У меня больное сердце, и мне хотелось, чтобы оно п
оскорее перестало биться. Я сидел в холодной камере и простудился. Наши д
атские врачи, которых гитлеровцы заставляли работать, диагностировали
воспаление легких и настояли на переводе меня в госпиталь. Я лежал и мысл
енно писал трилогию о Мартине Красном, но не имел возможности изобразить
это на бумаге. Мне не разрешили пользоваться моим оружием Ц пером и бума
гой. А я задумал большую работу. Я пишу реальную жизнь и презираю писателя
, выкидывающего самое головокружительное сальто-мортале под куполом хр
ама искусств. Мне всегда хотелось согреть простое человеческое сердце и
ли осушить хотя бы одну слезу отчаяния и безнадежности… Он приложил плат
ок ко рту, чтобы отдышаться.
Ц Понимаете, искусство для искусства никогда не владело моим сердцем. Я
предпочитал выпекать для своих собратьев чистый ржаной хлеб, а не кондит
ерские изделия.
Ц Как вы попали сюда, как вам удалось выбраться?
Ц О, это было детективное приключение… Я лежу в палате, задыхаясь от кашл
я, и вдруг поздно вечером появляются четыре эсэсовца в своей черной форм
е и говорят, что меня везут на допрос к самому Гиммлеру. Датские врачи запр
отестовали: «Вы не довезете его до Берлина. Он очень болен. Умрет по дороге
». Ц «Небось не помрет, он красный, а все покойники белые или черные». Меня
закутали в несколько одеял, перевязали веревками и понесли. Швейцар в го
спитале, увидев меня, всплеснул руками: «Прощай, Мартин, не поминай нас лих
ом на том свете». «Schattap!» («Заткнись!») Ц гаркнул один из эсэсовцев. Меня втис
нули в машину, и, когда она тронулась, сидевший рядом эсэсовец, не стесняяс
ь других, неожиданно вымолвил: «Дорогой Мартин, мы Ц коммунисты, а не наци
сты. Мы долго готовились к этой операции, мы увозим тебя в Швецию. Шведские
товарищи разминировали проход в проливе». Трудно было мне поверить этим
словам. Я сомневался. Думаю, провокация. Хотят выведать у меня адреса моих
друзей-коммунистов. Меня погрузили в лодку, мы немало времени шли по прол
иву, пока не пристали к берегу. Где это было, я понять не мог. Наконец меня вн
если в дом рыбака-шведа. Он был необычайно радушен, сказал, что я на шведск
ой земле, в безопасности. Обнял меня, дал чашку ячменного кофе, спросил, ку
да собираюсь дальше. Я поблагодарил его. «Конечно, к Коллонтай, моему стар
ому другу». Ц «Тогда я подарю тебе свой праздничный костюм». Ц «Нет, нет,
Ц ответил я. Ц Дай мне какую-нибудь старую рыбацкую робу и непромокаем
ые сапоги». Вот в таком виде я и заявился сюда. Коллонтай сначала не узнала
меня, встретила холодным взором. Но когда я сказал ей: «Александра, это я, М
артин, я прибыл из гитлеровской тюрьмы, чтобы выпить у тебя чашку экта коф
е (настоящего кофе)», она распахнула объятия: «Мартин, это ты, дитя человеч
еское». А я ей в ответ: «Что ты, Александра! Я теперь не дитя человеческое и н
е Пел-ле-завоеватель, а Мартин Красный…» Из Копенгагена приехали моя жен
а и младший сын, и вот мы здесь. Какое счастье! Теперь продолжу трилогию о М
артине Красном, моем любимом герое…
На всю жизнь запомнилось это исповедальное интервью Мартина Андерсена-
Нексе, данное мне, пресс-атташе советского посольства, в Сочельник 1942 года
в Стокгольме. История поострее любого детектива, но закончившаяся благо
получно благодаря мужеству датских подпольщиков-антифашистов.
Взявшись за руки, мы примкнули к хороводу вокруг елки, а Борис Аркадьевич
объявился в моей шубе с наклеенымй белой бородой и усами и стал раздават
ь детям подарки, которые заблаговременно и в изобилии заготовил.
АНДЕРСЕН-НЕКСЕ Мартин, насто
ящая фамилия Андерсен, псевдоним Нексе (1869 Ц 1954), писатель, видный представи
тель литературы социалистического реализма, заложил основы реалистиче
ской датской литературы. Член Коммунистической партии Дании с 1919 года.
