Какого-
нибудь происшествия, какой-нибудь случайности, глубоко по-
трясших этих индивидов, вполне достаточно, чтобы изменить их
характер. Пласты последнего перемешиваются беспорядочно: бо-
лее глубокие, подымаясь сразу на поверхность, допускают прояв-
ление самых грубых и жестоких инстинктов.
В толпе, благодаря революции, происходит то же, и что в
частной жизни - благодаря эволюции. Коренное изменение ха-
рактера, начавшееся на первых порах медленно, под влиянием
дурных примеров или благодаря развращенному товарищу, -
который заставил вас упасть в бездну порока, открыл вам дорогу
туда, откуда нет возврата, - увеличивается все более и более,
пока совершенно не изменит человека, пока не уничтожит его
характера; - все это происходит в толпе в течение нескольких
мгновений.
Кроме постепенного и медленного падения, делающего чест-
ного еще человека случайным преступником, а впоследствии и
преступником по привычке, в толпе существует мгновенное па-
дение, делающее честного человека преступником в состоянии
аффекта.
Вот почему, по моему мнению, большая часть индивидов, на-
ходящихся в толпе, доходит до преступления.
Если это так, то какова должна быть самая подходящая социаль-
ная реакция?
Прежде чем ответить на этот вопрос, нам нужно будет занять-
ся некоторым другим фактором преступлений толпы, самым
важным с психологической точки зрения: я говорю о мотиве,
благодаря которому совершается данное преступление.
В начале второй главы мы сказали уже несколько слов о том
постоянном душевном состоянии большинства, которое дает воз-
можность заметить, что испытываемые им несправедливости и
102
С. Сигеле <Преступная толпа*
горе образуют отдаленное и неопределенное предрасположение к
тем преступлениям, которые может совершить толпа. Здесь мы
должны ближе изучить условия, определяющие коллективные
преступления.
Толпа не образуется без причины. Отдельные личности не сое-
диняются без всякой цели. Однако, эта всегда существующая
цель является принадлежностью лишь немногих личностей;
большая часть собирается вокруг первой группы только в силу
внушения.
Не пробовали ли вы остановиться среди улицы, пристально
смотря на какое-нибудь окно, вообще на какую-нибудь точку, или
опереться на перила моста, чтобы посмотреть на протекающую
под ним воду? В несколько мгновений около вас образуется ма-
ленькая кучка народа, и между зеваками вы слышите голоса:
<Вот здесь!... Где!... вот на дне... его уже нет...>
Внушение бывает до того сильно, что подчас многие видят то,
чего нет на самом деле.
Тоже самое происходит и в том случае, когда цель какого-
нибудь собрания важная и серьезная.
Демонстрации образуются всегда меньшим числом людей, чем
то, которое в конце концов принимает в них участие. В этом
случае подражательное внушение оказывает свое влияние не толь-
ко непосредственно, в том смысле, что к первой группе демонст-
раторов присоединяются из любопытства уличные праздноша-
тающиеся, но и косвенным образом, в том смысле, что большин-
ство, узнав из газет или каким-либо иным образом, что такая то
демонстрация будет в такой-то день и в таком то месте, скажет
себе: - нужно будет пойти посмотреть! - и пойдет туда на са-
мом деле.
Таким образом, во всех сборищах - лиц, знающих истинную
их цель, очень мало: большинство идет, как оно само выражает-
ся, посмотреть.
В этом и заключается психологическое условие первых мо-
ментов образования толпы; не следует однако полагать, что так
дело продолжается долго. Мало-помалу, по мере того, как де-
монстрация увеличивается и раздалось уже несколько криков
или, если речь идет о митинге, по мере того, как речи ораторов
зажигают аудиторию, в разнородном агрегате толпы происходит
довольно странное явление: разнородность заменяется почти
Юридические выводы
совершенной однородностью. Более трусливые, видя, что дело
становится серьезным, удаляются при первом удобном случае; те
же, которые остались, волей-неволей доходят до одной и той же
степени возбужденности: мотив, соединивший несколько первых
индивидов, становится известным всем, проникает в ум каждого,
и тогда толпа приобретает единодушие.
