В Москву мы прибыли поздно вечером. Смерть Сталина всколыхнула народ. Я в
идела плачущих женщин и мужчин. В автобусе пассажиры разговаривали шепо
том. В дни похорон тысячи граждан были подавлены в буквальном смысле это
го слова, затоптаны…
После траурных дней стали приоткрываться черные страницы неоднозначно
й личности «отца народов». Начались аресты тех, кто участвовал в расправ
ах 1937 Ц 1938 годов. На Лубянке поспешно освобождались от старых кадров, уволь
няли, как это обычно у нас делалось, всех подряд. Под подозрение брали кажд
ого. В конце августа арестовали начальника Четвертого управления НКВД г
енерал-лейтенанта Павла Анатольевича Судоплатова, которого сочли прич
астным к делу Берия (позднее был реабилитирован военной коллегией Верхо
вного суда России).
Вскоре у нас в управлении состоялось отчетно-выборное партийное собран
ие. В состав нового парткома была выдвинута и моя кандидатура. Я выступил
а с самоотводом, объяснила, что в связи с арестом Судоплатова, с которым бы
ла в добрых отношениях в течение двадцати лет, считаю, что до выяснения ег
о дела не могу быть членом парткома. Мою кандидатуру сняли. В перерыве ко м
не подошли товарищи и осудили мой поступок, говоря, что мое заявление пох
оже на то, что я несу ответственность за Судоплатова…
После перерыва я выступила вторично и сказала, что несколько лет я наход
илась за кордоном и была связана с Судоплатовым, который жил на нелегаль
ном положении. Передавала ему указания Центра, принимала от него информа
цию. Мы обсуждали вместе тактику его поведения в стане врага. Эта совмест
ная служебная работа перешла затем, когда Судоплатов был в Москве, в знак
омство семьями.
На следующий день меня вызвал член коллегии НКВД Панюшкин и объявил, что
я увольняюсь «по сокращению штатов». «Но моя должность не сокращается»,
Ц возразила я. «Вам объяснят это в управлении кадров». Я просила сказать,
какие ко мне имеются претензии. Он молчал. Я поднялась и ушла.
В управлении кадров мне предложили ехать в Омск старшим оперуполномоче
нным. Я сказала, что это вызовет недоумение Ц полковник, начальник отдел
а становится оперуполномоченным, понижается на пять ступеней. «Тогда по
езжайте в Балашов. Там Никита Сергеевич решил выделить из Куйбышевской о
бласти Балашовскую область. Будете там начальником отделения контрраз
ведки». Ц «Я контрразведки не знаю, и ехать, очевидно, надо с семьей». Ц «
Безусловно».
Я категорически отказалась и попросила объяснить мне причину такого ко
мне отношения: в чем и как я провинилась? Как и в последующем во всех инста
нциях, мне объяснили, что меня увольняют по сокращению штатов, в Москве дл
я меня места найти не могут. До пенсии (25 лет службы) мне не хватает около го
да, а приказа о моей двухлетней работе в Китае найти не могут.
Я заявила начальнику управления кадров, что всю свою сознательную жизнь
, все силы и здоровье отдала работе в разведке. Здесь я потеряла мужа. И сей
час ехать на периферию со старенькой больной матерью и восьмилетним сын
ом я не могу. Поэтому я прошу направить меня работать на Крайний Север, с т
ем чтобы я имела возможность оставить в Москве семью и в свое время возвр
атиться к ней.
Меня направили в распоряжение ГУЛАГа. Принял меня генерал Долгих. Он ска
зал, что ему позвонили из управления кадров МВД и распорядились направит
ь меня на работу в один из лагерей. «Куда?» Ц спросила я. «На Колыму, Ц отв
етил он, Ц согласны?» Ц «Согласна», Ц твердо ответила я. «А если в Магада
н?» Ц спросил он. «Тоже согласна», Ц кивнула я. Долгих развел руками. «Пос
лушайте, я просмотрел ваше дело. Вы сейчас просто кокетничаете. Никуда не
поедете, и зряшная это затея!»