Автор известных романов «Пелле-завоеватель» и «Дитте Ц дитя человечес
кое», а также «В железном веке», «Кротовьи кочки», «Черные птицы», «К свету
», исторической трилогии биографического характера «Мартин Красный», «
Потерянное поколение» и «Жанетта», сборника очерков и рассказов «Солне
чные дни», публицистической книги «Навстречу молодому дню», драмы «Люди
с Дангор-да», пьес «На рассвете» и «Два мира».
Глава 13. Кто есть кто
Наша дружба с профессором Шайковичем началась еще в Финляндии. Незадолг
о до войны он перебрался с женой и дочкой в Швецию, получил кафедру в стари
нном Упсальском университете, основанном еще в XV веке. Шайкович Ц высоко
образованный человек, в свое время окончил Петербургский университет. П
роисходил он из старинной сербской семьи, но всю свою жизнь связал с Росс
ией. Дружил с Горьким, Марией Федоровной Андреевой, Репиным, Бурениным; ег
о первой женой была дочь художника Шишкина, рано умершая. Второй брак был
тоже с незаурядной женщиной из русской дворянской семьи. Полиглот, она в
ладела, помимо европейских языков, древнееврейским ивритом и современн
ым идиш.
Шайкович мастерски рассказывал всяческие житейские истории, происходи
вшие с ним. В 1905 году ехали они с Горьким из Финляндии в Петербург. На границ
е в вагон зашел таможенный чиновник и спросил: «Что везете недозволенног
о, господа?» На что Горький весело ответил: «Везем русскую революцию». Там
оженник опешил.
Профессор был гурманом и сам любил готовить сербские национальные куша
нья. При этом он вспоминал какие-то экстра-блюда у Репина. Известно, что Ил
ья Ефимович был вегетарианцем, мяса, рыбы и прочей живности не ел. Но, по сл
овам Шайковича, Репин был не только живописцем, но и кулинарным скульпто
ром и из всяких каш мог подать на блюде роскошную перепелку или поросячь
ю голову из овощей…
Шайкович ревностно служил делу прогресса, без колебаний перешел на стор
ону Октябрьской революции, близко к сердцу принимал все перипетии в исто
рии нашей страны.
Одним из первых он просигналил нам в 1941 году о концентрации немецко-фашис
тских войск в Финляндии. Сообщил, что немцы прибывают туда в гражданской
одежде. Его наблюдения подтверждали добываемые нами разведывательные
сведения: Финляндия готовится выступить на стороне Германии. Живя в Швец
ии, он поддерживал старые связи с финской профессурой, имея информацию «
из первых рук». Через родственников, своих и жены, он располагал данными о
положении в оккупированной Югославии.
Другим нашим помощником, выполнявшим эпизодические задания, стала амер
иканская журналистка Аннетта, работавшая в те дни в Стокгольме. Она была
нашим верным союзником, статьи и заметки, которые помещала в своем журна
ле, отличались и оперативностью и достоверностью. Я установила с ней дру
жеские отношения. Помню, что Центр, выполняя просьбу ЦК партии, поручил на
м найти в Швеции человека, желательно американца, через которого можно б
ыло бы пересылать деньги Розе Тельман, жене Эрнста Тельмана, находившейс
я в Германии в тяжелейшем положении. После прихода гитлеровцев к власти
она была без всяких средств к существованию. Аннетта охотно выполнила эт
о поручение. Во всей своей деятельности она была надежным человеком.
Круг нашей работы расширялся. Мы работали по шестнадцать Ц восемнадцат
ь часов в сутки и справиться с таким объемом не могли (днем обязанности по
посольству, вечерами Ц наша служба). Осложняло жизнь и то, что мы постоянн
о находились под наружным наблюдением. Чтобы ввести в заблуждение охран
ку, установили режим выезда за город. Ежедневно в определенные часы тяну
ли за собой «хвост». «Мол, они каждый день выезжают кататься на лыжах, на п
одкурях (сани) Ц зимой, на велосипедах и на автомашине Ц летом».
Мы сами занимались шифровальной работой, печатали «почту» на пишущей ма
шинке, фотографировали документы, писали тайнописью, стряпали и сооружа
ли тайники. Мне было запрещено иметь домработницу, поэтому уборкой заним
алась сама. Приходилось иногда готовить кушанья для дипломатических по
сольских приемов, и после ухода гостей порой обнаруживала на кухне чаевы
е «для повара».
Мы запросили Центр прислать шифровальщика с женой-машинисткой. Вот об э
той супружеской паре и пойдет дальше речь.
