вновь слышал Королев чужое дыхание на своем затылке.
Но если ощущение погони за собой было для Королева не совсем привычным, то чувство тяжкой ответственности, посещавшее Главного конструктора накануне всякого пилотируемого полета, было уже знакомым. Это был восьмой старт пилотируемых кораблей, но привыкнуть к ним он не мог и всякий раз снова и снова задавал себе эти, увы, безответные вопросы: обеспечена ли безопасность космонавта, все ли предусмотрено, не упущена ли какая-нибудь роковая мелочь?
«Мы стараемся все делать не торопясь, основательно, – писал Королев жене за десять дней до старта. – Наш главный девиз – беречь людей. Дай-то нам бог сил и уменья достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предупредить, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».
Судьба была милостива к Королеву: ни один космонавт не погиб, пока он был жив. Первый пилотируемый полет после его смерти окончился трагически: разбился Владимир Комаров...
Старт «Восхода-2» был назначен на 18 марта. Госкомиссия – Тюлин (председатель), Королев (технический руководитель), Руденко и Каманин (ВВС), Правецкий (Минздрав), Келдыш (АН СССР), Керимов (Министерство общего машиностроения), главные конструкторы – утвердила короткую программу полета: старт, выход в космос, посадка. Основной экипаж – Беляев, Леонов; дублирующий – Заикин, Хрунов.
Перед стартом Королев доверительно сказал Леонову:
– Я не буду тебе много советовать и желать, Леша, ты там особо не мудри. Я тебя только об одном прошу: ты выйди из корабля и войди в корабль, вспомни все русские выражения, которые помогают русскому человеку в трудную минуту. Попутного тебе солнечного ветра...
В письме домой – маленький комментарий к этому разговору: «...мне нельзя и виду показать, что я волнуюсь. И я держусь изо всех сил».
В 10 утра холодным промозглым днем 18 марта «Восход-2» вышел на орбиту, и Леонов сразу начал готовиться к выходу. Уже на первом витке над Камчаткой он открыл шлюз и залез в него.
– Леша, не торопись, спокойнее, – услышал он голос Беляева. – Делай, как учили...
– Я не тороплюсь... Все нормально. Готов к выходу... Но он торопился, выходить было рано. Беляев еще раз все проверил, сверил время, скомандовал:
– На выход!
– И вот уже по пояс торчу из наших космических «сеней», – вспоминал Алексей Архипович. – Первое впечатление? Солнце. По инструкции должен был полностью закрыть светофильтр. Но любопытство победило: прикрыл лишь половину лица. И как будто ударила в него дуга электросварки. Диск ровный, без лучей и ореола, но слепит невозможно. Даже в позолоченном фильтре 96-процентной плотности яркость, как в Ялте в летний день.
А небо при этом очень черное, звездное. Звезды и внизу, и вверху. Солнечная ночь! Или звездный день? Вышел очень просто. Встал на обрез люка и... дух захватило. Все Черное море целиком видно. Кавказ подо мною. Да еще слева просматриваются Балканы, Италия, справа на горизонте – Балтика... Такую красоту до сих пор ни один человек не видел!..
Леонов снял крышку с кинокамеры, укрепленной на корабле, которая вела съемку. Оттолкнулся, поплыл на длину фала. На исторических кинокадрах, рассказывающих о первом выходе человека в космос, видно, как его чуть развернуло. На рисунке, который Леонов нарисовал потом, он летит как бы распластавшись, широко раскинув руки, – на кинокадрах не так: он вроде как бы сидит в каком-то невидимом креслице и вместе с ним плавает.
Гагарин в своих обновленных мемуарах, вспоминая полет Леонова, непонятно зачем начинает фантазировать: «Он снимал кинокамерой и сам корабль, и далекую Землю, и звезды, рассыпанные над головой и под ногами». Естественно спросить: так где же эти кинокадры? Все дело в том, что кинокамера, закрепленная на специальном кронштейне, снимала самого Леонова, а он ничего не снимал. В кинокадрах видно, как Алексей как бы ощупывает свое бедро. Там находился затвор не кино-, а фотокамеры, укрепленной на груди космонавта, которая должна была сфотографировать снаружи космический корабль. Сделать это ему не удалось, кадров таких нет.
