Но по такой логике получается, что теперь, находясь на свободе, Петляков вообще перестанет делать самолеты! Как понять эти дикую систему, этот извращенный ход мыслей? Размышления на эту тему были продолжением того духовного кризиса, который переживал Королев даже не с момента своего ареста, а раньше, с тех пор, как расстреляли Тухачевского, как посадили Клейменова и Лангемака. Реставрация души проходила медленно, но проходила. На берегах Берелёха его сгибали и замораживали, на берегах Яузы он выпрямлялся и оттаивал.
Вновь повторю: для Королева работа была важнее свободы, а условия работы в его положении тут были идеальные. Конструкторские бюро не запирались на ночь, приходи, когда хочешь, и работай. Если надо пройти на опытное производство (завод № 156 – ЗОК – завод опытных конструкций ЦАГИ находился на той же территории), из «паровозного депо» вызывался сопровождающий «попка» (он же вертухай, он же «тягач», он же «свечка». У Туполева было свое название: «Лутонька с вышки». Почему «Лутонька» – добиться было невозможно). Неподалеку от «паровозного депо» располагался кабинет Гришки Кутепова и его заместителей: Ямалутдинова – «руководителя» Петлякова, Устинова – «руководителя» Мясищева и Балашова – «руководителя» Туполева.
О компетентности этих «руководителей» можно судить по такому случаю, – он запомнился всем обитателям шарашки, с которыми мне довелось говорить.
Два инженера из КБ Мясищева пришли к их «руководителю» Устинову и предложили разработать новый аварийный двухтактный бензиновый движок, который можно было включить на случай, если генераторы самолета выйдут из строя. Устинов задумался. Потом спросил:
– А в чем новизна? Какие движки сейчас ставят?
– Четырехтактные. А наш будет двухтактным.
Устинов задумался надолго, потом сказал с очень серьезным, озабоченным видом:
– Вот всегда мы торопимся. С четырехтактного сразу на двухтактный. Рискованно. Сделайте для начала трехтактный...
После этого, иначе как «Трехтактным» Устинова никто не звал.
Пожалуй, из всех «руководителей» терпимее всего относились к Минуле Садриевичу Ямалутдинову. Каким-то образом этот умный и хитрый татарин дал всем почувствовать, что он отлично понимает, что они – никакие не «враги народа», но он будет делать вид, будто они враги. И еще, он не разбирается в технических вопросах совершенно, но будет делать вид, будто разбирается. Такой молчаливый договор всех устраивал.
«Паровозное депо», кабинеты «руководителей» и другие административные помещения располагались на трех первых этажах. Выше начиналось собственно конструкторское бюро. Стол Королева стоял в «аквариуме» – большом двухэтажном зале с огромными окнами, выходящими во внутренний двор ЦАГИ. «Аквариум» был набит битком – там работало больше сотни человек. Тут сидели в основном «каркасники», т.е. проектировщики фюзеляжа, крыльев, оперения. Вооруженцы, специалисты по электрооборудованию и разной другой самолетной начинке располагались в маленьких комнатах неподалеку от «аквариума» и на других этажах. ЦКБ-29 было могучей организацией – наверное, крупнейшим авиаконструкторским бюро страны, в котором работало не менее восьмисот сотрудников. Зеки составляли лишь небольшую – около сотни, – но важнейшую часть, поскольку это был мозг ЦКБ.
Отличить зека от вольняшки на работе было довольно трудно. Зеки выглядели пообшарпаннее, но и вольняшки одеты были скромно. Только, разглядывая тот же «аквариум» долго, внимательный наблюдатель заметил бы, что зеки как бы молчаливее: к ним не обращались ни с какими разговорами, с работой не связанными.
Выше конструкторского бюро размещалась тюрьма, т.е. спальни зеков. Было четыре спальни, каждая примерно человек на тридцать. Заселялись они вначале хаотично, «по мере поступления контингента», потом происходило перераспределение: пожилые к пожилым, молодежь – к молодежи. У каждой спальни был назначенный «руководством» староста. Самая большая спальня: «Дубовый зал» называлась спальней Алимова – он был старостой «зала», где жили Туполев и его ближайшие сотрудники: Базенков, Егер, Надашкевич, Вигдорчик, Бонин и другие.