Итак, каковы бы ни были поступки, которые совершат впо-
следствии члены столь сплоченной с этого времени толпы,
скрепленной, так сказать, одной общей идеей, - легко понять,
что для определения величины требуемой против нее социальной
реакции нужно прежде всего дать себе ясный отчет в тех моти-
вах, которые обусловливали ее поведение. Если народ, собрав-
шись в 1750 г. в Париже перед полицейским домом с тем, чтобы
протестовать против чудовищной жестокости, приписывавшейся
Людовику XV, и убил нескольких правительственных агентов,
то можно ли считать это убийство более простительным, чем все
те, которые были совершены во время Французской Революции,
благодаря одной только непонятной жажде крови? Бороться про-
тив несправедливости и гнусности и даже дойти в это время до
преступления - совершенно другое дело, чем грабить и убивать,
благодаря какой-нибудь ничтожной причине или с чисто без-
нравственной целью.
Таким образом, как для коллективного, так и для индивидуаль-
ного преступления, мотив, по которому оно совершается, являет-
ся одним из самых важных пунктов, которыми измеряется сте-
пень личной ответственности. Это тем более важно, что мотив,
существуя в нескольких индивидах еще до возбуждения толпы и
распространяясь понемногу на всех, раньте даже, чем внушение
достигнет самой большей степени, является ощущением, которое
с большей справедливостью можно приписать каждой отдельной
личности, и в котором от нее можно потребовать почти полного
отчета.
То, что мы сказали здесь относительно непредвиденных прес-
туплений толпы, еще более приложимо к предумышленным пре-
ступлениям большого числа лиц.
Толпа не всегда собирается с тем, чтобы чего-нибудь требовать
или против чего-нибудь протестовать; преступление не всегда
появляется вдруг, благодаря возбуждению или вследствие пси-
хологического брожения, о котором мы говорили выше. Иногда
С. Сигеле <Преступная толпа>
бывает так, что несколько индивидов соединяются с определенной
целью произвести в толпе смятение и совершить преступления.
Такого рода пример нам представляет собрание не имевших
занятий рабочих в Риме 1-го мая 1891 года. Нет сомнения в том,
что несколько анархистов отправились, вооруженные, на пло-
щадь св. Иерусалимского креста, думая пустить в ход свое ору-
жие. Один городской сержант был убит ударом кинжала в по-
звоночный столб, и много лиц ранено. Необходимо конечно до-
пустить, что влияние численности, замечательные речи, которые
были произнесены, и все другие обстоятельства, увеличивающие
интенсивность душевных движений толпы, могли бы увлечь ви-
новных даже к еще большему, толкнуть их на такие крайности,
которых они не хотели бы и сами; но ясно, что все-таки в подоб-
ных случаях социальная реакция должна быть гораздо строже,
чем в других, так как здесь дело идет не о неожиданных пре-
ступлениях: толпа не произвела преступления, она только дала
удобный случай, чтобы его можно было совершить.
Понятно, что эти юридические выводы могут быть приложи-
мы только к тем, у которых существовала идея преступления до
начала смятения; что же касается других, не имевших опреде-
ленного плана, то для них имеют силу заключения, сделанные
относительно не предумышленного преступления.
Тоже самое рассуждение можно приложить еще к одной фор-
ме коллективного преступления, по счастью неизвестной в Евро-
пе, но весьма распространенной во многих странах Америки: я
говорю о законе Линча. Можно составить себе идею об увеличе-
нии в последние годы числа казненных по закону Линча, пос-
мотрев на прилагаемую таблицу:
Год
1884
1885
1886
1887
1888
1889
Казни, соверш.
закон, порядком
103
108
83
79
87
98
Казнь Линча
219
181
133
123
144
175
Юридические выводы
Судьи Линча еще до совершения преступления знают, что они
его совершат: они соединяются даже исключительно с этой
целью. Поэтому безразлично, перейдут ли они впоследствии,
благодаря вышеотмеченному явлению коллективной психологии,
за пределы своего желания, или нет: они хотели, и хотели со-
вершенно сознательно, если не подробностей, то по крайней ме-
ре сущности совершенного ими преступления. Поэтому они мо-
гут привести с своей стороны только весьма слабое оправдание.