Леонов пробыл в открытом космосе 12 минут 9 секунд. Это вроде бы мало, но это очень много! Это – целая жизнь, если мерить по отданным силам, по воле, по переживаниям и впечатлениям. Леонов выдержал эмоциональный стресс колоссальной силы. Сколько ни изучай небесную механику и баллистику, а реальный полет – это совсем другое. Может быть, он умом и воспринимал себя как некое материальное тело, летящее с первой космической скоростью, но по-человечески он сам шагнул в бездну и летел в этой бездне. Не случайно частота пульса космонавта поднялась до 143 ударов, частота дыхания увеличилась почти вдвое, температура тела за 20 минут повысилась на 1,8 градуса, т.е. перевалила за 38, – дома при такой температуре мы сразу ложимся в постель. За сутки полета Леонов потерял шесть килограммов, пот залил скафандр до колен. Вот что такое «в цифрах» эти 12 минут жизни Алексея Леонова.
А в это время всегда спокойный, невозмутимый Беляев кричал на весь мир ликующим голосом:
– Человек вышел в космическое пространство! Человек вышел в космическое пространство!..
Возвращение в корабль тоже не было легким делом. Не сразу удалось отцепить от кронштейна киноаппарат и отправить его в шлюз. Да и самому втиснуться в шлюз оказалось не так просто. Вновь и вновь старался Алексей вплыть туда ногами вперед, как предписывала полетная инструкция, стравливал давление в скафандре, но ничего не получалось. Леонов поразмыслил и вошел в шлюз головой вперед...
– Привет, командир! – сказал Алексей, вплывая в корабль, когда все операции по шлюзованию были уже позади.
– Молодец! – отозвался Беляев...
На Земле все немного успокоились: главное – позади. Можно было перекурить, перекусить, поспать. Можно было просто лечь и закрыть глаза. После возвращения Алексея в корабль Королев отослал Нине Ивановне жизнерадостную записку:
«Летит наш „Восход-2“, и позади главный этап уже пройденный. Будем надеяться, что завтра мы успешно завершим полет...»
Но надежды Сергея Павловича не оправдались...
Выполнив главную часть своего полетного задания, космонавты, казалось бы, могли теперь расслабиться, но Леонов словно принес с собой из космоса целый ворох новых проблем, очень неприятных, если не сказать угрожающих. Неполная герметичность выходного люка привела к тому, что автоматика, стремясь исправить положение, перенасыщала атмосферу корабля кислородом. Это было очень опасно. Малейшая искра в электропроводке могла привести к мгновенному пожару, а может быть, и взрыву. Трагическая тень Валентина Бондаренко, сгоревшего в сурдобарокамере, витала над «Восходом-2». Оба космонавта приложили максимум сил, чтобы снизить содержание кислорода, что им удалось наконец сделать незадолго до запланированного времени посадки. Итак, теперь предстояла последняя серьезная операция – спуск с орбиты...
В небольшой комнатке на втором этаже монтажно-испытательного корпуса сидели четыре человека: Королев, Келдыш, Тюлин и Гагарин на связи с кораблем. Ждали последних известий от «Алмазов» – такой позывной был у Беляева и Леонова. В соседней, несколько более просторной и гораздо более прокуренной комнате сидели другие члены Государственной комиссии, развернувшись к маленьким сереньким динамикам «громкой» связи Земля-борт. Сообщение ждали, но прозвучало оно неожиданно. Очень спокойно Беляев сказал:
– Я – «Алмаз-1». ТДУ в автомате не сработала.
В переводе на язык человеческий это означало, что датчики ориентации не нашли то, что им положено было найти: Землю и Солнце, не сориентировали корабль в пространстве так, как ему полагается быть сориентированным перед посадкой, а потому автоматический сигнал на включение тормозной двигательной установки не прошел и ТДУ не включилась. «Восход-2» не мог сойти с орбиты.
– Не найду слов, чтобы передать наше состояние, – вспоминал много лет спустя Георгий Александрович Тюлин. – Что значит ТДУ, понимал каждый. Возможные последствия – тоже. Времени на принятие решения было очень мало. Считаные минуты!..
