Но теперь все это энциклопедическое перечисление надо было приземлить, конкретизировать, продумать структуру с учетом реальных людей. Однако едва Королев заводил обо всем этом разговор со своим новым начальником, Иван Терентьевич от него старался уйти. Он не возражал, а именно уходил. И сегодня на вечере в клубе «Искра» Королев снова стал допытываться, как представляет себе его новый начальник структуру будущего института.
– Ну что вы, Сергей Павлович, – пробовал отшутиться Клейменов. – Люди поют-пляшут, а мы с вами будем вести такие скучные разговоры...
– Иван Терентьевич, станочный парк нельзя создавать, не зная, что мы будем изготовлять...
– Станочный парк должен быть гибким. Вот мне в Берлине рассказывали, как на заводах «Ролс-Ройс» придумали...
– Нам пока далеко до «Ролс-Ройса».
– А так ли уж и далеко? И про Магнитку говорили – куда-де нам... Уходил, не хотел говорить. Но ведь разговора такого не миновать все равно. Хорошо, он поставит такие станки, которые нужны ему...
Переезжать в новое здание начали еще до Нового года, но дело шло медленно. Зоя Кожемякина на своей полуторке курсировала между Садово-Спасской и Лихоборами с предельной загрузкой: столы, стулья, шкафы, чертежные доски, архивы, горючее, фанера, краска, цемент, железо профильное и просто болванки, наконец, станки, моторы, приборы – короче, все хозяйство, накопившееся незаметно за два года в их подвале. Все это надо было погрузить, разгрузить, заранее прикинуть, где что будет стоять в новом помещении, решить, кто, где и с кем будет сидеть, выслушать множество частных пожеланий («только не у окна!», «только не в этой комнате, тут ужасный сквозняк...») и при всем желании всем угодить, непременно с кем-то поссориться – так мчались день за днем, и радости, и беды были мелкими, скучными, неинтересными, как домашние мухи.
Ленинградцев еще не было: не решили окончательно вопрос с их квартирами, но уже пополз шепоток: «Они сидят в своем Питере и ждут, когда мы тут для них все вычистим и вымоем...» Королев спрашивал Клейменова, когда приедут ленинградцы, Клейменов сказал, что надо организовать Ленинградский филиал и этим непосредственно занимается Лангемак.
– А что его организовывать? – спросил Королев. – Просто часть товарищей уедут в Москву, а часть останется, вот это и будет филиал...
– Вот вы какой быстрый, Сергей Павлович, – прищурился Клейменов. – Вот бы наши цеха с такой бы быстротой оснащались...
С цехами дело шло плохо. Небольшая группа рабочих и механиков «старичков-энтузиастов» из ГИРД удовлетворить нужды института не могла. Бывшие механики дизельной лаборатории тихо спивались от безделья, а некоторые из них разбрелись в неизвестном направлении. Приходили наниматься рабочие с расположенной неподалеку суконной фабрики, Клейменов их принимал («Кадровый рабочий класс, мануфактуры – оплот революции!), но это были совсем не те люди, к которым привык Королев в подвале, – понимающие его с полуслова не только мастера, но и простые слесари. Эти „мануфактурные революционеры“ не могли толком прочитать чертежи. Королев давал им задания, они их заваливали, Королев устраивал разносы, они шли жаловаться к Клейменову. Клейменов, принявший их на работу, испытывал как бы моральную ответственность за „свои“ кадры, защищал их и упрекал Королева в неумении „работать в гуще народных масс“. Королев злился, потому что никакой „гущи народных масс“ не было, а была кучка неумелых лентяев, раздраженных тем, что секретность мешает делать „левые“ дела и воровать. Воля Клейменова все глубже и глубже загоняла Королева в это производственное болото, из которого ему вылезти было очень трудно. Назревал крупный скандал.
Разразился он вскоре после Нового года. 17 января 1934 года Королев представил Клейменову справку о неудовлетворительной работе мастерских института.
«План работ на январь не выполняется, – говорилось в ней. – Оборудование производства происходит чрезвычайно медленно. Освоение этого оборудования происходит также недостаточными темпами... Нет должной ясности и четкого стремления выполнить установленное задание ни у руководителей производства, ни у бригадиров сборочных бригад, ни у каждого рабочего места... План сроков не имеет...