Я ответила, что мне сейчас не до кокетства, у меня нет другого выхода: мне н
ужно доработать выслугу лет и я поеду в любое место, какое мне предложат. Д
олгих заявил, что ГУЛАГ первый раз посылает на работу в лагерь женщину. «В
ас там немедленно проиграют в карты, а я буду вынужден нести за вас ответс
твенность. Потом, вы знаете какие-то иностранные языки, а там в употреблен
ии только матерный». Я ответила, что едва ли будет надобность в освоении э
того языка. «Обойдусь без него», Ц твердо заявила я. «Неужели вы всерьез
поедете?» Ц недоверчиво заметил он. «Мы с вами, товарищ генерал, ведем не
светский, а деловой разговор», Ц ответила я. Тогда он вызвал начальника о
тдела кадров ГУЛАГа. Начальник отдела кадров сказал: «Пошлем в Воркуту. Э
то тоже за Полярным кругом, но ближе к Москве». Ц «Но имейте в виду, Ц доб
авил Долгих, Ц это бандитский лагерь! Для особо опасных преступников». И
дал указание оформить мое откомандирование.
Я получила документы, прочитала в энциклопедии справку о Воркуте, попрос
ила дать телеграмму о моем выезде, чтобы меня там встретили. Выехала я, есл
и память мне не изменяет, в конце января 1954 года. Через сутки прибыла в Ворк
уту. Это был конец железнодорожного пути. Вместо здания железнодорожной
станции стоял занесенный снегом под самую крышу вагон, к двери которого
была прорыта траншея. Поезд прибыл поздно вечером. Мела пурга. Два прожек
тора освещали место стоянки грузовых автомашин Я с тремя чемоданами нап
расно ждала, что ко мне кто-то подойдет. Машины грузились и отходили одна
за другой. Осталась последняя грузовая. Я подошла к шоферу и попросила ег
о подвезти меня до управления лагерями. Он сказал, что довезет меня тольк
о до города. «Ну, хотя бы до первой гостиницы», Ц упрашивала я. «А у нас в го
роде всего одна», Ц ответил он и предложил мне садиться в открытый кузов
грузовика. В своей легкой шубе, шапочке и тоненьком шерстяном платке в эт
ой круговерти метели я почувствовала себя просто раздетой. Подъехали к г
остинице. Шофер сбросил мои чемоданы и поехал дальше. В гостинице мест не
оказалось. Я умолила администратора взять на хранение мои чемоданы, спро
сила, где находится управление лагерями, и пошла его искать… В управлени
и был один дежурный. Я показала ему командировочное удостоверение и спро
сила, почему меня не встретили. Он пожал плечами и сказал, что ничего не зн
ает. «Можете ли вы устроить меня в гостиницу?» Ц спросила я. «Нет!» Ц отве
тил он. А время приближалось к полуночи. Я попросила разрешения переноче
вать в каком-нибудь кабинете. «Диван только в кабинете начальника, Ц отв
етил он. Ц И на нем не улежите, на нем сидеть можно, и то только упираясь пя
тками в пол».
Он повел меня в кабинет. В комнате было жарко, а ноги быстро застыли. «Под н
огами вечная мерзлота», Ц вспомнила из статьи в энциклопедии. Просидел
а всю ночь на скошенном диване, упершись ногами в пол. Утром я надела свою
«цивильную» шубу и соболью шапку, а под шубой на мне была полковничья фор
ма. Причесаться я не имела возможности.
В десять часов утра явился начальник лагеря в форме подполковника. От де
журного узнала, что фамилия его Прокофьев.
Мое появление там было для всех неожиданным. Прокофьев, просмотрев мои д
окументы, безапелляционно заявил: «А вы нам не нужны. У нас уже есть свой н
ачальник спецотдела Ц старший лейтенант Юферев. Вы работали в лагерях р
аньше?» Ц затем спросил он. «Нет», Ц ответила я. «А за что вас сюда прислал
и?» Ц «Меня прислали сюда не за что-нибудь, а для работы!» Ц ответила я. «Н
о я же вам сказал, что начальник спецотдела нам не нужен!» Я посоветовала е
му связаться с Москвой и со мной этого вопроса не обсуждать.
Я попросила устроить меня в гостиницу или дать мне комнату, где бы я могла
отдохнуть и привести себя в порядок. Он сказал, что этими делами не занима
ется, и направил к начальнику отдела кадров. Начальник отдела кадров, тож
е подполковник, очевидно предупрежденный Прокофьевым, сказал мне, что за
просит Москву, так как мой приезд «чистое недоразумение». Что же касаетс
я устройства жилья для меня, то в его обязанности это не входит.
От начальника отдела кадров я направилась в политотдел. Судя по любопытн
ому взгляду на меня начальника отдела Ц майора, я поняла, что он тоже уже
предупрежден о моем приходе. «Почему вы входите в мой кабинет в шубе и в ша
пке, неужели вам холодно?» Ц резко спросил он. Мой ответ: «Я рассчитывала
на более теплый прием. А я не могу снять шубу и шапку, потому что моя мехова
я шапка не заменит мне папахи». Потом я повторила свой вопрос о жилье. Нача
льник политотдела сказал, что в его функции это не входит. В спецотделе ме
ня встретил старший лейтенант, который отрекомендовался начальником с
пецотдела, и спросил, чем он может быть мне полезен. Я показала ему команди
ровочное предписание и сказала: «Как видите, я назначена сюда начальнико
м спецотдела». Юферев побледнел.