Однако, повторяю, даже и в том случае, когда преступление
предумышленно, не следует забывать его мотивов. Суд Линча
(перед которым я вовсе не чувствую ужаса, проявляющегося у
многих, хотя я первый признаю, что это - варварская форма
сокращенного судопроизводства, не дающая никакой гарантии в
справедливости приговора суда Линча), повторяю я, может быть
вызван взрывом негодования против какого-нибудь ужасного
преступления; в этом случае виновники хотя и должны быть
осуждены, но заслуживают большого снисхождения. В наше вре-
мя самосуд запрещен законом: но в некоторых случаях послед-
ний осуждает и всепрощающую кротость. Сын, убивший того,
кто оскорбил его мать, есть человек, которого' закон может нака-
зать, но которому весь мир протянет руку. Конечно для суда
Линча нет достаточно веских извинений, но нельзя отрицать и
того, что часто чувства, из которых исходят судьи Линча, высо-
конравственны; варварство проявляется только в форме.
Наоборот, бывают варварские расправы Линча, облеченные в
варварскую форму и исходящие из низких чувств, против них
закон должен направить самое строгое преследование.
Оставим однако в стороне эти виды предумышленного кол-
лективного преступления, заслуживающего подробного изуче-
ния, но не входящего в нашу задачу, и вернемся к неожиданным
преступлениям толпы. Посмотрим, каково будет наказание, или
лучше, социальная реакция для уничтожения этих преступле-
ний, не забывая в то же время дать себе отчет в мотивах, вы-
звавших эти преступления.
Позитивная школа, по моему мнению, не может дать здесь
решительного ответа; еще менее может она дать какую-нибудь
формулу, которая была бы приложима ко всем случаям.
В толпе, как мы уже видели, могут быть преступники прирож-
денные и преступники случайные; не то важно, что они совершили
С. Сигеле <Преступная толпа>
одно и тоже преступление. По нашему мнению, наказание
должно быть налагаемо не только сообразно со степенью объек-
тивной важности преступления, но также сообразуясь со степе-
нью опасности, которую представляет из себя его виновник;
степень же опасности можно измерить только для каждого от-
дельного случая.
К этому нужно прибавить, что для коллективных преступле-
ний не всегда возможно руководиться общими правилами, кото-
рые устанавливаются для индивидуального преступления, сооб-
разно с тем, как оно было совершено.
Один преступник например, убивающий без всякой видимой
причины, - с жестокостью, выражаясь классически, - всегда
должен быть подвергнут максимальному наказанию, так как а
рпоп можно утверждать, что он, судя по его преступлению, или
преступник прирожденный, или сумасшедший.
Если бы тот же принцип приложить к коллективному пре-
ступлению, то подчас явились бы большие неточности. Какой-
нибудь человек, находясь среди толпы, может совершить много
убийств, не будучи преступником от рождения. К такого рода
крайностям его может толкнуть нравственное опьянение, кото-
рое делает его своей жертвой: только после совершения преступ-
ления такой субъект начинает понимать, как бы проснувшись от
долгого сна, до каких крайностей он себя допустил. В нем про-
сыпается искреннее и мучительное раскаяние, неизвестное пре-
ступнику от рождения.
Тэн рассказывает, что во время революции 1793 г. один из
таких людей убил в продолжение одного дня 5 священников и
впоследствии умер от стыда и угрызений совести.
Как нервный кризис, в который впадает загипнотизирован-
ный, совершив в состоянии гипноза фиктивное преступление,
служит доказательством его органического отвращения к совер-
шенному поступку, точно также угрызения совести и раскаяние
после реального преступления доказывают, что человек не сов-
сем испорчен. Для подобных проступков смертная казнь была бы
несправедливой карой.
Таким образом отвлеченно нельзя установить никакого абсо-
лютного правила.
Здесь более, чем в каком-либо другом месте, нам нужно дер-
жаться самого главного принципа нашей школы: указать на
Юридические выводы.
