию:
– Восемь суток, наверное, не получится. Настраивайся на шесть... Но расчеты показывали, что и шесть – рискованно: высота орбиты в перигее уже уменьшилась со 174 до 154 километров. Телеметрия показывала, что температура приборного отсека начала расти.
– Если на 82-м витке не сядешь автоматически, на 83-м садись обязательно, хотя бы вручную, – передал Королев Быковскому.
Сказать по правде, Валерий не очень расстроился. Он мог бы летать и дальше, но лепестки ассенизационной системы закрывались плохо, и в кабине было довольно некомфортно...
Терешкова уже летела в самолете с места посадки, когда приземлился «Восток-5». Спасать надо было не космонавта, а одного из спасателей, который повис на дереве, зацепившись парашютом за ветки. Быковский встретил десант у корабля. Конечно, он устал, а оттого, что был небрит, выглядел еще более усталым. Датчики вросли в кожу, раздеваться было больно. Но какие все это пустяки! Валерий был совершенно счастлив! Быковский в одиночестве жил в космосе 119 часов 6 минут. Этот рекорд не побит до сих пор.
Андриян Григорьевич Николаев
Павел Романович Попович
Слева направо Жанна Еркина, Валентина Пономарева, Ирина Соловьева и С.П. Королев
Валерий Федорович Быковский
Виктор Иванович Кузнецов
Накануне старта
«Ястреб» и «Чайка»
Новый, взрыв ликования
70
...В науках прикладных служить истине не так легко.
Тут доступ к правде затруднен не одними только научными препятствиями, т.е. такими, которые могут быть и удалены с помощью науки. Нет, в прикладной науке, сверх этих препятствий, человеческие страсти, предрассудки и слабости с разных сторон влияют на доступ к истине и делают ее нередко вовсе недоступною.
Николай Пирогов
Весть о первой женщине-космонавте разнеслась по планете, мгновенно стала мировой сенсацией. Все хотели видеть эту женщину. За полгода после своего полета Валентину Владимировну принимали: Прага, София, Варшава, Гавана, Берлин, Дели, она ездила на Генеральную конференцию Международной авиационной федерации в Мексику, посетила США, Индонезию, Непал. Быковский в таких поездках был лишь тенью Терешковой. Но среди этого праздничного фейерверка Валентине удалось выкроить время и для еще одного праздника – собственной свадьбы.
Кто был автором идеи «космической свадьбы», сказать трудно. Родилась она где-то в недрах Центра подготовки космонавтов, скорее всего у Карпова или Каманина. Впрочем, сама идея лежала на поверхности – в окружении молодых семей космонавтов разгуливали два Героя: он – холост, она – не замужем. Да раз такое дело – сам бог велит им пожениться!
А бог как раз и не велел. Как известно, в будущем ничего хорошего из этого союза не получилось, семья развалилась. Валентина Владимировна вторично вышла замуж, Андриян Григорьевич встретил шестидесятилетие холостяком.
Думаю, что тогда, в 1963-м, они хорошо, даже тепло относились друг к другу, но вовсе не представляли себя мужем и женой. Однако идея «звездного брака» показалась столь прельстительной, что существовала уже как бы сама по себе, вне зависимости от конкретного наполнения. От Карпова и Каманина идея эта перешла к Главкому Вершинину, от него – к министру Малиновскому и наконец достигла высших сфер, где была встречена с восторгом.
– Я им такую свадьбу закачу! – воскликнул Никита Сергеевич и дал команду приготовить к пиру Дом приемов на Ленинских горах.