Я попросила его собрать сотрудников отдела и представить меня. «Я не зна
ю, как это делается», Ц ответил он. Когда сотрудники собрались, а их было ч
еловек тридцать, главным образом женщины, я сказала, что прибыла сюда из М
осквы и что у меня большая просьба приютить меня на пару дней, пока не выяс
нится положение с квартирой. А прежде всего прошу дать мне возможность п
омыться, переодеться с дороги. Наступило гробовое молчание. Я спросила, к
то из товарищей может предоставить мне возможность переночевать. Снова
молчание!
Наконец одна пожилая женщина поинтересовалась: «А вы не скажете потом, ч
то вам «шестерили»?» Ц «Не понимаю, что это значит». Ц «Вы что, лагерного
языка не знаете?» Ц спросила она. «Нет, не знаю, Ц ответила я, Ц но обязат
ельно выучу». Оказалось, что «шестерить» Ц это выслуживаться перед нача
льством. «Ну, ладно, я могу уложить вас на диване», Ц предложила эта женщи
на. Звали ее Клавдией Ферапонтовной. Жила она в коммунальной квартире, за
нимала небольшую комнату вместе с одной девушкой. Она работала инспекто
ром спецотдела и была одной из первых поселенцев Воркуты. Своими руками
построила себе избушку, в которой раз за разом провалились шесть или сем
ь печек. «Уйдешь на работу, затопишь печку, поставишь щи варить, вернешься
обратно Ц ни печки, ни щей. Лед подтаял, и печка провалилась». Суровая на в
ид, но благородная и доброй души человек. За внешней грубостью и блатным я
зыком скрывалась ее житейская мудрость.
Клавдия Ферапонтовна отвела меня в свое жилище и ушла на работу. Вечером
я рассказала ей о своих перипетиях с руководством лагеря. Она заметила: «
Они только матерный язык понимают, и их не устраивает, что вы полковник, и
к тому же баба».
Я три дня ходила на работу в отдел, знакомилась с сотрудниками, слабо пред
ставляя себе функции этого отдела. Моим главным наставником стала Клавд
ия Ферапонтовна. На четвертый день у меня был тяжелейший сердечный прист
уп: сказалась нехватка кислорода.
Начальник управления, по-видимому, созвонился с Москвой и долго оправды
вался, что меня не встретили, не получили, видите ли, никаких уведомлений о
моем назначении и выезде в Воркуту.
Затем он предоставил мне комнату, тоже в коммунальной квартире. Комната
была размером около шести квадратных метров. Пурга не раз вламывалась в
окно и засыпала комнату до потолка снегом. Зато в спецотделе был большой
кабинет с окнами на две стороны. Пол в кабинете был покрыт толстым ковром.
Стояла дюжина стульев в белых чехлах, хороший письменный стол, сейф. На ок
нах топорщились накрахмаленные занавески, впрочем, и здесь окна снаружи
на три четверти были занесены снегом. Дом был одноэтажный.
Мое появление в Воркуте произвело сенсацию. Оказалось, что во всей Коми А
ССР появился единственный полковник, и тот Ц женщина! Даже министр внут
ренних дел был майором, начальник внутренних войск Ц подполковник. Клав
дия Ферапонтовна со смехом рассказывала, что в мужских парикмахерских в
трое увеличилась клиентура, а в парфюмерном магазине раскупили весь оде
колон. Под разными предлогами ко мне заходили начальники и сотрудники др
угих отделов. От моей наставницы мне также стало известно, что Прокофьев,
созывая совещание руководящего состава, распорядился, чтобы, поскольку
в совещании будет участвовать женщина-полковник, «не материться» и вмес
то «ссучился», что означало работать на администрацию, говорить «сотруд
ничать».
Все решили, что в Воркуту меня сослали за какие-то грехи, придумывались ра
зные истории, высказывались всевозможные предположения и версии.
Быстро пролетели полгода, что засчитывалось за год службы. Я уже могла уй
ти на пенсию по выслуге лет, но в это время произошло слияние нашего банди
тского лагеря с Особым лагерем, в котором содержались политические закл
юченные, и Прокофьев настоял на том, чтобы начальником спецотдела объеди
ненного лагеря, насчитывавшего до 60 тысяч заключенных, оставалась я.