Напряжение было столь велико, что несколько человек, принимавших непосредственное участие в блиц-совещании, которое устроил Королев, не могли вспомнить потом, кто и что предлагал, и предлагал ли. Не могли точно сказать, сколько длилось это обсуждение. Тюлин вспоминал: около трех минут. Гагарин говорил, что меньше минуты. Келдыш вообще не запомнил никакого обсуждения. Просто Королев предложил перейти на систему ручной ориентации, и все сразу согласились. Но все запомнили, что решение было передано на борт корабля Гагариным:
– «Алмазы», – «Заря». Осуществить ориентацию и посадку вручную...
Баллистики быстро подсчитали, что «Восход-2» можно посадить на следующем – 18-м витке, а если не получится – на 22-м и 23-м. Королев успел сообщить об этом экипажу. Решено было садиться на 18-м витке. В этом случае точка посадки сильно сдвигалась на север.
Беляев спокойно, «как учили», с помощью «Взора» начал ручную ориентацию. Сидя в кресле, бега Земли он не видел. Леонов «всплыл» над своим креслом, поглядывал в иллюминатор и заодно придерживал Беляева, чтобы ему легче было работать. Наконец все закончено. Палец упирается в кнопку включения тормозного двигателя, и в тот же миг невесомость исчезает: ТДУ начала работать.
Надо сказать, что в это время Леонов еще не занял места в кресле. О том, что в результате этого могло произойти, он рассказал в юбилейной телепередаче 25 лет спустя. Ведь режим спуска рассчитан для строго зафиксированного положения центра масс корабля. Если Леонов не сидел в кресле, центр масс оказывался смещенным и работающая ТДУ могла создать опаснейшую закрутку – одному богу известно, как мог бы в этом случае полететь корабль. К счастью, этого не случилось, но и на этом злоключения «Восхода-2» не кончились. Не отстрелился в положенное время приборный отсек. Королев давно предусмотрел возможность такого отказа. Стальные ленты, соединяющие спускаемый аппарат с приборным отсеком, все равно должны были сгореть при входе в плотные слои атмосферы, но до того, как это происходило, корабль срывался в нерасчетный режим баллистического спуска, перегрузки возрастали до десяти единиц – а это много, это очень много, и очень трудно человеку становится жить, когда тело его весит 700 килограммов.
Не знаю, был ли до того и после того в жизни Павла Беляева и Алексея Леонова миг более радостный, чем тот, когда услышали они резкий короткий хлопок – раскрылись парашюты. Ну, теперь-то, кажется, все позади. Все, да не все...
«Восход-2» опускался в тайгу километрах в 180 севернее Перми. Пеленг поймали, вроде все в порядке. Больше всего волновала теперь Королева система мягкой посадки. Кто-то из разработчиков ее однажды сказал Сергею Павловичу, что щуп настолько чувствителен, что включает пороховые движки даже при соприкосновении с пушистым снегом. Но если так, то он может включить их при соприкосновении с веткой дерева! А там елки стоят сорокаметровые! Мягкая посадка может сработать на вершине дерева, и шарик покатится вниз. Убиться не убьются, а синяков набрать смогут...
Все обошлось, никуда не упали. Вообще, если теперь оглянуться назад и посмотреть, сколько реальных смертельных угроз пережили космонавты после возвращения Леонова из открытого космоса, нельзя не признать, что полет их был на редкость счастливым, судьба словно хранила последний космический экипаж Королева...
Сели в тайге, укрытой глубоким, еще не тронутым весной снегом. Радиостанция посылала устойчивый пеленг – найдут обязательно. Было очень холодно. Порошок против акул был, а теплой одежды не было. Погрелись у костра. Беляев хотел подогреть тубу с шоколадом.
– Паша, она взорвется, – предупредил Алексей.
И точно, туба рванула и улетела в снег метров за пятьдесят. Леонов заметил неподалеку неслышное перемещение волчьей стаи. Было бы крайне глупо предоставить этим тварям на обед первого человека, побывавшего в открытом космосе. Залезли в корабль. Оказывается, если обмотаться парашютами, они неплохо греют...
Королев и Тюлин звонили по ВЧ в Пермь первому секретарю обкома партии К.И. Галаншину, объяснили ситуацию. Там быстро создали что-то вроде своего штаба по спасению. Весть о том, что космонавты сели в зимней тайге, распространилась по всем службам космодрома мгновенно. К Королеву пришли Юрий Лыгин – он возглавлял бригаду сборщиков в МИКе, инженеры Владислав Волков и Евгений Фролов, военный испытатель Владимир Беляев – однофамилец командира «Восхода-2».