Бракосочетание происходило в единственном тогда в Москве свадебном дворце на улице Грибоедова. Свидетелями со стороны жениха были супруги Быковские, со стороны невесты – Гагарины. Шаферами стали Карпов и председатель Моссовета Промыслов. Вырвавшись из плотного кольца любопытных на улице Грибоедова, свадебный кортеж проследовал через всю Москву на Ленинские горы. Туда уже съехались гости, в том числе Королевы, Глушко и другие конструкторы с женами. Вскоре появился и Никита Сергеевич с Ниной Петровной, Ворошиловым, зятем Аджубеем и другими людьми, которых никто не знал, потому что знать их не надо. Помятуя слова Салтыкова-Щедрина о том, что обывателя необходимо поддерживать в состоянии «непрерывного удивления» (а может быть, инстинктивно почувствовав это и без помощи классика), Никита Сергеевич распорядился, чтобы свадьбу показывали по телевидению, что весьма осложнило жизнь секретных конструкторов. Это не помешало Никите Сергеевичу, сидевшему рядом с невестой, провозгласить тост за Главного конструктора Сергея Павловича Королева. Королев встал из-за стола и пошел чокаться с вождем.
– А Нина Ивановна?! – потребовал Хрущев. Он хотел, чтобы все шло чин по чину, как полагается на свадьбах.
С рюмкой в руке, споткнувшись о телекабели, поспешила на призыв вождя и супруга Главного конструктора.
Играла музыка, жужжали своими камерами кинооператоры: фильм о свадьбе космонавтов заказали около ста стран, пели солистки из хора имени Пятницкого; заглушая их, шли, кое-как руководимые тамадой-Поповичем, свадебные здравицы и тосты. К микрофону один за другим подходили ораторы: Ворошилов, Келдыш, Гагарин, секретарь ЦК комсомола Марина Журавлева. Самыми тихими были родичи и друзья Андрияна из Чувашии, совершенно подавленные всем этим великолепием и близостью Хрущева, до которого можно было практически дотронуться, но сама мысль об этом казалась столь фантастичной, что для отрезвления рука сама тянулась к граненому графинчику.
В конце концов все немного притомились. Хрущев с Ворошиловым затеяли долгий спор, какие песни надо петь, какие не надо. Киношники и телевизионщики выключили свои перекалки, и, хотя было очень светло, сразу стало темно и праздник как бы кончился.
По программе свадьбу надлежало продолжить в Звездном городке. Хрущев туда не поехал. Прощались долго, целовались с тем чистым, истовым верно-подданничеством, с которым, кажется, только русские умеют целоваться.
В огромной «Чайке» Келдыша хозяин сел с шофером, на откидных – Карпов с Королевым, а сзади – Нина Ивановна с женой Карпова и Бушуев. В Звездном началось все по второму кругу. Королев больше не пил. Запомнился замечательный чувашский виртуоз, который играл на гармошке...
Я бы не рискнул осуждать Никиту Сергеевича за «звездную свадьбу». Он был искренен и добр к этим молодым людям. Вся же азиатская помпезность шла от его собственных представлений о прекрасном и давнего, с годами отвердевшего бескультурья. Будучи натурой по-настоящему страстной, Хрущев губил себя отсутствием чувства меры. Касалось ли дело свадьбы, реорганизации экономических структур, реформы народного образования или внедрения кукурузы, всякий раз даже полезное и нужное начинание от чрезмерного усердия если и не оборачивалось бедой, то ожидаемых результатов не давало и в конце концов себя дискредитировало. И в совнархозах, и в политехнизации, и в целине зерна здравого смысла были. Брось их в землю, удобри разумными административными акциями – они прорастут в свой срок и дадут урожай. Но Хрущеву хотелось, чтобы они проросли немедля, и для этого землю удобрял он столь усердно, что превращал уже в чистый навоз, на котором хорошо растут разве что одни поганые грибы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
С Королевым сцепились они яростно, но коротко: оба понимали, что надо не ругаться, а дело делать, космонавт-то уже в корабле сидит. Что, собственно, сломалось, очень быстро нашел заместитель Кузнецова Илларий Николаевич Сапожников. Он же предложил шефу быстро снять отказавший блок и заменить дубликатом, предварительно испытав его в МИКе. Сапожников привез новый блок из МИКа, не дожидаясь, пока электрический «волчок» остановится после испытаний, но, как ни торопились. Быковский просидел вместо положенных «по штату» двух часов – часов пять.
