Все будет хорошо, если летящая ракета и человек не будут рядом, близко, – чем дальше, тем спокойнее. И вот теперь Королеву надо было соединить человека с ракетой неразрывно, запрятать его в чрево гигантской машины, посадить на сорокаметровую пороховую бочку и поджечь фитиль. Королев не раз рисковал престижем, репутацией, огромными государственными средствами, наконец, жизнью своей, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло ему сделать сейчас, – рисковать жизнью одного из этих отчаянных славных мальчишек в лейтенантских погонах. Он понимал, что при всем нетерпении Хрущева никто никогда не прикажет ему запустить в космос человека, не возьмет на себя такую ответственность. Ему могут только разрешить. Значит, приказать себе он должен сам. Как? Когда? Сколько испытательных полетов должно быть? Два? Пять? Десять? Он не знает. Никто не знает. И никто, кроме него, число это не определит. Он сам почувствует, когда можно закончить испытания и посадить в корабль живого человека, он должен это почувствовать! Интересно, кто будет этот парень? А, впрочем, так ли уж важно? Просто хороший парень. Живой. И его надо вернуть из космоса живым во что бы то ни стало!
После того как двадцать кандидатов в космонавты были отобраны, Главный штаб ВВС издал 11 января 1960 года специальную директиву о формировании части летчиков-космонавтов. Теперь кандидатов требовалось готовить к полету. Но до этого нужно было решить, где их готовить, а главное – в чем, собственно, эта подготовка должна заключаться: никто никогда никаких космонавтов не готовил.
«Кто возглавит будущих летчиков-космонавтов, явится в Звездном городке начальником, воспитателем и в то же время смелым экспериментатором? – писал позднее в своей книге „Летчики и космонавты“ Н.П.Каманин, работавший в то время в Главном штабе ВВС. – На эту должность у нас появилось несколько кандидатур. Остановились на видном специалисте в области авиационной медицины Евгении Анатольевиче Карпове. Немало лет проработал он с летчиками, хорошо знает их душу и летный характер. Евгений Анатольевич с первых дней загорелся новой работой, перспективой, мечтой».
Итак, 24 февраля Главком ВВС К.А.Вершинин назначил Карпова начальником Центра подготовки космонавтов (ЦПК), а точнее – начальником того, что этому начальнику надлежало создать. Карпов, тогда скорее чувствующий, чем понимающий всю перспективность и масштабность нового дела, начал со штатного расписания на 250 человек. Заместитель главкома Агальцов улыбнулся, оценив смелость и деловую хватку 38-летнего полковника, и сократил штат до 70 человек. Карпов пошел к Главкому. Маршал выслушал сначала полковника, потом генерал-полковника, подумал и сказал Агальцову:
– Ты, Филипп Александрович, не понимаешь, как их готовить, и он не понимает, – Константин Андреевич кивнул на Карпова, – но берется! Это надо ценить, – и утвердил 250 человек.
В этот момент у Карпова из 250 положенных по штату сотрудников было два: заведующий отделом кадров и командир строевого отделения Андрей Власюк и старшина Федор Демчук – он же завгар, он же шофер, он же автослесарь. Но вскоре появились надежные опытные заместители: по летной подготовке – Евстафий Евсеевич Целикин, по политработе – Николай Федорович Никерясов. Очень помогал Карпову в организационных делах Василий Яковлевич Клоков – тогда заместитель начальника Института авиационной медицины.