Нет простейшего порядка в деле прохождения того или иного заказа на работы, распределения их по рабочим местам, систематического контроля за их выполнением... Рабочий высокой квалификации с нарядом в руках занимается отысканием материала, затем сам же его подготавливает для работы. Вопрос с подачей инструмента не упорядочен в должной степени... Обращение с инструментом в цеху скверное...
Заработок рабочего неровен и зачастую недостаточен, а иногда чрезмерно высок.
Все затронутые вопросы являются, несомненно, вопросами низового порядка, разрешаемыми в самом производстве, в цеху, в бригаде. Тенденций к их постановке и разрешению, однако, нет и даже, наоборот, у меня создается впечатление, что руководители производства ведут свою работу «от дня к дню», всецело полагаясь на меня, как вышестоящего начальника, разрешая подобные наболевшие вопросы тогда, когда их укажет кто-либо, я или вы, товарищ начальник... Даже в тех случаях, когда очевидность того или иного положения заставляет меня отдать какое-либо распоряжение руководителям производства (хотя по сути это было бы их дело), последнее выполняется нечетко и не в срок...
Как результат всего вышеизложенного слаба трудовая дисциплина на производстве РНИИ. Настроение у рабочих скверное. Постоянные срывы... дезорганизуют даже самую стойкую передовую часть рабочих нашего производства...»
Королев пишет о необходимости улучшить отопление помещений и питание в столовой, об организации транспорта, поскольку добраться до института на окраине города – задача не из легких, – комнат отдыха, красного уголка. Выход из создавшегося положения Сергей Павлович предлагает только один: «сменить все руководство производством, как несправляющееся с работой и поставить туда людей, которые хорошо бы хозяйничали». И добавляет: «Надо обратить внимание партийной части и завкома на работу производства, т.к. без их помощи, одними административными мерами успех достигнут не будет».
Замечательный документ! Сколько в нем энергии и страсти! В нем виден человек, искренне болеющий за дело, умеющий представить проблему в целом, в самом подходе к ней уже видна хватка будущего Главного конструктора. Интересно, что даже тон этого доклада, напористый, драчливый, как бы призывающий к немедленной и энергичной работе, напоминает тон резолюций Королева «космического». Вот сравните: в марте 1965-го Сергей Павлович тоже нервный, раздраженный неудачным стартом очередного «лунника», прочитав на космодроме проект плана реконструкции своего опытного завода, пишет директору этого завода Роману Анисимовичу Туркову:
«1. Я внимательно прочитал Ваш материал.
Конечно, его надо обсуждать и разбирать со многими тов-ми, а не путем записки.
2. Тем не менее вынужден Вам написать свое предварительное мнение – отрицательное. Мне кажется, что предлагаемая реконструкция завода недостаточно увеличит производительность труда, не говоря уже о лучшей (!) организации труда.
3. Слишком большой упор взят на капитальное строительство, а что же нам делать в 65-67 гг.?!
4. Слишком много площадей и людей на заводе отнесены не на основное пр-во.
5. Мне кажется, что реконструкция мало увязана с планом и задачами, и особенно на 65-67 гг.
Прошу Вас тщательно подготовиться к обсуждению к моему приезду.
17.03.65. С. Королев»
Как они похожи, два эти документа, разделенные половиной жизни! – тридцатью годами тюрем, войны, сумасшедшей работы, Золотыми звездами на груди! Насколько же цельным, крепким характером обладал 27-летний заместитель начальника РНИИ! Письмо Туркову все-таки гораздо спокойнее доклада Клейменову. Это не доклад, это – ультиматум. Теперь Клейменов должен был или признать несостоятельность своей кадровой политики и уволить людей, им же недавно набранных, или объявить Королеву войну. Иван Терентьевич пришел в ярость, посчитав, что Королев поднимает «бунт на корабле», а бунтовщиков по морским законам «на реях вешать надо». Состоялось бурное объяснение, Клейменов утверждал, что во всем виноваты не производственники, а его заместитель, которому поручено было наладить работу этих производственников. Королев возражал: он не может руководить людьми, которые не отвечают требованиям, к ним предъявляемым. В запале Клейменов заявил, что такой заместитель ему не нужен, на что Королев ответил, что будет счастлив оставить эту должность.