форму и количество реакции, сообразуясь с характером каждого
отдельного преступника.
Позитивная школа видит, рассматривает и терпеливо иссле-
дует бесчисленные причины преступлений толпы; - все это ей
нужно для того, чтобы с большей компетентностью рассуждать
об этом вопросе; но в ней нет никакого стремления дать, на
основании изучения этих причин, какой-нибудь более общий
вывод, настолько точный, чтобы он мог иметь значение во всех
возможных случаях . Что касается нынешнего состояния зна-
ния, то, так как классическая школа пользуется еще большим
почетом, дать такое общее правило является необходимостью.
<Правило это, - сказал я в первом издании моей книжки, -
должно быть таким, какое предложено Пюльезе, а именно: поста-
новить, чтобы преступления, совершенные ср'ед,и толпы, всегда
рассматривались, как совершенные индивидами, несущими только
половинную ответственность>. Я сам понимал нелепость такого ро-
да извинения отдельного умственного недостатка, так как в при-
норовленной к этому случаю формуле нет справедливости . По-
следнее особенно резко бросается в глаза, потому что формула эта
относится не только к случайному преступнику (по отношению к
которому она была бы справедлива по своим последствиям), но и
к преступнику прирожденному, для которого она совершенно не-
справедлива и является одной из тех поблажек, которые ему под-
час делает закон. При всем том я не мог найти лучшей формулы.
Рассуждая о преступлениях толпы, необходимо обращать внимание
на пол и возраст, так как известно, что женщины, дети и даже юноши
легче поддаются внушению, чем взрослые. <Детство, - писал Рамбо-
сон, - это расплавленный металл, выливаемый в форму и прини-
мающий какие угодно очертания... Все темпераменты, близкие в тем-
пераменту ребенка, женщины или юноши, скорее всех принимают впе-
чатления извне и заражаются всеми эпидемиями>. Лаверн назвал детей
ёроп^ея МисаЫез (воспитательные губки), - название очень меткое, при-
ложимое отчасти и к женщинам.
Современная психиатрия доказала ложность мнения древней пси-
хиатрии, полагавшей, что какой-нибудь человек может быть в одно и
то же время более или менее сумасшедшим и умственно здоровым,
сумасшедшим - с точки зрения известных чувств или известных идей.
В наше время все согласны с Маудсли, что если кто-либо сумасшед-
ший, то он таков до конца ногтей.
С. Сигеле <Преступная толпа>
Гарофало, разбирая мое сочинение, нашел легкое средство со-
гласовать идеи позитивной школы со статьями закона.
<Я полагаю, - писал он, - что именно относительно того
предмета, о котором идет речь, современное законодательство
и применяется некоторым образом практически к различию,
устанавливаемому Сигеле между прирожденным преступником
и случайным, виновными в одних и тех же преступлениях, со-
вершенных под влиянием толпы. В самом деле, если это разли-
чие возможно, то почему бы. не наложить наказания во всей его
жестокости на прирожденного преступника и, между тем,
снисходительно относиться к преступнику в состоянии
страсти, принимая во внимание отдельный умственный недо-
статок или какие-нибудь другие оправдания?
Почему Сигеле провозглашает полуответственность для
тех, кто выбросил из окна Ватрена, имея в руках доказатель-
ства того, что они - прирожденные преступники?
Известно, что современное законодательство не принимает
во внимание признаваемых нашей школой категорий загипно-
тизированных преступников. Но так как оно признает всякие
снисхождения и оправдания, хотя это и не чисто научно, то на
практике случается весьма часто, что на виновников одного и
того же преступления смотрят совершенно различно, сообразно
с индивидуальным характером каждого (что ежедневно случа-
ется с судьями, с властями, с присяжными)>.
Мне остается только согласиться с этими словами, заметив
между прочим, что предложение Гарофало встретит некоторые
затруднения. Так как смягчающие вину обстоятельства, выте-
кающие из того факта, что преступление совершено под влияни-
ем ярости целой толпы, весьма обобщены нами, то судья может
быть поймет не всегда, почему они должны быть приложимы к
одному (случайному преступнику) или неприложимы к другому
(преступнику прирожденному).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
нибудь происшествия, какой-нибудь случайности, глубоко по-
трясших этих индивидов, вполне достаточно, чтобы изменить их
характер. Пласты последнего перемешиваются беспорядочно: бо-
лее глубокие, подымаясь сразу на поверхность, допускают прояв-
ление самых грубых и жестоких инстинктов.