Казалось, теперь все мыслимые отказы уже позади, но буквально за секунды до включения двигателей не прошла команда «Земля-борт». По этой команде отходит кабель-мачта со штеккером, иными словами, из штепселя на боку ракеты вытаскивается вилка, но не с двумя рожками, как у вас дома, а с множеством. В этот момент как бы рвется электрическая пуповина, связывающая ракету с землей, ракета превращается в самостоятельную замкнутую систему. Так вот, команда «Земля-борт» не прошла, кабель-мачта не откинулась в сторону. Королев, Воскресенский и Кириллов в бункере совещались несколько мгновений. Общее решение – пускать! Поднимаясь, ракета освободит штеккер, не приварен же он к ней, черт его дери! И точно, едва включилась предварительная ступень и ракета задрожала, еще до начала подъема, штеккер выскочил и кабель-мачта откинулась в сторону. Жаль, никто не померил тогда пульс у Главного. Сравнить бы с пульсом космонавта...
Через положенные девять минут «Восток-5» вышел на орбиту. Стартовая команда вздохнула с облегчением; все прошлые и будущие «бобы» улетели вместе с ним. И, действительно, если не считать заминки с датчиками боковых ускорений во время испытаний приборного отсека «Восток-6» на герметичность, когда космонавты были еще в Звездном, все прошло на редкость спокойно и гладко. Терешкова стартовала 16 июня. Нервничала, конечно: за четыре минуты до команды «Подъем!» пульс был уже 84 удара в минуту – заведомо выше нормы. Но само восхождение в космос, тряску, волны перегрузок она перенесла очень хорошо, пожалуй, лучше всех мужчин.
Подготовка к старту и сам старт первой женщины-космонавта несколько заслонили заботы о Быковском, который и после выхода на обриту сохранил свою собранность и деловитость. Он блестяще, с минимальными расходами рабочего тела провел все операции по ориентации корабля, но вскоре передал в Центр управления радиограмму тревожную, вызвавшую большое волнение всех специалистов, включая Главного конструктора. «Был космический стук», – сообщил Быковский на очередном сеансе связи, уже уходя из зоны радиовидимости.
– Стук? Что за стук? – удивился Королев. – Что у него может там стучать? – он обернулся к Феоктистову, – вряд ли кто-нибудь знал «Восток» лучше Константина Петровича.
Совершенно не представляю себе, – задумчиво ответил Феоктистов. – Очевидно, что-то где-то отвинтилось или оторвалось и теперь в невесомости плавает и постукивает. Но что и где?
– «Ястреб», я «Двадцатый», – Королев сам сел на связь. – Постарайтесь точнее определить место, где стучит, и характер стука. Какова его частота? Насколько он силен, т.е. велика ли, по вашему мнению, масса, производящая стук. Все это нам важно знать. Передайте на следующем сеансе связи, а мы пока подумаем... Прием...
Все время до следующего сеанса связи проектанты вместе с Королевым ломали головы, – что и где может стучать. Определилось несколько более-менее правдоподобных версий.
Тем временем настала пора волноваться Быковскому. Он решительно не понимал, что от него хотят! Нигде ничего не стучало! Шуршало и потрескивало радио. Тихо шелестели вентиляторы. Все в норме. Валерий напрягся, стараясь уловить малейший посторонний звук, но никакого стука нигде не было слышно. Значит, Земле о нем известно нечто, чего он сам не знает. Что это может быть? Насколько это опасно? Первое, что он сказал на очередном сеансе связи:
– Никакого стука нигде не слышу...
– «Ястреб», – строго сказал Гагарин, теперь он был на связи» – ты сам радировал: «Был космический стук...» Прием...
– Я радировал: «Был космический стул». Я покакал, понимаешь? Прием...
Взрыв хохота.
Терешкова бодро докладывала, что видит Землю и летящую рядом третью ступень. В ставшем уже обязательным докладе «дорогому Никите Сергеевичу» тоже все как всегда было «в ажуре»: «системы корабля работают отлично, самочувствие хорошее...» Но довольно быстро она почувствовала усталость и какой-то общий физический дискомфорт. Заболела коленка, а устроить ногу так, чтобы не болела, было трудно. Мешал, давил на плечо гермошлем, хотя в невесомости он давить не может. Ей казалось, что голова болит из-за этих чертовых датчиков, которые прилепили ей на голову. Хлеб оказался сухой. Хотелось пожевать мягкого черного хлеба с картошкой и луком. Состояние было какое-то мутное. Вспоминая советы Германа Титова, она старалась не крутить головой, сидеть тихо. Не нравилось ей тут. Хотелось домой. Когда Быковский слышал по радио ее голос, ему казалось, что она плачет.