Королев жил в спальне Склянского. Иосиф Маркович Склянский – в прошлом ведущий инженер по электрооборудованию завода № 22, а теперь заместитель Кербера, на беду свою, был не только членом «русско-фашистской партии», но и родным братом Эфроима Марковича Склянского – правой руки Троцкого. Эфроим Маркович был потом определен Сталиным на дипломатическую службу и утонул в каком-то глухом озере при загадочных обстоятельствах. В спальне Склянского соседями Королева были Дмитрий Марков – арестован у Поликарпова, Туполев сделал его начальником бригады оперения; Тимофей Сапрыкин – в прошлом автогонщик, а после перелома ног – начальник бригады шасси (что, конечно, вызывало шуточки), старый летчик и конструктор Вячеслав Павлович Невдачин, который летал над Одессой раньше, чем маленький Сережа поселился на Платоновском молу, а с 20-х годов работал с Поликарповым. Не то, чтобы Королев соседей своих сторонился, но первым с ними в разговор никогда не вступал. Когда спрашивали, отвечал приветливо, но дружба не возникала. Королев трудно сходился с людьми, а здесь еще, конечно, тюрьма виновата. Как сказал еще в XVII веке английский богослов Томас Фуллер, «не может быть дружбы там, где нет свободы».
Рядом с кроватью Сергея Павловича, как и у других зеков, стояла своя – «персональная» – тумбочка, в которой, к его великому удивлению, ни разу не сделали «шмона».
Вообще обхождение с зеками было самое вежливое, называли на «вы», а уж о зуботычинах и говорить нечего. После Бутырки, не говоря уже о Колыме, правила для зеков выглядели пределом тюремного либерализма. Заключенным ЦКБ запрещалось посылать с вольняшками записки домой и получать через них письма из дома. Вообще какое-либо внеслужебное, к делу не относящееся общение с ними преследовалось. Вольняшкам за такие дела грозили арестом. Запрещалось иметь в спальне ножи – только у старост. Каралось пьянство. Спиртного не было, но за потребление одеколона из тюремного ларька можно было угодить в карцер Бутырки, поскольку своего карцера в ЦКБ не предусмотрели. Но к карцеру прибегали крайне редко – зеки были очень дисциплинированными, – Гришка объяснил популярно: если что не так – сразу в лагерь.
Выше спальных этажей, уже на крыше, находился «обезьянник» – обнесенная решеткой площадка, действительно похожая на вольеру зоопарка. Там гуляли и разглядывали Москву. Королеву рассказывали, что 1 мая из «обезьянника» была видна летящая над Красной площадью «сотка», и Петляков даже закричал: «Шасси! Он не убрал шасси!..»
В «обезьяннике» вечерком хорошо было посидеть, покурить. Папиросы выдавались бесплатно с тех пор, как однажды, после очередного совещания в кабинете Берия, Туполев стал собирать коробки и пачки, лежащие на столе, и рассовывать их по карманам. Берия спросил, в чем дело?
– Мало того, что кормят паршиво, курить моим ребятам нечего! – отрезал Туполев.
Берия тут же вызвал какого-то хозяйственника и приказал снабжать ЦКБ папиросами и организовать питание на ресторанном уровне.
Кутепов – делать нечего, САМ приказал! – устроил опрос: кто что курит? Модные папиросы «Герцеговина Флор» (Сталин крошил их в трубку) заказали Туполев (для представительства, сам Андрей Николаевич не курил) и Алимов (из молодого пижонства). Профессор Некрасов предпочитал «Казбек», остальные – демократический «Беломор».
С ресторанным питанием оказалось сложнее. Гришка был в панике.
– Где же я вам возьму ресторанного повара?!
– Да хотя бы в «Национале», – спокойно парировал Туполев. – Что вам стоит арестовать шеф-повара и сюда!
Поднималась шарага в семь часов, умывались, брились, стелили постели и шли завтракать: каша, масло, кефир, сладкий чай. Потом работали до обеда. С часа до двух – обед: суп, мясо с гарниром, компот, какао, и снова работа до семи вечера. В восемь ужин: опять какое-нибудь горячее блюдо, кефир, чай, и свободное время до одиннадцати часов. Если ты хотел поработать ночью, приносили бутерброды, кефир, чайник с кипятком и заварку.