…Это был «дитя своего времени». В 20-е годы мальчишка потерял родителей, ст
ал беспризорником. Пристроился в воровскую шайку «форточником» Ц так о
н сам говорил о себе. Фамилии своей не знал, и его записали «Пролетарский»
. Пролетарский и стало его паспортной фамилией.
Из разговора с ним выяснилось, что он был в колонии правонарушителей. Слы
л «стукачом», за сообразительность был взят в органы. Окончил школу НКВД
и при распределении приглянулся начальнику шифровального отдела.
Он всячески старался оправдать свою фамилию, обладал даром речи, особенн
о когда кого-либо или что-либо обличал.
Так случилось, что Пролетарский под именем Петрова был послан к нам на ра
боту шифровальщиком. Но теперь этот бывший «форточник» с трудом пролез б
ы и в окно. Плотно скроенный, среднего роста, темноволосый, неторопливый, о
н был самоуверен и самодоволен.
«Кин» предложил мне ввести эту пару Ц Пролетарского и его жену Ц в курс
дела, рассказать им о местных обычаях, о правилах поведения, показать гор
од, магазины, вечерами передавать «хозяйство». Им дали комнату для жилья
рядом с «шифровалкой».
И вот мы идем по городу. Жена много моложе его, вертлявая, жеманная, просит
пойти в магазин, чтобы «приодеться», хотя оба были экипированы в Москве в
полне прилично. Повела их в универмаг «ПУБ» в центре Стокгольма. Перед ви
триной оба остановились и ахнули Ц их поразило изобилие товаров. «Вот э
то да! Ц воскликнул он. Ц Давайте зайдем». И оба кинулись к прилавкам с ли
хорадочно горящими глазами. Она набирала все подряд. «Обождь, надо сперв
а рассчитать, давай приглядывайся пока и не забывай, что там у нас война, к
ровь льется, а мы тут безделицы перебираем. О фронте думать надо», Ц прои
знес он старательно рассчитанным голосом, а у самого глаза рысью бегают,
полки обшаривают.
В это время продавщица распаковывала коробки и раскладывала по прилавк
у наборы ножей, вилок и чайных ложечек. «Это что, серебряные?» Ц спросил о
н у меня. Продавщица подтвердила, серебряные. «Заверните всего по полдюж
ины». Я перевела, помогла ему расплатиться в кассе. Его жена взяла покупку
, но он выхватил из ее рук. «Зазеваешься, у тебя и слямзят. Дай-ка я понесу».
По дороге домой он все время оправдывался: «Хоть и война, но мы люди культу
рные, я, например, без ножа и вилки обедать не могу, просто есть не стану… А в
от когда ем, все думаю, как там на фронте. Я бы добровольцем пошел, да знаю, н
ачальство не пустит. А если бы и пустили, так все равно в штаб засадят, а зде
сь тоже ведь штаб, да еще какой…»
Вечером я рассказала «Кину» о своих впечатлениях.
Ц Я еще никогда не видела такого азарта и такой страсти к приобретению. Н
о самое неприятное то, что вся их возня сопровождалась какими-то фальшив
ыми патетическими возгласами… Впрочем, может быть, я ошибаюсь, на такую д
олжность знают, кого отбирают.
«Кин» ответил как-то неопределенно:
Ц Поглядим, поглядим…
В работу Пролетарский и его жена включились нормально.
Однажды утром зашла к ним в комнату, предварительно постучав, требовалос
ь отправить срочную шифровку. То, что я увидела, меня поразило. Они завтрак
али. На засаленной бумаге была нарезана дешевая колбаса, ломти хлеба леж
али на голом столе, рядом казенные стаканы с чаем без блюдец, хотя на днях
они говорили, что приобрели сервиз. Ножей, вилок, чайных ложек видно не был
о. Канцелярский стол, весь в чернильных пятнах, скатертью покрыт не был.
Ц Что это вы так по-студенчески?
Ц Мы патриоты, на фронте знаете, как едят. Вот и мы по-скромному, не так как
некоторые, Ц с ударением произнес он.
Я поняла намек. С детства я была приучена мамой красиво накрывать на стол,
и супруги Петровы это видели.
Прошло еще несколько месяцев. И вот однажды утром Петров передает «Кину»
закрытое письмо с сургучной печатью и просит направить диппочтой в Моск
ву.
Ц Что за письмо? Ц осведомился «Кин».
Ц Это мой секрет.
Ц Но не от меня.
«Кин» взял ножницы, вскрыл пакет и, прочитав,
помрачнел.
Ц Это гнусный донос на честного человека. Вы знаете, что он наш работник,
офицер, жена его педагог, преподает здесь в школе, у них двое детей. И вы зан
имаетесь таким подлым делом. Подсчитали, сколько за месяц они съели мяса,
хлеба, что купили для ребят.