– Сергей Павлович! Отправьте нас в Пермь! Мы их найдем, мы спортсмены, мы лыжники...
Фролов был ему нужен здесь, а остальных, под начальственным оком заместителя Каманина генерал-майора Леонида Ивановича Горегляда, срочно переправили в Пермь. Генерал-майор остался в Перми «для осуществления общего руководства», а Лыгин, Волков и Беляев полетели в тайгу искать космонавтов.
Нашли их по пеленгу довольно скоро. Стали сбрасывать с вертолетов теплые куртки, штаны и термосы с горячим кофе. Куртки картинно повисали на ветвях могучих елей. Термосы попадали в стволы и рвались, как снаряды, впору было спасаться в корабле. Один вертолетчик бросил ни во что не завернутую, «голую» бутылку коньяка. Она воткнулась в снег и осталась цела. Как легко понять, в музей Звездного городка она не попала...
Потом пришли лесорубы: Брежнев запретил поднимать космонавтов в вертолет на тросе, и лесорубы вырубали площадку, на которой могла бы сесть винтокрылая машина. Это были немногословные, бородатые уральцы, полные чувства собственного достоинства. Усевшись у костра, закурили, покосились на «Восход-2»:
– Это что ли корабль-то ваш?..
– Этот, этот! – радостно подтвердили Беляев и Леонов.
– Чтой-то больно маленький, – лениво молвил бригадир и отвернулся. Когда Леонов предложил ему свою цветную фотографию с автографом, он взял, внимательно и надменно разглядел ее и вернул со словами:
– Мне ее и вешать-то некуда...
На следующий день, когда сел вертолет, к космонавтам по грудь в снегу пробились байконурские спасатели. Объятия, поцелуи... Вскоре они были уже на пермском аэродроме, где ждал их главный «спасатель» генерал Горегляд...
21 октября экипаж «Восхода-2» прибыл на космодром Байконур.
Мы рассказывали, что во время разговора по ВЧ Королев предложил Брежневу сказать правду об отказе автоматической системы ориентации, поскольку непонятно, почему мы выбрали заснеженную тайгу «заданным районом посадки» космического корабля. Леонид Ильич предложение это якобы отклонил.
– Ну что же, – сказал на это Королев, – мое дело запускать, ваше дело объявлять, – и первым повесил трубку ВЧ-связи.
Не знаю, был ли такой разговор – документов и свидетелей уже нет. Мог и быть: Королев в нем похож на себя.
И Брежнев тоже.
Гениальные черновики К.Э. Циолковского
Гай Ильич Северин
С. П. Королев и П. И. Беляев перед стартом космического корабля «Восход-2»
18 марта 1965 г.
74
Встает Луна и мстит она за муки.
Надменной отдаленности своей.
Белла Ахмадулина
Жизнь Королева в технике – это борьба с весом и борьба за вес. Сделать конструкцию ракеты насколько возможно легкой. Дать возможность ракете поднимать как можно более тяжелый полезный груз. Собственно, этим он занимался всю свою сознательную жизнь. В первые годы космических исследований острота этой борьбы несколько притупилась. Рассчитанная под тяжелую водородную боеголовку, Р-7 позволяла не тревожиться о весе. Первый спутник весил 83 килограмма, а мог весить и 183, и 283. Счастливо найденная конструкция «семерки», ее техническая пластичность позволяли создавать модификации с различными третьими и четвертыми ступенями и наращивать вес космических аппаратов. Задумав трехместный корабль, Королев понимал, что он будет тяжелее «Востока». Он и оказался тяжелее примерно на 600 килограммов – это очень много. Королев заменяет блок «Е» третьей ступени с одним двигателем блоком «И» с четырьмя двигателями. Этот «новый Косберг», как иногда его называли, позволил увеличить грузоподъемность ракеты до 7 тонн. «Восход» весил 5320 килограммов, и здесь у Королева оставался немалый запас. Но было ясно, что «семерка», при всем своем совершенстве, стоит у некоего, самой ее технической природой определенного предела. И все-таки Королев считал, что осуществить программу Л-1 с помощью блока «И» и ракеты УР-500 удастся раньше американцев.