Ситуация складывалась критическая. Несмотря на то, что РНИИ находился в Наркомтяжпроме, «хозяином» считался Тухачевский, а точнее – Управление военных изобретений. Только что назначенный вместо Новикова начальник УВИ Русанов пока входил в курс дела, и «тушение пожара в РНИИ» было поручено Терентьеву. К нему уже приходил Клейменов. Яков Матвеевич успел изучить и Клейменова, и Королева, понимал, что безболезненным это искусственное объединение двух коллективов, которые раньше, находясь в разных городах, испытывали друг к другу если не чувство соперничества, то хотя бы вполне объяснимое чувство потаенной ревности, произойти не может. Но он не ожидал, что начальник нового НИИ и его заместитель окажутся соперниками столь непримиримыми, и когда Тухачевский спросил: «В двух словах, что там происходит?» Яков Михайлович глубоко вздохнул и ответил: «В двух словах: нашла коса на камень, товарищ заместитель наркома...»
Можно предполагать, что взаимная неприязнь Клейменова и Королева во всяком случае в 1934 году была достаточно глубокой. Об этом можно судить хотя бы по тому, что даже в 50-х годах, когда все обиды утонули в Лете, а судьба Ивана Терентьевича как жертвы «культа личности» не могла не вызывать сочувствия, даже тогда Королев характеризовал своего бывшего шефа с явной неприязнью: «Любил пожить, глубоко в дела не вникал, особыми организаторскими способностями не отличался. Самолюбив... Мне в Клейменове не нравились личные качества: барство, пренебрежение к людям...»
Само понятие «барство» за годы советской власти постоянно трансформировалось. Были времена, когда, если в шляпе ходишь – значит – барин. Старшая дочь Клейменова Ирина, когда ей было десять лет, попросила однажды шофера Володю покатать ее на отцовской «эмке», за что получила от отца строжайший выговор. «Барином» в сегодняшнем понимании этого слова Иван Терентьевич, конечно, не был, и Королев здесь, очевидно, не совсем прав. Резким, хамоватым, безапелляционным в споре – быть мог, но это уже другое.
К сожалению, не удалось отыскать характеристик Клейменова, которые он мог Т тогда дать Королеву, но, надо полагать, что они вряд ли бы украсили будущего Главного конструктора. Ну, что делать, есть расхожее определение: не сошлись характерами. А тут два самобытных, сильных характера как раз сошлись, но в поединке вздыбились, не хотели друг другу уступать.
Однако Королев превратился бы в фигуру плоскую, если бы все было так просто. При всей многолетней неприязни к Ивану Терентьевичу Сергей Павлович был очень внимателен к семье своего безвинно погибшего начальника. После реабилитации жены Клейменова Маргариты Константиновны, прошедшей все ужасы тюрем и таежных лагерей, Королев помог ей получить денежное пособие и пенсию за мужа, регулярно справлялся о ее жизни, звонил в Боткинскую больницу, когда ей делали операцию. За несколько недель до смерти он приехал к ней домой. Проговорили целый вечер, вспоминали былое: Королев – Мальдяк, Колыму, Клейменова – Усть-Усу, Печору.
– У каждого своя река, – вздохнул Королев. Потом помолчал и добавил:– А на Ивана Терентьевича я обиды не держу. Молод я был тогда, и Клейменов делал ставку на Лангемака... Я скоро в больницу ложусь, а выйду и давайте с вами, Маргарита Константиновна, воспоминания писать, нам ведь с вами есть что вспомнить, а?...
А может быть, Королев понимал, что именно конфликты с Иваном Терентьевичем спасли ему жизнь? Будь Клейменов по-покладистее, сработались бы, и Королев остался бы заместителем начальника института. А в 37-м в РНИИ казнили не людей, а должности. Вот и получается, что ссоры их с Клейменовым к тому привели, что Королев как бы освободил стул для Лангемака. А стул-то оказался электрическим... Накануне нового, 1945 года недавно освобожденный из тюрьмы Королев пишет вдове Бориса Сергеевича Петропавловского, справляется о Лангемаке – ведь он не знает, что Георгий Эрихович давно погиб: «...Напишите мне о Жорже – что же в конце концов о нем слышно и известно? Где Елена Владимировна (жена Г.Э. Лангемака. – Я.Г. ) и девочки? Мне эта мысль не дает покоя»...