Ц А шуба, шуба, Ц прервал «Кина» Петров. Ц Знаете, сколько она стоит? Нав
ерно, тыщи. А откуда у него такие деньги? Не иначе как от английской развед
ки.
Ц Почему вы решили Ц от английской?
Ц Так он же английский изучает.
«Кин» бросил письмо в камин и поджег его.
По совместительству с работой шифровальщика Пролетарский ведал кассой
резидентуры. Мы получали у него деньги, давали расписки, затем заменяли и
х документами о понесенных расходах, чеками из магазинов или почтовыми к
витанциями. Свои же расписки забирали обратно и тут же уничтожали.
Как-то я получила у Петрова крупную сумму и спустя некоторое время перед
ала ему квитанцию почтового перевода и отчет о других расходах. Расписку
попросила вернуть. Он в это время собирался сжечь собранные у сотрудник
ов черновые документы. Бросил в камин и мою расписку в ворох бумаг и подне
с зажженную спичку.
Я ушла.
Месяц-два спустя он напомнил мне, что за мной «есть должок, и немалый». Я уд
ивилась, тем более что речь шла о крупной сумме, за которую я отчиталась.
Ц Я вам передала квитанцию на денежный перевод и отчет о расходах.
Ц Совершенно верно. Расписку я вам вернул, и вы ее при мне уничтожили. Но в
едь это совсем другая сумма…
Я была ошеломлена. Можно забыть расход на какую-то мелочь, на несколько кр
он, но речь шла об огромной сумме Ц о трехстах кронах.
Я стала мучительно вспоминать все свои расходы. Гнала от себя мысль, что о
н мог эти деньги присвоить.
Получив зарплату, я тотчас внесла названную сумму в кассу резидентуры и
все ждала, что Петров «вспомнит» и вернет мне мою расписку…
Самое страшное произошло много времени спустя. Уже в 1944 году, когда я сдава
ла дела резидентуры и готовилась первым же самолетом вылететь из Стокго
льма в Лондон и затем в Москву, Петров предъявил моему преемнику якобы не
погашенную мною долговую расписку. Вот в эту минуту я поняла всю меру пад
ения этого человека. Он просто присвоил возвращенные мною деньги. И не то
лько мои. Он систематически обворовывал товарищей по резидентуре. Пьянс
тво, разгул Ц его стихия.
Я сделала все, что могла, дабы погасить предъявленную мне сумму. В акте о с
даче дел внесла постскриптум: «В свое время я полностью отчиталась в пол
ученных деньгах, расписку при мне, как всегда, Петров бросил в камин, но, ок
азывается, он расписку не сжег, а деньги присвоил».
По приезде в Москву я написала по этому поводу рапорт, указала, что этому ч
еловеку доверять нельзя и его надо немедленно отозвать. Но руководство р
ешило запросить о нем нового резидента и получило ответ, что «Петров его
вполне устраивает и он ему доверяет», а у «Ирины» (моя кличка), мол, с Петров
ым не сложились отношения.
После окончания войны Петров вернулся в Москву, его повысили в должности
и через несколько лет вместе с женой вновь направили за рубеж. В Австрали
и он захватил кассу посольства и резидентуры и стал невозвращенцем «по п
олитическим мотивам». Как выяснилось, его завербовала австралийская ра
зведка. В Австралии он и умер в июне 1991 года.
Уже в наши дни, а именно 15 сентября 1991 года, в газете «Московские новости» по
явилась корреспонденция из Мельбурна обозревателя газеты «Эйдж» Витал
ия Витальева, которую, полагаю, уместно здесь привести.
Называется корреспонденция «Шпион, который умер в богадельне». Вот ее те
кст:
«Это были странные похороны: ни безутешных родственников, ни внезапно по
притихших детишек, ни даже традиционной вдовы с заплаканными глазами. По
койного провожала в последний путь лишь небольшая группа мужчин в черны
х костюмах, в основном сотрудники австралийской секретной службы АЗИО…
Владимир Петров умер в одном из мельбурнских приютов для престарелых в в
озрасте 84 лет. За 17 лет, проведенных в приюте, его всего лишь несколько раз н
авестила жена Евдокия. Но формально навещала она не Владимира Петрова, а
Свена Эллисона. Именно под этим именем Петров жил в Австралии с тех досто
памятных дней 1954 года, когда и произошли события, сделавшие его имя чуть ли
не нарицательным.