В свободное время каждый занимался, чем хотел. Много читали. Был кружок любителей поэзии. Книги шли из Бутырской тюрьмы, библиотека которой, как и библиотека Лубянки, была одной из лучших в Москве, постоянно пополняясь конфискованными собраниями «врагов народа». На некоторых томиках даже можно было обнаружить заметы прежних владельцев: «Радек», «Рыков», «Из книг Бухарина». Устраивали производственные микросоветы. Просто трепались, сплетничали на тюремные темы, любители обсуждали прекрасную половину ЦКБ. Гуляли в «обезьяннике», в жаркие летние вечера поливали там друг друга из пожарного шланга. Однажды окатили Туполева, он так ругался, что слышно было на набережной. Полищук, Бартини и Соколов в свободное время занимались наукой – ставили опыты, исследовали, как влияет электрическое поле на обтекание конструкций воздушным потоком. Абрам Самойлович Файнштейн был нашим торгпредом в Италии и сидел не как член «русско-фашистской партии», а как «фашистский шпион». В шарагу он попал, поскольку был, кроме того, еще замечательным химиком, специалистом по бакелиту и плексигласу. В свободное время он выпиливал отличные расчески, так его и звали: Главный конструктор расчесок. Николай Николаевич Бочаров делал скрипки. Приглядевшись к нему, молодежь – Паша Буткевич, Игорь Бабин, Виктор Сахаров – соорудила из фанеры гитары, балалайки, мандолину и бубен с плотной калькой вместо кожи. Так родился маленький оркестрик, воистину «надежды маленький оркестрик»... Вечерами играли, пели.
Королев, который с юных лет никогда не был заводилой по части развлечений, и здесь держался в стороне. Замечали, что он что-то пишет, считает на линейке. Вряд ли эта работа касалась бомбардировщика. Никаких записей и набросков того времени не сохранилось. Уверен, что эти его потаенные труды имели отношение к ракетной технике, потому что везде, где имелась хоть какая-нибудь возможность заниматься ракетной техникой, будь то тюрьма или курорт, Королев ею занимался.
Константин Ефимович Полищук свидетельствует: «Сергей Павлович все время обдумывал какой-то летательный аппарат, но что это был за аппарат, я не знаю. Я слышал, что он ходил с каким-то предложением к Кутепову». Королев ни с кем не делится, не советуется, расчетов своих не показывает. Отношение вообще к ракетной технике в авиационной среде было явно негативное – инженер Папок, его оппонент в Исарах, увы, не был одинок. Один из зеков однажды прямо сказал Королеву:
– Вы со своими лунными проектами пускали деньги на ветер, вот нас и пересажали за ваши фокусы...
Иногда зекам удавалось убедить «руководство» в необходимости творческих командировок в другие конструкторские бюро, на испытательные станции, полигоны и аэродромы. Вырваться хоть на день из клетки хотелось всем, но удавалось это не часто. Арон Рогов и Александр Алимов, например, работавшие над двигателем будущего бомбардировщика, ездили на Центральный аэродром в бокс ЦАГИ, «гоняли» двигатель. Надашкевич, Кербер и Френкель навалились на Туполева: надо съездить на несколько заводов. Туполев сумел договориться с Кутеповым.
Королев никуда не ездил, хотя стремился. Особенно завидовал он Вадиму Успенскому, который однажды попал на полигон под Ногинском и в разговоре обмолвился, что видел испытания ракет. Королев тут же утащил его в укромный уголок:
– Очень прошу, расскажите мне подробно обо всем, что вы там видели...
Успенский рассказал, что видел, как стреляла реактивными снарядами специальная установка, смонтированная на автомашине.
– А еще? – спросил Королев.
– Все...
– Ну, это можно было увидеть и десять лет назад, – Сергей Павлович был явно разочарован.
В шарашке часто устраивали маленькие добровольные собрания, на которых в самой непринужденной обстановке зеки делали доклады, делились планами и идеями. Королев бы, наверное, мог сделать доклад по своей тематике, но упорно отказывался:
– Рано, не о чем еще говорить. Работать нужно...
Но на доклады других зеков он ходил регулярно. Особенно запомнился замечательно остроумный и очень интересный доклад Роберта Бартини. Водя пальцем по специально сделанным для доклада графикам, Бартини сказал небрежно:
– Как вы видите, согласно графику будущий самолет Андрея Николаевича будет иметь скорость не более 585 километров в час.
– Как 585? – взревел Туполев. – 640! Дурак! И графики твои дурацкие!