– «Чайка», по выходу из тени приступайте к режиму ориентирования, – напомнила Земля. – Не забудьте, что стрелка загорается через три секунды после отклонения ручки. Не спешите. Время есть. Прием...
– «Чайка», как получилось?
– Не волнуйтесь, я все сделаю... Сориентируюсь...
Через некоторое время Земля опять поинтересовалась результатами.
– Потом, – кратко отозвалась «Чайка».
Каманин пишет в дневнике: «По программе у нас должна быть связь. Сидим и ждем, а ее все нет и нет... Ждем следующий виток, а это еще полтора часа. На подходе корабля к космодрому запрашиваю: „В чем дело?“ Раз запрашиваю, два – не отвечает. Тогда включаю „побудку“ – шумовой сигнал. Там такая сирена – разбудит кого хочешь.
– В чем дело? – спрашиваю. – Почему не выходите на связь?
– Двадцатый! Двадцатый! Я заснула: устала очень и заснула!
– Почему не провели тренировку по ручному спуску корабля?
– Я пыталась, но ничего не получилось: очень устала. Дайте мне немного отдохнуть. Завтра утром все сделаю. Все получится!
Королев сидит рядом, недовольный. Она уже уходит из зоны связи. Мне только остается пожелать счастливого пути.
– Ну, ложись, отдыхай, а завтра утром все надо выполнить...»
Сориентироваться в космосе она не смогла ни разу.
– Карапь не слушается... – жалобно докладывала она Королеву. (Герман Титов любил потом над ней подтрунивать: «Ну как, Валентина, слушается тебя „карапь“?»)
– Чтобы я когда-нибудь связался с женщинами! – кипятился Сергей Павлович. – Никогда!
И дома, когда вернулся в Москву, уже с добродушной улыбкой сказал Нине Ивановне:
– Запомни, детонька, бабам в космосе делать нечего!..
Но тогда Королеву было не до добродушных улыбок. С явным раздражением он приказал все эксперименты с ориентацией прекратить: рабочего тела осталось лишь на одну «аварийную» ориентацию в случае отказа автоматики. Все понимали, что «Восток-6» надо поскорее посадить.
В 1975 году Питер Смолдерс в журнале «Space night» приводит слова Алексея Леонова: «У Терешковой были дублерши. Но, анализируя ее полет, мы поняли, что их удел – оставаться на Земле...»
Увы, так и случилось. Девушки учились в Академии имени Н.Е. Жуковского и получили диплом «летчик-инженер-космонавт», но космонавтом никто из них так и не стал. В 1969 году их маленький отрядик был расформирован. Лишь в 1982 году всесокрушающая энергия Светланы Савицкой вновь вывела женщину в космос...
«Восток-6» сел 19 июня в довольно глухом районе. При катапультировании Валентина немного поцарапала лицо о металлическое кольцо, к которому крепится шлем. Люди на Земле встретили небожительницу восторженно, но телефона поблизости не было, и в ЦУПе волновались, что с космонавтом. Корабль давал штатный радиопеленг – ясно, что он на Земле, но что с Валентиной? Когда над местом приземления начал кружить Ил-14 со спасателями, командир доложил, как положено:
– Парашютистов выбросил. Вижу два объекта...
Да пусть он доложит, видит человека или нет! – закричал Королев. – Зачем нам его «объекты»?
Тут на связь вышел командир другой группы спасателей и всех успокоил: жива, здорова. Ну, слава богу...