Если в США всю программу «Аполлон» называли «программой престижа» – необходимым ответом на старт Гагарина, то и программа Л-1 тоже была программой престижа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Но если ощущение погони за собой было для Королева не совсем привычным, то чувство тяжкой ответственности, посещавшее Главного конструктора накануне всякого пилотируемого полета, было уже знакомым. Это был восьмой старт пилотируемых кораблей, но привыкнуть к ним он не мог и всякий раз снова и снова задавал себе эти, увы, безответные вопросы: обеспечена ли безопасность космонавта, все ли предусмотрено, не упущена ли какая-нибудь роковая мелочь?
«Мы стараемся все делать не торопясь, основательно, – писал Королев жене за десять дней до старта. – Наш главный девиз – беречь людей. Дай-то нам бог сил и уменья достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предупредить, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».
Судьба была милостива к Королеву: ни один космонавт не погиб, пока он был жив. Первый пилотируемый полет после его смерти окончился трагически: разбился Владимир Комаров...
Старт «Восхода-2» был назначен на 18 марта. Госкомиссия – Тюлин (председатель), Королев (технический руководитель), Руденко и Каманин (ВВС), Правецкий (Минздрав), Келдыш (АН СССР), Керимов (Министерство общего машиностроения), главные конструкторы – утвердила короткую программу полета: старт, выход в космос, посадка. Основной экипаж – Беляев, Леонов; дублирующий – Заикин, Хрунов.
Перед стартом Королев доверительно сказал Леонову:
– Я не буду тебе много советовать и желать, Леша, ты там особо не мудри. Я тебя только об одном прошу: ты выйди из корабля и войди в корабль, вспомни все русские выражения, которые помогают русскому человеку в трудную минуту. Попутного тебе солнечного ветра...
В письме домой – маленький комментарий к этому разговору: «...мне нельзя и виду показать, что я волнуюсь. И я держусь изо всех сил».
В 10 утра холодным промозглым днем 18 марта «Восход-2» вышел на орбиту, и Леонов сразу начал готовиться к выходу. Уже на первом витке над Камчаткой он открыл шлюз и залез в него.
– Леша, не торопись, спокойнее, – услышал он голос Беляева. – Делай, как учили...
– Я не тороплюсь... Все нормально. Готов к выходу... Но он торопился, выходить было рано. Беляев еще раз все проверил, сверил время, скомандовал:
– На выход!
– И вот уже по пояс торчу из наших космических «сеней», – вспоминал Алексей Архипович. – Первое впечатление? Солнце. По инструкции должен был полностью закрыть светофильтр. Но любопытство победило: прикрыл лишь половину лица. И как будто ударила в него дуга электросварки. Диск ровный, без лучей и ореола, но слепит невозможно. Даже в позолоченном фильтре 96-процентной плотности яркость, как в Ялте в летний день.
А небо при этом очень черное, звездное. Звезды и внизу, и вверху. Солнечная ночь! Или звездный день? Вышел очень просто. Встал на обрез люка и... дух захватило. Все Черное море целиком видно. Кавказ подо мною. Да еще слева просматриваются Балканы, Италия, справа на горизонте – Балтика... Такую красоту до сих пор ни один человек не видел!..
Леонов снял крышку с кинокамеры, укрепленной на корабле, которая вела съемку. Оттолкнулся, поплыл на длину фала. На исторических кинокадрах, рассказывающих о первом выходе человека в космос, видно, как его чуть развернуло. На рисунке, который Леонов нарисовал потом, он летит как бы распластавшись, широко раскинув руки, – на кинокадрах не так: он вроде как бы сидит в каком-то невидимом креслице и вместе с ним плавает.
Гагарин в своих обновленных мемуарах, вспоминая полет Леонова, непонятно зачем начинает фантазировать: «Он снимал кинокамерой и сам корабль, и далекую Землю, и звезды, рассыпанные над головой и под ногами». Естественно спросить: так где же эти кинокадры? Все дело в том, что кинокамера, закрепленная на специальном кронштейне, снимала самого Леонова, а он ничего не снимал. В кинокадрах видно, как Алексей как бы ощупывает свое бедро. Там находился затвор не кино-, а фотокамеры, укрепленной на груди космонавта, которая должна была сфотографировать снаружи космический корабль. Сделать это ему не удалось, кадров таких нет.