Все столкновения 1934–1935 годов были бы куда менее болезненны, если бы сводились лишь к личным конфликтам непохожих и упрямых людей и даже если бы все дело было в том, что Клейменов «делал ставку» на Лангемака. Но ведь есть еще одна краска: это была война руководителя москвичей с руководителем ленинградцев – одна из граней вечного спора двух русских столиц. Как раз в это время ленинградцы перебрались в Москву. Их вживание в институтские дела, уже начатые москвичами, накладывалось на ссору начальства, и худшего варианта для работы трудно было придумать.
Наконец, у конфликта существовала еще одна грань, которую хорошо понимали и в Наркомтяжмаше, и в Наркомвоенморе. РНИИ должен был прежде всего заниматься не просто ракетной техникой, но военной ракетной техникой: главным заказчиком РНИИ была армия. Ленинградцы были военной организацией и ими всегда с 1930 года, когда умер Тихомиров, командовали кадровые военные. Москвичи были организацией осоавиахимовской, общественной, руководителем их был человек сугубо гражданский – цену «ромбам» Королева все знали. Поэтому конфликт руководителей был еще конфликтом военных, которые, как известно, всегда все знают лучше гражданских, с гражданскими, которые, как тоже известно, для высшей пользы дела обязаны руководить военными. Вся эта ситуация дополнительно осложнялась тем, что среди ленинградцев были сугубо гражданские люди. Глушко например, окончивший Ленинградский университет, а среди москвичей – военные, вроде Тихонравова, выпускники Военно-воздушной академии РККА. Незадолго перед образованием РНИИ в московскую ГИРД пришло новое пополнение – молодые выпускники моторного факультета той же военной академии: Стеняев, Хованский, Лобачев, Герцен, Шибалов, Зуйков, Белов и самый активный из них – Костиков. Они не учились вместе с Клейменовым, но они закончили одну и ту же академию, и уже одно это определяло их позицию в конфликте руководителей. Эти военные инженеры, хотя и окончили академию недавно, как правило имели за плечами опыт гражданской войны, вступили в партию, наконец, они были старше Королева по возрасту (Костиков, например, на 7 лет и лишь на год моложе Клейменова). Подчиняться им, красным командирам, партийцам, молоденькому беспартийному, штатскому «шпаку» было нелегко. Партийцы ходили в Октябрьский райком, который тоже должен был теперь заниматься назревшим конфликтом. Старые гирдовцы собирались дома у Королева, пробовали выработать план действий, но ничего у них не получалось.
– К чертовой матери! – орал Корнеев, обрушивая на стол свой пудовый кулак. – Да неужели не ясно, что он всех нас схарчит! Надо не дожидаться, пока нас выгонят взашей, а уходить всем вместе. Мы же сила! Что, мы не проживем без Клейменова?!
– Но мы же сами хлопотали за институт, ведь, действительно, созданы все условия... – робко возражал Тихонравов.
– Условия как раз не созданы, – бросил Королев.
Усадив всех за стол, он устроился в углу дивана так, чтобы удобнее было наблюдать, слушал внимательно, в разговор встревал редко. Он хотел всех выслушать, потому что, откровенно говоря, очень смутно представлял себе дальнейшее развитие событий.
– Ну почему условия не созданы? Мне, например, никто не мешает, – примирительно сказал Победоносцев,
– Тебе и не будут мешать, пока на тебе Лангемак воду возит, – зло ответил Корнеев. – А выпотрошат тебя, и – взашей!
– Никто на мне воду не возит, – обиделся Победоносцев. – Лангемак вообще остается в Ленинграде... Он теперь начальник филиала...
– Лангемак переезжает в Москву, – сказал Королев.
– Та...ак! – заревел Корнеев. – Теперь всем крышка! Этот пушкарь всех дожмет!
