В основе такой бессознательной подмены несомнен-
но лежит представление, что всякое произведение творчества и,
следовательно, всякое словесное выражение является продуктом
рефлексии о воздействии на слушателя или читателя. Что может
служить иногда побочным мотивом, становится главным. А так
как этот, на понимание действительно присутствующего или
воображаемого слушателя направленный, побочный мотив яв-
ляется всегда продуктом индивидуальной рефлексии, то ясно,
Раи1, Стипйпзв с1ег ^егташзсЬеп РЫ1о1о^1е, 1", 8. 178.
В. Вундт <Проблемы, психологии народов>
Индивидуализм в предании и в истории
насколько тесно это рационалистическое понимание возникнове-
ния продуктов духа соприкасается с индивидуалистическим ис-
толкованием, благодаря которому это крайнее изощрение науч-
ной рефлексии вновь отклоняется на путь наивных легенд о спа-
сителях, героях и т. п., так как этот индивидуалистический
метод исследования естественным образом переносится с литера-
турных произведений также и на другие создания духа челове-
ческого, на саги, мифы, обычаи и, наконец, на самый язык,
служащий органом всех этих продуктов духовного творчества.
Таким образом, когда Пауль допускает, что виновником вся-
кого новообразования, изменения в языке является индивидуум
или ограниченное число индивидуумов, на общество же не обра-
щает при этом никакого внимания,- он поступает совершенно в
духе вышеприведенного определения филологической интерпре-
тации. Он высказал такой взгляд уже в первом издании своих
<Рппг1р1еп (1ег 8ргасЬ езсЫсЬ1;е>, появившемся в 1880 г., и
оставил неизмененным в вышедшем в 1909 г. четвертом изда-
нии. Судя по многочисленным заявлениям, взгляд этот пользу-
ется сочувствием круга весьма почтенных языковедов.
Но неправильно трактовать этот вопрос, как это часто делается,
конечно, в интересах именно филологического ограничения и су-
жения проблем, исключительно с точки зрения истории языка
или даже литературы. Эти объекты филологии, как ни важны
могут они быть сами по себе, никогда не стоят обособленно. Даже
сага и миф, вследствие трудности отграничить их от форм литера-
турного предания, лишь несовершенно дополняют то представле-
ние, которое составляется обыкновенно о возникновении продук-
тов духа на основании филологического исследования. Но то, что
собственно нужно выдвинуть на первый план, когда речь идет
именно о проблемах общества, - это сама общественная жизнь и
её формы: право, государство и подготовляющие или дополняю-
щие их общественные союзы. Это как раз тот пункт, в котором с
исторической точки зрения интеллектуализм и индивидуализм
современной филологии очевидно является возвратом к воззрени-
ям рационалистического просвещения. Как и всякое другое ре-
грессивное движение в истории культуры, этот филологический
интеллектуализм и индивидуализм хотя и повторяют прошлое,
однако на более высокой ступени интеллектуального развития.
Эпоха Просвещения была во власти конструктивной метафизики,
современный же филолог находится под гнетом принципа разде-
ления труда. Таким образом, язык представляется ему суммою
индивидуальных словообразований, миф - суммою повествований
и былин неизвестных сказателей. Как эти продуты творчества
духа относятся к другим общим созданиям, к обычаям, праву,
государству этот вопрос мало заботит лингвиста и исследователя
мифов по специальности. В виду указанных условий точка зрения
философов Просвещения хотя и осталось по существу той же, од-
нако несколько видоизменилась. По их учению, в начале всего
существовал отдельно живущий естественный человек. Встретив-
шись впервые со своими ближними, он изобрел язык. Для соб-
ственной безопасности он основал, по договору с другими людьми,
руководимыми теми же потребностями, государство и правовой
порядок, и для упрочения всех этих институтов установил, нако-
нец, общий религиозный культ. Таковы идеи философии просве-
щения, в наиболее резкой форме высказанные крайним предста-
вителем эгоистического рационализма, Фомою Гоббсом. В нес-
колько смягченной, благодаря примеси симпатических чувствова-
ний, форме они вновь встречаются, однако, у Руссо и его совре-
менников.