В толпе, благодаря революции, происходит то же, и что в
частной жизни - благодаря эволюции. Коренное изменение ха-
рактера, начавшееся на первых порах медленно, под влиянием
дурных примеров или благодаря развращенному товарищу, -
который заставил вас упасть в бездну порока, открыл вам дорогу
туда, откуда нет возврата, - увеличивается все более и более,
пока совершенно не изменит человека, пока не уничтожит его
характера; - все это происходит в толпе в течение нескольких
мгновений.
Кроме постепенного и медленного падения, делающего чест-
ного еще человека случайным преступником, а впоследствии и
преступником по привычке, в толпе существует мгновенное па-
дение, делающее честного человека преступником в состоянии
аффекта.
Вот почему, по моему мнению, большая часть индивидов, на-
ходящихся в толпе, доходит до преступления.
Если это так, то какова должна быть самая подходящая социаль-
ная реакция?
Прежде чем ответить на этот вопрос, нам нужно будет занять-
ся некоторым другим фактором преступлений толпы, самым
важным с психологической точки зрения: я говорю о мотиве,
благодаря которому совершается данное преступление.
В начале второй главы мы сказали уже несколько слов о том
постоянном душевном состоянии большинства, которое дает воз-
можность заметить, что испытываемые им несправедливости и
102
С. Сигеле <Преступная толпа*
горе образуют отдаленное и неопределенное предрасположение к
тем преступлениям, которые может совершить толпа. Здесь мы
должны ближе изучить условия, определяющие коллективные
преступления.
Толпа не образуется без причины. Отдельные личности не сое-
диняются без всякой цели. Однако, эта всегда существующая
цель является принадлежностью лишь немногих личностей;
большая часть собирается вокруг первой группы только в силу
внушения.
Не пробовали ли вы остановиться среди улицы, пристально
смотря на какое-нибудь окно, вообще на какую-нибудь точку, или
опереться на перила моста, чтобы посмотреть на протекающую
под ним воду? В несколько мгновений около вас образуется ма-
ленькая кучка народа, и между зеваками вы слышите голоса:
<Вот здесь!... Где!... вот на дне... его уже нет...>
Внушение бывает до того сильно, что подчас многие видят то,
чего нет на самом деле.
Тоже самое происходит и в том случае, когда цель какого-
нибудь собрания важная и серьезная.
Демонстрации образуются всегда меньшим числом людей, чем
то, которое в конце концов принимает в них участие. В этом
случае подражательное внушение оказывает свое влияние не толь-
ко непосредственно, в том смысле, что к первой группе демонст-
раторов присоединяются из любопытства уличные праздноша-
тающиеся, но и косвенным образом, в том смысле, что большин-
ство, узнав из газет или каким-либо иным образом, что такая то
демонстрация будет в такой-то день и в таком то месте, скажет
себе: - нужно будет пойти посмотреть! - и пойдет туда на са-
мом деле.
Таким образом, во всех сборищах - лиц, знающих истинную
их цель, очень мало: большинство идет, как оно само выражает-
ся, посмотреть.
В этом и заключается психологическое условие первых мо-
ментов образования толпы; не следует однако полагать, что так
дело продолжается долго. Мало-помалу, по мере того, как де-
монстрация увеличивается и раздалось уже несколько криков
или, если речь идет о митинге, по мере того, как речи ораторов
зажигают аудиторию, в разнородном агрегате толпы происходит
довольно странное явление: разнородность заменяется почти
Юридические выводы
совершенной однородностью. Более трусливые, видя, что дело
становится серьезным, удаляются при первом удобном случае; те
же, которые остались, волей-неволей доходят до одной и той же
степени возбужденности: мотив, соединивший несколько первых
индивидов, становится известным всем, проникает в ум каждого,
и тогда толпа приобретает единодушие.