Королев был отстранен от должности по решению начальника научно-технического управления ВСНХ СССР Николая Ивановича Бухарина. Вместе с Тухачевским они решили пилюлю немного подсластить: кресло заместителя начальника РНИИ было как бы упразднено совсем. Вместо него введена должность главного инженера, на которую был назначен Георгий Эрихович Лангемак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
– Ну что вы, Сергей Павлович, – пробовал отшутиться Клейменов. – Люди поют-пляшут, а мы с вами будем вести такие скучные разговоры...
– Иван Терентьевич, станочный парк нельзя создавать, не зная, что мы будем изготовлять...
– Станочный парк должен быть гибким. Вот мне в Берлине рассказывали, как на заводах «Ролс-Ройс» придумали...
– Нам пока далеко до «Ролс-Ройса».
– А так ли уж и далеко? И про Магнитку говорили – куда-де нам... Уходил, не хотел говорить. Но ведь разговора такого не миновать все равно. Хорошо, он поставит такие станки, которые нужны ему...
Переезжать в новое здание начали еще до Нового года, но дело шло медленно. Зоя Кожемякина на своей полуторке курсировала между Садово-Спасской и Лихоборами с предельной загрузкой: столы, стулья, шкафы, чертежные доски, архивы, горючее, фанера, краска, цемент, железо профильное и просто болванки, наконец, станки, моторы, приборы – короче, все хозяйство, накопившееся незаметно за два года в их подвале. Все это надо было погрузить, разгрузить, заранее прикинуть, где что будет стоять в новом помещении, решить, кто, где и с кем будет сидеть, выслушать множество частных пожеланий («только не у окна!», «только не в этой комнате, тут ужасный сквозняк...») и при всем желании всем угодить, непременно с кем-то поссориться – так мчались день за днем, и радости, и беды были мелкими, скучными, неинтересными, как домашние мухи.
Ленинградцев еще не было: не решили окончательно вопрос с их квартирами, но уже пополз шепоток: «Они сидят в своем Питере и ждут, когда мы тут для них все вычистим и вымоем...» Королев спрашивал Клейменова, когда приедут ленинградцы, Клейменов сказал, что надо организовать Ленинградский филиал и этим непосредственно занимается Лангемак.
– А что его организовывать? – спросил Королев. – Просто часть товарищей уедут в Москву, а часть останется, вот это и будет филиал...
– Вот вы какой быстрый, Сергей Павлович, – прищурился Клейменов. – Вот бы наши цеха с такой бы быстротой оснащались...
С цехами дело шло плохо. Небольшая группа рабочих и механиков «старичков-энтузиастов» из ГИРД удовлетворить нужды института не могла. Бывшие механики дизельной лаборатории тихо спивались от безделья, а некоторые из них разбрелись в неизвестном направлении. Приходили наниматься рабочие с расположенной неподалеку суконной фабрики, Клейменов их принимал («Кадровый рабочий класс, мануфактуры – оплот революции!), но это были совсем не те люди, к которым привык Королев в подвале, – понимающие его с полуслова не только мастера, но и простые слесари. Эти „мануфактурные революционеры“ не могли толком прочитать чертежи. Королев давал им задания, они их заваливали, Королев устраивал разносы, они шли жаловаться к Клейменову. Клейменов, принявший их на работу, испытывал как бы моральную ответственность за „свои“ кадры, защищал их и упрекал Королева в неумении „работать в гуще народных масс“. Королев злился, потому что никакой „гущи народных масс“ не было, а была кучка неумелых лентяев, раздраженных тем, что секретность мешает делать „левые“ дела и воровать. Воля Клейменова все глубже и глубже загоняла Королева в это производственное болото, из которого ему вылезти было очень трудно. Назревал крупный скандал.
Разразился он вскоре после Нового года. 17 января 1934 года Королев представил Клейменову справку о неудовлетворительной работе мастерских института.
«План работ на январь не выполняется, – говорилось в ней. – Оборудование производства происходит чрезвычайно медленно. Освоение этого оборудования происходит также недостаточными темпами... Нет должной ясности и четкого стремления выполнить установленное задание ни у руководителей производства, ни у бригадиров сборочных бригад, ни у каждого рабочего места... План сроков не имеет...
