А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В 1934 году он приехал в Москву, работал в московском филиале Остехбюро, а уже на следующий год закончил МЭИ, защитив секретный диплом по системам специального радиооповещения: передача закодированной информации, радиовзрыватели, радиосчетчик под рельсами – считает поезда и передает куда надо – и прочие остроумные штучки. Остехбюро превратилось в НИИ-20 – большой институт, которому, как и РНИИ, покровительствовал Тухачевский, изо всех сил толкавший новую технику в армию. В Остехбюро он занимался делами, которые в будущем очень облегчили его быстрое вхождение в ракетную тематику, – дистанционным радиоуправлением самолетов, танкеток, торпедных катеров и прочих неодушевленных существ, которые должны были слушаться людей. А перед самой войной переключился на дело совершенно новое и невероятно интересное – радиолокацию. Рязанский разрабатывал приемную часть первого советского радиолокатора П-2, когда началась война. Радистов эвакуировали в Барнаул, где они работали практически круглосуточно и сделали локатор в невиданно короткие сроки, за что и получили Сталинскую премию. Потом Михаил Сергеевич делал П-3 – локатор наведения. Тут подключился к нему Женя Богуславский, и быстро обнаружилось, что вместе у них все получается не в два раза быстрее и лучше, а в три и, может быть, даже в четыре. Не заинтересоваться радиосистемой наведения Фау-2 в конце 1944 г. они не могли: уж больно интересно было узнать, как это все у немцев получалось. Дальше все известно: Германия, Королев, ракетная техника...
Став в 1946 году главным ракетным радистом страны, Рязанский жил с женой и двумя детьми в полуподвале на Стромынке, потому что просто представить себе не мог, как это он пойдет просить квартиру. Охотно допускаю, что Михаил Сергеевич так бы до конца своих дней и прожил в полуподвале, но здесь наметились в его жизни важные административные перемещения. В январе 1951 года Устинов назначил Рязанского вместо самоликвидировавшегося Тритко главным инженером НИИ-88. Так на полтора года Михаил Сергеевич стал начальником Королева. Рязанский никогда не скрывал от Устинова, что общие вопросы развития ракет интересуют его меньше, нежели проблемы радиотехники.
С появлением Янгеля он надеялся вернуться к своим приемникам и передатчикам, но воля Дмитрия Федоровича тянула его наверх, превратив летом 1952 года в начальника главка Министерства вооружения. Михаил Сергеевич к чиновничьей работе был совершенно не приспособлен. Должностью своей он очень тяготился, тяготил весь главк и, в конце концов, начал тяготить министра своими бесконечными просьбами вернуть его в радиолоно.
Устинов, как всякий настоящий начальник, отменять собственные приказы не любил, но делать было нечего, и менее чем через два года Рязанский возвратился в родной НИИ-885, научным руководителем и Главным конструктором которого он оставался 32 года, до самого дня своей смерти.
Двухлетнее пребывание в министерстве имело все-таки и свои положительные стороны. Во-первых, Рязанский теперь ясно представлял себе все устройство министерского механизма. Лучше других Главных знал он, как ту или иную бумагу надо составить, с кем согласовать и кому направить, «на кого выйти», решая тот или иной вопрос, а если требуется, как кого обойти ловчее. Во-вторых, высокая министерская должность позволила ему расстаться со Стромынкой, потому что начальник главка не имеет права жить в полуподвале.
По воспоминаниям очевидцев, на Совете Главных, да и на других совещаниях тоже, Михаил Сергеевич выступал редко. Он не считал себя авторитетом в других ракетных специальностях и предпочитал отмалчиваться, когда речь не касалась проблем управления. Зато тогда, когда он брал слово, его слушали внимательнее, чем других. «Старый мышь, мудрый мышь», – часто в шутку говорил о нем Королев.
Увлеченный своей радиотехникой, Рязанский, в отличие от Пилюгина, не был рукоделом, равнодушно относился к бытовой радиоаппаратуре, а если требовалось починить дома телевизор, чинил, но без энтузиазма. Он не замыкался в кругу только ракетных интересов, подобно Королеву. Его собеседниками были Козинцев, Чуковский, Твардовский, он собирал богатую библиотеку, любил читать и обсуждать прочитанное. Тяжело больной, говорил сыну в больнице:
– Надо дотянуть до конца «Детей Арбата»....