– Сам дурак!
Началось общее веселье.
Однажды Королев вышел из «аквариума» покурить и не поверил своим глазам – навстречу шел Петр Флёров.
– Это ты? – тихо спросил Сергей.
– Я! – весело ответил Флёров и обнял его.
«Попка» в коридоре крякнул: вольные не только не обнимались с зеками, но даже не здоровались.
Флёров работал в КБ Яковлева, занимался колесами и тормозами. Туполев вызвал его для консультации. Колеса – это была целая проблема. При убирающемся шасси колеса должны были быть как можно меньше. Но где предел?
Флёров приходил к Королеву в «аквариум», они подолгу беседовали. Однажды их застукал Кутепов, но и рта не успел открыть, как Петр, кивнув на Королева, ошарашил его вопросом:
– И долго вы его тут держать будете, товарищ начальник? За соседними столами прыснули в кулак. Гришка растерялся, забормотал невнятно:
– Сколько положено, столько и будем...
Флёров заехал вечером к Ксане, потом к Марии Николаевне, рассказывал о встрече с Сергеем, отдал записочки, которые вынес под стелькой башмака.
– А одет-то он хоть прилично? – взволнованно спрашивала Мария Николаевна, словно это было самым главным.
– Очень элегантно, модно, – улыбался Петр, – черный комбинезон и... бутсы, – хотел сказать: «говнодавы», – так называли эти ботинки в ЦКБ, но постеснялся...
Очень редко зеков из шарашки возили на свидания с родными в Бутырскую тюрьму. Нина Ивановна вспоминала, что Сергей Павлович рассказывал ей, как к нему никто не пришел и он очень горевал. Ксения Максимилиановна описывала эти свидания достаточно подробно. Допускаю, что правы обе: какое-то свидание могло по каким-то причинам не состояться, это огорчило Королева, запомнилось ему, о других он мог и не говорить Нине Ивановне, понимая, что это ей не очень приятно слушать.
Для всех зеков свидания эти были тяжким испытанием. Встречались близкие люди, которые не видели друг друга несколько лет. Встречались буквально на минуты, – что можно тут успеть рассказать и как можно рассказать, если рядом сидит вертухай. Вертухаи могли воспринимать живых людей, как предметы, но живые-то люди не могли так их воспринимать! А дети! Валентин Петрович Глушко впервые увидел свою дочь на тюремном свидании. Когда Елизавета Михайловна, жена Кербера, войдя в комнату для свиданий, сказала сынишке: «Левушка, поцелуй папу», двухлетний мальчик бросился на колени к вертухаю, обнял его за шею... Это было так страшно, спазм горьких, горячих рыданий душил Леонида Львовича...
Пятилетняя Наташа Королева спросила отца:
– Мама говорила, что ты прилетел из командировки на самолете. Но как же ты сумел сесть, тут такой маленький дворик?
– Сесть-то сюда легко, девочка, – весело сказал молодой вертухай, – улететь отсюда трудно!
Королев отвернулся, чтобы дочка не видела его глаз.
На свидания с улицы Радио в Бутырку их возили в обычном автобусе, безо всяких решеток, только окна не разрешалось поднимать. Свидание начиналось раньше Бутырок – свидание с Москвой, с домами, с людьми на тротуарах, с витринами, с собаками – за окном был мир, столь же реальный для них, сколь реален экранный мир для кинозрителя. Автобус с улицы Радио выползал на улицу Казакова, Инфизкульт, Театр Транспорта. Афиша: «Без вины виноватые» – это про них. Садовое кольцо, НКПС, люди, ныряющие в воронку метро «Красные ворота». Институт Склифосовского, Сухаревская площадь, этих башен с эмблемами ВСХВ по углам Первой Мещанской они еще не видели, кинотеатр «Форум», еще афиша: «Светлый путь» – это явно не про них. Третий Дом Советов, поворот на Каляевскую, отсюда до Конюшковской он мог бы дойти пешком за полчаса, а вот и дом родной – Бутырка!
Свидания происходили в домике во дворе Бутырки, в маленьких комнатах, где стояли большие столы, по обе стороны которых и рассаживались. А вертухай – их называли «гувернерами» – в торце как председатель.
Когда Королев впервые увидел Ксану, он заплакал. Ничего не мог с собой сделать, слезы сами лились. Все спрашивал:
– Ну, как ты? Как Наташка? А мама?