Полет Валерия Быковского планировался на восемь суток. Но еще до старта Терешковой баллистики доложили Королеву, что орбита «Востока-5» низковата. В перигее (низшей своей точки) она была на шесть километров ниже, чем, скажем, у Гагарина, на восемь – чем у Титова. С такой орбитой вряд ли корабль сможет летать долго. Он будет цеплять атмосферу и виток за витком тормозиться все больше. Если его не посадить, он зароется в атмосферу сам, пойдет к Земле в нерасчетном режиме с большими перегрузками. Когда П.Р. Попович пишет: «Собственно говоря, продолжительность полета Быковского и Терешковой можно было увеличить. Корабль это позволял. Но нам не нужны были голые рекорды», он не прав. Во-первых, тогда нам очень нужны были «голые рекорды». Все пилотируемые полеты при Королеве были в том или ином смысле рекордными. Во-вторых, хотя корабли, действительно, позволяли летать дольше, вряд ли было целесообразно увеличивать продолжительность этих полетов, учитывая тонус Терешковой и параметры орбиты Быковского. Пока баллистики уточняли, как со временем меняется орбита «Востока-5», Королев передал Валерию:
– Восемь суток, наверное, не получится. Настраивайся на шесть... Но расчеты показывали, что и шесть – рискованно: высота орбиты в перигее уже уменьшилась со 174 до 154 километров. Телеметрия показывала, что температура приборного отсека начала расти.
– Если на 82-м витке не сядешь автоматически, на 83-м садись обязательно, хотя бы вручную, – передал Королев Быковскому.
Сказать по правде, Валерий не очень расстроился. Он мог бы летать и дальше, но лепестки ассенизационной системы закрывались плохо, и в кабине было довольно некомфортно...
Терешкова уже летела в самолете с места посадки, когда приземлился «Восток-5». Спасать надо было не космонавта, а одного из спасателей, который повис на дереве, зацепившись парашютом за ветки. Быковский встретил десант у корабля. Конечно, он устал, а оттого, что был небрит, выглядел еще более усталым. Датчики вросли в кожу, раздеваться было больно. Но какие все это пустяки! Валерий был совершенно счастлив! Быковский в одиночестве жил в космосе 119 часов 6 минут. Этот рекорд не побит до сих пор.
Андриян Григорьевич Николаев
Павел Романович Попович
Слева направо Жанна Еркина, Валентина Пономарева, Ирина Соловьева и С.П. Королев
Валерий Федорович Быковский
Виктор Иванович Кузнецов
Накануне старта
«Ястреб» и «Чайка»
Новый, взрыв ликования
70
...В науках прикладных служить истине не так легко.
Тут доступ к правде затруднен не одними только научными препятствиями, т.е. такими, которые могут быть и удалены с помощью науки. Нет, в прикладной науке, сверх этих препятствий, человеческие страсти, предрассудки и слабости с разных сторон влияют на доступ к истине и делают ее нередко вовсе недоступною.
Николай Пирогов
Весть о первой женщине-космонавте разнеслась по планете, мгновенно стала мировой сенсацией. Все хотели видеть эту женщину. За полгода после своего полета Валентину Владимировну принимали: Прага, София, Варшава, Гавана, Берлин, Дели, она ездила на Генеральную конференцию Международной авиационной федерации в Мексику, посетила США, Индонезию, Непал. Быковский в таких поездках был лишь тенью Терешковой. Но среди этого праздничного фейерверка Валентине удалось выкроить время и для еще одного праздника – собственной свадьбы.
Кто был автором идеи «космической свадьбы», сказать трудно. Родилась она где-то в недрах Центра подготовки космонавтов, скорее всего у Карпова или Каманина. Впрочем, сама идея лежала на поверхности – в окружении молодых семей космонавтов разгуливали два Героя: он – холост, она – не замужем. Да раз такое дело – сам бог велит им пожениться!
А бог как раз и не велел. Как известно, в будущем ничего хорошего из этого союза не получилось, семья развалилась. Валентина Владимировна вторично вышла замуж, Андриян Григорьевич встретил шестидесятилетие холостяком.
Думаю, что тогда, в 1963-м, они хорошо, даже тепло относились друг к другу, но вовсе не представляли себя мужем и женой. Однако идея «звездного брака» показалась столь прельстительной, что существовала уже как бы сама по себе, вне зависимости от конкретного наполнения. От Карпова и Каманина идея эта перешла к Главкому Вершинину, от него – к министру Малиновскому и наконец достигла высших сфер, где была встречена с восторгом.