Нет простейшего порядка в деле прохождения того или иного заказа на работы, распределения их по рабочим местам, систематического контроля за их выполнением... Рабочий высокой квалификации с нарядом в руках занимается отысканием материала, затем сам же его подготавливает для работы. Вопрос с подачей инструмента не упорядочен в должной степени... Обращение с инструментом в цеху скверное...
Заработок рабочего неровен и зачастую недостаточен, а иногда чрезмерно высок.
Все затронутые вопросы являются, несомненно, вопросами низового порядка, разрешаемыми в самом производстве, в цеху, в бригаде. Тенденций к их постановке и разрешению, однако, нет и даже, наоборот, у меня создается впечатление, что руководители производства ведут свою работу «от дня к дню», всецело полагаясь на меня, как вышестоящего начальника, разрешая подобные наболевшие вопросы тогда, когда их укажет кто-либо, я или вы, товарищ начальник... Даже в тех случаях, когда очевидность того или иного положения заставляет меня отдать какое-либо распоряжение руководителям производства (хотя по сути это было бы их дело), последнее выполняется нечетко и не в срок...
Как результат всего вышеизложенного слаба трудовая дисциплина на производстве РНИИ. Настроение у рабочих скверное. Постоянные срывы... дезорганизуют даже самую стойкую передовую часть рабочих нашего производства...»
Королев пишет о необходимости улучшить отопление помещений и питание в столовой, об организации транспорта, поскольку добраться до института на окраине города – задача не из легких, – комнат отдыха, красного уголка. Выход из создавшегося положения Сергей Павлович предлагает только один: «сменить все руководство производством, как несправляющееся с работой и поставить туда людей, которые хорошо бы хозяйничали». И добавляет: «Надо обратить внимание партийной части и завкома на работу производства, т.к. без их помощи, одними административными мерами успех достигнут не будет».
Замечательный документ! Сколько в нем энергии и страсти! В нем виден человек, искренне болеющий за дело, умеющий представить проблему в целом, в самом подходе к ней уже видна хватка будущего Главного конструктора. Интересно, что даже тон этого доклада, напористый, драчливый, как бы призывающий к немедленной и энергичной работе, напоминает тон резолюций Королева «космического». Вот сравните: в марте 1965-го Сергей Павлович тоже нервный, раздраженный неудачным стартом очередного «лунника», прочитав на космодроме проект плана реконструкции своего опытного завода, пишет директору этого завода Роману Анисимовичу Туркову:
«1. Я внимательно прочитал Ваш материал.
Конечно, его надо обсуждать и разбирать со многими тов-ми, а не путем записки.
2. Тем не менее вынужден Вам написать свое предварительное мнение – отрицательное. Мне кажется, что предлагаемая реконструкция завода недостаточно увеличит производительность труда, не говоря уже о лучшей (!) организации труда.
3. Слишком большой упор взят на капитальное строительство, а что же нам делать в 65-67 гг.?!
4. Слишком много площадей и людей на заводе отнесены не на основное пр-во.
5. Мне кажется, что реконструкция мало увязана с планом и задачами, и особенно на 65-67 гг.
Прошу Вас тщательно подготовиться к обсуждению к моему приезду.
17.03.65. С. Королев»
Как они похожи, два эти документа, разделенные половиной жизни! – тридцатью годами тюрем, войны, сумасшедшей работы, Золотыми звездами на груди! Насколько же цельным, крепким характером обладал 27-летний заместитель начальника РНИИ! Письмо Туркову все-таки гораздо спокойнее доклада Клейменову. Это не доклад, это – ультиматум. Теперь Клейменов должен был или признать несостоятельность своей кадровой политики и уволить людей, им же недавно набранных, или объявить Королеву войну. Иван Терентьевич пришел в ярость, посчитав, что Королев поднимает «бунт на корабле», а бунтовщиков по морским законам «на реях вешать надо». Состоялось бурное объяснение, Клейменов утверждал, что во всем виноваты не производственники, а его заместитель, которому поручено было наладить работу этих производственников. Королев возражал: он не может руководить людьми, которые не отвечают требованиям, к ним предъявляемым. В запале Клейменов заявил, что такой заместитель ему не нужен, на что Королев ответил, что будет счастлив оставить эту должность.