Кстати, Владимир Петров, так же как и Свен Эллисон, не являлось истинным им
енем умершего в Мельбурне русского старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
оскорее перестало биться. Я сидел в холодной камере и простудился. Наши д
атские врачи, которых гитлеровцы заставляли работать, диагностировали
воспаление легких и настояли на переводе меня в госпиталь. Я лежал и мысл
енно писал трилогию о Мартине Красном, но не имел возможности изобразить
это на бумаге. Мне не разрешили пользоваться моим оружием Ц пером и бума
гой. А я задумал большую работу. Я пишу реальную жизнь и презираю писателя
, выкидывающего самое головокружительное сальто-мортале под куполом хр
ама искусств. Мне всегда хотелось согреть простое человеческое сердце и
ли осушить хотя бы одну слезу отчаяния и безнадежности… Он приложил плат
ок ко рту, чтобы отдышаться.
Ц Понимаете, искусство для искусства никогда не владело моим сердцем. Я
предпочитал выпекать для своих собратьев чистый ржаной хлеб, а не кондит
ерские изделия.
Ц Как вы попали сюда, как вам удалось выбраться?
Ц О, это было детективное приключение… Я лежу в палате, задыхаясь от кашл
я, и вдруг поздно вечером появляются четыре эсэсовца в своей черной форм
е и говорят, что меня везут на допрос к самому Гиммлеру. Датские врачи запр
отестовали: «Вы не довезете его до Берлина. Он очень болен. Умрет по дороге
». Ц «Небось не помрет, он красный, а все покойники белые или черные». Меня
закутали в несколько одеял, перевязали веревками и понесли. Швейцар в го
спитале, увидев меня, всплеснул руками: «Прощай, Мартин, не поминай нас лих
ом на том свете». «Schattap!» («Заткнись!») Ц гаркнул один из эсэсовцев. Меня втис
нули в машину, и, когда она тронулась, сидевший рядом эсэсовец, не стесняяс
ь других, неожиданно вымолвил: «Дорогой Мартин, мы Ц коммунисты, а не наци
сты. Мы долго готовились к этой операции, мы увозим тебя в Швецию. Шведские
товарищи разминировали проход в проливе». Трудно было мне поверить этим
словам. Я сомневался. Думаю, провокация. Хотят выведать у меня адреса моих
друзей-коммунистов. Меня погрузили в лодку, мы немало времени шли по прол
иву, пока не пристали к берегу. Где это было, я понять не мог. Наконец меня вн
если в дом рыбака-шведа. Он был необычайно радушен, сказал, что я на шведск
ой земле, в безопасности. Обнял меня, дал чашку ячменного кофе, спросил, ку
да собираюсь дальше. Я поблагодарил его. «Конечно, к Коллонтай, моему стар
ому другу». Ц «Тогда я подарю тебе свой праздничный костюм». Ц «Нет, нет,
Ц ответил я. Ц Дай мне какую-нибудь старую рыбацкую робу и непромокаем
ые сапоги». Вот в таком виде я и заявился сюда. Коллонтай сначала не узнала
меня, встретила холодным взором. Но когда я сказал ей: «Александра, это я, М
артин, я прибыл из гитлеровской тюрьмы, чтобы выпить у тебя чашку экта коф
е (настоящего кофе)», она распахнула объятия: «Мартин, это ты, дитя человеч
еское». А я ей в ответ: «Что ты, Александра! Я теперь не дитя человеческое и н
е Пел-ле-завоеватель, а Мартин Красный…» Из Копенгагена приехали моя жен
а и младший сын, и вот мы здесь. Какое счастье! Теперь продолжу трилогию о М
артине Красном, моем любимом герое…
На всю жизнь запомнилось это исповедальное интервью Мартина Андерсена-
Нексе, данное мне, пресс-атташе советского посольства, в Сочельник 1942 года
в Стокгольме. История поострее любого детектива, но закончившаяся благо
получно благодаря мужеству датских подпольщиков-антифашистов.
Взявшись за руки, мы примкнули к хороводу вокруг елки, а Борис Аркадьевич
объявился в моей шубе с наклеенымй белой бородой и усами и стал раздават
ь детям подарки, которые заблаговременно и в изобилии заготовил.
АНДЕРСЕН-НЕКСЕ Мартин, насто
ящая фамилия Андерсен, псевдоним Нексе (1869 Ц 1954), писатель, видный представи
тель литературы социалистического реализма, заложил основы реалистиче
ской датской литературы. Член Коммунистической партии Дании с 1919 года.