– Я защитила диссертацию... – сказала Ксана.
– О защите говорить тут запрещается, – перебил «гувернер».
Потом Ксана приезжала с Наташей.
Трудно сказать, чего больше было в этих свиданиях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Вновь повторю: для Королева работа была важнее свободы, а условия работы в его положении тут были идеальные. Конструкторские бюро не запирались на ночь, приходи, когда хочешь, и работай. Если надо пройти на опытное производство (завод № 156 – ЗОК – завод опытных конструкций ЦАГИ находился на той же территории), из «паровозного депо» вызывался сопровождающий «попка» (он же вертухай, он же «тягач», он же «свечка». У Туполева было свое название: «Лутонька с вышки». Почему «Лутонька» – добиться было невозможно). Неподалеку от «паровозного депо» располагался кабинет Гришки Кутепова и его заместителей: Ямалутдинова – «руководителя» Петлякова, Устинова – «руководителя» Мясищева и Балашова – «руководителя» Туполева.
О компетентности этих «руководителей» можно судить по такому случаю, – он запомнился всем обитателям шарашки, с которыми мне довелось говорить.
Два инженера из КБ Мясищева пришли к их «руководителю» Устинову и предложили разработать новый аварийный двухтактный бензиновый движок, который можно было включить на случай, если генераторы самолета выйдут из строя. Устинов задумался. Потом спросил:
– А в чем новизна? Какие движки сейчас ставят?
– Четырехтактные. А наш будет двухтактным.
Устинов задумался надолго, потом сказал с очень серьезным, озабоченным видом:
– Вот всегда мы торопимся. С четырехтактного сразу на двухтактный. Рискованно. Сделайте для начала трехтактный...
После этого, иначе как «Трехтактным» Устинова никто не звал.
Пожалуй, из всех «руководителей» терпимее всего относились к Минуле Садриевичу Ямалутдинову. Каким-то образом этот умный и хитрый татарин дал всем почувствовать, что он отлично понимает, что они – никакие не «враги народа», но он будет делать вид, будто они враги. И еще, он не разбирается в технических вопросах совершенно, но будет делать вид, будто разбирается. Такой молчаливый договор всех устраивал.
«Паровозное депо», кабинеты «руководителей» и другие административные помещения располагались на трех первых этажах. Выше начиналось собственно конструкторское бюро. Стол Королева стоял в «аквариуме» – большом двухэтажном зале с огромными окнами, выходящими во внутренний двор ЦАГИ. «Аквариум» был набит битком – там работало больше сотни человек. Тут сидели в основном «каркасники», т.е. проектировщики фюзеляжа, крыльев, оперения. Вооруженцы, специалисты по электрооборудованию и разной другой самолетной начинке располагались в маленьких комнатах неподалеку от «аквариума» и на других этажах. ЦКБ-29 было могучей организацией – наверное, крупнейшим авиаконструкторским бюро страны, в котором работало не менее восьмисот сотрудников. Зеки составляли лишь небольшую – около сотни, – но важнейшую часть, поскольку это был мозг ЦКБ.
Отличить зека от вольняшки на работе было довольно трудно. Зеки выглядели пообшарпаннее, но и вольняшки одеты были скромно. Только, разглядывая тот же «аквариум» долго, внимательный наблюдатель заметил бы, что зеки как бы молчаливее: к ним не обращались ни с какими разговорами, с работой не связанными.
Выше конструкторского бюро размещалась тюрьма, т.е. спальни зеков. Было четыре спальни, каждая примерно человек на тридцать. Заселялись они вначале хаотично, «по мере поступления контингента», потом происходило перераспределение: пожилые к пожилым, молодежь – к молодежи. У каждой спальни был назначенный «руководством» староста. Самая большая спальня: «Дубовый зал» называлась спальней Алимова – он был старостой «зала», где жили Туполев и его ближайшие сотрудники: Базенков, Егер, Надашкевич, Вигдорчик, Бонин и другие.
