Предложение запустить человека в стратосферу было для всех полной неожиданностью, все заволновались, а молодые врачи из Института авиационной медицины Александр Серяпин, Абрам Генин и Евгений Юганов, которых Королев хорошо знал по «собачьим» пускам, даже написали заявление с просьбой доверить им полет в ракете. Все это была не игра – Королев дает указание начать проработку подобного проекта, и работы такие в 1956-1957 годах ведутся весьма интенсивно. Сергей Павлович считает, что, накопив опыт на этих пусках, он создаст в 1964-1967 годах уже настоящий космический корабль-спутник. Но успешный запуск ПС и Лайки, создание дополнительных ступеней для «семерки», наконец – просто уверенность в своих силах, которые Сергей Павлович почувствовал после первых стартов, заставляют его пересмотреть собственные планы. Никакой стратосферный полет не нужен. Реактивная авиация уже осваивает стратосферу, и никого таким полетом мы не удивим. Больше того, полет человека в стратосферу не только не выявит преимуществ ракетной техники в сравнении с авиацией, но даже размоет и затушует эти преимущества, даст повод усомниться в них, таким образом, может принести больше вреда, чем пользы.
Отказавшись от вертикального полета, Сергей Павлович какое-то время колеблется: не заменить ли его полетом по баллистической кривой – скачком в космос; это уже не вертикальный подъем, но еще и не орбитальный, такой полет дважды предпримут американцы уже после гагаринского старта, в начале лета 1961 года. Но довольно быстро Королев оставляет и этот вариант. Зачем полумеры? Если с блоком «И» ракета может поднять на орбиту четыре с половиной тонны, – в такой вес конструкторы корабля-спутника вполне смогут вписаться.
В июле 1958 года Королев вместе с Тихонравовым составляет записку в правительство о перспективных работах. Она начинается фразой, тон которой резко контрастирует с документами подобного рода: «Околосолнечное пространство должно быть освоено и в необходимой мере заселено человечеством». В Совмине привыкли к тому, что в рамках ведомства вопрос решить можно. С трудом – в рамках страны, но в масштабах планеты и даже всего околосолнечного пространства – это уж чересчур! В записке прямые требования: «Должны проводиться широкие исследования и разработки по обеспечению нормальных условий существования человека на всех этапах космического полета».
Наступательный тон документа отчасти можно объяснить той уверенностью, которую обрел Сергей Павлович после встречи с проектантами сектора Феоктистова. «Уже в мае 1958 года, – вспоминает Константин Петрович, – выслушав проектантов о том, как сделать спутник для полета человека и обойтись без промежуточного этапа, он сразу загорелся и, видимо, твердо решил поддержать и двигать этот проект». Феоктистов пишет «видимо», поскольку о своем решении Королев ничего не говорит. У корабля-спутника есть сильный конкурент. Идея тоже абсолютно новая и интересная: создать большой ориентируемый спутник-автомат, который будет собирать на орбите информацию о том, что он видит на Земле, и передавать эти изображения. Через несколько лет в обиход войдет термин «спутник-шпион», и у нас, и в США будут запущены десятки подобных спутников, но тогда, повторяю, дело это было совершенно новое и уже поэтому интересное. Было ясно, что с двумя такими работами ОКБ не справиться, сил не хватит. Надо выбирать. На Королева жмут военные: что даст им глазастый автомат на орбите, ясно каждому, а какой прок Министерству обороны от полета человека? Но дело не только в военных. Его собственные проектанты разделились на два лагеря, разные точки зрения были и у смежников. Феоктистов с инженерами своего сектора, молодость которых позволяла всему ОКБ называть их «детским садом», тем временем уже «прибрасывает» корабль-спутник, ищет оптимальную форму, короче – работает на полную мощность, хотя никакого решения еще нет.
Решение принимается только в ноябре 1958 года на Совете Главных конструкторов: в первую очередь делать корабль-спутник для полета человека, который без труда можно переделать в спутника-шпиона.