Итак, каковы бы ни были поступки, которые совершат впо-
следствии члены столь сплоченной с этого времени толпы,
скрепленной, так сказать, одной общей идеей, - легко понять,
что для определения величины требуемой против нее социальной
реакции нужно прежде всего дать себе ясный отчет в тех моти-
вах, которые обусловливали ее поведение. Если народ, собрав-
шись в 1750 г. в Париже перед полицейским домом с тем, чтобы
протестовать против чудовищной жестокости, приписывавшейся
Людовику XV, и убил нескольких правительственных агентов,
то можно ли считать это убийство более простительным, чем все
те, которые были совершены во время Французской Революции,
благодаря одной только непонятной жажде крови? Бороться про-
тив несправедливости и гнусности и даже дойти в это время до
преступления - совершенно другое дело, чем грабить и убивать,
благодаря какой-нибудь ничтожной причине или с чисто без-
нравственной целью.
Таким образом, как для коллективного, так и для индивидуаль-
ного преступления, мотив, по которому оно совершается, являет-
ся одним из самых важных пунктов, которыми измеряется сте-
пень личной ответственности. Это тем более важно, что мотив,
существуя в нескольких индивидах еще до возбуждения толпы и
распространяясь понемногу на всех, раньте даже, чем внушение
достигнет самой большей степени, является ощущением, которое
с большей справедливостью можно приписать каждой отдельной
личности, и в котором от нее можно потребовать почти полного
отчета.
То, что мы сказали здесь относительно непредвиденных прес-
туплений толпы, еще более приложимо к предумышленным пре-
ступлениям большого числа лиц.
Толпа не всегда собирается с тем, чтобы чего-нибудь требовать
или против чего-нибудь протестовать; преступление не всегда
появляется вдруг, благодаря возбуждению или вследствие пси-
хологического брожения, о котором мы говорили выше. Иногда
С. Сигеле <Преступная толпа>
бывает так, что несколько индивидов соединяются с определенной
целью произвести в толпе смятение и совершить преступления.
Такого рода пример нам представляет собрание не имевших
занятий рабочих в Риме 1-го мая 1891 года. Нет сомнения в том,
что несколько анархистов отправились, вооруженные, на пло-
щадь св. Иерусалимского креста, думая пустить в ход свое ору-
жие. Один городской сержант был убит ударом кинжала в по-
звоночный столб, и много лиц ранено. Необходимо конечно до-
пустить, что влияние численности, замечательные речи, которые
были произнесены, и все другие обстоятельства, увеличивающие
интенсивность душевных движений толпы, могли бы увлечь ви-
новных даже к еще большему, толкнуть их на такие крайности,
которых они не хотели бы и сами; но ясно, что все-таки в подоб-
ных случаях социальная реакция должна быть гораздо строже,
чем в других, так как здесь дело идет не о неожиданных пре-
ступлениях: толпа не произвела преступления, она только дала
удобный случай, чтобы его можно было совершить.
Понятно, что эти юридические выводы могут быть приложи-
мы только к тем, у которых существовала идея преступления до
начала смятения; что же касается других, не имевших опреде-
ленного плана, то для них имеют силу заключения, сделанные
относительно не предумышленного преступления.
Тоже самое рассуждение можно приложить еще к одной фор-
ме коллективного преступления, по счастью неизвестной в Евро-
пе, но весьма распространенной во многих странах Америки: я
говорю о законе Линча. Можно составить себе идею об увеличе-
нии в последние годы числа казненных по закону Линча, пос-
мотрев на прилагаемую таблицу:
Год
1884
1885
1886
1887
1888
1889
Казни, соверш.
закон, порядком
103
108
83
79
87
98
Казнь Линча
219
181
133
123
144
175
Юридические выводы
Судьи Линча еще до совершения преступления знают, что они
его совершат: они соединяются даже исключительно с этой
целью. Поэтому безразлично, перейдут ли они впоследствии,
благодаря вышеотмеченному явлению коллективной психологии,
за пределы своего желания, или нет: они хотели, и хотели со-
вершенно сознательно, если не подробностей, то по крайней ме-
ре сущности совершенного ими преступления. Поэтому они мо-
гут привести с своей стороны только весьма слабое оправдание.