Происхождение психологии народов
2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ
Именно в этом пункте романтизм - в языковедении в лице
Якова Гримма, в правоведении в лице Савиньи и Пухта -
выступает против индивидуализма предшествующей эпохи и
проводит ту мысль, что народ, порождающий язык, нравы и
право, сам представляет собою личность, <исторический инди-
видуум>. В этом, в то же время, корень того понятия <нацио-
нального духа>, который у Гегеля и у представителей истори-
ческой школы права служит дополнением и завершением тради-
ционного понятия индивидуальной души. В особенности Гегель
не без намерения употреблял в применении к человеческому об-
ществу общее слово <дух*, которое заставляет нас отвлечься
мысленно от телесной основы душевной жизни. Конечно, он не
думал при этом, что материальные условия в данном случае со-
вершенно отсутствуют. Он ясно высказывается в том смысле, что
общество составляется из индивидуумов, а национальный дух -
из отдельных душ. Но чем больший круг охватывает духовная
жизнь, тем более её идеальное содержание возвышается по своей
ценности и непреходящему значению над неизбежным материаль-
ным субстратом жизненных процессов. Следовательно, общий
национальный дух противополагается отдельным душам не в
смысле качественного различия, но в смысле измененного пре-
диката ценности; равным образом и представители исторической
школы права пользуются этим термином в том же значении.
При этом в понимании государства они, конечно, все еще оста-
вались замкнутыми в рамки старой теории договора, так что
идея национального духа оставалась у них погруженною в мис-
тический полумрак, тем более что как раз право, в силу того
выдающегося значения, которое имеет отдельная личность для
точного определения юридических понятий, легко вело к слиш-
ком тесному сближению того индивидуума высшей степени, ко-
торого считали носителем национального духа, с действитель-
ным индивидуумом. Эта неопределенность понятия повлияла и
на зачатки новой психологии народов. В обосновании этой новой
дисциплины Штейнталь исходил из философии Гегеля и срод-
ных с нею идей Вильгельма Гумбольдта. Когда он впоследствии
сошелся с гербартианцем Лацарусом, то счел нужным подчи-
ниться в своих суждениях своему более сведущему в философии
коллеге. Таким образом и случилось, что мысль Гегеля о нацио-
нальном духе была облечена в одеяния совершенно неподходя-
щей к ней философии. Для создания действительно оправды-
вающей возлагаемые на нее надежды психологии народов необ-
ходимо было претворить гегельянскую диалектику понятий в
эмпирическую психологию актуальных душевных процессов.
Гербартианская же атомистика души и <национальный дух>
Гегеля относились друг к другу, как вода и огонь. Индивидуаль-
ная субстанция души в её косной замкнутости оставляла место
лишь для индивидуальной психологии. Понятие о ней могло
быть перенесено на общество разве лишь с помощью сомнитель-
ной аналогии. Подобно тому как в своей механике представле-
ний Гербарт выводит душевную жизнь из игры воображаемых
представлений, так по этому образу, можно было, конечно, мыс-
лить отдельных членов общества, как нечто аналогичное пред-
ставлениям в индивидуальном сознании.
В смысле этой сомнительной аналогии можно было затем го-
ворить, конечно, о <душе народа> - аналогия, разумеется, столь
же бессодержательная и внешняя, как и аналогия представлений
с членами человеческого общества. Таким образом, и более глу-
бокое основание безрезультатности психологии народов в её пер-
воначальном виде можно усматривать в этом соединении непри-
миримых друг с другом предпосылок. А так как Лацарус в сущ-
ности никогда не шел дальше невыполненной пока программы
будущей науки, то и Штейнталь - как ученый, несравненно
более значительный и влиятельный, чем Лацарус, - оставался
всегда в границах индивидуально-психологических исследова-
ний, с которыми его занятия в области языковедения и мифоло-
гии не имеют никакой связи. Герману Паулю принадлежит за-
слуга выяснения внутренней невозможности соединения Гербар-
товой механики души с имеющей свои корни в романтизме
идеей национального духа, следовательно, и безрезультатности
оперирующей с таким сочетанием психологии народов. Будучи
сам сторонником гербартианской психологии, вооруженный в то
НегЬагЬ, ЦеБег е1п1^е Ве21еЬипеп гуавсЬеп РзусЬо1о1е ипс1 8<.аа1,-
а^БзепвсЬа^, \УегЬе, Вс1. 9, 8. 201 II. (Аиз^. Наг^епз^еш).