Итак, период колебаний позади. И как это всегда бывало и раньше, приняв, наконец, решение, Королев с невероятной энергией начинает его реализовывать.
Еще в мае проектанты после многонедельных споров предложили Главному создать корабль-спутник в форме сферы, и идея эта Королеву сразу понравилась. Цепким своим умом сразу схватил он преимущества сферы: все легко считать, хорошо известна аэродинамика шара, сместив центр тяжести, получаешь устойчивость – эффект «Ваньки-встаньки», наконец, при заданном объеме шар имеет минимальную поверхность, а это значит, что он будет легче цилиндра, конуса и всякой конструкции другой формы. Понравилась Королеву и идея сконструировать корабль-спутник из двух частей. Теплозащита все-таки была тяжела, поэтому выгоднее ставить ее только на спускаемый аппарат, а приборный отсек перед возвращением на Землю отстреливать от корабля.
– И нехай вин горыть, – очень редко Сергей Павлович неожиданно для самого себя вспоминал украинскую «мову».
Споры начались, когда Феоктистов предложил сделать приборный отсек максимально простым, негерметичным: приделать к шарику раму и на ней разместить нужные приборы. Королев задумался. Он сам всегда был сторонником максимально простых решений, однако тут вновь сработала гениальная его интуиция. Ничего рассчитать и с цифрами доказать свою правоту здесь было невозможно, но Королев почувствовал, что это та «простота, которая хуже воровства». Приборы надо ставить надежные, уже проверенные в полетах, а работать в космическом вакууме они не умеют. Потребуются новые приборы, испытания их, и времени на эту «простоту» уйдет уйма. Нет, надо сделать герметичный отсек и внутри него расположить все приборы.
Феоктистов спорил до хрипоты, но потом признал, что Королев прав – приборный отсек, конечно же, надо было делать герметичным...
А как будет садиться аппарат? Сначала входить в атмосферу, как боеголовка, с использованием теплозащиты. А потом, когда достигнет более плотных слоев воздуха? Королев в молодости был авиатором и, как большинство авиаторов, признавая объективную полезность парашютов, в глубине души недолюбливал «тряпки», так он их называл. Есть идея вместо парашюта применить ротор – большой винт над аппаратом, который, вращаясь, тормозит его на спуске. В теории авторотации, которую разрабатывали конструкторы вертолетных КБ, было еще немало неясностей, да и никто никогда не рассчитывал роторы на такие скорости, которые предполагались у Королева, но все-таки многие считали, что в принципе «сделать можно». Королев сначала выведал, не увлечет ли кого-нибудь из своих сотрудников идея ротора, но энтузиаста не нашел. Оказалось, что большинство знали о роторе понаслышке.
– Как же так! – горячился Королев. – О роторном спуске даже у Циолковского есть! Вы что же, и Циолковского не читаете?!..
Затем он предпринял атаку на конструктора вертолетов Михаила Леонтьевича Миля. Взять его «в плен» кавалерийским наскоком, как «пленил» он Косберга, Исаева, Лидоренко, а позднее первого специалиста по электросварке в стране, академика Бориса Евгеньевича Патона, не удалось. Чем сильнее был нажим Королева, тем упорнее сопротивлялся Миль.
– Не хочу я ввязываться в это дело, – говорил Михаил Леонтьевич своему заместителю Андрею Владимировичу Некрасову. – Представляете, в космос полетит человек, совершит несколько витков вокруг земного шара, весь мир ему рукоплещет, он, прославленный, возвращается из космоса и тут – бац! С ним что-нибудь случится. Кто будет виноват? Мы будем виноваты! Нет, не будем мы за это дело браться...
Наконец, Королев снял свою «осаду» с Миля. Но, думаю, не потому, что сил у него уже не хватало бороться с Михаилом Леонтьевичем. Он бы «дожал» его через ЦК, Совмин, Министерство обороны. Думаю, другая здесь причина. Опять каким-то своим шестым чувством разглядел, услышал, учуял Сергей Павлович, что сделать-то ротор Миль ему сделает, но когда? А «тряпки» тысячекратно опробованы, и задержки с ними не будет.