Ситуация складывалась критическая. Несмотря на то, что РНИИ находился в Наркомтяжпроме, «хозяином» считался Тухачевский, а точнее – Управление военных изобретений. Только что назначенный вместо Новикова начальник УВИ Русанов пока входил в курс дела, и «тушение пожара в РНИИ» было поручено Терентьеву. К нему уже приходил Клейменов. Яков Матвеевич успел изучить и Клейменова, и Королева, понимал, что безболезненным это искусственное объединение двух коллективов, которые раньше, находясь в разных городах, испытывали друг к другу если не чувство соперничества, то хотя бы вполне объяснимое чувство потаенной ревности, произойти не может. Но он не ожидал, что начальник нового НИИ и его заместитель окажутся соперниками столь непримиримыми, и когда Тухачевский спросил: «В двух словах, что там происходит?» Яков Михайлович глубоко вздохнул и ответил: «В двух словах: нашла коса на камень, товарищ заместитель наркома...»
Можно предполагать, что взаимная неприязнь Клейменова и Королева во всяком случае в 1934 году была достаточно глубокой. Об этом можно судить хотя бы по тому, что даже в 50-х годах, когда все обиды утонули в Лете, а судьба Ивана Терентьевича как жертвы «культа личности» не могла не вызывать сочувствия, даже тогда Королев характеризовал своего бывшего шефа с явной неприязнью: «Любил пожить, глубоко в дела не вникал, особыми организаторскими способностями не отличался. Самолюбив... Мне в Клейменове не нравились личные качества: барство, пренебрежение к людям...»
Само понятие «барство» за годы советской власти постоянно трансформировалось. Были времена, когда, если в шляпе ходишь – значит – барин. Старшая дочь Клейменова Ирина, когда ей было десять лет, попросила однажды шофера Володю покатать ее на отцовской «эмке», за что получила от отца строжайший выговор. «Барином» в сегодняшнем понимании этого слова Иван Терентьевич, конечно, не был, и Королев здесь, очевидно, не совсем прав. Резким, хамоватым, безапелляционным в споре – быть мог, но это уже другое.
К сожалению, не удалось отыскать характеристик Клейменова, которые он мог Т тогда дать Королеву, но, надо полагать, что они вряд ли бы украсили будущего Главного конструктора. Ну, что делать, есть расхожее определение: не сошлись характерами. А тут два самобытных, сильных характера как раз сошлись, но в поединке вздыбились, не хотели друг другу уступать.
Однако Королев превратился бы в фигуру плоскую, если бы все было так просто. При всей многолетней неприязни к Ивану Терентьевичу Сергей Павлович был очень внимателен к семье своего безвинно погибшего начальника. После реабилитации жены Клейменова Маргариты Константиновны, прошедшей все ужасы тюрем и таежных лагерей, Королев помог ей получить денежное пособие и пенсию за мужа, регулярно справлялся о ее жизни, звонил в Боткинскую больницу, когда ей делали операцию. За несколько недель до смерти он приехал к ней домой. Проговорили целый вечер, вспоминали былое: Королев – Мальдяк, Колыму, Клейменова – Усть-Усу, Печору.
– У каждого своя река, – вздохнул Королев. Потом помолчал и добавил:– А на Ивана Терентьевича я обиды не держу. Молод я был тогда, и Клейменов делал ставку на Лангемака... Я скоро в больницу ложусь, а выйду и давайте с вами, Маргарита Константиновна, воспоминания писать, нам ведь с вами есть что вспомнить, а?...
А может быть, Королев понимал, что именно конфликты с Иваном Терентьевичем спасли ему жизнь? Будь Клейменов по-покладистее, сработались бы, и Королев остался бы заместителем начальника института. А в 37-м в РНИИ казнили не людей, а должности. Вот и получается, что ссоры их с Клейменовым к тому привели, что Королев как бы освободил стул для Лангемака. А стул-то оказался электрическим... Накануне нового, 1945 года недавно освобожденный из тюрьмы Королев пишет вдове Бориса Сергеевича Петропавловского, справляется о Лангемаке – ведь он не знает, что Георгий Эрихович давно погиб: «...Напишите мне о Жорже – что же в конце концов о нем слышно и известно? Где Елена Владимировна (жена Г.Э. Лангемака. – Я.Г. ) и девочки? Мне эта мысль не дает покоя»...