В. Вундт <Проблемы психологии народовч
Происхождение психологии народов
же время основательным знакомством с историей языка, Пауль,
более, чем кто-либо другой, был способен заметить несоедини-
мость принятой Лацарусом и Штейнталем психологической точ-
ки зрения с программою будущей психологии народов. Поэтому
критика их программы была вполне подходящим в свое время
введением для вышедшего в 1880 г. первого издания <Рппг1р1еп
с1ег ЗргасЬ^еасЫсЬ^е> Пауля. Но Пауль удержал этот взгляд без
изменений во всех последующих изданиях своего произведения.
Несколько вновь прибавленных примечаний прямо подтверждают,
что автор продолжает стоять на той же точке зрения, которой он
придерживался и тридцать лет тому назад. Конечно, он имеет на
то полное право. Однако мне кажется, что Пауль погрешает при
этом в двояком отношении: во-первых, современная психология
в его глазах все еще тождественна с психологией народов в духе
Лацаруса и Штейнталя: во-вторых, по его мнению, психология
Гербарта, в существенных чертах, все еще является последним
словом в психологии вообще. Я отрицаю и то и другое. Не толь-
ко я лично защищаю новейшую психологию народов: она пред-
ставлена в целом ряде этнологических и филологических работ,
обращающих внимание на психологическую сторону проблем.
Но эта психология народов не будет уже тождественна с этно-
психологией Лацаруса-Штейнталя; а Гербартова механика пред-
ставлений принадлежит прошлому. Она - только интересная
страница в истории развития новой психологии. Но стоять на
точке зрения её предпосылок для объяснения фактов душевной
жизни в настоящее время столь же недопустимо, как и отрицать
психологические проблемы только потому, что они не согласуют-
ся с этими предпосылками. И не только психология народов и
общая психология стали в настоящее время иными, чем были в
то время, когда Герман Пауль впервые высказывал свои мысли о
невозможности психологии народов: - многое с тех пор измени-
лось и в филологии, <^ог^ег ипс1 ВасЬеп> - таково знамена-
тельное заглавие одного нового журнала, девиз которого - ис-
следование прошлого, распространяющееся на все стороны куль-
туры. Таким образом, как мне кажется, всюду начинает
постепенно проникать убеждение, что языковед должен тракто-
вать язык не как изолированное от человеческого общества про-
явление жизни; наоборот, предположения о развитии форм речи
должны до известной степени согласоваться с нашими воззре-
ниями о происхождении и развитии самого человека, о проис-
хождении форм общественной жизни, о зачатках обычаев и пра-
ва. Никто в настоящее время не станет уже понимать <нацио-
нальный дух> наподобие подсознательной души или сверхдуши
современных психологов-мистиков - в смысле бестелесной, не-
зависимо от индивидуумов пребывающей сущности, как полага-
ли в свое время основатели исторической школы права. Даже
рационализация этого понятия на диалектической канве Гегелем
стала для нас неприемлемой. Но послужившая основой для этого
понятия национального духа мысль, что язык - не изолирован-
ное явление, что язык, обычаи и право представляют собой не-
разрывно связанные друг с другом проявления совместной жиз-
ни людей, - эта мысль и в настоящее время остается столь же
истинною, как в то время, когда Яков Гримм сделал ее путевод-
ной звездой своих всю область прошлого германского народа
охватывающих работ. Кто утверждает, что общий язык возник
путем слияния известного числа индивидуальных языков, тот
волей-неволей должен также вернуться к фикциям прежнего
рационализма о уединенно живущем первобытном человеке, ко-
торый путем договора с ближними создал правовой порядок и
основал государство.