Но, забегая вперед, надо сказать, что неприязнь к парашютам, очевидно, была стойкой, потому в 1963 году Королев вновь возвращается к этой теме: приглашает к себе в ОКБ Игоря Александровича Эрлиха – опытного конструктора вертолетов, организует собственное подразделение по ротору. Он верил в ротор! И кто знает, может быть, не на Земле, а в небе других планет увидят наши дети космическую «стрекозу»...
Работы шли невероятно быстро. Уже подключились конструкторы, которые из сектора Феоктистова «спустили» исходные данные по корпусу, прибористы и разработчики электрических схем уже строили свои разноцветные кабельные лабиринты, прикидывали, какой прибор где поставить, а проекта – главного документа, без которого ни в одном солидном конструкорском бюро не то что делать – разговаривать бы не стали, – еще не было. Проект, а по совести сказать, «как бы проект», потому что в нем вместо положенного многотомника было буквально несколько десятков страниц и чертежи, появился в конце мая 1959 года. А в августе уже были готовы первые сферические оболочки спускаемого аппарата, пошел на сборку разный другой металл...
Теперь, оглядывая всю доступную обозрению историю космической верфи Королева, видно, что 1957-1960 годы были ее поистине золотым веком. Никогда так много и так вдохновенно не трудились люди, никогда не было у них такого радостного подъема, такой гордости за себя, за своих товарищей, за своего Главного. Никогда не делали они ничего более интересного, ни на что не похожего, вроде бы привычного, понятного, поддающегося тривиальным расчетам, но одновременно столь фантастичного, что, когда начинаешь об этом думать, просто дух захватывает!
В начале 1959 года у Келдыша состоялось совещание, на котором вопрос о полете человека в космос обсуждался уже вполне конкретно, вплоть до того, «а кому лететь?».
– Для такого дела, – сказал Королев, – лучше всего подготовлены летчики. И в первую очередь летчики реактивной истребительной авиации. Летчик-истребитель – это и есть требуемый универсал. Он летает в стратосфере на одноместном скоростном самолете. Он и пилот, и штурман, и связист, и бортинженер... Большинство поддержало Сергея Павловича. Было решено поручить отбор кандидатов в космонавты авиационным врачам и врачебно-летным комиссиям, которые контролируют здоровье летчиков в частях ВВС.
Чтобы понять, как отбирались кандидаты в космонавты, надо непременно почувствовать тот внутренний нерв, который определял в те годы взаимоотношения авиации и ракетной техники. Вера Хрущева в наши ракеты, подкрепленная космическими триумфами, с одной стороны, и необходимость сокращения армии и вооружений как следствие провозглашенной им политики мира, с другой, привели к тому, что Никита Сергеевич авиацию начал зажимать. Ассигнования авиационникам стали урезаться, многие программы сворачиваться, а уже готовые самолеты не принимались на вооружение. Отношение к авиации сразу почувствовали и в ВВС.
Между представителями разных родов войск во всех странах и во все времена существовали некие антагонизмы, но теперь летчики и ракетчики превратились уже в настоящих конкурентов. Главком ВВС Павел Федорович Жигарев всегда недолюбливал ракетчиков и не поощрял увлечения вверенного ему Института авиационной медицины экспериментами с собаками на высотных ракетах. Но сменивший его на этом посту в 1957 году Константин Андреевич Вершинин, человек умный и дальновидный, быстро понял, куда ветер дует. Заслышав о планах Королева послать в космос человека, он сразу сообразил, что от этого дела не только отпихиваться не следует, а, напротив, надо активно в него включиться и со временем, быть может, и вовсе прибрать его к рукам. Так в Институте авиационной медицины определилась группа «космиков» во главе с Владимиром Ивановичем Яздовским, давним, еще по Кап.Яру, знакомцем Королева. Физиологией у него занимался отдел Олега Георгиевича Газенко, системами жизнеобеспечения – отдел Абрама Моисеевича Ренина, отбором и подготовкой будущих космонавтов – отдел Николая Николаевича Туровского и так называемый испытательный отдел № 7 Евгения Анатольевича Карпова. Общими усилиями «космиков» была подготовлена важная бумага: «Директива главного штаба ВВС по отбору космонавтов». Контроль за ее исполнением Главком возложил на своего заместителя Филиппа Александровича Агальцова. Таким образом, отбор космонавтов, как и хотел Королев, становился уже не сторонней заботой Главного конструктора и даже не инициативой Института авиационной медицины, распоряжения которого, скажем, для командующего ВВС округа не указ, а приказом командования Военно-воздушных сил страны.