В начале марта распущенные по домам после всех медицинских мучений космонавты начали снова съезжаться в Москву. (Формально рассуждая, называть их так нельзя: они пока только кандидаты в космонавты, космонавтами некоторые из них станут лишь через несколько лет, а восемь из двадцати – никогда не станут. Но давайте договоримся, что мы будем всех их так называть.) Первым из Кубинки приехал Павел Попович. Три дня они с женой Мариной жили вдвоем. Потом появился Валерий Быковский. Следом стали подтягиваться остальные: Аникеев, Волынов, Гагарин, Горбатко, Леонов, Нелюбов, Николаев, Титов, Хрунов, Шонин. Временно их разместили в маленьком двухэтажном домике спортбазы ЦСКА на территории Центрального аэродрома имени М.В.Фрунзе. Сделать это было нелегко: ведь многие приезжали с женами, детьми. Позднее для семейных космонавтов Карпов получил квартиры на Ленинском проспекте (улыбка судьбы: из окон этих квартир сегодня виден памятник Юрию Гагарину на площади его имени), но жили там недолго, поскольку уже к лету Каманин, Карпов, Яздовский и Клоков подыскали для будущего Центра подготовки космонавтов подходящее место неподалеку от районного центра Щелково, в 40 километрах от Москвы. И далеко, и близко. И места для будущего строительства хватало. И аэродром недалеко. И железная дорога рядом. И природа прекрасная. Короче, очень удачное место выбрали. В ту пору стоял там единственный двухэтажный домик – един в трех лицах: управление, столовая, учебный корпус. Он и сейчас цел, этот домик, и надо, чтобы остался цел, ибо он – история, и наши внуки будут им гордиться...
Но это все было уже летом, а весной в жизни молодых летчиков произошло событие чрезвычайной важности: 7 марта их принял сам Главнокомандующий ВВС, Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин. Надо быть молодым военным летчиком, который считает своего комэска наместником бога на земле, чтобы понять, что это для них значило: беседовать с Главкомом! Сидели, как зайчики, прижав ушки и поедая начальство глазами. Вершинин был ласков, приветлив, поздравил с новым назначением, пожелал успехов.
Через неделю, 14 марта, в 9 часов утра состоялось первое занятие. Сначала Владимир Иванович Яздовский прочел вводную лекцию. Как вспоминал потом Юрий Гагарин, он «обстоятельно рассказал нам о факторах, с которыми встречается живой организм при полетах в космическое пространство». Медики детально объясняли действие перегрузок, невесомости, вводили в курс своих проблем. Космонавты заскучали: «Звали летать на новой технике, а тут какой-то медпросвет...» «Лекции специалистов авиационной и космической медицины я слушал без особого внимания, считая эту дисциплину второстепенной», – признался потом Герман Титов. Узнав о том, что занятия с космонавтами ограничиваются лишь медико-биологической тематикой, Королев очень разгневался и немедленно отрядил целую группу своих людей для чтения специальных курсов: по ракетной технике, динамике полета, конструкции корабля и отдельным его системам. «Мы изучали астрофизику, геофизику, медицину, космическую связь и многое узкоспециальное», – вспоминает Алексей Леонов. Лекции эти читали как ближайшие соратники Сергея Павловича: К.Д.Бушуев, М.К.Тихонравов, Б.В.Раушенбах, так и молодые, но уже опытные инженеры: К.П.Феоктистов, О.Г.Макаров, В.И.Севастьянов, А.С.Елисеев, которые через несколько лет сами стали космонавтами. Главный конструктор систем жизнеобеспечения (СЖО) С.М.Алексеев прочел лекцию об устройстве космического скафандра. Летной и парашютной подготовкой занимались тоже большие мастера своего дела: И.М.Дзюба, Н.К.Никитин, А.К.Стариков, К.Д.Таюрский и др. Наконец, помня о том, что праздность – мать всех пороков, Карпов все свободное время, особенно в первые дни, когда расписание занятий еще не стало твердым, отдавал физической подготовке. Борис Легоньков – физрук из ЦСКА – был человеком неутомимым и безжалостным. Всякое отлынивание от занятий немедленно и беспощадно пресекалось, равно как и диспуты о бесполезности кроссов и бега на длинные дистанции для будущих командиров космических кораблей. Легоньков начинал день с часовой зарядки на открытом воздухе в любую погоду, а дальше заполнял все паузы в аудиторных занятиях бегом, прыжками, плаванием, нырянием с вышки, гимнастическими снарядами, волейболом, баскетболом – на выдумку он был неистощим. В играх быстро определилась команда «морячков», т.е. летчиков, прежде служивших в морской авиации: Аникеев, Беляев, Гагарин, Нелюбов, Шонин. В баскетболе у «морячков» лучшим был Гагарин, и они часто брали верх над «сухопутчиками». Наставники приглядывались к баскетболистам: в новом коллективе непременно должны были сами собой выявиться лидеры.