Индивидуалистическая теория общества Фомы Гоббса не
устрашилась этого вывода. В вопросе о происхождении языка
она имела дело с задачей, которую в те времена вообще можно
было решить лишь с помощью произвольных конструкций. Од-
нако в настоящее время условия работы, в значительной степени
благодаря развитию филологии, существенно изменились. Разве
лишь один язык, да и то с натяжкою, можно трактовать таким
конструктивным способом, так как он является древнейшим и
во всяком случае наименее доступным для исследования генези-
са продуктом совместной жизни людей. Но и в исследовании
языка это возможно лишь в том случае, если мы, опираясь на
столь далеко идущее в наши дни разделение труда, будем рас-
сматривать языковедение, как совершенно обособленное царство,
управляемое по собственным историческим <принципам>; тогда
языковед столь же мало может заботиться об истории культуры,
как и о психологии. Впрочем, Ф. Кауфман на нескольких
примерах блистательно показал, что индивидуалистическая тео-
рия терпит крушение уже при объяснении тех явлений истории
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
языка, которые касаются вышеуказанных более широких об-
ластей совместной жизни людей. Если мы сравним друг с другом
в истории немецкого языка первоначальные значения таких
слов, которые выражают взаимные отношения членов общества,
например, етет (общий) и еНе1т (тайный), СезеИе (товарищ,
первоначально в смысле домашний, свой человек, Наиз^езеИе) и
Оеповве (товарищ вообще), то заметим, что не только, как это
наблюдается и в других случаях, бледнеет и ослабляется некогда
живое, наглядное значение слова, но вместе с тем всюду проис-
ходит и изменение смысла, при котором понятие, прежде выра-
жавшее более тесную связь членов общества, допускает теперь
более свободное взаимоотношение их.
В истории человеческого общества^ первым звеном бывает не
индивидуум, но именно сообщество их. Из племени, из круга,
родни путем постепенной индивидуализации выделяется само-
стоятельная индивидуальная личность, вопреки гипотезам ра-
ционалистического Просвещения, согласно которым индивиду-
умы отчасти под гнетом нужды, отчасти путем размышления
соединились в общество.
^ Сравн. Р. Каийпапп, АИс1еи1.зсЬе ОепоззепБсЬа^еп, 1п <^ог^ег ипс1
5асЬеп, КиНигЫз^опзсЬе 2еи5с]п-Ш>, Вй. 2, 1910, 8. 9 И.
3. КРИТИКА ВОЗРАЖЕНИЙ ПРОТИВ ПСИХОЛОГИИ
НАРОДОВ
Подобно тому, как некогда у представителей старой теории есте-
ственного права превратное понятие об отношениях индивидуума
к обществу основывалось на логической конструкции, точно так
же и возражения, с различных сторон выставленные против
права психологии народов на существование, опираются больше
на общие логические соображения, чем на наблюдения. Руковод-
ство в этом споре филологического индивидуализма против пси-
хологического коллективизма взяло на себя языкознание в лице
многих своих представителей. Особенный интерес представляет
одна произнесенная по торжественному случаю речь Пауля, в
которой он кратко излагает общие точки зрения, определяющие
его отрицательное отношение к психологическому коллективиз-
му . Она ясно показывает, что эти точки зрения по существу
остались теми же самыми, что и отправные точки старой теории
естественного права. У Пауля они лишь перенесены с политичес-
кого общества на словесную общину; кроме того, благодаря спе-
циально против психологии народов направленной тенденции;
они приобретают критический и отчасти полемический характер,
который был чужд прежним индивидуалистическим теориям
государства. Критика психологии народов исходит при этом
главным образом из двух точек зрения. Одна из них положи-
тельного, другая отрицательного характера. Во-первых, утверж-
дается, что понятие <души народа>, на которое опирается психо-
логия народов, не выдерживает критики: существует лишь ин-
дивидуальная душа, а не душа народа, следовательно, наука об
этой душе народа невозможна по внутренним основаниям. К
этому присоединяется, во-вторых, утверждение, что различные
изложения так называемой психологии народов Лацаруса-Штейн-
таля до сих пор совсем не дают <законов> этой души народа,
аналогичных законам индивидуальной души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
но лежит представление, что всякое произведение творчества и,
следовательно, всякое словесное выражение является продуктом
рефлексии о воздействии на слушателя или читателя. Что может
служить иногда побочным мотивом, становится главным. А так
как этот, на понимание действительно присутствующего или
воображаемого слушателя направленный, побочный мотив яв-
ляется всегда продуктом индивидуальной рефлексии, то ясно,
Раи1, Стипйпзв с1ег ^егташзсЬеп РЫ1о1о^1е, 1", 8. 178.