Перед тем как начать поиски кандидатов, надо было определить, кого следует искать.
Агальцов собрал у себя на Пироговке «космиков», пригласил Королева. Сергей Павлович откликнулся с большой охотой и приехал в отличном настроении. У него всегда было отличное настроение, когда он видел, что к Делу подключаются новые люди и организации.
– Я бы хотел изложить пожелания наших товарищей, – сказал Сергей Павлович в своем выступлении. – Думаю, что возраст кандидатов должен быть около 30 лет, рост не более 170 сантиметров и вес до 70 килограммов. А главное, – с улыбкой добавил Королев, – пусть они не сдрейфят!
– Сколько людей вам нужно? – спросил Туровский.
– Много, – весело ответил Королев.
– Но американцы отобрали семь человек...
– Американцы отобрали семь человек, а мне нужно много!
Это заявление было встречено с некоторым замешательством, недоумением. Надо сказать, что уже после сформирования первого отряда космонавтов, когда они уже приступили к тренировкам, речь шла о подготовке человека для полета в космос, человека в единственном числе! Как рассказывали мне сами космонавты, лишь перед самым стартом Гагарина и им самим, и их наставникам стало ясно, что дело не ограничится одним полетом, что очень скоро действительно потребуется много космонавтов.
Итак, разделившись парами, медики разъехались на поиски кандидатов. Они понимали, что и по возрасту, и по опыту, и по физическим данным состав летчиков-истребителей в частях примерно одинаков, так что забираться за Урал, на Дальний Восток не имеет смысла. Решили ограничиться Киевским, Белорусским, Одесским военными округами, посмотреть части ВВС, которые дислоцировались в Польше и ГДР. В довольно сжатые сроки им требовалось найти несколько десятков абсолютно здоровых, относительно (насколько возраст им разрешал) опытных, дисциплинированных, не имеющих замечаний по службе, профессионально перспективных молодых, невысоких и худеньких летчиков-истребителей. Врачи в частях, которые знали только, что идет какой-то отбор летчиков «спецназначения», предложили более трех тысяч (!) кандидатур. Москвичи засели за пилотские медицинские книжки. Ограничения Королева сразу дали большой отсев. Но не только на рост и вес обращали внимание. Частые бронхиты. Ангина. Предрасположенность к гастритам или колитам. В обыденной жизни все это, конечно, вещи неприятные, но кто же обращает внимание на такие пустяки! Московские медики обращали и, увидев отклонение от «абсолютного здоровья» (идеал этот, как вы понимаете, столь же недостижим для врача, как абсолютный нуль для физика), тут же браковали.
Просмотрев медкнижки и отобрав подходящие, начали беседовать с их владельцами. Интересовались опять-таки здоровьем, успехами, настроением и осторожно заводили разговор о том, что, мол, есть возможность попробовать полетать на новой технике. Нет, даже не на самолетах, а, скажем, на ракетах. Или, допустим, на спутниках, а?