В начале апреля закончился монтаж сурдобарокамеры. Испытать ее вызвался Валерий Быковский, и после обстоятельного инструктажа 6 апреля его поместили туда, решив продлить эксперимент до 15 суток, о чем он, естественно, не знал. Валерий сидел еще в сурдобарокамере, когда остальные космонавты вылетели в город Энгельс на парашютные прыжки. К этому времени вся «двадцатка» еще не собралась. Беляев, Бондаренко, Варламов, Карташов, Комаров, Рафиков, Филатьев не успели приехать в Москву из своих частей, и на прыжки улетели без них. Быковский и Заикин присоединились к группе позднее, когда Валерий вылез из сурдобарокамеры.
Заслуженный мастер спорта Николай Константинович Никитин, парашютист-виртуоз, быстро понял, что все они совсем «зеленые»: количество прыжков измерялось единицами – на счету Гагарина, например, было пять прыжков, а были в отряде и такие, которые ни разу не прыгали. Никитин произнес страстную речь, в которой доказывал, что только парашютные прыжки цементируют коллектив, учат мужеству и генерируют отвагу, что мужчина без парашюта – это ненастоящий мужчина.
– Наверстаем упущенное, – бодро закончил он. – Все зависит от вас самих...
Известно, что моряки не очень любят плавать, а летчики – прыгать с парашютом. «Парашютные прыжки в течение полутора месяцев были, пожалуй, одним из самых сложных и трудных этапов подготовки», – пишет Георгий Шонин в своей книге «Самые первые». Никитин сделал, казалось бы, невозможное: привил вкус к прыжкам. Отстранение от занятий, скажем за опоздание, стало не желанным отдыхом, а истинным наказанием. Космонавты научились прыгать на сушу и на воду, днем и ночью, с больших и малых высот, с затяжкой и без. Лучшим парашютистом в отряде был, пожалуй, Борис Волынов. Никитин выделял еще Гагарина, Леонова и Шонина, но и у всех других за эти полтора месяца набралось несколько десятков прыжков разной сложности. Они уже освоились в небе и научились подчинять себе парашют, если попадали в критические ситуации. Так, Аникеев победил глубокий штопор, Заикин не испугался длительного затенения купола, Титов не сробел, когда у него не раскрылся основной парашют. Никитин оказался прав: ребята действительно сплотились в один дружный коллектив. Вчера еще незнакомые, там, в степи под Энгельсом, они объединились единым делом, открыли в себе естественное желание помогать друг другу, научились сопереживать, – подружились. Тогда космонавты не знали еще, что сам факт полета в космос очень скоро разделит их маленький мир и, даже оставаясь друзьями, они будут жить как бы в разных измерениях, не знали, что час этого раздела стремительно приближается.
В те дни, когда будущие космонавты начали свои парашютные тренировки, в МИКе на космодроме закончилась подготовка к старту первого корабля-спутника. Кстати, сам термин этот – корабль-спутник – придумал Королев. Еще в своем докладе на Всесоюзной конференции по изучению стратосферы за несколько дней до рождения Гагарина он уже говорил о корабле. Ему нравилось само это слово – гордое, романтическое – корабль! Молодежь в ОКБ втихую подтрунивала над Главным: ну какой же это корабль, в крайнем случае – лодка... А вот кто придумал ему имя «Восток», установить так и не удалось. Объявили что-то вроде конкурса, и откуда-то само собой всплыло – «Восток». И всем сразу это название понравилось.
«Востоком» он стал не сразу, в технической документации значился поначалу скромно: ОД-2, потом корабли первой серии «Востоков» назывались «изделием-3-КА». Но «Восток» прочно вошел в жизнь, так и будем его называть...
В первом полете Королев хотел проверить самое главное и самое новое: работу тормозной двигательной установки (ТДУ), – сход с орбиты волновал его больше всего. На «шарике» не было еще теплозащитной обмазки: сверхзвуковые аэродинамические трубы еще проверяли расчеты тепловых потоков, сделанные в лаборатории № 4 НИИ-1, которой руководил Георгий Иванович Петров. Не было еще на этом «Востоке» и парашютной системы, и катапульты: возвращение корабля на Землю не предусматривалось. Он просто упадет и расколется, как яичная скорлупа. Что такое обмазка, парашюты, катапульта, известно давно, и как они работают – тоже известно. А вот как включается и работает в космосе ТДУ – тормозная двигательная установка – не знает никто, поскольку она первая и нигде никогда ничего подобного не работало.