В. Вундт <Проблемы, психологии народов>
Индивидуализм в предании и в истории
насколько тесно это рационалистическое понимание возникнове-
ния продуктов духа соприкасается с индивидуалистическим ис-
толкованием, благодаря которому это крайнее изощрение науч-
ной рефлексии вновь отклоняется на путь наивных легенд о спа-
сителях, героях и т. п., так как этот индивидуалистический
метод исследования естественным образом переносится с литера-
турных произведений также и на другие создания духа челове-
ческого, на саги, мифы, обычаи и, наконец, на самый язык,
служащий органом всех этих продуктов духовного творчества.
Таким образом, когда Пауль допускает, что виновником вся-
кого новообразования, изменения в языке является индивидуум
или ограниченное число индивидуумов, на общество же не обра-
щает при этом никакого внимания,- он поступает совершенно в
духе вышеприведенного определения филологической интерпре-
тации. Он высказал такой взгляд уже в первом издании своих
<Рппг1р1еп (1ег 8ргасЬ езсЫсЬ1;е>, появившемся в 1880 г., и
оставил неизмененным в вышедшем в 1909 г. четвертом изда-
нии. Судя по многочисленным заявлениям, взгляд этот пользу-
ется сочувствием круга весьма почтенных языковедов.
Но неправильно трактовать этот вопрос, как это часто делается,
конечно, в интересах именно филологического ограничения и су-
жения проблем, исключительно с точки зрения истории языка
или даже литературы. Эти объекты филологии, как ни важны
могут они быть сами по себе, никогда не стоят обособленно. Даже
сага и миф, вследствие трудности отграничить их от форм литера-
турного предания, лишь несовершенно дополняют то представле-
ние, которое составляется обыкновенно о возникновении продук-
тов духа на основании филологического исследования. Но то, что
собственно нужно выдвинуть на первый план, когда речь идет
именно о проблемах общества, - это сама общественная жизнь и
её формы: право, государство и подготовляющие или дополняю-
щие их общественные союзы. Это как раз тот пункт, в котором с
исторической точки зрения интеллектуализм и индивидуализм
современной филологии очевидно является возвратом к воззрени-
ям рационалистического просвещения. Как и всякое другое ре-
грессивное движение в истории культуры, этот филологический
интеллектуализм и индивидуализм хотя и повторяют прошлое,
однако на более высокой ступени интеллектуального развития.
Эпоха Просвещения была во власти конструктивной метафизики,
современный же филолог находится под гнетом принципа разде-
ления труда. Таким образом, язык представляется ему суммою
индивидуальных словообразований, миф - суммою повествований
и былин неизвестных сказателей. Как эти продуты творчества
духа относятся к другим общим созданиям, к обычаям, праву,
государству этот вопрос мало заботит лингвиста и исследователя
мифов по специальности. В виду указанных условий точка зрения
философов Просвещения хотя и осталось по существу той же, од-
нако несколько видоизменилась. По их учению, в начале всего
существовал отдельно живущий естественный человек. Встретив-
шись впервые со своими ближними, он изобрел язык. Для соб-
ственной безопасности он основал, по договору с другими людьми,
руководимыми теми же потребностями, государство и правовой
порядок, и для упрочения всех этих институтов установил, нако-
нец, общий религиозный культ. Таковы идеи философии просве-
щения, в наиболее резкой форме высказанные крайним предста-
вителем эгоистического рационализма, Фомою Гоббсом. В нес-
колько смягченной, благодаря примеси симпатических чувствова-
ний, форме они вновь встречаются, однако, у Руссо и его совре-
менников.