Автор известных романов «Пелле-завоеватель» и «Дитте Ц дитя человечес
кое», а также «В железном веке», «Кротовьи кочки», «Черные птицы», «К свету
», исторической трилогии биографического характера «Мартин Красный», «
Потерянное поколение» и «Жанетта», сборника очерков и рассказов «Солне
чные дни», публицистической книги «Навстречу молодому дню», драмы «Люди
с Дангор-да», пьес «На рассвете» и «Два мира».
Глава 13. Кто есть кто
Наша дружба с профессором Шайковичем началась еще в Финляндии. Незадолг
о до войны он перебрался с женой и дочкой в Швецию, получил кафедру в стари
нном Упсальском университете, основанном еще в XV веке. Шайкович Ц высоко
образованный человек, в свое время окончил Петербургский университет. П
роисходил он из старинной сербской семьи, но всю свою жизнь связал с Росс
ией. Дружил с Горьким, Марией Федоровной Андреевой, Репиным, Бурениным; ег
о первой женой была дочь художника Шишкина, рано умершая. Второй брак был
тоже с незаурядной женщиной из русской дворянской семьи. Полиглот, она в
ладела, помимо европейских языков, древнееврейским ивритом и современн
ым идиш.
Шайкович мастерски рассказывал всяческие житейские истории, происходи
вшие с ним. В 1905 году ехали они с Горьким из Финляндии в Петербург. На границ
е в вагон зашел таможенный чиновник и спросил: «Что везете недозволенног
о, господа?» На что Горький весело ответил: «Везем русскую революцию». Там
оженник опешил.
Профессор был гурманом и сам любил готовить сербские национальные куша
нья. При этом он вспоминал какие-то экстра-блюда у Репина. Известно, что Ил
ья Ефимович был вегетарианцем, мяса, рыбы и прочей живности не ел. Но, по сл
овам Шайковича, Репин был не только живописцем, но и кулинарным скульпто
ром и из всяких каш мог подать на блюде роскошную перепелку или поросячь
ю голову из овощей…
Шайкович ревностно служил делу прогресса, без колебаний перешел на стор
ону Октябрьской революции, близко к сердцу принимал все перипетии в исто
рии нашей страны.
Одним из первых он просигналил нам в 1941 году о концентрации немецко-фашис
тских войск в Финляндии. Сообщил, что немцы прибывают туда в гражданской
одежде. Его наблюдения подтверждали добываемые нами разведывательные
сведения: Финляндия готовится выступить на стороне Германии. Живя в Швец
ии, он поддерживал старые связи с финской профессурой, имея информацию «
из первых рук». Через родственников, своих и жены, он располагал данными о
положении в оккупированной Югославии.
Другим нашим помощником, выполнявшим эпизодические задания, стала амер
иканская журналистка Аннетта, работавшая в те дни в Стокгольме. Она была
нашим верным союзником, статьи и заметки, которые помещала в своем журна
ле, отличались и оперативностью и достоверностью. Я установила с ней дру
жеские отношения. Помню, что Центр, выполняя просьбу ЦК партии, поручил на
м найти в Швеции человека, желательно американца, через которого можно б
ыло бы пересылать деньги Розе Тельман, жене Эрнста Тельмана, находившейс
я в Германии в тяжелейшем положении. После прихода гитлеровцев к власти
она была без всяких средств к существованию. Аннетта охотно выполнила эт
о поручение. Во всей своей деятельности она была надежным человеком.
Круг нашей работы расширялся. Мы работали по шестнадцать Ц восемнадцат
ь часов в сутки и справиться с таким объемом не могли (днем обязанности по
посольству, вечерами Ц наша служба). Осложняло жизнь и то, что мы постоянн
о находились под наружным наблюдением. Чтобы ввести в заблуждение охран
ку, установили режим выезда за город. Ежедневно в определенные часы тяну
ли за собой «хвост». «Мол, они каждый день выезжают кататься на лыжах, на п
одкурях (сани) Ц зимой, на велосипедах и на автомашине Ц летом».
Мы сами занимались шифровальной работой, печатали «почту» на пишущей ма
шинке, фотографировали документы, писали тайнописью, стряпали и сооружа
ли тайники. Мне было запрещено иметь домработницу, поэтому уборкой заним
алась сама. Приходилось иногда готовить кушанья для дипломатических по
сольских приемов, и после ухода гостей порой обнаруживала на кухне чаевы
е «для повара».
Мы запросили Центр прислать шифровальщика с женой-машинисткой. Вот об э
той супружеской паре и пойдет дальше речь.
…Это был «дитя своего времени». В 20-е годы мальчишка потерял родителей, ст
ал беспризорником. Пристроился в воровскую шайку «форточником» Ц так о
н сам говорил о себе. Фамилии своей не знал, и его записали «Пролетарский»
. Пролетарский и стало его паспортной фамилией.