Глушко делать ТДУ не хотел и, очевидно, был прав – это не его стихия. Он делал большие многотонные двигатели, и заниматься ТДУ для него было все равно, что конструктору БелАЗа заниматься «Окой». Собственные силы Королева были все-таки слабоваты. С управляющими движками его конструкторы могли справиться, а тут дело очень ответственное. Королеву стоило немалых трудов уговорить Исаева взять эту работу на себя. Исаев отбивался долго, убеждая Королева, что за те сроки, которые он назначает, нельзя сделать даже хороший примус. Однако вырваться ему из «дружеских объятий» Сергея Павловича не удалось: в конце концов, лукавое упорство Королева рассмешило его, а когда Алексей Михайлович смеялся, он терял способность к сопротивлению. Вернувшись в свое КБ, он собрал ближайших соратников и сказал:
– Королев предложил мне быстро сделать одну небольшую, но очень важную работу: спустить человека из космоса на Землю.
Исаев не советовался, он уже решил, что будет делать ТДУ, а совещание нужно было ему, чтобы выявить энтузиастов и в их надежные руки передать заказ Королева. Однако энтузиасты выявились не сразу. Первая дружная реакция – найти способ как-то от этого заказа отбрыкаться: сроки нереальны. Потом возник половинчатый вариант: подобрать из числа уже готовых двигателей что-нибудь подходящее, передать Королеву и пусть он его доводит до ума. Начали спорить, какой движок подходит для этих целей. Исаев слушал и молчал.
– Да что мы тут спорим, – сказал один из замов Алексея Михайловича. – Все равно нас заставят это делать, надо браться без лишних слов.
– Если надо, сделаем! – загомонила молодежь.
Королев пригласил разработчиков к себе. По правую руку от Главного – Борис Андреевич Адамович, ему Сергей Павлович поручил досматривать за ТДУ. Усадив гостей, Королев, поглядывая на Исаева, голосом доброго сказочника начал беседу так, будто никаких переговоров и споров до этого не было.
– Ну вот, Алексей Михайлович, собираемся мы запустить космический корабль с человеком, и очень нужен двигатель, который бы нам этого человека вернул на Землю...
Исаев тон Королева принял и, разложив чертежи, тоже неспешно и напевно стал рассказывать о том, какой у него есть двигатель, насколько он надежен, при том, что камера сгорания весит всего сорок килограммов...
– Много! – уже совсем другим голосом перебил Королев.
– Можно упростить ТНА, – тоже в тон ему отрезал Исаев. – Будет полегче...
– На сколько?
– Килограммов на восемь–десять...
– А если больше? Нельзя ли не на восемь–десять, а на восемнадцать–двадцать, а? Вы посмотрите на ваш электропривод, – непонятно когда, но Королев уже успел все разглядеть в разложенных чертежах. – Ведь это спроектировано для паровоза! Посмотрите, за этот кабель можно лошадь прицепить!
Начался торг, как на восточном базаре.
– Простите, Алексей Михайлович, – неожиданно спросил Королев очень серьезно, – а сколько вы сами весите?
– Сто пять кило, – оторопело ответил Исаев.
– Так что же мы спорим! – рассмеялся Королев. – Все же ясно: вся установка должна весить столько, сколько весит Алексей Михайлович!..
Исаев сделал ТДУ в рекордно короткий срок: между техническим заданием, полученным от Королева, до испытаний готовой установки на стенде прошло всего семь месяцев. Адамович постоянно докладывал Главному о ходе работы. Королев встречался с Исаевым, расспрашивал очень подробно, интересовался деталями, но от советов и рекомендаций воздерживался, доверял, и Алексею Михайловичу это нравилось.
– Одна только просьба, – говорил Королев, – установка должна быть абсолютно надежной.
– Сергей Павлович, вы ведь инженер и знаете, что абсолютно надежной никакая конструкция быть не может...