Королев жил в спальне Склянского. Иосиф Маркович Склянский – в прошлом ведущий инженер по электрооборудованию завода № 22, а теперь заместитель Кербера, на беду свою, был не только членом «русско-фашистской партии», но и родным братом Эфроима Марковича Склянского – правой руки Троцкого. Эфроим Маркович был потом определен Сталиным на дипломатическую службу и утонул в каком-то глухом озере при загадочных обстоятельствах. В спальне Склянского соседями Королева были Дмитрий Марков – арестован у Поликарпова, Туполев сделал его начальником бригады оперения; Тимофей Сапрыкин – в прошлом автогонщик, а после перелома ног – начальник бригады шасси (что, конечно, вызывало шуточки), старый летчик и конструктор Вячеслав Павлович Невдачин, который летал над Одессой раньше, чем маленький Сережа поселился на Платоновском молу, а с 20-х годов работал с Поликарповым. Не то, чтобы Королев соседей своих сторонился, но первым с ними в разговор никогда не вступал. Когда спрашивали, отвечал приветливо, но дружба не возникала. Королев трудно сходился с людьми, а здесь еще, конечно, тюрьма виновата. Как сказал еще в XVII веке английский богослов Томас Фуллер, «не может быть дружбы там, где нет свободы».
Рядом с кроватью Сергея Павловича, как и у других зеков, стояла своя – «персональная» – тумбочка, в которой, к его великому удивлению, ни разу не сделали «шмона».
Вообще обхождение с зеками было самое вежливое, называли на «вы», а уж о зуботычинах и говорить нечего. После Бутырки, не говоря уже о Колыме, правила для зеков выглядели пределом тюремного либерализма. Заключенным ЦКБ запрещалось посылать с вольняшками записки домой и получать через них письма из дома. Вообще какое-либо внеслужебное, к делу не относящееся общение с ними преследовалось. Вольняшкам за такие дела грозили арестом. Запрещалось иметь в спальне ножи – только у старост. Каралось пьянство. Спиртного не было, но за потребление одеколона из тюремного ларька можно было угодить в карцер Бутырки, поскольку своего карцера в ЦКБ не предусмотрели. Но к карцеру прибегали крайне редко – зеки были очень дисциплинированными, – Гришка объяснил популярно: если что не так – сразу в лагерь.
Выше спальных этажей, уже на крыше, находился «обезьянник» – обнесенная решеткой площадка, действительно похожая на вольеру зоопарка. Там гуляли и разглядывали Москву. Королеву рассказывали, что 1 мая из «обезьянника» была видна летящая над Красной площадью «сотка», и Петляков даже закричал: «Шасси! Он не убрал шасси!..»
В «обезьяннике» вечерком хорошо было посидеть, покурить. Папиросы выдавались бесплатно с тех пор, как однажды, после очередного совещания в кабинете Берия, Туполев стал собирать коробки и пачки, лежащие на столе, и рассовывать их по карманам. Берия спросил, в чем дело?
– Мало того, что кормят паршиво, курить моим ребятам нечего! – отрезал Туполев.
Берия тут же вызвал какого-то хозяйственника и приказал снабжать ЦКБ папиросами и организовать питание на ресторанном уровне.
Кутепов – делать нечего, САМ приказал! – устроил опрос: кто что курит? Модные папиросы «Герцеговина Флор» (Сталин крошил их в трубку) заказали Туполев (для представительства, сам Андрей Николаевич не курил) и Алимов (из молодого пижонства). Профессор Некрасов предпочитал «Казбек», остальные – демократический «Беломор».
С ресторанным питанием оказалось сложнее. Гришка был в панике.
– Где же я вам возьму ресторанного повара?!
– Да хотя бы в «Национале», – спокойно парировал Туполев. – Что вам стоит арестовать шеф-повара и сюда!
Поднималась шарага в семь часов, умывались, брились, стелили постели и шли завтракать: каша, масло, кефир, сладкий чай. Потом работали до обеда. С часа до двух – обед: суп, мясо с гарниром, компот, какао, и снова работа до семи вечера. В восемь ужин: опять какое-нибудь горячее блюдо, кефир, чай, и свободное время до одиннадцати часов. Если ты хотел поработать ночью, приносили бутерброды, кефир, чайник с кипятком и заварку.