Журнальная публикация романа Анатолия Рыбакова завершилась в июле 1987 года. Рязанский умер в августе.
Умирал тяжело, от рака предстательной железы. Впал в забытье, что-то тихо бормотал в бреду.
– Я пытался разобрать последние слова, – рассказывал его младший сын Николай Михайлович. – Поняв, растерялся. Отец говорил об использовании высокотемпературной сверхпроводимости в радиосистемах. С этим и умер...
Последние годы жизни Михаила Сергеевича были переполнены печалями. В 1981 году умерла Лёша – так звал он любимую жену Елену Зиновьевну. А на следующий год в горах погиб старший сын Володя. Как-то сразу сдал, стало ясно, что жизнь прошла... Он крепился, уходил в работу. Его очень увлекло создание аппаратуры для получения телевизионных панорам Марса и Венеры, верил в большое будущее спутников погоды, ледовых разведчиков, контролеров урожаев. Незадолго перед смертью кинодокументалисты взяли интервью у Рязанского, просили рассказать о себе, но он говорил о радиотехнике. Режиссер Николай Макаров спросил его о Сергее Павловиче.
– Он стоял у истоков всех наших работ, – сказал Рязанский. – Сейчас он принадлежит уже всему человечеству, но, естественно, наиболее дорог он тем, кто начинал вместе с ним и работал многие годы. Уже при первой нашей встрече я сразу почувствовал, что это крупнейший организатор науки и техники. Я считаю, что мне исключительно повезло в жизни, потому что мне удалось все эти годы работать с Сергеем Павловичем Королевым...
В Тюратам Королев с Рязанским, Пилюгиным и Келдышем отправились поездом 20 декабря 1958 года. Дорогой отсыпались, вспоминали дом и жаловались друг другу, что жены, прослышав о взрывах «семерки», стали очень нервничать, никакими силами и доводами успокоить их не удается...
К этому времени на полигоне был оборудован еще один стартовый комплекс под Р-7 – так называемая площадка № 31, с нее и начался обстрел Луны. Ракета была готова, но отставали прибористы Рязанского. Они не выходили из МИКа, наверное и спали тут, а кормили их «с рук», как зверей в зоопарке: хлеб, семипалатинская колбаса и боржоми, – хороший харч припасали на Новый год.
Королев нервничал, ему хотелось пустить лунник к Новому году, он понимал, что такой пуск усилит праздничное настроение людей: музыка, нарядная елка, новогодняя ночь, сияет Луна, а к ней летит его лунник!
Однажды вечером, когда они грелись с Келдышем чаем в королевском домике, Сергей Павлович вызвал к себе своего старого, еще по РНИИ, «гвардейца» Аренда Палло.
– Арвид, есть дело. Сделай вымпел! Только срочно. Чтобы там была дата и герб. Нужно, чтобы все знали, что это наш аппарат достиг Луны!
Палло сделал самодельный вымпел, и его поставили на лунник. Идея эта Королеву, как говорится, запала в душу, и потом разные вымпелы стали изготовлять уже по особому, разумеется, совершенно секретному, заказу на Монетном дворе в Ленинграде.
Время шло, а «боб» вылезал за «бобом», и конца им не было. Королев мрачнел день ото дня: новогодний сюрприз срывался. На все его вопросы Рязанский отвечал витиевато:
– Ответ станции не точно когерентный, а ведь по нему измеряется скорость и эффект Доплера... Канал очень чувствительный, и на него лезут земные помехи...
Королев вызвал Алексея Богомолова, специалистов из ФИАНа, хотя никого вызывать не нужно было: ребята Рязанского, в конце концов, разобрались сами, и 30 декабря ракету вывезли на старт.
Стояли трескучие морозы, под тридцать градусов. В гостиничных бараках полопалось отопление, а печи дымили так, что в здании нельзя было находиться.