– Хорошо помню эти беседы, – рассказывал мне Туровский. – 90 процентов наших собеседников первым делом спрашивали: «А летать на обычных машинах мы будем?» Это были ребята, действительно влюбленные в свою профессию, гордящиеся званием военного летчика. Примерно трое из десяти отказывались сразу. Отнюдь не от страха. Просто им нравилась их служба, коллектив, друзья, ясны были перспективы профессионального и служебного роста, налажен семейный быт и ломать все это из-за дела туманного, неизвестно что обещающего, они не хотели. (Кстати, это стало правилом: кандидат в космонавты мог, не объясняя причины, отказаться от работы на любом этапе подготовки.) Некоторые просили разрешения посоветоваться с женой. Это, честно говоря, нам не нравилось. При таком ответе сразу возникало подозрение: а не подкаблучник ли он? Мужчина должен сам решать свои дела и нести ответственность за свою семью. Наконец, некоторые сразу соглашались...
– Я сразу сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Отказавшись от вертикального полета, Сергей Павлович какое-то время колеблется: не заменить ли его полетом по баллистической кривой – скачком в космос; это уже не вертикальный подъем, но еще и не орбитальный, такой полет дважды предпримут американцы уже после гагаринского старта, в начале лета 1961 года. Но довольно быстро Королев оставляет и этот вариант. Зачем полумеры? Если с блоком «И» ракета может поднять на орбиту четыре с половиной тонны, – в такой вес конструкторы корабля-спутника вполне смогут вписаться.
В июле 1958 года Королев вместе с Тихонравовым составляет записку в правительство о перспективных работах. Она начинается фразой, тон которой резко контрастирует с документами подобного рода: «Околосолнечное пространство должно быть освоено и в необходимой мере заселено человечеством». В Совмине привыкли к тому, что в рамках ведомства вопрос решить можно. С трудом – в рамках страны, но в масштабах планеты и даже всего околосолнечного пространства – это уж чересчур! В записке прямые требования: «Должны проводиться широкие исследования и разработки по обеспечению нормальных условий существования человека на всех этапах космического полета».
Наступательный тон документа отчасти можно объяснить той уверенностью, которую обрел Сергей Павлович после встречи с проектантами сектора Феоктистова. «Уже в мае 1958 года, – вспоминает Константин Петрович, – выслушав проектантов о том, как сделать спутник для полета человека и обойтись без промежуточного этапа, он сразу загорелся и, видимо, твердо решил поддержать и двигать этот проект». Феоктистов пишет «видимо», поскольку о своем решении Королев ничего не говорит. У корабля-спутника есть сильный конкурент. Идея тоже абсолютно новая и интересная: создать большой ориентируемый спутник-автомат, который будет собирать на орбите информацию о том, что он видит на Земле, и передавать эти изображения. Через несколько лет в обиход войдет термин «спутник-шпион», и у нас, и в США будут запущены десятки подобных спутников, но тогда, повторяю, дело это было совершенно новое и уже поэтому интересное. Было ясно, что с двумя такими работами ОКБ не справиться, сил не хватит. Надо выбирать. На Королева жмут военные: что даст им глазастый автомат на орбите, ясно каждому, а какой прок Министерству обороны от полета человека? Но дело не только в военных. Его собственные проектанты разделились на два лагеря, разные точки зрения были и у смежников. Феоктистов с инженерами своего сектора, молодость которых позволяла всему ОКБ называть их «детским садом», тем временем уже «прибрасывает» корабль-спутник, ищет оптимальную форму, короче – работает на полную мощность, хотя никакого решения еще нет.
Решение принимается только в ноябре 1958 года на Совете Главных конструкторов: в первую очередь делать корабль-спутник для полета человека, который без труда можно переделать в спутника-шпиона.
Итак, период колебаний позади. И как это всегда бывало и раньше, приняв, наконец, решение, Королев с невероятной энергией начинает его реализовывать.
Еще в мае проектанты после многонедельных споров предложили Главному создать корабль-спутник в форме сферы, и идея эта Королеву сразу понравилась. Цепким своим умом сразу схватил он преимущества сферы: все легко считать, хорошо известна аэродинамика шара, сместив центр тяжести, получаешь устойчивость – эффект «Ваньки-встаньки», наконец, при заданном объеме шар имеет минимальную поверхность, а это значит, что он будет легче цилиндра, конуса и всякой конструкции другой формы. Понравилась Королеву и идея сконструировать корабль-спутник из двух частей. Теплозащита все-таки была тяжела, поэтому выгоднее ставить ее только на спускаемый аппарат, а приборный отсек перед возвращением на Землю отстреливать от корабля.