Однако, повторяю, даже и в том случае, когда преступление
предумышленно, не следует забывать его мотивов. Суд Линча
(перед которым я вовсе не чувствую ужаса, проявляющегося у
многих, хотя я первый признаю, что это - варварская форма
сокращенного судопроизводства, не дающая никакой гарантии в
справедливости приговора суда Линча), повторяю я, может быть
вызван взрывом негодования против какого-нибудь ужасного
преступления; в этом случае виновники хотя и должны быть
осуждены, но заслуживают большого снисхождения. В наше вре-
мя самосуд запрещен законом: но в некоторых случаях послед-
ний осуждает и всепрощающую кротость. Сын, убивший того,
кто оскорбил его мать, есть человек, которого' закон может нака-
зать, но которому весь мир протянет руку. Конечно для суда
Линча нет достаточно веских извинений, но нельзя отрицать и
того, что часто чувства, из которых исходят судьи Линча, высо-
конравственны; варварство проявляется только в форме.
Наоборот, бывают варварские расправы Линча, облеченные в
варварскую форму и исходящие из низких чувств, против них
закон должен направить самое строгое преследование.
Оставим однако в стороне эти виды предумышленного кол-
лективного преступления, заслуживающего подробного изуче-
ния, но не входящего в нашу задачу, и вернемся к неожиданным
преступлениям толпы. Посмотрим, каково будет наказание, или
лучше, социальная реакция для уничтожения этих преступле-
ний, не забывая в то же время дать себе отчет в мотивах, вы-
звавших эти преступления.
Позитивная школа, по моему мнению, не может дать здесь
решительного ответа; еще менее может она дать какую-нибудь
формулу, которая была бы приложима ко всем случаям.
В толпе, как мы уже видели, могут быть преступники прирож-
денные и преступники случайные; не то важно, что они совершили
С. Сигеле <Преступная толпа>
одно и тоже преступление. По нашему мнению, наказание
должно быть налагаемо не только сообразно со степенью объек-
тивной важности преступления, но также сообразуясь со степе-
нью опасности, которую представляет из себя его виновник;
степень же опасности можно измерить только для каждого от-
дельного случая.
К этому нужно прибавить, что для коллективных преступле-
ний не всегда возможно руководиться общими правилами, кото-
рые устанавливаются для индивидуального преступления, сооб-
разно с тем, как оно было совершено.
Один преступник например, убивающий без всякой видимой
причины, - с жестокостью, выражаясь классически, - всегда
должен быть подвергнут максимальному наказанию, так как а
рпоп можно утверждать, что он, судя по его преступлению, или
преступник прирожденный, или сумасшедший.
Если бы тот же принцип приложить к коллективному пре-
ступлению, то подчас явились бы большие неточности. Какой-
нибудь человек, находясь среди толпы, может совершить много
убийств, не будучи преступником от рождения. К такого рода
крайностям его может толкнуть нравственное опьянение, кото-
рое делает его своей жертвой: только после совершения преступ-
ления такой субъект начинает понимать, как бы проснувшись от
долгого сна, до каких крайностей он себя допустил. В нем про-
сыпается искреннее и мучительное раскаяние, неизвестное пре-
ступнику от рождения.
Тэн рассказывает, что во время революции 1793 г. один из
таких людей убил в продолжение одного дня 5 священников и
впоследствии умер от стыда и угрызений совести.
Как нервный кризис, в который впадает загипнотизирован-
ный, совершив в состоянии гипноза фиктивное преступление,
служит доказательством его органического отвращения к совер-
шенному поступку, точно также угрызения совести и раскаяние
после реального преступления доказывают, что человек не сов-
сем испорчен. Для подобных проступков смертная казнь была бы
несправедливой карой.
Таким образом отвлеченно нельзя установить никакого абсо-
лютного правила.
Здесь более, чем в каком-либо другом месте, нам нужно дер-
жаться самого главного принципа нашей школы: указать на
Юридические выводы.
форму и количество реакции, сообразуясь с характером каждого
отдельного преступника.