– Может! Должна! Она не дублирована, а, следовательно, должна быть абсолютно надежной, и вы можете это сделать!
Первый запуск ТДУ опытнейший испытатель Исаева Владимир Георгиевич Ефремов провел вечером 27 сентября 1959 года. Во время пятых испытаний двигатель не запустился.
– М-да, панама, – сказал Исаев. Этим словом он всегда выражал предельное недовольство.
Выяснилось, что забыли поставить нож в клапане горючего и он остался запертым. Клапан Исаев заменил другим, более надежным, и издал приказ, запрещающий ночные работы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
После того как двадцать кандидатов в космонавты были отобраны, Главный штаб ВВС издал 11 января 1960 года специальную директиву о формировании части летчиков-космонавтов. Теперь кандидатов требовалось готовить к полету. Но до этого нужно было решить, где их готовить, а главное – в чем, собственно, эта подготовка должна заключаться: никто никогда никаких космонавтов не готовил.
«Кто возглавит будущих летчиков-космонавтов, явится в Звездном городке начальником, воспитателем и в то же время смелым экспериментатором? – писал позднее в своей книге „Летчики и космонавты“ Н.П.Каманин, работавший в то время в Главном штабе ВВС. – На эту должность у нас появилось несколько кандидатур. Остановились на видном специалисте в области авиационной медицины Евгении Анатольевиче Карпове. Немало лет проработал он с летчиками, хорошо знает их душу и летный характер. Евгений Анатольевич с первых дней загорелся новой работой, перспективой, мечтой».
Итак, 24 февраля Главком ВВС К.А.Вершинин назначил Карпова начальником Центра подготовки космонавтов (ЦПК), а точнее – начальником того, что этому начальнику надлежало создать. Карпов, тогда скорее чувствующий, чем понимающий всю перспективность и масштабность нового дела, начал со штатного расписания на 250 человек. Заместитель главкома Агальцов улыбнулся, оценив смелость и деловую хватку 38-летнего полковника, и сократил штат до 70 человек. Карпов пошел к Главкому. Маршал выслушал сначала полковника, потом генерал-полковника, подумал и сказал Агальцову:
– Ты, Филипп Александрович, не понимаешь, как их готовить, и он не понимает, – Константин Андреевич кивнул на Карпова, – но берется! Это надо ценить, – и утвердил 250 человек.
В этот момент у Карпова из 250 положенных по штату сотрудников было два: заведующий отделом кадров и командир строевого отделения Андрей Власюк и старшина Федор Демчук – он же завгар, он же шофер, он же автослесарь. Но вскоре появились надежные опытные заместители: по летной подготовке – Евстафий Евсеевич Целикин, по политработе – Николай Федорович Никерясов. Очень помогал Карпову в организационных делах Василий Яковлевич Клоков – тогда заместитель начальника Института авиационной медицины.
В начале марта распущенные по домам после всех медицинских мучений космонавты начали снова съезжаться в Москву. (Формально рассуждая, называть их так нельзя: они пока только кандидаты в космонавты, космонавтами некоторые из них станут лишь через несколько лет, а восемь из двадцати – никогда не станут. Но давайте договоримся, что мы будем всех их так называть.) Первым из Кубинки приехал Павел Попович. Три дня они с женой Мариной жили вдвоем. Потом появился Валерий Быковский. Следом стали подтягиваться остальные: Аникеев, Волынов, Гагарин, Горбатко, Леонов, Нелюбов, Николаев, Титов, Хрунов, Шонин. Временно их разместили в маленьком двухэтажном домике спортбазы ЦСКА на территории Центрального аэродрома имени М.В.Фрунзе. Сделать это было нелегко: ведь многие приезжали с женами, детьми. Позднее для семейных космонавтов Карпов получил квартиры на Ленинском проспекте (улыбка судьбы: из окон этих квартир сегодня виден памятник Юрию Гагарину на площади его имени), но жили там недолго, поскольку уже к лету Каманин, Карпов, Яздовский и Клоков подыскали для будущего Центра подготовки космонавтов подходящее место неподалеку от районного центра Щелково, в 40 километрах от Москвы. И далеко, и близко. И места для будущего строительства хватало. И аэродром недалеко. И железная дорога рядом. И природа прекрасная. Короче, очень удачное место выбрали. В ту пору стоял там единственный двухэтажный домик – един в трех лицах: управление, столовая, учебный корпус. Он и сейчас цел, этот домик, и надо, чтобы остался цел, ибо он – история, и наши внуки будут им гордиться...