– И нехай вин горыть, – очень редко Сергей Павлович неожиданно для самого себя вспоминал украинскую «мову».
Споры начались, когда Феоктистов предложил сделать приборный отсек максимально простым, негерметичным: приделать к шарику раму и на ней разместить нужные приборы. Королев задумался. Он сам всегда был сторонником максимально простых решений, однако тут вновь сработала гениальная его интуиция. Ничего рассчитать и с цифрами доказать свою правоту здесь было невозможно, но Королев почувствовал, что это та «простота, которая хуже воровства». Приборы надо ставить надежные, уже проверенные в полетах, а работать в космическом вакууме они не умеют. Потребуются новые приборы, испытания их, и времени на эту «простоту» уйдет уйма. Нет, надо сделать герметичный отсек и внутри него расположить все приборы.
Феоктистов спорил до хрипоты, но потом признал, что Королев прав – приборный отсек, конечно же, надо было делать герметичным...
А как будет садиться аппарат? Сначала входить в атмосферу, как боеголовка, с использованием теплозащиты. А потом, когда достигнет более плотных слоев воздуха? Королев в молодости был авиатором и, как большинство авиаторов, признавая объективную полезность парашютов, в глубине души недолюбливал «тряпки», так он их называл. Есть идея вместо парашюта применить ротор – большой винт над аппаратом, который, вращаясь, тормозит его на спуске. В теории авторотации, которую разрабатывали конструкторы вертолетных КБ, было еще немало неясностей, да и никто никогда не рассчитывал роторы на такие скорости, которые предполагались у Королева, но все-таки многие считали, что в принципе «сделать можно». Королев сначала выведал, не увлечет ли кого-нибудь из своих сотрудников идея ротора, но энтузиаста не нашел. Оказалось, что большинство знали о роторе понаслышке.
– Как же так! – горячился Королев. – О роторном спуске даже у Циолковского есть! Вы что же, и Циолковского не читаете?!..
Затем он предпринял атаку на конструктора вертолетов Михаила Леонтьевича Миля. Взять его «в плен» кавалерийским наскоком, как «пленил» он Косберга, Исаева, Лидоренко, а позднее первого специалиста по электросварке в стране, академика Бориса Евгеньевича Патона, не удалось. Чем сильнее был нажим Королева, тем упорнее сопротивлялся Миль.
– Не хочу я ввязываться в это дело, – говорил Михаил Леонтьевич своему заместителю Андрею Владимировичу Некрасову. – Представляете, в космос полетит человек, совершит несколько витков вокруг земного шара, весь мир ему рукоплещет, он, прославленный, возвращается из космоса и тут – бац! С ним что-нибудь случится. Кто будет виноват? Мы будем виноваты! Нет, не будем мы за это дело браться...
Наконец, Королев снял свою «осаду» с Миля. Но, думаю, не потому, что сил у него уже не хватало бороться с Михаилом Леонтьевичем. Он бы «дожал» его через ЦК, Совмин, Министерство обороны. Думаю, другая здесь причина. Опять каким-то своим шестым чувством разглядел, услышал, учуял Сергей Павлович, что сделать-то ротор Миль ему сделает, но когда? А «тряпки» тысячекратно опробованы, и задержки с ними не будет.
Но, забегая вперед, надо сказать, что неприязнь к парашютам, очевидно, была стойкой, потому в 1963 году Королев вновь возвращается к этой теме: приглашает к себе в ОКБ Игоря Александровича Эрлиха – опытного конструктора вертолетов, организует собственное подразделение по ротору. Он верил в ротор! И кто знает, может быть, не на Земле, а в небе других планет увидят наши дети космическую «стрекозу»...