Холод делал работу на стартовой площадке мучительной – меховые унты и бушлаты были бессильны против пронизывающего ледяного ветра. Утром 31 декабря управленцы доложили, что вылез очередной «боб»: отказал один из бортовых приборов системы радиоуправления носителем. Надо было менять блок. Королев сдался: на заседании Госкомиссии было принято решение о переносе старта на 2 января. После Госкомиссии к Королеву подошел начальник экспедиции Сухопалько с вопросом в глазах.
– Выдавай! – хмуро сказал Королев.
В кладовку потянулся народ с пустыми чайниками...
Грустный получился Новый год. Королев не пил, лег рано. Утром поехал на старт. Ветер стих, стало теплее. Управленцы залезли через люк в ракету, заменили злополучный блок. А на следующий день с раннего утра закружилась обычная круговерть. Он радостно почувствовал эту напряженную атмосферу предстартовых часов, слух его ласкали привычные звуки: шипение пневматики, низкий гул электроприводов, подвывания умформеров и, похожее на сильный хлопок автомобильной двери, резкое кляцканье закрывающихся клапанов. Господи, как хорошо, как покойно было на душе, все идет отлично и все люди вокруг – прекрасны...
Лунник ушел со старта точно в назначенное траекторщиками время – ведь это был первый в истории астрономический пуск, когда надо было учитывать взаимное положение небесных тел! Ракета, как показывала телеметрия, разогналась до второй космической скорости и преодолела притяжение Земли. Но довольно скоро анализ ее движения показал, что в Луну она не попадет. Управленцы ругательски ругали зама Рязанского Гусева, который якобы перепутал юстировку пеленгатора, но чего уж теперь, после драки, кулаками махать... Обидно. И ракета, и новый блок «И» экзамен выдержали, а прибористы подвели... Королев был раздосадован, но, по своему обыкновению, старался это не показывать. 4 января лунник пролетел примерно в 5-6 тысячах километров от Луны. При том что диаметр лунного диска 3476 километров. Промазали крепко, у спортсменов-стрелков это называется «в молоко»...
6 января Королев возвращается в Москву. На заседании Госкомиссии подводили итоги. Получены новые сведения о составе заряженных частиц в радиационных поясах Земли, замерена интенсивность первичных космических лучей, рентгеновского и гамма-излучения в межпланетном пространстве, регистрировались метеорные частицы. Короче, физики могут написать большую статью для «Правды». Но ведь в Луну-то не попали... А как надо было бы попасть!..
Просматривая газеты, Сергей Павлович не находил в них даже приглушенных отзвуков своих печалей. Старт лунника явился первым серьезным испытанием нашей «космической» пропаганды на правду, и испытания этого она не выдержала. После трех победных спутников, после сотен ура-патриотических статей надо было признаться, что на этот раз программа полета не выполнена. Подобное сообщение звучало бы диссонансом в сравнении со всеми бравурными, переполненными оптимизмом речами Хрущева, и Суслов, как главный идеолог, дал понять, что осечек в космосе у нас нет и не будет. Поэтому газеты, справедливо отмечая, что сделан новый важный шаг в космос – достигнута вторая космическая скорость, о намерении попасть в Луну ничего не говорили или просто перевирали программу полета. «Красная Звезда», например, напечатала 4 января «записки инженера-испытателя» сотрудника ОКБ Королева Станислава Гавриловича Язвинского, который иногда баловался журналистикой под псевдонимом С.Гаврилов. В этих «записках» программа полета «Луны-1» выглядела так: «Ракета должна была развить вторую космическую скорость, преодолеть извечные силы земного тяготения, выйти в район загадочной Селены, а затем стать маленькой искусственной планетой где-то там, между орбитами Земли и Марса». Но «Луна-1», как известно, не собиралась выходить в «район», а должна была попасть в «загадочную Селену». А «маленькой искусственной планетой» она стала уж вовсе помимо всякой воли людей, ее пославших. Просто, уж коли она не попала в Луну, ей ничего не оставалось делать, как по воле Солнца превратиться в «маленькую искусственную планету». Эта «планета» настолько раззадорила воображение журналистов, что «Луне-1» они придумали красивое неофициальное имя «Мечта».