Но это все было уже летом, а весной в жизни молодых летчиков произошло событие чрезвычайной важности: 7 марта их принял сам Главнокомандующий ВВС, Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин. Надо быть молодым военным летчиком, который считает своего комэска наместником бога на земле, чтобы понять, что это для них значило: беседовать с Главкомом! Сидели, как зайчики, прижав ушки и поедая начальство глазами. Вершинин был ласков, приветлив, поздравил с новым назначением, пожелал успехов.
Через неделю, 14 марта, в 9 часов утра состоялось первое занятие. Сначала Владимир Иванович Яздовский прочел вводную лекцию. Как вспоминал потом Юрий Гагарин, он «обстоятельно рассказал нам о факторах, с которыми встречается живой организм при полетах в космическое пространство». Медики детально объясняли действие перегрузок, невесомости, вводили в курс своих проблем. Космонавты заскучали: «Звали летать на новой технике, а тут какой-то медпросвет...» «Лекции специалистов авиационной и космической медицины я слушал без особого внимания, считая эту дисциплину второстепенной», – признался потом Герман Титов. Узнав о том, что занятия с космонавтами ограничиваются лишь медико-биологической тематикой, Королев очень разгневался и немедленно отрядил целую группу своих людей для чтения специальных курсов: по ракетной технике, динамике полета, конструкции корабля и отдельным его системам. «Мы изучали астрофизику, геофизику, медицину, космическую связь и многое узкоспециальное», – вспоминает Алексей Леонов. Лекции эти читали как ближайшие соратники Сергея Павловича: К.Д.Бушуев, М.К.Тихонравов, Б.В.Раушенбах, так и молодые, но уже опытные инженеры: К.П.Феоктистов, О.Г.Макаров, В.И.Севастьянов, А.С.Елисеев, которые через несколько лет сами стали космонавтами. Главный конструктор систем жизнеобеспечения (СЖО) С.М.Алексеев прочел лекцию об устройстве космического скафандра. Летной и парашютной подготовкой занимались тоже большие мастера своего дела: И.М.Дзюба, Н.К.Никитин, А.К.Стариков, К.Д.Таюрский и др. Наконец, помня о том, что праздность – мать всех пороков, Карпов все свободное время, особенно в первые дни, когда расписание занятий еще не стало твердым, отдавал физической подготовке. Борис Легоньков – физрук из ЦСКА – был человеком неутомимым и безжалостным. Всякое отлынивание от занятий немедленно и беспощадно пресекалось, равно как и диспуты о бесполезности кроссов и бега на длинные дистанции для будущих командиров космических кораблей. Легоньков начинал день с часовой зарядки на открытом воздухе в любую погоду, а дальше заполнял все паузы в аудиторных занятиях бегом, прыжками, плаванием, нырянием с вышки, гимнастическими снарядами, волейболом, баскетболом – на выдумку он был неистощим. В играх быстро определилась команда «морячков», т.е. летчиков, прежде служивших в морской авиации: Аникеев, Беляев, Гагарин, Нелюбов, Шонин. В баскетболе у «морячков» лучшим был Гагарин, и они часто брали верх над «сухопутчиками». Наставники приглядывались к баскетболистам: в новом коллективе непременно должны были сами собой выявиться лидеры.
В начале апреля закончился монтаж сурдобарокамеры. Испытать ее вызвался Валерий Быковский, и после обстоятельного инструктажа 6 апреля его поместили туда, решив продлить эксперимент до 15 суток, о чем он, естественно, не знал. Валерий сидел еще в сурдобарокамере, когда остальные космонавты вылетели в город Энгельс на парашютные прыжки. К этому времени вся «двадцатка» еще не собралась. Беляев, Бондаренко, Варламов, Карташов, Комаров, Рафиков, Филатьев не успели приехать в Москву из своих частей, и на прыжки улетели без них. Быковский и Заикин присоединились к группе позднее, когда Валерий вылез из сурдобарокамеры.