Происхождение психологии народов
2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ
Именно в этом пункте романтизм - в языковедении в лице
Якова Гримма, в правоведении в лице Савиньи и Пухта -
выступает против индивидуализма предшествующей эпохи и
проводит ту мысль, что народ, порождающий язык, нравы и
право, сам представляет собою личность, <исторический инди-
видуум>. В этом, в то же время, корень того понятия <нацио-
нального духа>, который у Гегеля и у представителей истори-
ческой школы права служит дополнением и завершением тради-
ционного понятия индивидуальной души. В особенности Гегель
не без намерения употреблял в применении к человеческому об-
ществу общее слово <дух*, которое заставляет нас отвлечься
мысленно от телесной основы душевной жизни. Конечно, он не
думал при этом, что материальные условия в данном случае со-
вершенно отсутствуют. Он ясно высказывается в том смысле, что
общество составляется из индивидуумов, а национальный дух -
из отдельных душ. Но чем больший круг охватывает духовная
жизнь, тем более её идеальное содержание возвышается по своей
ценности и непреходящему значению над неизбежным материаль-
ным субстратом жизненных процессов. Следовательно, общий
национальный дух противополагается отдельным душам не в
смысле качественного различия, но в смысле измененного пре-
диката ценности; равным образом и представители исторической
школы права пользуются этим термином в том же значении.
При этом в понимании государства они, конечно, все еще оста-
вались замкнутыми в рамки старой теории договора, так что
идея национального духа оставалась у них погруженною в мис-
тический полумрак, тем более что как раз право, в силу того
выдающегося значения, которое имеет отдельная личность для
точного определения юридических понятий, легко вело к слиш-
ком тесному сближению того индивидуума высшей степени, ко-
торого считали носителем национального духа, с действитель-
ным индивидуумом. Эта неопределенность понятия повлияла и
на зачатки новой психологии народов. В обосновании этой новой
дисциплины Штейнталь исходил из философии Гегеля и срод-
ных с нею идей Вильгельма Гумбольдта. Когда он впоследствии
сошелся с гербартианцем Лацарусом, то счел нужным подчи-
ниться в своих суждениях своему более сведущему в философии
коллеге. Таким образом и случилось, что мысль Гегеля о нацио-
нальном духе была облечена в одеяния совершенно неподходя-
щей к ней философии. Для создания действительно оправды-
вающей возлагаемые на нее надежды психологии народов необ-
ходимо было претворить гегельянскую диалектику понятий в
эмпирическую психологию актуальных душевных процессов.
Гербартианская же атомистика души и <национальный дух>
Гегеля относились друг к другу, как вода и огонь. Индивидуаль-
ная субстанция души в её косной замкнутости оставляла место
лишь для индивидуальной психологии. Понятие о ней могло
быть перенесено на общество разве лишь с помощью сомнитель-
ной аналогии. Подобно тому как в своей механике представле-
ний Гербарт выводит душевную жизнь из игры воображаемых
представлений, так по этому образу, можно было, конечно, мыс-
лить отдельных членов общества, как нечто аналогичное пред-
ставлениям в индивидуальном сознании.
В смысле этой сомнительной аналогии можно было затем го-
ворить, конечно, о <душе народа> - аналогия, разумеется, столь
же бессодержательная и внешняя, как и аналогия представлений
с членами человеческого общества. Таким образом, и более глу-
бокое основание безрезультатности психологии народов в её пер-
воначальном виде можно усматривать в этом соединении непри-
миримых друг с другом предпосылок. А так как Лацарус в сущ-
ности никогда не шел дальше невыполненной пока программы
будущей науки, то и Штейнталь - как ученый, несравненно
более значительный и влиятельный, чем Лацарус, - оставался
всегда в границах индивидуально-психологических исследова-
ний, с которыми его занятия в области языковедения и мифоло-
гии не имеют никакой связи. Герману Паулю принадлежит за-
слуга выяснения внутренней невозможности соединения Гербар-
товой механики души с имеющей свои корни в романтизме
идеей национального духа, следовательно, и безрезультатности
оперирующей с таким сочетанием психологии народов. Будучи
сам сторонником гербартианской психологии, вооруженный в то
НегЬагЬ, ЦеБег е1п1^е Ве21еЬипеп гуавсЬеп РзусЬо1о1е ипс1 8<.аа1,-
а^БзепвсЬа^, \УегЬе, Вс1. 9, 8. 201 II. (Аиз^. Наг^епз^еш).