Работы шли невероятно быстро. Уже подключились конструкторы, которые из сектора Феоктистова «спустили» исходные данные по корпусу, прибористы и разработчики электрических схем уже строили свои разноцветные кабельные лабиринты, прикидывали, какой прибор где поставить, а проекта – главного документа, без которого ни в одном солидном конструкорском бюро не то что делать – разговаривать бы не стали, – еще не было. Проект, а по совести сказать, «как бы проект», потому что в нем вместо положенного многотомника было буквально несколько десятков страниц и чертежи, появился в конце мая 1959 года. А в августе уже были готовы первые сферические оболочки спускаемого аппарата, пошел на сборку разный другой металл...
Теперь, оглядывая всю доступную обозрению историю космической верфи Королева, видно, что 1957-1960 годы были ее поистине золотым веком. Никогда так много и так вдохновенно не трудились люди, никогда не было у них такого радостного подъема, такой гордости за себя, за своих товарищей, за своего Главного. Никогда не делали они ничего более интересного, ни на что не похожего, вроде бы привычного, понятного, поддающегося тривиальным расчетам, но одновременно столь фантастичного, что, когда начинаешь об этом думать, просто дух захватывает!
В начале 1959 года у Келдыша состоялось совещание, на котором вопрос о полете человека в космос обсуждался уже вполне конкретно, вплоть до того, «а кому лететь?».
– Для такого дела, – сказал Королев, – лучше всего подготовлены летчики. И в первую очередь летчики реактивной истребительной авиации. Летчик-истребитель – это и есть требуемый универсал. Он летает в стратосфере на одноместном скоростном самолете. Он и пилот, и штурман, и связист, и бортинженер... Большинство поддержало Сергея Павловича. Было решено поручить отбор кандидатов в космонавты авиационным врачам и врачебно-летным комиссиям, которые контролируют здоровье летчиков в частях ВВС.
Чтобы понять, как отбирались кандидаты в космонавты, надо непременно почувствовать тот внутренний нерв, который определял в те годы взаимоотношения авиации и ракетной техники. Вера Хрущева в наши ракеты, подкрепленная космическими триумфами, с одной стороны, и необходимость сокращения армии и вооружений как следствие провозглашенной им политики мира, с другой, привели к тому, что Никита Сергеевич авиацию начал зажимать. Ассигнования авиационникам стали урезаться, многие программы сворачиваться, а уже готовые самолеты не принимались на вооружение. Отношение к авиации сразу почувствовали и в ВВС.
Между представителями разных родов войск во всех странах и во все времена существовали некие антагонизмы, но теперь летчики и ракетчики превратились уже в настоящих конкурентов. Главком ВВС Павел Федорович Жигарев всегда недолюбливал ракетчиков и не поощрял увлечения вверенного ему Института авиационной медицины экспериментами с собаками на высотных ракетах. Но сменивший его на этом посту в 1957 году Константин Андреевич Вершинин, человек умный и дальновидный, быстро понял, куда ветер дует. Заслышав о планах Королева послать в космос человека, он сразу сообразил, что от этого дела не только отпихиваться не следует, а, напротив, надо активно в него включиться и со временем, быть может, и вовсе прибрать его к рукам. Так в Институте авиационной медицины определилась группа «космиков» во главе с Владимиром Ивановичем Яздовским, давним, еще по Кап.Яру, знакомцем Королева. Физиологией у него занимался отдел Олега Георгиевича Газенко, системами жизнеобеспечения – отдел Абрама Моисеевича Ренина, отбором и подготовкой будущих космонавтов – отдел Николая Николаевича Туровского и так называемый испытательный отдел № 7 Евгения Анатольевича Карпова. Общими усилиями «космиков» была подготовлена важная бумага: «Директива главного штаба ВВС по отбору космонавтов». Контроль за ее исполнением Главком возложил на своего заместителя Филиппа Александровича Агальцова. Таким образом, отбор космонавтов, как и хотел Королев, становился уже не сторонней заботой Главного конструктора и даже не инициативой Института авиационной медицины, распоряжения которого, скажем, для командующего ВВС округа не указ, а приказом командования Военно-воздушных сил страны.