Заслуженный мастер спорта Николай Константинович Никитин, парашютист-виртуоз, быстро понял, что все они совсем «зеленые»: количество прыжков измерялось единицами – на счету Гагарина, например, было пять прыжков, а были в отряде и такие, которые ни разу не прыгали. Никитин произнес страстную речь, в которой доказывал, что только парашютные прыжки цементируют коллектив, учат мужеству и генерируют отвагу, что мужчина без парашюта – это ненастоящий мужчина.
– Наверстаем упущенное, – бодро закончил он. – Все зависит от вас самих...
Известно, что моряки не очень любят плавать, а летчики – прыгать с парашютом. «Парашютные прыжки в течение полутора месяцев были, пожалуй, одним из самых сложных и трудных этапов подготовки», – пишет Георгий Шонин в своей книге «Самые первые». Никитин сделал, казалось бы, невозможное: привил вкус к прыжкам. Отстранение от занятий, скажем за опоздание, стало не желанным отдыхом, а истинным наказанием. Космонавты научились прыгать на сушу и на воду, днем и ночью, с больших и малых высот, с затяжкой и без. Лучшим парашютистом в отряде был, пожалуй, Борис Волынов. Никитин выделял еще Гагарина, Леонова и Шонина, но и у всех других за эти полтора месяца набралось несколько десятков прыжков разной сложности. Они уже освоились в небе и научились подчинять себе парашют, если попадали в критические ситуации. Так, Аникеев победил глубокий штопор, Заикин не испугался длительного затенения купола, Титов не сробел, когда у него не раскрылся основной парашют. Никитин оказался прав: ребята действительно сплотились в один дружный коллектив. Вчера еще незнакомые, там, в степи под Энгельсом, они объединились единым делом, открыли в себе естественное желание помогать друг другу, научились сопереживать, – подружились. Тогда космонавты не знали еще, что сам факт полета в космос очень скоро разделит их маленький мир и, даже оставаясь друзьями, они будут жить как бы в разных измерениях, не знали, что час этого раздела стремительно приближается.
В те дни, когда будущие космонавты начали свои парашютные тренировки, в МИКе на космодроме закончилась подготовка к старту первого корабля-спутника. Кстати, сам термин этот – корабль-спутник – придумал Королев. Еще в своем докладе на Всесоюзной конференции по изучению стратосферы за несколько дней до рождения Гагарина он уже говорил о корабле. Ему нравилось само это слово – гордое, романтическое – корабль! Молодежь в ОКБ втихую подтрунивала над Главным: ну какой же это корабль, в крайнем случае – лодка... А вот кто придумал ему имя «Восток», установить так и не удалось. Объявили что-то вроде конкурса, и откуда-то само собой всплыло – «Восток». И всем сразу это название понравилось.
«Востоком» он стал не сразу, в технической документации значился поначалу скромно: ОД-2, потом корабли первой серии «Востоков» назывались «изделием-3-КА». Но «Восток» прочно вошел в жизнь, так и будем его называть...
В первом полете Королев хотел проверить самое главное и самое новое: работу тормозной двигательной установки (ТДУ), – сход с орбиты волновал его больше всего. На «шарике» не было еще теплозащитной обмазки: сверхзвуковые аэродинамические трубы еще проверяли расчеты тепловых потоков, сделанные в лаборатории № 4 НИИ-1, которой руководил Георгий Иванович Петров. Не было еще на этом «Востоке» и парашютной системы, и катапульты: возвращение корабля на Землю не предусматривалось. Он просто упадет и расколется, как яичная скорлупа. Что такое обмазка, парашюты, катапульта, известно давно, и как они работают – тоже известно. А вот как включается и работает в космосе ТДУ – тормозная двигательная установка – не знает никто, поскольку она первая и нигде никогда ничего подобного не работало.