В. Вундт <Проблемы психологии народовч
Происхождение психологии народов
же время основательным знакомством с историей языка, Пауль,
более, чем кто-либо другой, был способен заметить несоедини-
мость принятой Лацарусом и Штейнталем психологической точ-
ки зрения с программою будущей психологии народов. Поэтому
критика их программы была вполне подходящим в свое время
введением для вышедшего в 1880 г. первого издания <Рппг1р1еп
с1ег ЗргасЬ^еасЫсЬ^е> Пауля. Но Пауль удержал этот взгляд без
изменений во всех последующих изданиях своего произведения.
Несколько вновь прибавленных примечаний прямо подтверждают,
что автор продолжает стоять на той же точке зрения, которой он
придерживался и тридцать лет тому назад. Конечно, он имеет на
то полное право. Однако мне кажется, что Пауль погрешает при
этом в двояком отношении: во-первых, современная психология
в его глазах все еще тождественна с психологией народов в духе
Лацаруса и Штейнталя: во-вторых, по его мнению, психология
Гербарта, в существенных чертах, все еще является последним
словом в психологии вообще. Я отрицаю и то и другое. Не толь-
ко я лично защищаю новейшую психологию народов: она пред-
ставлена в целом ряде этнологических и филологических работ,
обращающих внимание на психологическую сторону проблем.
Но эта психология народов не будет уже тождественна с этно-
психологией Лацаруса-Штейнталя; а Гербартова механика пред-
ставлений принадлежит прошлому. Она - только интересная
страница в истории развития новой психологии. Но стоять на
точке зрения её предпосылок для объяснения фактов душевной
жизни в настоящее время столь же недопустимо, как и отрицать
психологические проблемы только потому, что они не согласуют-
ся с этими предпосылками. И не только психология народов и
общая психология стали в настоящее время иными, чем были в
то время, когда Герман Пауль впервые высказывал свои мысли о
невозможности психологии народов: - многое с тех пор измени-
лось и в филологии, <^ог^ег ипс1 ВасЬеп> - таково знамена-
тельное заглавие одного нового журнала, девиз которого - ис-
следование прошлого, распространяющееся на все стороны куль-
туры. Таким образом, как мне кажется, всюду начинает
постепенно проникать убеждение, что языковед должен тракто-
вать язык не как изолированное от человеческого общества про-
явление жизни; наоборот, предположения о развитии форм речи
должны до известной степени согласоваться с нашими воззре-
ниями о происхождении и развитии самого человека, о проис-
хождении форм общественной жизни, о зачатках обычаев и пра-
ва. Никто в настоящее время не станет уже понимать <нацио-
нальный дух> наподобие подсознательной души или сверхдуши
современных психологов-мистиков - в смысле бестелесной, не-
зависимо от индивидуумов пребывающей сущности, как полага-
ли в свое время основатели исторической школы права. Даже
рационализация этого понятия на диалектической канве Гегелем
стала для нас неприемлемой. Но послужившая основой для этого
понятия национального духа мысль, что язык - не изолирован-
ное явление, что язык, обычаи и право представляют собой не-
разрывно связанные друг с другом проявления совместной жиз-
ни людей, - эта мысль и в настоящее время остается столь же
истинною, как в то время, когда Яков Гримм сделал ее путевод-
ной звездой своих всю область прошлого германского народа
охватывающих работ. Кто утверждает, что общий язык возник
путем слияния известного числа индивидуальных языков, тот
волей-неволей должен также вернуться к фикциям прежнего
рационализма о уединенно живущем первобытном человеке, ко-
торый путем договора с ближними создал правовой порядок и
основал государство.