– Я им такую свадьбу закачу! – воскликнул Никита Сергеевич и дал команду приготовить к пиру Дом приемов на Ленинских горах.
Бракосочетание происходило в единственном тогда в Москве свадебном дворце на улице Грибоедова. Свидетелями со стороны жениха были супруги Быковские, со стороны невесты – Гагарины. Шаферами стали Карпов и председатель Моссовета Промыслов. Вырвавшись из плотного кольца любопытных на улице Грибоедова, свадебный кортеж проследовал через всю Москву на Ленинские горы. Туда уже съехались гости, в том числе Королевы, Глушко и другие конструкторы с женами. Вскоре появился и Никита Сергеевич с Ниной Петровной, Ворошиловым, зятем Аджубеем и другими людьми, которых никто не знал, потому что знать их не надо. Помятуя слова Салтыкова-Щедрина о том, что обывателя необходимо поддерживать в состоянии «непрерывного удивления» (а может быть, инстинктивно почувствовав это и без помощи классика), Никита Сергеевич распорядился, чтобы свадьбу показывали по телевидению, что весьма осложнило жизнь секретных конструкторов. Это не помешало Никите Сергеевичу, сидевшему рядом с невестой, провозгласить тост за Главного конструктора Сергея Павловича Королева. Королев встал из-за стола и пошел чокаться с вождем.
– А Нина Ивановна?! – потребовал Хрущев. Он хотел, чтобы все шло чин по чину, как полагается на свадьбах.
С рюмкой в руке, споткнувшись о телекабели, поспешила на призыв вождя и супруга Главного конструктора.
Играла музыка, жужжали своими камерами кинооператоры: фильм о свадьбе космонавтов заказали около ста стран, пели солистки из хора имени Пятницкого; заглушая их, шли, кое-как руководимые тамадой-Поповичем, свадебные здравицы и тосты. К микрофону один за другим подходили ораторы: Ворошилов, Келдыш, Гагарин, секретарь ЦК комсомола Марина Журавлева. Самыми тихими были родичи и друзья Андрияна из Чувашии, совершенно подавленные всем этим великолепием и близостью Хрущева, до которого можно было практически дотронуться, но сама мысль об этом казалась столь фантастичной, что для отрезвления рука сама тянулась к граненому графинчику.
В конце концов все немного притомились. Хрущев с Ворошиловым затеяли долгий спор, какие песни надо петь, какие не надо. Киношники и телевизионщики выключили свои перекалки, и, хотя было очень светло, сразу стало темно и праздник как бы кончился.
По программе свадьбу надлежало продолжить в Звездном городке. Хрущев туда не поехал. Прощались долго, целовались с тем чистым, истовым верно-подданничеством, с которым, кажется, только русские умеют целоваться.
В огромной «Чайке» Келдыша хозяин сел с шофером, на откидных – Карпов с Королевым, а сзади – Нина Ивановна с женой Карпова и Бушуев. В Звездном началось все по второму кругу. Королев больше не пил. Запомнился замечательный чувашский виртуоз, который играл на гармошке...
Я бы не рискнул осуждать Никиту Сергеевича за «звездную свадьбу». Он был искренен и добр к этим молодым людям. Вся же азиатская помпезность шла от его собственных представлений о прекрасном и давнего, с годами отвердевшего бескультурья. Будучи натурой по-настоящему страстной, Хрущев губил себя отсутствием чувства меры. Касалось ли дело свадьбы, реорганизации экономических структур, реформы народного образования или внедрения кукурузы, всякий раз даже полезное и нужное начинание от чрезмерного усердия если и не оборачивалось бедой, то ожидаемых результатов не давало и в конце концов себя дискредитировало. И в совнархозах, и в политехнизации, и в целине зерна здравого смысла были. Брось их в землю, удобри разумными административными акциями – они прорастут в свой срок и дадут урожай. Но Хрущеву хотелось, чтобы они проросли немедля, и для этого землю удобрял он столь усердно, что превращал уже в чистый навоз, на котором хорошо растут разве что одни поганые грибы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157