Леонов пробыл в открытом космосе 12 минут 9 секунд. Это вроде бы мало, но это очень много! Это – целая жизнь, если мерить по отданным силам, по воле, по переживаниям и впечатлениям. Леонов выдержал эмоциональный стресс колоссальной силы. Сколько ни изучай небесную механику и баллистику, а реальный полет – это совсем другое. Может быть, он умом и воспринимал себя как некое материальное тело, летящее с первой космической скоростью, но по-человечески он сам шагнул в бездну и летел в этой бездне. Не случайно частота пульса космонавта поднялась до 143 ударов, частота дыхания увеличилась почти вдвое, температура тела за 20 минут повысилась на 1,8 градуса, т.е. перевалила за 38, – дома при такой температуре мы сразу ложимся в постель. За сутки полета Леонов потерял шесть килограммов, пот залил скафандр до колен. Вот что такое «в цифрах» эти 12 минут жизни Алексея Леонова.
А в это время всегда спокойный, невозмутимый Беляев кричал на весь мир ликующим голосом:
– Человек вышел в космическое пространство! Человек вышел в космическое пространство!..
Возвращение в корабль тоже не было легким делом. Не сразу удалось отцепить от кронштейна киноаппарат и отправить его в шлюз. Да и самому втиснуться в шлюз оказалось не так просто. Вновь и вновь старался Алексей вплыть туда ногами вперед, как предписывала полетная инструкция, стравливал давление в скафандре, но ничего не получалось. Леонов поразмыслил и вошел в шлюз головой вперед...
– Привет, командир! – сказал Алексей, вплывая в корабль, когда все операции по шлюзованию были уже позади.
– Молодец! – отозвался Беляев...
На Земле все немного успокоились: главное – позади. Можно было перекурить, перекусить, поспать. Можно было просто лечь и закрыть глаза. После возвращения Алексея в корабль Королев отослал Нине Ивановне жизнерадостную записку:
«Летит наш „Восход-2“, и позади главный этап уже пройденный. Будем надеяться, что завтра мы успешно завершим полет...»
Но надежды Сергея Павловича не оправдались...
Выполнив главную часть своего полетного задания, космонавты, казалось бы, могли теперь расслабиться, но Леонов словно принес с собой из космоса целый ворох новых проблем, очень неприятных, если не сказать угрожающих. Неполная герметичность выходного люка привела к тому, что автоматика, стремясь исправить положение, перенасыщала атмосферу корабля кислородом. Это было очень опасно. Малейшая искра в электропроводке могла привести к мгновенному пожару, а может быть, и взрыву. Трагическая тень Валентина Бондаренко, сгоревшего в сурдобарокамере, витала над «Восходом-2». Оба космонавта приложили максимум сил, чтобы снизить содержание кислорода, что им удалось наконец сделать незадолго до запланированного времени посадки. Итак, теперь предстояла последняя серьезная операция – спуск с орбиты...
В небольшой комнатке на втором этаже монтажно-испытательного корпуса сидели четыре человека: Королев, Келдыш, Тюлин и Гагарин на связи с кораблем. Ждали последних известий от «Алмазов» – такой позывной был у Беляева и Леонова. В соседней, несколько более просторной и гораздо более прокуренной комнате сидели другие члены Государственной комиссии, развернувшись к маленьким сереньким динамикам «громкой» связи Земля-борт. Сообщение ждали, но прозвучало оно неожиданно. Очень спокойно Беляев сказал:
– Я – «Алмаз-1». ТДУ в автомате не сработала.
В переводе на язык человеческий это означало, что датчики ориентации не нашли то, что им положено было найти: Землю и Солнце, не сориентировали корабль в пространстве так, как ему полагается быть сориентированным перед посадкой, а потому автоматический сигнал на включение тормозной двигательной установки не прошел и ТДУ не включилась. «Восход-2» не мог сойти с орбиты.
– Не найду слов, чтобы передать наше состояние, – вспоминал много лет спустя Георгий Александрович Тюлин. – Что значит ТДУ, понимал каждый. Возможные последствия – тоже. Времени на принятие решения было очень мало. Считаные минуты!..