Позитивная школа видит, рассматривает и терпеливо иссле-
дует бесчисленные причины преступлений толпы; - все это ей
нужно для того, чтобы с большей компетентностью рассуждать
об этом вопросе; но в ней нет никакого стремления дать, на
основании изучения этих причин, какой-нибудь более общий
вывод, настолько точный, чтобы он мог иметь значение во всех
возможных случаях . Что касается нынешнего состояния зна-
ния, то, так как классическая школа пользуется еще большим
почетом, дать такое общее правило является необходимостью.
<Правило это, - сказал я в первом издании моей книжки, -
должно быть таким, какое предложено Пюльезе, а именно: поста-
новить, чтобы преступления, совершенные ср'ед,и толпы, всегда
рассматривались, как совершенные индивидами, несущими только
половинную ответственность>. Я сам понимал нелепость такого ро-
да извинения отдельного умственного недостатка, так как в при-
норовленной к этому случаю формуле нет справедливости . По-
следнее особенно резко бросается в глаза, потому что формула эта
относится не только к случайному преступнику (по отношению к
которому она была бы справедлива по своим последствиям), но и
к преступнику прирожденному, для которого она совершенно не-
справедлива и является одной из тех поблажек, которые ему под-
час делает закон. При всем том я не мог найти лучшей формулы.
Рассуждая о преступлениях толпы, необходимо обращать внимание
на пол и возраст, так как известно, что женщины, дети и даже юноши
легче поддаются внушению, чем взрослые. <Детство, - писал Рамбо-
сон, - это расплавленный металл, выливаемый в форму и прини-
мающий какие угодно очертания... Все темпераменты, близкие в тем-
пераменту ребенка, женщины или юноши, скорее всех принимают впе-
чатления извне и заражаются всеми эпидемиями>. Лаверн назвал детей
ёроп^ея МисаЫез (воспитательные губки), - название очень меткое, при-
ложимое отчасти и к женщинам.
Современная психиатрия доказала ложность мнения древней пси-
хиатрии, полагавшей, что какой-нибудь человек может быть в одно и
то же время более или менее сумасшедшим и умственно здоровым,
сумасшедшим - с точки зрения известных чувств или известных идей.
В наше время все согласны с Маудсли, что если кто-либо сумасшед-
ший, то он таков до конца ногтей.
С. Сигеле <Преступная толпа>
Гарофало, разбирая мое сочинение, нашел легкое средство со-
гласовать идеи позитивной школы со статьями закона.
<Я полагаю, - писал он, - что именно относительно того
предмета, о котором идет речь, современное законодательство
и применяется некоторым образом практически к различию,
устанавливаемому Сигеле между прирожденным преступником
и случайным, виновными в одних и тех же преступлениях, со-
вершенных под влиянием толпы. В самом деле, если это разли-
чие возможно, то почему бы. не наложить наказания во всей его
жестокости на прирожденного преступника и, между тем,
снисходительно относиться к преступнику в состоянии
страсти, принимая во внимание отдельный умственный недо-
статок или какие-нибудь другие оправдания?
Почему Сигеле провозглашает полуответственность для
тех, кто выбросил из окна Ватрена, имея в руках доказатель-
ства того, что они - прирожденные преступники?
Известно, что современное законодательство не принимает
во внимание признаваемых нашей школой категорий загипно-
тизированных преступников. Но так как оно признает всякие
снисхождения и оправдания, хотя это и не чисто научно, то на
практике случается весьма часто, что на виновников одного и
того же преступления смотрят совершенно различно, сообразно
с индивидуальным характером каждого (что ежедневно случа-
ется с судьями, с властями, с присяжными)>.
Мне остается только согласиться с этими словами, заметив
между прочим, что предложение Гарофало встретит некоторые
затруднения. Так как смягчающие вину обстоятельства, выте-
кающие из того факта, что преступление совершено под влияни-
ем ярости целой толпы, весьма обобщены нами, то судья может
быть поймет не всегда, почему они должны быть приложимы к
одному (случайному преступнику) или неприложимы к другому
(преступнику прирожденному).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38