Индивидуалистическая теория общества Фомы Гоббса не
устрашилась этого вывода. В вопросе о происхождении языка
она имела дело с задачей, которую в те времена вообще можно
было решить лишь с помощью произвольных конструкций. Од-
нако в настоящее время условия работы, в значительной степени
благодаря развитию филологии, существенно изменились. Разве
лишь один язык, да и то с натяжкою, можно трактовать таким
конструктивным способом, так как он является древнейшим и
во всяком случае наименее доступным для исследования генези-
са продуктом совместной жизни людей. Но и в исследовании
языка это возможно лишь в том случае, если мы, опираясь на
столь далеко идущее в наши дни разделение труда, будем рас-
сматривать языковедение, как совершенно обособленное царство,
управляемое по собственным историческим <принципам>; тогда
языковед столь же мало может заботиться об истории культуры,
как и о психологии. Впрочем, Ф. Кауфман на нескольких
примерах блистательно показал, что индивидуалистическая тео-
рия терпит крушение уже при объяснении тех явлений истории
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
языка, которые касаются вышеуказанных более широких об-
ластей совместной жизни людей. Если мы сравним друг с другом
в истории немецкого языка первоначальные значения таких
слов, которые выражают взаимные отношения членов общества,
например, етет (общий) и еНе1т (тайный), СезеИе (товарищ,
первоначально в смысле домашний, свой человек, Наиз^езеИе) и
Оеповве (товарищ вообще), то заметим, что не только, как это
наблюдается и в других случаях, бледнеет и ослабляется некогда
живое, наглядное значение слова, но вместе с тем всюду проис-
ходит и изменение смысла, при котором понятие, прежде выра-
жавшее более тесную связь членов общества, допускает теперь
более свободное взаимоотношение их.
В истории человеческого общества^ первым звеном бывает не
индивидуум, но именно сообщество их. Из племени, из круга,
родни путем постепенной индивидуализации выделяется само-
стоятельная индивидуальная личность, вопреки гипотезам ра-
ционалистического Просвещения, согласно которым индивиду-
умы отчасти под гнетом нужды, отчасти путем размышления
соединились в общество.
^ Сравн. Р. Каийпапп, АИс1еи1.зсЬе ОепоззепБсЬа^еп, 1п <^ог^ег ипс1
5асЬеп, КиНигЫз^опзсЬе 2еи5с]п-Ш>, Вй. 2, 1910, 8. 9 И.
3. КРИТИКА ВОЗРАЖЕНИЙ ПРОТИВ ПСИХОЛОГИИ
НАРОДОВ
Подобно тому, как некогда у представителей старой теории есте-
ственного права превратное понятие об отношениях индивидуума
к обществу основывалось на логической конструкции, точно так
же и возражения, с различных сторон выставленные против
права психологии народов на существование, опираются больше
на общие логические соображения, чем на наблюдения. Руковод-
ство в этом споре филологического индивидуализма против пси-
хологического коллективизма взяло на себя языкознание в лице
многих своих представителей. Особенный интерес представляет
одна произнесенная по торжественному случаю речь Пауля, в
которой он кратко излагает общие точки зрения, определяющие
его отрицательное отношение к психологическому коллективиз-
му . Она ясно показывает, что эти точки зрения по существу
остались теми же самыми, что и отправные точки старой теории
естественного права. У Пауля они лишь перенесены с политичес-
кого общества на словесную общину; кроме того, благодаря спе-
циально против психологии народов направленной тенденции;
они приобретают критический и отчасти полемический характер,
который был чужд прежним индивидуалистическим теориям
государства. Критика психологии народов исходит при этом
главным образом из двух точек зрения. Одна из них положи-
тельного, другая отрицательного характера. Во-первых, утверж-
дается, что понятие <души народа>, на которое опирается психо-
логия народов, не выдерживает критики: существует лишь ин-
дивидуальная душа, а не душа народа, следовательно, наука об
этой душе народа невозможна по внутренним основаниям. К
этому присоединяется, во-вторых, утверждение, что различные
изложения так называемой психологии народов Лацаруса-Штейн-
таля до сих пор совсем не дают <законов> этой души народа,
аналогичных законам индивидуальной души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38