Напряжение было столь велико, что несколько человек, принимавших непосредственное участие в блиц-совещании, которое устроил Королев, не могли вспомнить потом, кто и что предлагал, и предлагал ли. Не могли точно сказать, сколько длилось это обсуждение. Тюлин вспоминал: около трех минут. Гагарин говорил, что меньше минуты. Келдыш вообще не запомнил никакого обсуждения. Просто Королев предложил перейти на систему ручной ориентации, и все сразу согласились. Но все запомнили, что решение было передано на борт корабля Гагариным:
– «Алмазы», – «Заря». Осуществить ориентацию и посадку вручную...
Баллистики быстро подсчитали, что «Восход-2» можно посадить на следующем – 18-м витке, а если не получится – на 22-м и 23-м. Королев успел сообщить об этом экипажу. Решено было садиться на 18-м витке. В этом случае точка посадки сильно сдвигалась на север.
Беляев спокойно, «как учили», с помощью «Взора» начал ручную ориентацию. Сидя в кресле, бега Земли он не видел. Леонов «всплыл» над своим креслом, поглядывал в иллюминатор и заодно придерживал Беляева, чтобы ему легче было работать. Наконец все закончено. Палец упирается в кнопку включения тормозного двигателя, и в тот же миг невесомость исчезает: ТДУ начала работать.
Надо сказать, что в это время Леонов еще не занял места в кресле. О том, что в результате этого могло произойти, он рассказал в юбилейной телепередаче 25 лет спустя. Ведь режим спуска рассчитан для строго зафиксированного положения центра масс корабля. Если Леонов не сидел в кресле, центр масс оказывался смещенным и работающая ТДУ могла создать опаснейшую закрутку – одному богу известно, как мог бы в этом случае полететь корабль. К счастью, этого не случилось, но и на этом злоключения «Восхода-2» не кончились. Не отстрелился в положенное время приборный отсек. Королев давно предусмотрел возможность такого отказа. Стальные ленты, соединяющие спускаемый аппарат с приборным отсеком, все равно должны были сгореть при входе в плотные слои атмосферы, но до того, как это происходило, корабль срывался в нерасчетный режим баллистического спуска, перегрузки возрастали до десяти единиц – а это много, это очень много, и очень трудно человеку становится жить, когда тело его весит 700 килограммов.
Не знаю, был ли до того и после того в жизни Павла Беляева и Алексея Леонова миг более радостный, чем тот, когда услышали они резкий короткий хлопок – раскрылись парашюты. Ну, теперь-то, кажется, все позади. Все, да не все...
«Восход-2» опускался в тайгу километрах в 180 севернее Перми. Пеленг поймали, вроде все в порядке. Больше всего волновала теперь Королева система мягкой посадки. Кто-то из разработчиков ее однажды сказал Сергею Павловичу, что щуп настолько чувствителен, что включает пороховые движки даже при соприкосновении с пушистым снегом. Но если так, то он может включить их при соприкосновении с веткой дерева! А там елки стоят сорокаметровые! Мягкая посадка может сработать на вершине дерева, и шарик покатится вниз. Убиться не убьются, а синяков набрать смогут...
Все обошлось, никуда не упали. Вообще, если теперь оглянуться назад и посмотреть, сколько реальных смертельных угроз пережили космонавты после возвращения Леонова из открытого космоса, нельзя не признать, что полет их был на редкость счастливым, судьба словно хранила последний космический экипаж Королева...
Сели в тайге, укрытой глубоким, еще не тронутым весной снегом. Радиостанция посылала устойчивый пеленг – найдут обязательно. Было очень холодно. Порошок против акул был, а теплой одежды не было. Погрелись у костра. Беляев хотел подогреть тубу с шоколадом.
– Паша, она взорвется, – предупредил Алексей.
И точно, туба рванула и улетела в снег метров за пятьдесят. Леонов заметил неподалеку неслышное перемещение волчьей стаи. Было бы крайне глупо предоставить этим тварям на обед первого человека, побывавшего в открытом космосе. Залезли в корабль. Оказывается, если обмотаться парашютами, они неплохо греют...
Королев и Тюлин звонили по ВЧ в Пермь первому секретарю обкома партии К.И. Галаншину, объяснили ситуацию. Там быстро создали что-то вроде своего штаба по спасению. Весть о том, что космонавты сели в зимней тайге, распространилась по всем службам космодрома мгновенно. К Королеву пришли Юрий Лыгин – он возглавлял бригаду сборщиков в МИКе, инженеры Владислав Волков и Евгений Фролов, военный испытатель Владимир Беляев – однофамилец командира «Восхода-2».