Все столкновения 1934–1935 годов были бы куда менее болезненны, если бы сводились лишь к личным конфликтам непохожих и упрямых людей и даже если бы все дело было в том, что Клейменов «делал ставку» на Лангемака. Но ведь есть еще одна краска: это была война руководителя москвичей с руководителем ленинградцев – одна из граней вечного спора двух русских столиц. Как раз в это время ленинградцы перебрались в Москву. Их вживание в институтские дела, уже начатые москвичами, накладывалось на ссору начальства, и худшего варианта для работы трудно было придумать.
Наконец, у конфликта существовала еще одна грань, которую хорошо понимали и в Наркомтяжмаше, и в Наркомвоенморе. РНИИ должен был прежде всего заниматься не просто ракетной техникой, но военной ракетной техникой: главным заказчиком РНИИ была армия. Ленинградцы были военной организацией и ими всегда с 1930 года, когда умер Тихомиров, командовали кадровые военные. Москвичи были организацией осоавиахимовской, общественной, руководителем их был человек сугубо гражданский – цену «ромбам» Королева все знали. Поэтому конфликт руководителей был еще конфликтом военных, которые, как известно, всегда все знают лучше гражданских, с гражданскими, которые, как тоже известно, для высшей пользы дела обязаны руководить военными. Вся эта ситуация дополнительно осложнялась тем, что среди ленинградцев были сугубо гражданские люди. Глушко например, окончивший Ленинградский университет, а среди москвичей – военные, вроде Тихонравова, выпускники Военно-воздушной академии РККА. Незадолго перед образованием РНИИ в московскую ГИРД пришло новое пополнение – молодые выпускники моторного факультета той же военной академии: Стеняев, Хованский, Лобачев, Герцен, Шибалов, Зуйков, Белов и самый активный из них – Костиков. Они не учились вместе с Клейменовым, но они закончили одну и ту же академию, и уже одно это определяло их позицию в конфликте руководителей. Эти военные инженеры, хотя и окончили академию недавно, как правило имели за плечами опыт гражданской войны, вступили в партию, наконец, они были старше Королева по возрасту (Костиков, например, на 7 лет и лишь на год моложе Клейменова). Подчиняться им, красным командирам, партийцам, молоденькому беспартийному, штатскому «шпаку» было нелегко. Партийцы ходили в Октябрьский райком, который тоже должен был теперь заниматься назревшим конфликтом. Старые гирдовцы собирались дома у Королева, пробовали выработать план действий, но ничего у них не получалось.
– К чертовой матери! – орал Корнеев, обрушивая на стол свой пудовый кулак. – Да неужели не ясно, что он всех нас схарчит! Надо не дожидаться, пока нас выгонят взашей, а уходить всем вместе. Мы же сила! Что, мы не проживем без Клейменова?!
– Но мы же сами хлопотали за институт, ведь, действительно, созданы все условия... – робко возражал Тихонравов.
– Условия как раз не созданы, – бросил Королев.
Усадив всех за стол, он устроился в углу дивана так, чтобы удобнее было наблюдать, слушал внимательно, в разговор встревал редко. Он хотел всех выслушать, потому что, откровенно говоря, очень смутно представлял себе дальнейшее развитие событий.
– Ну почему условия не созданы? Мне, например, никто не мешает, – примирительно сказал Победоносцев,
– Тебе и не будут мешать, пока на тебе Лангемак воду возит, – зло ответил Корнеев. – А выпотрошат тебя, и – взашей!
– Никто на мне воду не возит, – обиделся Победоносцев. – Лангемак вообще остается в Ленинграде... Он теперь начальник филиала...
– Лангемак переезжает в Москву, – сказал Королев.
– Та...ак! – заревел Корнеев. – Теперь всем крышка! Этот пушкарь всех дожмет!
Королев был отстранен от должности по решению начальника научно-технического управления ВСНХ СССР Николая Ивановича Бухарина. Вместе с Тухачевским они решили пилюлю немного подсластить: кресло заместителя начальника РНИИ было как бы упразднено совсем. Вместо него введена должность главного инженера, на которую был назначен Георгий Эрихович Лангемак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157