Из разговора с ним выяснилось, что он был в колонии правонарушителей. Слы
л «стукачом», за сообразительность был взят в органы. Окончил школу НКВД
и при распределении приглянулся начальнику шифровального отдела.
Он всячески старался оправдать свою фамилию, обладал даром речи, особенн
о когда кого-либо или что-либо обличал.
Так случилось, что Пролетарский под именем Петрова был послан к нам на ра
боту шифровальщиком. Но теперь этот бывший «форточник» с трудом пролез б
ы и в окно. Плотно скроенный, среднего роста, темноволосый, неторопливый, о
н был самоуверен и самодоволен.
«Кин» предложил мне ввести эту пару Ц Пролетарского и его жену Ц в курс
дела, рассказать им о местных обычаях, о правилах поведения, показать гор
од, магазины, вечерами передавать «хозяйство». Им дали комнату для жилья
рядом с «шифровалкой».
И вот мы идем по городу. Жена много моложе его, вертлявая, жеманная, просит
пойти в магазин, чтобы «приодеться», хотя оба были экипированы в Москве в
полне прилично. Повела их в универмаг «ПУБ» в центре Стокгольма. Перед ви
триной оба остановились и ахнули Ц их поразило изобилие товаров. «Вот э
то да! Ц воскликнул он. Ц Давайте зайдем». И оба кинулись к прилавкам с ли
хорадочно горящими глазами. Она набирала все подряд. «Обождь, надо сперв
а рассчитать, давай приглядывайся пока и не забывай, что там у нас война, к
ровь льется, а мы тут безделицы перебираем. О фронте думать надо», Ц прои
знес он старательно рассчитанным голосом, а у самого глаза рысью бегают,
полки обшаривают.
В это время продавщица распаковывала коробки и раскладывала по прилавк
у наборы ножей, вилок и чайных ложечек. «Это что, серебряные?» Ц спросил о
н у меня. Продавщица подтвердила, серебряные. «Заверните всего по полдюж
ины». Я перевела, помогла ему расплатиться в кассе. Его жена взяла покупку
, но он выхватил из ее рук. «Зазеваешься, у тебя и слямзят. Дай-ка я понесу».
По дороге домой он все время оправдывался: «Хоть и война, но мы люди культу
рные, я, например, без ножа и вилки обедать не могу, просто есть не стану… А в
от когда ем, все думаю, как там на фронте. Я бы добровольцем пошел, да знаю, н
ачальство не пустит. А если бы и пустили, так все равно в штаб засадят, а зде
сь тоже ведь штаб, да еще какой…»
Вечером я рассказала «Кину» о своих впечатлениях.
Ц Я еще никогда не видела такого азарта и такой страсти к приобретению. Н
о самое неприятное то, что вся их возня сопровождалась какими-то фальшив
ыми патетическими возгласами… Впрочем, может быть, я ошибаюсь, на такую д
олжность знают, кого отбирают.
«Кин» ответил как-то неопределенно:
Ц Поглядим, поглядим…
В работу Пролетарский и его жена включились нормально.
Однажды утром зашла к ним в комнату, предварительно постучав, требовалос
ь отправить срочную шифровку. То, что я увидела, меня поразило. Они завтрак
али. На засаленной бумаге была нарезана дешевая колбаса, ломти хлеба леж
али на голом столе, рядом казенные стаканы с чаем без блюдец, хотя на днях
они говорили, что приобрели сервиз. Ножей, вилок, чайных ложек видно не был
о. Канцелярский стол, весь в чернильных пятнах, скатертью покрыт не был.
Ц Что это вы так по-студенчески?
Ц Мы патриоты, на фронте знаете, как едят. Вот и мы по-скромному, не так как
некоторые, Ц с ударением произнес он.
Я поняла намек. С детства я была приучена мамой красиво накрывать на стол,
и супруги Петровы это видели.
Прошло еще несколько месяцев. И вот однажды утром Петров передает «Кину»
закрытое письмо с сургучной печатью и просит направить диппочтой в Моск
ву.
Ц Что за письмо? Ц осведомился «Кин».
Ц Это мой секрет.
Ц Но не от меня.
«Кин» взял ножницы, вскрыл пакет и, прочитав,
помрачнел.
Ц Это гнусный донос на честного человека. Вы знаете, что он наш работник,
офицер, жена его педагог, преподает здесь в школе, у них двое детей. И вы зан
имаетесь таким подлым делом. Подсчитали, сколько за месяц они съели мяса,
хлеба, что купили для ребят.