– Сергей Павлович! Отправьте нас в Пермь! Мы их найдем, мы спортсмены, мы лыжники...
Фролов был ему нужен здесь, а остальных, под начальственным оком заместителя Каманина генерал-майора Леонида Ивановича Горегляда, срочно переправили в Пермь. Генерал-майор остался в Перми «для осуществления общего руководства», а Лыгин, Волков и Беляев полетели в тайгу искать космонавтов.
Нашли их по пеленгу довольно скоро. Стали сбрасывать с вертолетов теплые куртки, штаны и термосы с горячим кофе. Куртки картинно повисали на ветвях могучих елей. Термосы попадали в стволы и рвались, как снаряды, впору было спасаться в корабле. Один вертолетчик бросил ни во что не завернутую, «голую» бутылку коньяка. Она воткнулась в снег и осталась цела. Как легко понять, в музей Звездного городка она не попала...
Потом пришли лесорубы: Брежнев запретил поднимать космонавтов в вертолет на тросе, и лесорубы вырубали площадку, на которой могла бы сесть винтокрылая машина. Это были немногословные, бородатые уральцы, полные чувства собственного достоинства. Усевшись у костра, закурили, покосились на «Восход-2»:
– Это что ли корабль-то ваш?..
– Этот, этот! – радостно подтвердили Беляев и Леонов.
– Чтой-то больно маленький, – лениво молвил бригадир и отвернулся. Когда Леонов предложил ему свою цветную фотографию с автографом, он взял, внимательно и надменно разглядел ее и вернул со словами:
– Мне ее и вешать-то некуда...
На следующий день, когда сел вертолет, к космонавтам по грудь в снегу пробились байконурские спасатели. Объятия, поцелуи... Вскоре они были уже на пермском аэродроме, где ждал их главный «спасатель» генерал Горегляд...
21 октября экипаж «Восхода-2» прибыл на космодром Байконур.
Мы рассказывали, что во время разговора по ВЧ Королев предложил Брежневу сказать правду об отказе автоматической системы ориентации, поскольку непонятно, почему мы выбрали заснеженную тайгу «заданным районом посадки» космического корабля. Леонид Ильич предложение это якобы отклонил.
– Ну что же, – сказал на это Королев, – мое дело запускать, ваше дело объявлять, – и первым повесил трубку ВЧ-связи.
Не знаю, был ли такой разговор – документов и свидетелей уже нет. Мог и быть: Королев в нем похож на себя.
И Брежнев тоже.
Гениальные черновики К.Э. Циолковского
Гай Ильич Северин
С. П. Королев и П. И. Беляев перед стартом космического корабля «Восход-2»
18 марта 1965 г.
74
Встает Луна и мстит она за муки.
Надменной отдаленности своей.
Белла Ахмадулина
Жизнь Королева в технике – это борьба с весом и борьба за вес. Сделать конструкцию ракеты насколько возможно легкой. Дать возможность ракете поднимать как можно более тяжелый полезный груз. Собственно, этим он занимался всю свою сознательную жизнь. В первые годы космических исследований острота этой борьбы несколько притупилась. Рассчитанная под тяжелую водородную боеголовку, Р-7 позволяла не тревожиться о весе. Первый спутник весил 83 килограмма, а мог весить и 183, и 283. Счастливо найденная конструкция «семерки», ее техническая пластичность позволяли создавать модификации с различными третьими и четвертыми ступенями и наращивать вес космических аппаратов. Задумав трехместный корабль, Королев понимал, что он будет тяжелее «Востока». Он и оказался тяжелее примерно на 600 килограммов – это очень много. Королев заменяет блок «Е» третьей ступени с одним двигателем блоком «И» с четырьмя двигателями. Этот «новый Косберг», как иногда его называли, позволил увеличить грузоподъемность ракеты до 7 тонн. «Восход» весил 5320 килограммов, и здесь у Королева оставался немалый запас. Но было ясно, что «семерка», при всем своем совершенстве, стоит у некоего, самой ее технической природой определенного предела. И все-таки Королев считал, что осуществить программу Л-1 с помощью блока «И» и ракеты УР-500 удастся раньше американцев.
Если в США всю программу «Аполлон» называли «программой престижа» – необходимым ответом на старт Гагарина, то и программа Л-1 тоже была программой престижа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157