Королев понимал, конечно, что называть «мечтой» лунник-неудачник просто смешно, но не возражал. Он не представлял себе, как быстро из этого маленького и в общем как будто невинного – ну сказали не всю правду, но не наврали же! – семени лжи вырастет целый букет несуразиц и конфузов и как все это потом будет его раздражать. Он не глушил новых фанфар потому, что со времени запуска третьего спутника они не звучали уже 19 месяцев, а он теперь хорошо знал, как нужны фанфары для пользы Дела. Он не пресек ложь потому, что и здесь, как всегда, очень точно отражал свое время. А тогда наступало время великого шапкозакидайства, время твердых убеждений в том, что любой негативный факт есть частность, мелочь, на которую отвлекаться не следует, поскольку это тормозит движение народа «к сияющим вершинам коммунизма» – был такой расхожий газетный оборот. Королев сумел тогда преодолеть земное притяжение, но преодолеть время он не мог.
С Луной все ясно: надо попасть. В ракетной части он проблем не видит. И фотографирование лунного затылка – это тоже не ракетный вопрос. В отделении прикладной математики уже провели анализ условий фотографирования и выбрали самую выгодную траекторию объекта. Значит, все упирается в четкую работу систем управления. Решив именно там все проблемы, американцев обогнать можно. Надо попробовать...
Как не раз уже бывало на страницах этой книги, начав рассказ об одной программе Королева, мы невольно оставляем за его границами другие работы. Надо представлять, что увлечение Луной не приостановило его оборонных программ, не сузило его, буквально с каждым часом расширяющихся планов по созданию космических новинок. В 1958-1959 годах Сергей Павлович наряду с лунниками работает над космическим кораблем для полета человека, разрабатывает новый вариант трехступенчатой «семерки» для этого корабля, конструирует межпланетные станции для стартов к Венере и Марсу, начинает проработку вариантов стыковки космических объектов на орбите, ведет со старым другом планеристом Павлом Цыбиным, возглавляющим авиационное ОКБ-256, переговоры о разработке эскизного проекта космического самолета, начинает работы над эскизным проектом суперракеты Н-110. И все-таки Луна в эти годы была главным. В 1958 году разворачивается настоящая лунная гонка.
В США понимали, что посылка ракеты на Луну может в какой-то степени компенсировать их отставание в космосе. Американская космонавтика переживала период административной реконструкции – трудно представить себе более неподходящее время, чтобы догонять. Ракетами занимались и армия, и флот, и военно-воздушные силы – все помаленьку. И все они здорово приуныли, когда в мае 1958 года пришло сообщение о запуске нашего третьего спутника-гиганта. Специалисты быстро подсчитали, что ракета, которая подняла в космос такой спутник, может послать на Луну аппарат, в 30 раз более тяжелый, чем тот, который собирались пустить в США. В перспективе опять конфуз. Ясно, что догнать русских можно, лишь объединив усилия. Однако идея объединения не находит поддержки у военных: каждый хочет командовать сам, а не слушать чужие команды. Только в июле 1958 года конгресс принимает закон о создании Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА). Но закон – это бумага. НАСА формально уже существует, но ВВС 17 августа пытаются запустить свой лунник. Через 77 секунд после старта ракета взорвалась. 11 октября повторный запуск поначалу кажется вполне успешным: лунник уходит на огромное расстояние от Земли – 114 тысяч километров, но разогнаться до второй космической скорости ракета не смогла, и лунник превращается в спутник с очень вытянутой орбитой.
7 ноября ВВС была предоставлена последняя возможность достичь Луны, но и на этот раз ракета не набрала нужной скорости. Терпение НАСА лопается: лунная программа ВВС передается группе фон Брауна, который ровно через месяц тоже терпит неудачу.
Королев внимательно наблюдает за всеми этими попытками. Американцы застряли на первой ступеньке лестницы к Луне: не могут разогнать ракету до второй космической и только об этом и думают. Разогнаться легче, чем попасть. Но ведь и он пока разогнаться не может – в Тюратаме началась новая черная полоса: попытка запустить очередной лунник в конце лета закончилась неудачей. Но это была уже неудача какой-то новой разновидности: начали барахлить двигатели третьей ступени. Косберг не мог разобраться, и все валили на производственников, сдают-де дефектные двигатели. Вопрос разбирался в военно-промышленной комиссии Совета Министров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157