Ц А шуба, шуба, Ц прервал «Кина» Петров. Ц Знаете, сколько она стоит? Нав
ерно, тыщи. А откуда у него такие деньги? Не иначе как от английской развед
ки.
Ц Почему вы решили Ц от английской?
Ц Так он же английский изучает.
«Кин» бросил письмо в камин и поджег его.
По совместительству с работой шифровальщика Пролетарский ведал кассой
резидентуры. Мы получали у него деньги, давали расписки, затем заменяли и
х документами о понесенных расходах, чеками из магазинов или почтовыми к
витанциями. Свои же расписки забирали обратно и тут же уничтожали.
Как-то я получила у Петрова крупную сумму и спустя некоторое время перед
ала ему квитанцию почтового перевода и отчет о других расходах. Расписку
попросила вернуть. Он в это время собирался сжечь собранные у сотрудник
ов черновые документы. Бросил в камин и мою расписку в ворох бумаг и подне
с зажженную спичку.
Я ушла.
Месяц-два спустя он напомнил мне, что за мной «есть должок, и немалый». Я уд
ивилась, тем более что речь шла о крупной сумме, за которую я отчиталась.
Ц Я вам передала квитанцию на денежный перевод и отчет о расходах.
Ц Совершенно верно. Расписку я вам вернул, и вы ее при мне уничтожили. Но в
едь это совсем другая сумма…
Я была ошеломлена. Можно забыть расход на какую-то мелочь, на несколько кр
он, но речь шла об огромной сумме Ц о трехстах кронах.
Я стала мучительно вспоминать все свои расходы. Гнала от себя мысль, что о
н мог эти деньги присвоить.
Получив зарплату, я тотчас внесла названную сумму в кассу резидентуры и
все ждала, что Петров «вспомнит» и вернет мне мою расписку…
Самое страшное произошло много времени спустя. Уже в 1944 году, когда я сдава
ла дела резидентуры и готовилась первым же самолетом вылететь из Стокго
льма в Лондон и затем в Москву, Петров предъявил моему преемнику якобы не
погашенную мною долговую расписку. Вот в эту минуту я поняла всю меру пад
ения этого человека. Он просто присвоил возвращенные мною деньги. И не то
лько мои. Он систематически обворовывал товарищей по резидентуре. Пьянс
тво, разгул Ц его стихия.
Я сделала все, что могла, дабы погасить предъявленную мне сумму. В акте о с
даче дел внесла постскриптум: «В свое время я полностью отчиталась в пол
ученных деньгах, расписку при мне, как всегда, Петров бросил в камин, но, ок
азывается, он расписку не сжег, а деньги присвоил».
По приезде в Москву я написала по этому поводу рапорт, указала, что этому ч
еловеку доверять нельзя и его надо немедленно отозвать. Но руководство р
ешило запросить о нем нового резидента и получило ответ, что «Петров его
вполне устраивает и он ему доверяет», а у «Ирины» (моя кличка), мол, с Петров
ым не сложились отношения.
После окончания войны Петров вернулся в Москву, его повысили в должности
и через несколько лет вместе с женой вновь направили за рубеж. В Австрали
и он захватил кассу посольства и резидентуры и стал невозвращенцем «по п
олитическим мотивам». Как выяснилось, его завербовала австралийская ра
зведка. В Австралии он и умер в июне 1991 года.
Уже в наши дни, а именно 15 сентября 1991 года, в газете «Московские новости» по
явилась корреспонденция из Мельбурна обозревателя газеты «Эйдж» Витал
ия Витальева, которую, полагаю, уместно здесь привести.
Называется корреспонденция «Шпион, который умер в богадельне». Вот ее те
кст:
«Это были странные похороны: ни безутешных родственников, ни внезапно по
притихших детишек, ни даже традиционной вдовы с заплаканными глазами. По
койного провожала в последний путь лишь небольшая группа мужчин в черны
х костюмах, в основном сотрудники австралийской секретной службы АЗИО…
Владимир Петров умер в одном из мельбурнских приютов для престарелых в в
озрасте 84 лет. За 17 лет, проведенных в приюте, его всего лишь несколько раз н
авестила жена Евдокия. Но формально навещала она не Владимира Петрова, а
Свена Эллисона. Именно под этим именем Петров жил в Австралии с тех досто
памятных дней 1954 года, когда и произошли события, сделавшие его имя чуть ли
не нарицательным.
Кстати, Владимир Петров, так же как и Свен Эллисон, не являлось истинным им
енем умершего в Мельбурне русского старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44