Глушко делать ТДУ не хотел и, очевидно, был прав – это не его стихия. Он делал большие многотонные двигатели, и заниматься ТДУ для него было все равно, что конструктору БелАЗа заниматься «Окой». Собственные силы Королева были все-таки слабоваты. С управляющими движками его конструкторы могли справиться, а тут дело очень ответственное. Королеву стоило немалых трудов уговорить Исаева взять эту работу на себя. Исаев отбивался долго, убеждая Королева, что за те сроки, которые он назначает, нельзя сделать даже хороший примус. Однако вырваться ему из «дружеских объятий» Сергея Павловича не удалось: в конце концов, лукавое упорство Королева рассмешило его, а когда Алексей Михайлович смеялся, он терял способность к сопротивлению. Вернувшись в свое КБ, он собрал ближайших соратников и сказал:
– Королев предложил мне быстро сделать одну небольшую, но очень важную работу: спустить человека из космоса на Землю.
Исаев не советовался, он уже решил, что будет делать ТДУ, а совещание нужно было ему, чтобы выявить энтузиастов и в их надежные руки передать заказ Королева. Однако энтузиасты выявились не сразу. Первая дружная реакция – найти способ как-то от этого заказа отбрыкаться: сроки нереальны. Потом возник половинчатый вариант: подобрать из числа уже готовых двигателей что-нибудь подходящее, передать Королеву и пусть он его доводит до ума. Начали спорить, какой движок подходит для этих целей. Исаев слушал и молчал.
– Да что мы тут спорим, – сказал один из замов Алексея Михайловича. – Все равно нас заставят это делать, надо браться без лишних слов.
– Если надо, сделаем! – загомонила молодежь.
Королев пригласил разработчиков к себе. По правую руку от Главного – Борис Андреевич Адамович, ему Сергей Павлович поручил досматривать за ТДУ. Усадив гостей, Королев, поглядывая на Исаева, голосом доброго сказочника начал беседу так, будто никаких переговоров и споров до этого не было.
– Ну вот, Алексей Михайлович, собираемся мы запустить космический корабль с человеком, и очень нужен двигатель, который бы нам этого человека вернул на Землю...
Исаев тон Королева принял и, разложив чертежи, тоже неспешно и напевно стал рассказывать о том, какой у него есть двигатель, насколько он надежен, при том, что камера сгорания весит всего сорок килограммов...
– Много! – уже совсем другим голосом перебил Королев.
– Можно упростить ТНА, – тоже в тон ему отрезал Исаев. – Будет полегче...
– На сколько?
– Килограммов на восемь–десять...
– А если больше? Нельзя ли не на восемь–десять, а на восемнадцать–двадцать, а? Вы посмотрите на ваш электропривод, – непонятно когда, но Королев уже успел все разглядеть в разложенных чертежах. – Ведь это спроектировано для паровоза! Посмотрите, за этот кабель можно лошадь прицепить!
Начался торг, как на восточном базаре.
– Простите, Алексей Михайлович, – неожиданно спросил Королев очень серьезно, – а сколько вы сами весите?
– Сто пять кило, – оторопело ответил Исаев.
– Так что же мы спорим! – рассмеялся Королев. – Все же ясно: вся установка должна весить столько, сколько весит Алексей Михайлович!..
Исаев сделал ТДУ в рекордно короткий срок: между техническим заданием, полученным от Королева, до испытаний готовой установки на стенде прошло всего семь месяцев. Адамович постоянно докладывал Главному о ходе работы. Королев встречался с Исаевым, расспрашивал очень подробно, интересовался деталями, но от советов и рекомендаций воздерживался, доверял, и Алексею Михайловичу это нравилось.
– Одна только просьба, – говорил Королев, – установка должна быть абсолютно надежной.
– Сергей Павлович, вы ведь инженер и знаете, что абсолютно надежной никакая конструкция быть не может...
– Может! Должна! Она не дублирована, а, следовательно, должна быть абсолютно надежной, и вы можете это сделать!
Первый запуск ТДУ опытнейший испытатель Исаева Владимир Георгиевич Ефремов провел вечером 27 сентября 1959 года. Во время пятых испытаний двигатель не запустился.
– М-да, панама, – сказал Исаев. Этим словом он всегда выражал предельное недовольство.
Выяснилось, что забыли поставить нож в клапане горючего и он остался запертым. Клапан Исаев заменил другим, более надежным, и издал приказ, запрещающий ночные работы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157