Перед тем как начать поиски кандидатов, надо было определить, кого следует искать.
Агальцов собрал у себя на Пироговке «космиков», пригласил Королева. Сергей Павлович откликнулся с большой охотой и приехал в отличном настроении. У него всегда было отличное настроение, когда он видел, что к Делу подключаются новые люди и организации.
– Я бы хотел изложить пожелания наших товарищей, – сказал Сергей Павлович в своем выступлении. – Думаю, что возраст кандидатов должен быть около 30 лет, рост не более 170 сантиметров и вес до 70 килограммов. А главное, – с улыбкой добавил Королев, – пусть они не сдрейфят!
– Сколько людей вам нужно? – спросил Туровский.
– Много, – весело ответил Королев.
– Но американцы отобрали семь человек...
– Американцы отобрали семь человек, а мне нужно много!
Это заявление было встречено с некоторым замешательством, недоумением. Надо сказать, что уже после сформирования первого отряда космонавтов, когда они уже приступили к тренировкам, речь шла о подготовке человека для полета в космос, человека в единственном числе! Как рассказывали мне сами космонавты, лишь перед самым стартом Гагарина и им самим, и их наставникам стало ясно, что дело не ограничится одним полетом, что очень скоро действительно потребуется много космонавтов.
Итак, разделившись парами, медики разъехались на поиски кандидатов. Они понимали, что и по возрасту, и по опыту, и по физическим данным состав летчиков-истребителей в частях примерно одинаков, так что забираться за Урал, на Дальний Восток не имеет смысла. Решили ограничиться Киевским, Белорусским, Одесским военными округами, посмотреть части ВВС, которые дислоцировались в Польше и ГДР. В довольно сжатые сроки им требовалось найти несколько десятков абсолютно здоровых, относительно (насколько возраст им разрешал) опытных, дисциплинированных, не имеющих замечаний по службе, профессионально перспективных молодых, невысоких и худеньких летчиков-истребителей. Врачи в частях, которые знали только, что идет какой-то отбор летчиков «спецназначения», предложили более трех тысяч (!) кандидатур. Москвичи засели за пилотские медицинские книжки. Ограничения Королева сразу дали большой отсев. Но не только на рост и вес обращали внимание. Частые бронхиты. Ангина. Предрасположенность к гастритам или колитам. В обыденной жизни все это, конечно, вещи неприятные, но кто же обращает внимание на такие пустяки! Московские медики обращали и, увидев отклонение от «абсолютного здоровья» (идеал этот, как вы понимаете, столь же недостижим для врача, как абсолютный нуль для физика), тут же браковали.
Просмотрев медкнижки и отобрав подходящие, начали беседовать с их владельцами. Интересовались опять-таки здоровьем, успехами, настроением и осторожно заводили разговор о том, что, мол, есть возможность попробовать полетать на новой технике. Нет, даже не на самолетах, а, скажем, на ракетах. Или, допустим, на спутниках, а?
– Хорошо помню эти беседы, – рассказывал мне Туровский. – 90 процентов наших собеседников первым делом спрашивали: «А летать на обычных машинах мы будем?» Это были ребята, действительно влюбленные в свою профессию, гордящиеся званием военного летчика. Примерно трое из десяти отказывались сразу. Отнюдь не от страха. Просто им нравилась их служба, коллектив, друзья, ясны были перспективы профессионального и служебного роста, налажен семейный быт и ломать все это из-за дела туманного, неизвестно что обещающего, они не хотели. (Кстати, это стало правилом: кандидат в космонавты мог, не объясняя причины, отказаться от работы на любом этапе подготовки.) Некоторые просили разрешения посоветоваться с женой. Это, честно говоря, нам не нравилось. При таком ответе сразу возникало подозрение: а не подкаблучник ли он? Мужчина должен сам решать свои дела и нести ответственность за свою семью. Наконец, некоторые сразу соглашались...
– Я сразу сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157