В свободное время каждый занимался, чем хотел. Много читали. Был кружок любителей поэзии. Книги шли из Бутырской тюрьмы, библиотека которой, как и библиотека Лубянки, была одной из лучших в Москве, постоянно пополняясь конфискованными собраниями «врагов народа». На некоторых томиках даже можно было обнаружить заметы прежних владельцев: «Радек», «Рыков», «Из книг Бухарина». Устраивали производственные микросоветы. Просто трепались, сплетничали на тюремные темы, любители обсуждали прекрасную половину ЦКБ. Гуляли в «обезьяннике», в жаркие летние вечера поливали там друг друга из пожарного шланга. Однажды окатили Туполева, он так ругался, что слышно было на набережной. Полищук, Бартини и Соколов в свободное время занимались наукой – ставили опыты, исследовали, как влияет электрическое поле на обтекание конструкций воздушным потоком. Абрам Самойлович Файнштейн был нашим торгпредом в Италии и сидел не как член «русско-фашистской партии», а как «фашистский шпион». В шарагу он попал, поскольку был, кроме того, еще замечательным химиком, специалистом по бакелиту и плексигласу. В свободное время он выпиливал отличные расчески, так его и звали: Главный конструктор расчесок. Николай Николаевич Бочаров делал скрипки. Приглядевшись к нему, молодежь – Паша Буткевич, Игорь Бабин, Виктор Сахаров – соорудила из фанеры гитары, балалайки, мандолину и бубен с плотной калькой вместо кожи. Так родился маленький оркестрик, воистину «надежды маленький оркестрик»... Вечерами играли, пели.
Королев, который с юных лет никогда не был заводилой по части развлечений, и здесь держался в стороне. Замечали, что он что-то пишет, считает на линейке. Вряд ли эта работа касалась бомбардировщика. Никаких записей и набросков того времени не сохранилось. Уверен, что эти его потаенные труды имели отношение к ракетной технике, потому что везде, где имелась хоть какая-нибудь возможность заниматься ракетной техникой, будь то тюрьма или курорт, Королев ею занимался.
Константин Ефимович Полищук свидетельствует: «Сергей Павлович все время обдумывал какой-то летательный аппарат, но что это был за аппарат, я не знаю. Я слышал, что он ходил с каким-то предложением к Кутепову». Королев ни с кем не делится, не советуется, расчетов своих не показывает. Отношение вообще к ракетной технике в авиационной среде было явно негативное – инженер Папок, его оппонент в Исарах, увы, не был одинок. Один из зеков однажды прямо сказал Королеву:
– Вы со своими лунными проектами пускали деньги на ветер, вот нас и пересажали за ваши фокусы...
Иногда зекам удавалось убедить «руководство» в необходимости творческих командировок в другие конструкторские бюро, на испытательные станции, полигоны и аэродромы. Вырваться хоть на день из клетки хотелось всем, но удавалось это не часто. Арон Рогов и Александр Алимов, например, работавшие над двигателем будущего бомбардировщика, ездили на Центральный аэродром в бокс ЦАГИ, «гоняли» двигатель. Надашкевич, Кербер и Френкель навалились на Туполева: надо съездить на несколько заводов. Туполев сумел договориться с Кутеповым.
Королев никуда не ездил, хотя стремился. Особенно завидовал он Вадиму Успенскому, который однажды попал на полигон под Ногинском и в разговоре обмолвился, что видел испытания ракет. Королев тут же утащил его в укромный уголок:
– Очень прошу, расскажите мне подробно обо всем, что вы там видели...
Успенский рассказал, что видел, как стреляла реактивными снарядами специальная установка, смонтированная на автомашине.
– А еще? – спросил Королев.
– Все...
– Ну, это можно было увидеть и десять лет назад, – Сергей Павлович был явно разочарован.
В шарашке часто устраивали маленькие добровольные собрания, на которых в самой непринужденной обстановке зеки делали доклады, делились планами и идеями. Королев бы, наверное, мог сделать доклад по своей тематике, но упорно отказывался:
– Рано, не о чем еще говорить. Работать нужно...
Но на доклады других зеков он ходил регулярно. Особенно запомнился замечательно остроумный и очень интересный доклад Роберта Бартини. Водя пальцем по специально сделанным для доклада графикам, Бартини сказал небрежно:
– Как вы видите, согласно графику будущий самолет Андрея Николаевича будет иметь скорость не более 585 километров в час.
– Как 585? – взревел Туполев. – 640! Дурак! И графики твои дурацкие!
– Сам дурак!
Началось общее веселье.
Однажды Королев вышел из «аквариума» покурить и не поверил своим глазам – навстречу шел Петр Флёров.
– Это ты? – тихо спросил Сергей.
– Я! – весело ответил Флёров и обнял его.