По указанию Центра с заключенными рекомендовалось вести политико-восп
итательную работу. Политотдел привлек меня в качестве лектора-междунар
одника. Я выезжала в воинские части, бывала у заключенных, работавших в ша
хтах, в отделениях Особого лагеря. На моих лекциях, проходивших обычно в с
толовых, было всегда полным-полно народу. Подчас кое-кто из зеков пробова
л хулиганить, но их тут же выбрасывали за дверь. Кстати, я часто в лекциях п
о привычке обращалась к присутствующим со словами: «Прошу внимания, това
рищи!» В ответ слышались реплики: «Мы не товарищи, а зеки и каэры» (заключе
нные и каторжане). «Но вы будете товарищами», Ц говорила я.
В воркутинских лагерях у меня были любопытные встречи.
Я заболела цингой, и, хотя мама посылала мне лимоны, апельсины и черную смо
родину с сахаром, ничто не помогало, черные пятна все более и более покрыв
али ноги. Лагерные врачи рекомендовали вводить внутривенно витамины С-1
и делать массаж. Ко мне прислали расконвоированного заключенного, бывше
го личного массажиста президента Эстонии Пятса. Массажист был высокого
класса, он просто спас мои ноги.
Во время сеансов я выяснила прошлое массажиста. С ним работала наша рези
дентура в Эстонии в 30-е годы. Я, в то время начальник эстонского отделения в
Ленинградском НКВД, руководила этой разработкой с целью его вербовки. С
остоялась ли вербовка, не знаю, так как вскоре уехала в загранкомандиров
ку, но по его поведению в лагере и по его отношению ко мне (разумеется, он не
знал, что я разведчик), думаю, что вербовка тогда состоялась и пользу он пр
инес. Я информировала Центр о встрече с этим человеком в воркутинском ла
гере.
Еще одна встреча.
Я получила указание выявить и собрать в один лагерь всех заключенных нем
цев. Вернуть им отобранные, при обыске ценности. Выдать новую лагерную од
ежду и обувь. По соглашению с нашими союзниками заключенные немцы возвра
щались в Германию.
Опрашивая каждого и сверяя опрос с личным делом, я вдруг узнала в одном пл
енном эсэсовце своего давнего знакомого. В 1939 году этот человек прибыл в Ф
инляндию на практику из гиммлеровской разведшколы. На одном из дипломат
ических приемов мы с ним оказались соседями по столу. Я поняла, что он проя
вляет живой интерес к Советскому Союзу, изучает русский язык. Имеет пред
ставление о нашей истории, исторической и художественной литературе. Он
заинтересовал нашу резидентуру, и «Кин» просил Центр дать санкцию на его
вербовочную разработку. Получили ответ: Центру он известен как убежденн
ый нацист, предан фюреру, вербовка его невозможна. «Кин», помню, рассмеялс
я и с горечью сказал: «Какой пассаж, наши руководители считают гитлеровц
ев в идейном отношении крепкими орешками, нам, мол, не по зубам, а нас все вр
емя в чем-то подозревают, не доверяют, проверяют, заставляют доказывать, ч
то ты не верблюд…»
Однажды этот молодчик прислал мне скромный букет цветов. «Кин» сказал: «
А не имеет ли он задание тебя вербовать?» Ц «Не говори глупостей», Ц рас
сердилась я. Вскоре наш «объект» уехал в Германию.
И вот почти двадцать лет спустя он стоит передо мной в новом лагерном буш
лате, вертит в руках часы на золотом браслете и расширенными глазами смо
трит на меня. Узнал. Я вижу, как мчатся сквозь время его мысли, он мучительн
о думает, где и когда он со мной встречался, и, чувствую, вспомнил. Я вижу это
по выражению его лица. Он хочет что-то сказать, но я его опережаю общим воп
росом ко всем присутствующим здесь немцам: «Все ли ценности вы получили?
» Немцы кивают головами. «Все, все». Ц «Какие у вас имеются претензии, жал
обы? Получили ли вы свежее белье и новую одежду, обувь?» Ц «Яволь, яволь!» (Д
а. да!) И наконец я спрашиваю: «Soll ich Ihnen adio oder aufwiedersehen sagen?» (Должна ли я вам сказать прощай
те или до свидания?) Ц «Adio, adio!» Ц хором отвечают немцы. «Ich will liber aufwiedersehen sagen, frau Oberst» (Мне б
ольше хочется сказать до свидания, госпожа полковник), Ц тихо произноси
т мой старый знакомый, проходя мимо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44