«Попка» в коридоре крякнул: вольные не только не обнимались с зеками, но даже не здоровались.
Флёров работал в КБ Яковлева, занимался колесами и тормозами. Туполев вызвал его для консультации. Колеса – это была целая проблема. При убирающемся шасси колеса должны были быть как можно меньше. Но где предел?
Флёров приходил к Королеву в «аквариум», они подолгу беседовали. Однажды их застукал Кутепов, но и рта не успел открыть, как Петр, кивнув на Королева, ошарашил его вопросом:
– И долго вы его тут держать будете, товарищ начальник? За соседними столами прыснули в кулак. Гришка растерялся, забормотал невнятно:
– Сколько положено, столько и будем...
Флёров заехал вечером к Ксане, потом к Марии Николаевне, рассказывал о встрече с Сергеем, отдал записочки, которые вынес под стелькой башмака.
– А одет-то он хоть прилично? – взволнованно спрашивала Мария Николаевна, словно это было самым главным.
– Очень элегантно, модно, – улыбался Петр, – черный комбинезон и... бутсы, – хотел сказать: «говнодавы», – так называли эти ботинки в ЦКБ, но постеснялся...
Очень редко зеков из шарашки возили на свидания с родными в Бутырскую тюрьму. Нина Ивановна вспоминала, что Сергей Павлович рассказывал ей, как к нему никто не пришел и он очень горевал. Ксения Максимилиановна описывала эти свидания достаточно подробно. Допускаю, что правы обе: какое-то свидание могло по каким-то причинам не состояться, это огорчило Королева, запомнилось ему, о других он мог и не говорить Нине Ивановне, понимая, что это ей не очень приятно слушать.
Для всех зеков свидания эти были тяжким испытанием. Встречались близкие люди, которые не видели друг друга несколько лет. Встречались буквально на минуты, – что можно тут успеть рассказать и как можно рассказать, если рядом сидит вертухай. Вертухаи могли воспринимать живых людей, как предметы, но живые-то люди не могли так их воспринимать! А дети! Валентин Петрович Глушко впервые увидел свою дочь на тюремном свидании. Когда Елизавета Михайловна, жена Кербера, войдя в комнату для свиданий, сказала сынишке: «Левушка, поцелуй папу», двухлетний мальчик бросился на колени к вертухаю, обнял его за шею... Это было так страшно, спазм горьких, горячих рыданий душил Леонида Львовича...
Пятилетняя Наташа Королева спросила отца:
– Мама говорила, что ты прилетел из командировки на самолете. Но как же ты сумел сесть, тут такой маленький дворик?
– Сесть-то сюда легко, девочка, – весело сказал молодой вертухай, – улететь отсюда трудно!
Королев отвернулся, чтобы дочка не видела его глаз.
На свидания с улицы Радио в Бутырку их возили в обычном автобусе, безо всяких решеток, только окна не разрешалось поднимать. Свидание начиналось раньше Бутырок – свидание с Москвой, с домами, с людьми на тротуарах, с витринами, с собаками – за окном был мир, столь же реальный для них, сколь реален экранный мир для кинозрителя. Автобус с улицы Радио выползал на улицу Казакова, Инфизкульт, Театр Транспорта. Афиша: «Без вины виноватые» – это про них. Садовое кольцо, НКПС, люди, ныряющие в воронку метро «Красные ворота». Институт Склифосовского, Сухаревская площадь, этих башен с эмблемами ВСХВ по углам Первой Мещанской они еще не видели, кинотеатр «Форум», еще афиша: «Светлый путь» – это явно не про них. Третий Дом Советов, поворот на Каляевскую, отсюда до Конюшковской он мог бы дойти пешком за полчаса, а вот и дом родной – Бутырка!
Свидания происходили в домике во дворе Бутырки, в маленьких комнатах, где стояли большие столы, по обе стороны которых и рассаживались. А вертухай – их называли «гувернерами» – в торце как председатель.
Когда Королев впервые увидел Ксану, он заплакал. Ничего не мог с собой сделать, слезы сами лились. Все спрашивал:
– Ну, как ты? Как Наташка? А мама?
– Я защитила диссертацию... – сказала Ксана.
– О защите говорить тут запрещается, – перебил «гувернер».
Потом Ксана приезжала с Наташей.
Трудно сказать, чего больше было в этих свиданиях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157